Продолжаем публиковать на сайте ОРЯ отрывки из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы»
РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА
Впервые за много лет Россия открыто проявила явное неодобрение действиями японского правительства в период войны Японии с Китаем. Российские власти стремились переложить на международные отношения ответственность за свои внутренние проблемы. «Некоторые слишком дальновидные политиканы и газетные кликуши, для которых невыгодно разбираться с домашними вопросами, ибо вопросы эти могут причинять одни только неприятности, нашли возможность выезжать перед публикой на разглагольствованиях о коварстве немца или англичанина, а затем прихватили и японца», – комментировала пресса[1].
С японской стороны восприятие России тоже изменилось в худшую сторону. Маятник отношений, который до этого в основном оставался в нейтральном положении, после Японо-Китайской войны все чаще стал отклоняться в сторону недоброжелательства. За девять лет до начала Русско-японской войны отец Николай записал в дневнике: «В библиотеке опять кто-то стекло разбил. Скоро ли прекратится это варварство? Сказали полиции, и сегодня полицейский опять приставлен снаружи к миссийскому месту. Хотя бы своих пожалели эти варвары…»[2].
Такое положение было связано отчасти и с усилением влияния на японцев англичан, американцев, французов и немцев. Их инструкторы работали в японских финансовых органах, судах, торговле, армии и народном образовании. Усваивая европейскую культуру, японцы вместе с ней восприняли мнение о России как об отсталом государстве, население которого погрязло в невежестве. Газета «Хоти-Симбун» опубликовала статью, в которой без обиняков называла Россию врагом Японии: «Дальнейшее направление ее политики в дальневосточном вопросе определили русские, которые бросили вызов нашему правительству. Как?! Выгнать нас из Ляодуна с тем, чтобы затем без всяких выстрелов и без всяких жертв со своей стороны присоединить его к своим владениям! Вот почему, когда ставится вопрос, какой дальнейшей политики следует нам держаться, мы говорим, что для Японии нет более выбора: она должна примкнуть ко всякой коалиции, направленной против ненасытной России, должна поставить себе вперед – систематическое противодействие росту этой державы на Дальнем Востоке!»[3]
Неприязнь стала особенно заметна с появлением собственной японской прессы. «Этим в значительной степени объясняется то обстоятельство, что японские журналы и газеты изобилуют нападками на Россию и повторяют те же мрачные картины и те же обвинения, которые распространены и в прессе английской, немецкой, австрийской, итальянской и т.д. Но к этому присоединяются еще и некоторые специально-японские взгляды, объясняемые прогрессом японского национального самосознания и стремлением японской интеллигенции уяснить роль своей нации в истории азиатского Востока. Сознавая свое родство с племенами восточной и северной Азии и видя в себе наиболее культурную и прогрессивную нацию современного востока, передовые японцы проникнуты мыслью, что их народу предстоит великая роль внесения общечеловеческой культуры в инертную массу его континентальных сородичей и руководство этой массой в ее направлении по пути прогресса. Корея, Маньчжурия, части Китая – все это должно быть исторической ареной деятельности японцев, которые по своему географическому и этнографическому положению имеют большее право на эти области, чем какой-либо другой народ, а тем более народ пришлый, чуждый восточной Азии, как все народы европейские. В числе этих народов – русский является с точки зрения японских шовинистов имеющим всего менее прав на владычество в восточной Азии; а между тем владения России придвинулись к самой Корее, на берегу Японского моря возник русский порт и строящаяся Сибирская жел[езная] дорога указывает на стремление России связать теснее эту огромную окраину с центрами государства и усилить русское влияние и торговлю в китайско-японской области. Но такое стремление идет вразрез с видами и планами японцев, а потому мечтают японские политики, – Империя Восходящего солнца должна принять меры, пока не поздно, чтобы обеспечить себе преобладание в ближайших частях восточно-азиатского континента и усилить свое положение по отношению к России. Как скоро это удастся, будет уже, – как думают они, – нетрудным заявить себя более решительно и против агрессивных стремлений России, даже отнять от нее Уссурийский край и выбросить ее из Восточной Сибири. Азия должна принадлежать азиатским народам, а естественная граница России – Уральский хребет»[4]. Большая плотность японского населения только подогревала эти устремления.
Порой дело доходило до курьезов. Крейсер «Аскольд» с российским посланником на борту однажды зашел в Кобе, где участвовал в маневрах. Согласно обычаю, был поднят японский флаг, но сильный ветер тут же закрутил его вокруг штока. Не разглядев своего стяга, японские газеты обрушили на русских моряков свое негодование. С откровенным недоброжелательством сразу же столкнулся и посланник Р.Р. Розен, прибывший в Японию в середине апреля 1903 г.
Требовалось как-то сгладить возникшую напряженность, и присутствие на Дальнем Востоке члена императорской фамилии великого князя Кирилла Владимировича, племянника Александра III, пришлось как нельзя кстати. По словам Розена, «визит великого князя имел большой успех»[5]. Кирилл Владимирович посетил императора Мейдзи, что в Японии восприняли как акт доброй воли русского двора, а также проехал по стране, осматривая различные достопримечательности. Великий князь был очарован Японией и не скрывал этого. Он поменял свое отношение к японцам, находясь на мостике флагманского броненосца «Петропавловск» в тот самый момент, когда корабль подорвался на японской мине. Великий князь был тогда ранен и контужен.
Накануне Русско-японской войны газетные публикации носили противоречивый характер. Так, одна токийская газета сообщала, «что слухи о широких приготовлениях Японии к войне лишены основания» [6]. Другая же была настроена радикально: «Если не мир, то Маньчжурия покроется дымом орудий, а Корейский пролив будет бушевать высокими волнами, окрашенными кровью…»[7]. Предлагалась и конкретная цель: «Выяснив направление России, нам не следует много говорить о том, что Япония для сохранения восточного мира и для самозащиты обязана выгнать Россию на северный край Азии»[8]. Япония давно хотела претворить в жизнь идею «Азия для азиатов». По мнению японцев, только азиатская страна имела право устанавливать порядок в этом регионе.
В России обстановка была гораздо спокойнее, хотя журналисты, как и в Японии, дали волю различным прогнозам. Обзоры российской прессы отмечали, что «каждая газета старалась одна перед другой пощеголять своими свежими новостями о том, что война неминуема, что война – единственное удовлетворение оскорбленного национального чувства, что война уже объявлена, что войска посланы, что флот уже имел стычку и так дальше»[9]. Власти же почти не замечали воинственности соседей, а обыватель продолжал ездить на японские термальные источники. Правда, попытка Владивостокского отделения Туринг-клуба организовать поездку учащихся по Японии сорвалась: не удалось преодолеть все формальности[10]. Жаловались дальневосточники и на трудности, возникавшие при получении заграничных паспортов.
Почему Япония избрала целью для первого удара Россию, а не США, Германию или другую европейскую страну, имевшую колонии в Азии? Причин этому было много, как дипломатических, так и экономических. Немаловажным фактором явилось ближайшее соседство. Как справедливо полагали японцы, они хорошо знали, как сильные, так и слабые стороны России. Японские офицеры и дипломаты тщательно анализировали ситуацию в Российской империи, а японские разведчики постоянно курсировали между Петербургом и Владивостоком. В России же настоящих знатоков Японии можно было пересчитать по пальцам одной руки. Не имелось даже хороших переводчиков японского языка: в Восточном институте во Владивостоке только готовился первый выпуск японистов. Восхищаясь японской культурой, русские меньше всего задумывались о военном потенциале соседей. В возможность войны обыватель не верил, в лучшем случае бытовала идея «шапкозакидательства», несмотря на то, что ее Дальний Восток оставался экономически отсталым регионом. Расплата за политическую близорукость не заставила себя долго ждать.
В дневнике владыки Николая появились следующие строки: «До сих пор я не верил этому, но в последнее время сама собой как-то поселилась в душе мысль, что война эта почти неизбежна. Японцы, конечно, не могут простить нам Порт-Артура; а тут еще неисполнение нами обещания вывести войска из Маньчжурии, главное же – зуд японцев подраться с великою европейскою державою, чтобы уж окончательно получить диплом на звание великой азиатской державы»[11]. Отец Николай размышлял: «Что тогда делать мне? Разумеется, постараюсь остаться в Японии, чтоб не расстроилась Церковь и чтоб не прекращать дело перевода Богослужения. Если же придется на время убраться, то во всяком случае постараюсь обеспечить содержание служащих Церкви месяца на три – на каковое время средств хватит, война, вероятно, долее этого не продлится»[12].
Первые дни 1904 г. выдались солнечными и тихими. Газета «Владивосток» писала 4 января: «Новогодние визиты продолжаются у туземцев дня три подряд, тогда как европейцы заканчивают свои в первый день. Новый год – это почти единственный праздник у японцев, который они празднуют особенно торжественно и поголовно. В этот день масса напивается до “еле можаху”. В каждом доме установлен во дворе или в приемной убранный столик с урной, в которую кладут свои карточки визитеры. Интересно наблюдать разряженных в свои вицмундиры аборигенов, когда они гуськом разносят свои карточки. Обыкновенно каждый запасается целыми сотнями и должен лично их разнести».
Правда, в то время, когда оживленные японцы стремились поздравить как можно больше родных и знакомых, в русской общине, живущей все еще по старому стилю, наблюдалось противоположное: все чего-то ждали, прикрывая тревогу напускной веселостью. Ожидания вскоре подтвердились. Еще до начала военных действий в Нагасаки были задержаны русские пароходы. Первой арестовали «Шилку», которая пришла сюда 6 февраля для ремонта. Ее встретили прямо на рейде. Потом арестовали «Маньчжурию», стоявшую в ремонте у стенки механического завода, затем настал черед парохода «Мукден».
Русские газеты того времени отметили: «Такой неожиданный арест произвел страшный переполох в русской колонии, а также и среди некоторых европейцев. Многие бегут в Шанхай, как ближайший нейтральный порт. Все удивлены таким поведением Японского правительства: судя по газетным сообщениям, на субботу, т.е. 6-го был назначен последний срок для ожидания ответа России на японский ультиматум, и только тогда ожидали объявления войны, в случае неудовлетворительного ответа, а тут как снег на голову…»
Владыка Николай призывал православных японцев, кому придется сражаться, исполнить свой долг «не из-за ненависти к врагу, а из любви к отечеству». Сам же он отказался принимать участие в общественных богослужениях. Ситуация в церкви подробно описана в дневнике епископа: «С половины 12-го часа, когда кончилась обедня, до половины 3-го пополудни у служащих Церкви шло совещание. Всех участвующих было 45 человек. Когда составлены были решения, известили меня, и я отправился на собрание во 2-й этаж в полукруглую комнату. Иван Акимович Сенума прочитал мне написанные пункты решений, сопровождая пояснениями: 1) все поголовно желают, чтоб я остался; 2) из 45-ти шесть голосов за то, чтоб я жил не в Миссии, а для безопасности в том Посольстве, которому поручены будут русские; 3) чтоб наняты были два человека: один − безотлучно быть при входных в Миссию дверях, другой − ночью охранять Миссию внутри и наблюдать за главными воротами; 4) чтоб из трех ворот в Миссию двое были затворяемы с зажжения фонарей, и прочие маловажные пункты.
Павел Накаи еще прибавил: «Чтобы для всех был очевиден патриотизм христиан Православной Церкви, желательно: 1) чтобы христиане делали пожертвования на войну; 2) чтобы предложены были для употребления на войне переводчиками знатоки русского языка из христиан, даже из учеников Семинарии». Все одобрили и это.
Я молча все выслушал и ответил на все пункты, в иных кое-что исправляя. На первый я сказал следующее: «Меня радует ваше желание, чтоб я остался здесь, так как это показывает вашу заботливость о Церкви. Ваше желание вполне совпадает с моим, и я думаю, что оно согласно с волей Божией. Признаюсь, мне приятнее было бы уехать в Отечество, где я не был 23 года; но утром, во время совершения предпричастного Правила, совесть меня укорила за это поползновение оставить без призора столь юную Церковь, и я твердо и радостно решился остаться. Оставшись, я буду делать, что доселе делал: заведовать церковными делами, переводить Богослужения. Но в совершении Общественного Богослужения, пока война не кончится, участвовать не буду по следующей причине: во время богослужения я вместе с вами молюсь за Японского Императора, за его победы, за его войско. Если я буду продолжать делать это и теперь, то всякий может сказать обо мне: “Он изменник своему Отечеству”. Или напротив: „Он лицемер: устами молится за дарование побед Японскому Императору, а в душе желает совсем противного». Итак, вы совершайте богослужения одни и молитесь искренно за вашего Императора, его победы и прочее. Любовь к Отечеству естественна и священна. Сам Спаситель из любви к Своему земному отечеству плакал о несчастной участи Иерусалима. Итак, начнется война, служите молебен о даровании побед вашему воинству; одержит оно победу, служите благодарственный молебен; при обычных богослужениях всегда усердно молитесь за ваше отечество, как подобает добрым христианам-патриотам. Я, по возможности, буду приходить в Церковь на всенощную и Литургию и стоять в алтаре, совершая мою частную молитву, какую подскажет мне мое сердце; во всяком случае первое место в этой молитве, как и всегда, будет принадлежать Японской Церкви — ее благосостоянию и возрастанию. Думаю, что употребление колоколов на это время лучше прекратить, чтоб не раздражать и не вызывать на грубые поступки тех, которые не успели или не хотели понять, что здесь не русская Церковь, а вполне японская; христиане и без звона знают, что с 6-ти часов всенощная, а с 9-ти на утро обедня. Впрочем, обо всем этом нужно поговорить с Министром внутренних дел и с полицмейстером. Пусть избранные между вами отправятся в Министерство и прежде всего попросят охраны всем здешним зданиям, так как это − принадлежность Японской Православной Церкви, потом спросят − употреблять звон или нет; наконец, скажут, что я остаюсь, и попросят также охраны для меня». (Причем, мне заявили, что такой комитет − «ийн» на всякий случай уже избран − о. Петр Кано, Савва Хорие и Василий Ямада составляют его.)»
В течение Русско-японской войны интересы российских граждан в Японии представляли французские дипломаты. С каждым месяцем росло число военнопленных. Их становилось все больше по мере того, как война катилась к бесславному для России концу. Вместо тюрем и лагерей русских воинов иногда размещали в японских семьях и даже разрешали передвижение по городам, – беспрецедентный случай в военной истории.
Настроение, которые испытывали немногочисленные русские, оставшиеся в Японии, лучше всего иллюстрируют страницы из дневника епископа Николая. «Получил письмо от одного из пленных в Мацуяма, подпоручика Михаила Дмитрича Сорокина; просит книг для изучения английского языка; послал я тотчас же: 2 книги Робертсона, Словарь Рейфа и английскую всемирную историю; ответил и письмом с добрым советом, указав на Miss Parmelee как на учительницу. Но короткое письмо его и своею небрежностью, и своим складом обличает молодого человека как безрелигиозного и наводит на печальные мысли.
Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы, Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения – поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс – коллекция обезьян–подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катихизис – до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?.. И при всем том мы – самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там – мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию – сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!»[13]
«Боже, что за несчастие России! В среду, третьего дня, погиб Адмирал Степан Осипович Макаров и с ним броненосец «Петропавловск», наткнувшийся на одну из мин, незаметно выброшенных неприятельским судном в предыдущую ночь недалеко от входа в гавань Порт-Артура. С Макаровым погиб весь его штаб; спаслись только капитан, пять других офицеров и 32 матроса; все прочие офицеры и матросы, значит – около 750 человек, потонули вместе с взорванным и потонувшим броненосцем; из спасенных почти все ранены, в числе их и Великий Князь Кирилл Владимирович. Какое горе, какое великое горе! Красота и сила русского флота – Макаров – потонул! Платится Россия за свое невежество и свою гордость: считала японцев необразованным и слабым народом; не приготовилась, как должно, к войне, а довела японцев до войны да еще прозевала на первый раз; вот они и идут от успеха к успеху, и русского флота в этих странах почти уже не существует»[14].
«Никогда прежде не чувствовал себя так грустно и одиноко. В Церкви вчера и сегодня почти никого. В газетах Россия окончательно побита и ограблена: Манчжурия возвращена Китаю, Порт-Артур и Дальний сделались японскими; японцы, кроме того, взяли себе Сахалин, Камчатку, Сибирь до Енисея; проведенная Россией маньчжурская железная дорога, конечно, сделалась японскою; сверх всего этого, японцы взяли с России контрибуции тысячу миллионов рублей да еще хвалятся, что это весьма скромно и умеренно»[15].
«Тоска давит! Ходишь, говоришь, делаешь свое дело, а червь беспрерывно гложет там, в глубине сердца: война тому виною, кровавая, беспрерывно неудачная для России, так что приходит на мысль, не бросил ли Господь Россию, как бросил иудейский народ, когда он впадал в идолопоклонство? Да и заслуживает ли Россия в самом деле милости Божьей? Много ли найдется в ней боголюбезного? Высший и интеллигентный классы поголовно растлены безверием и крамолой. Духовенство − много ль в нем ценного в очах Божьих?»[16]
Русско-японская война дала новый толчок развитию русского книжного дела в Японии. В православной миссии имелся гектограф, на котором печатались книги, как на японском, так и русском языках. В 1905 г. для русских военнопленных тиражом 70 тыс. экземпляров отпечатали «Пасхальное приветствие Японской православной церкви русским братьям»[17]. Чуть позже тиражом 17 тыс. экземпляров вышла русская «Азбука»[18]. По-прежнему очень много печатали религиозной литературы[19].
Отец Николай писал: «В Фукуцияма [Фукутияма], где ныне уже до 200 наших военнопленных, отправлены сегодня 2 ящика книг из Миссии для чтения им и в их собственность; книг всех 247 и брошюр 888, в том числе 188 брошюр, на днях полученных из Москвы, очевидно, с назначением для военнопленных.
По сегодняшнему подсчету в «Japan Daily Mail» до 15 числа октября нового стиля всех убитых и раненых на войне, с начала ее, японцев: 43 902 человека, русских: 120 489 человек; в это число еще не входят убитые с той и другой стороны в Порт-Артуре. Не может быть, чтоб эта пропорция была правильна. В каждом сражении всегда убитых и раненых с русской стороны показано вдвое-втрое больше, чем японцев. A Sydney Smith, лондонский корреспондент, на днях говорил про битву при Ляояне, которой он был свидетелем, что японцев убито десять на одного русского. Где же правда? Наверное, японцы скрывают свои подлинные утраты»[20].
Время от времени море выбрасывало на японский берег тела русских моряков, погибших в мае 1905 г. Находя их, японцы бережно предавали земле. Так в разных местах стали появляться русские могилы. Только по официальным сведениям таких стихийных захоронений было около ста. И это помимо кладбищ около Мацуямы и в других местах, где имелись лагеря русских военнопленных. После окончания войны японское правительство обратилось к послу Н.А. Малевскому с предложением перенести прахи моряков в одно место. Тот в свою очередь задал вопрос владыке Николаю, «нет ли со стороны Церкви препятствий к сему делу – разрытию могил и перенесений костей?» На это архиепископ ответил, что «препятствий к собранию костей моряков в одно место нет, что если могилы останутся на теперешних местах, то они скоро будут заброшены и забыты».
Военный агент полковник В.К. Самойлов объехал все военные русские захоронения в Японии и составил план переноса прахов. Военные власти Японии везде принимали его с большой честью. Совместно с послом и японскими военными властями Владимир Константинович решил перенести останки русских воинов на три кладбища: в Нагасаки, Мацуяму и Хамадеру, около Осаки. Немаловажным обстоятельством было то, что везде имелись православные приходы. На месте первоначального захоронения решено было оставить только плиты с именами погибших воинов.
Морской и военный министры Японии предложили оплатить перезахоронения из японской казны, но Николай Второй, поблагодарив, принял решение произвести все работы за счет России. Тем не менее, японские власти не отказались от участия в перезахоронении и взяли на себя организацию всей процедуры, осуществив ее с соответствующими почестями. «До слез трогательно», – отметил полковник В.К. Самойлов.
Основное погребение произвели на Русском кладбище в Нагасаки. Там в братской могиле оказались останки 160 человек, скончавшихся в 1905 г. По разным причинам имена 79 воинов остались неизвестными. В Мацуяме к имевшимся захоронениям добавили четыре могилы, а в Хамадере – семь. На кладбище в Нагасаки по распоряжению Морского министра было решено еще и установить памятник «морякам-героям».
В России оценили мужество владыки Николая, оставшегося в Японии во время Русско-японской войны и сумевшего оказать неоценимую помощь и моральную поддержку русским военнопленным. 24 марта 1906 г. Святейший Синод возвел его в сан архиепископа Токийского и всея Японии, высочайше был пожалован бриллиантовый крест для ношения на клобуке.
Поражение в Русско-японской войне явилось впоследствии одним из основных факторов при решении руководства СССР взять реванш во время Второй мировой войны.
[1] Несколько слов об отношениях к Японии и японцам // Владивосток. – 1903. – 26 янв.
[2] Дневники… Т. 3. — С. 160 (28авг. \ 9 сент. 1895).
[3] Цит. по: Владивосток. – 1898. – 19 июля.
[4] Японо-Китайская война и русские интересы на Дальнем Востоке // Владивосток. – 1894 – 4 дек.
[5] См. Подалко П. Династия Романовых и Япония: Из истории российско-японских контактов http://ricolor.org/rz/iaponia/jr/ist/romanov/
[6] Хроника // Владивосток. – 1903. – 5 окт.
[7] Цит. по: Нагасаки // Владивосток. – 1903. – 26 окт.
[8] Польза и вред Японо-Русской войны: (Из японских газет) // Владивосток. – 1903. – 10 авг.
[9] Нагасаки. 17 / 30 октября // Владивосток. – 1903. – 16 июня.
[10] (Сообщение Н.В. Кирилова) // Владивосток. – 1903. – 20 апр.
[11] Дневники… Т. 4. — С. 868 (21 сентября / 4 октября 1903. Воскресенье).
[12] Дневники… Там же.
[13] Дневники… — Т. 5. — С. 122 (18/31 июля 1904. Воскресенье).
[14] Дневники… — Т. 5. С. 64 (2/15 апреля 1904. Пятница Светлой Седмицы).
[15] Дневники…. Т. 5. — С. 126 (6/19 августа 1904. Пятница. Праздник Преображения Господня).
[16] Дневники… Т. 5. — 19 октября /1 ноября 1904. Вторник
[17] Дневники Святого Николая Японского / Сост. К. Накамура, Ё. Накамура, Р. Ясуи и М. Наганава. – Япония: Изд-во Хоккайдс. ун-та, 1994. – С. 607.
[18] Там же. – С. 628.
[19] Например: Господа нашего Иисуса Христа святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна / Перепеч. с рус. синодального изд. фототип. способом; Нач. Рус. духов. миссии в Японии епископ Николай. – Токио, 1905. – 395 с. – Переизд.
[20] Дневники… Т. 5. 18/31 октября 1904. Понедельник
