Хисамутдинов А.А. «Токио — Иокогама: русские страницы»

Продолжаем публиковать на сайте ОРЯ отрывки из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы»

РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

Впервые за много лет Россия открыто проявила явное неодобрение действиями японского правительства в период войны Японии с Китаем. Российские власти стремились переложить на международные отношения ответственность за свои внутренние проблемы. «Некоторые слишком дальновидные политиканы и газетные кликуши, для которых невыгодно разбираться с домашними вопросами, ибо вопросы эти могут причинять одни только неприятности, нашли возможность выезжать перед публикой на разглагольствованиях о коварстве немца или англичанина, а затем прихватили и японца», – комментировала пресса[1].

С японской стороны восприятие России тоже изменилось в худшую сторону. Маятник отношений, который до этого в основном оставался в нейтральном положении, после Японо-Китайской войны все чаще стал отклоняться в сторону недоброжелательства. За девять лет до начала Русско-японской войны отец Николай записал в дневнике: «В библиотеке опять кто-то стекло разбил. Скоро ли прекратится это варварство? Сказали полиции, и сегодня полицейский опять пристав­лен снаружи к миссийскому месту. Хотя бы своих пожалели эти варвары…»[2].

Такое положение было связано отчасти и с усилением влияния на японцев англичан, американцев, французов и немцев. Их инструкторы работали в японских финансовых органах, судах, торговле, армии и народном образовании. Усваивая европейскую культуру, японцы вместе с ней восприняли мнение о России как об отсталом государстве, население которого погрязло в невежестве. Газета «Хоти-Симбун» опубликовала статью, в которой без обиняков называла Россию врагом Японии: «Дальнейшее направление ее политики в дальневосточном вопросе определили русские, которые бросили вызов нашему правительству. Как?! Выгнать нас из Ляодуна с тем, чтобы затем без всяких выстрелов и без всяких жертв со своей стороны присоединить его к своим владениям! Вот почему, когда ставится вопрос, какой дальнейшей политики следует нам держаться, мы говорим, что для Японии нет более выбора: она должна примкнуть ко всякой коалиции, направленной против ненасытной России, должна поставить себе вперед – систематическое противодействие росту этой державы на Дальнем Востоке!»[3]

Неприязнь стала особенно заметна с появлением собственной японской прессы. «Этим в значительной степени объясняется то обстоятельство, что японские журналы и газеты изобилуют нападками на Россию и повторяют те же мрачные картины и те же обвинения, которые распространены и в прессе английской, немецкой, австрийской, итальянской и т.д. Но к этому присоединяются еще и некоторые специально-японские взгляды, объясняемые прогрессом японского национального самосознания и стремлением японской интеллигенции уяснить роль своей нации в истории азиатского Востока. Сознавая свое родство с племенами восточной и северной Азии и видя в себе наиболее культурную и прогрессивную нацию современного востока, передовые японцы проникнуты мыслью, что их народу предстоит великая роль внесения общечеловеческой культуры в инертную массу его континентальных сородичей и руководство этой массой в ее направлении по пути прогресса. Корея, Маньчжурия, части Китая – все это должно быть исторической ареной деятельности японцев, которые по своему географическому и этнографическому положению имеют большее право на эти области, чем какой-либо другой народ, а тем более народ пришлый, чуждый восточной Азии, как все народы европейские. В числе этих народов – русский является с точки зрения японских шовинистов имеющим всего менее прав на владычество в восточной Азии; а между тем владения России придвинулись к самой Корее, на берегу Японского моря возник русский порт и строящаяся Сибирская жел[езная] дорога указывает на стремление России связать теснее эту огромную окраину с центрами государства и усилить русское влияние и торговлю в китайско-японской области. Но такое стремление идет вразрез с видами и планами японцев, а потому мечтают японские политики, – Империя Восходящего солнца должна принять меры, пока не поздно, чтобы обеспечить себе преобладание в ближайших частях восточно-азиатского континента и усилить свое положение по отношению к России. Как скоро это удастся, будет уже, – как думают они, – нетрудным заявить себя более решительно и против агрессивных стремлений России, даже отнять от нее Уссурийский край и выбросить ее из Восточной Сибири. Азия должна принадлежать азиатским народам, а естественная граница России – Уральский хребет»[4]. Большая плотность японского населения только подогревала эти устремления.

Порой дело доходило до курьезов. Крейсер «Аскольд» с российским посланником на борту однажды зашел в Кобе, где участвовал в маневрах. Согласно обычаю, был поднят японский флаг, но сильный ветер тут же закрутил его вокруг штока. Не разглядев своего стяга, японские газеты обрушили на русских моряков свое негодование. С откровенным недоброжелательством сразу же столкнулся и посланник Р.Р. Розен, прибывший в Японию в середине апреля 1903 г.

Требовалось как-то сгладить возникшую напряженность, и присутствие на Дальнем Востоке члена императорской фамилии великого князя Кирилла Владимировича, племянника Александра III, пришлось как нельзя кстати. По словам Розена, «визит великого князя имел большой успех»[5]. Кирилл Владимирович посетил императора Мейдзи, что в Японии восприняли как акт доброй воли русского двора, а также проехал по стране, осматривая различные достопримечательности. Великий князь был очарован Японией и не скрывал этого. Он поменял свое отношение к японцам, находясь на мостике флагманского броненосца «Петропавловск» в тот самый момент, когда корабль подорвался на японской мине. Великий князь был тогда ранен и контужен.

Накануне Русско-японской войны газетные публикации носили противоречивый характер. Так, одна токийская газета сообщала, «что слухи о широких приготовлениях Японии к войне лишены основания» [6]. Другая же была настроена радикально: «Если не мир, то Маньчжурия покроется дымом орудий, а Корейский пролив будет бушевать высокими волнами, окрашенными кровью…»[7]. Предлагалась и конкретная цель: «Выяснив направление России, нам не следует много говорить о том, что Япония для сохранения восточного мира и для самозащиты обязана выгнать Россию на северный край Азии»[8]. Япония давно хотела претворить в жизнь идею «Азия для азиатов». По мнению японцев, только азиатская страна имела право устанавливать порядок в этом регионе.

В России обстановка была гораздо спокойнее, хотя журналисты, как и в Японии, дали волю различным прогнозам. Обзоры российской прессы отмечали, что «каждая газета старалась одна перед другой пощеголять своими свежими новостями о том, что война неминуема, что война – единственное удовлетворение оскорбленного национального чувства, что война уже объявлена, что войска посланы, что флот уже имел стычку и так дальше»[9]. Власти же почти не замечали воинственности соседей, а обыватель продолжал ездить на японские термальные источники. Правда, попытка Владивостокского отделения Туринг-клуба организовать поездку учащихся по Японии сорвалась: не удалось преодолеть все формальности[10]. Жаловались дальневосточники и на трудности, возникавшие при получении заграничных паспортов.

Почему Япония избрала целью для первого удара Россию, а не США, Германию или другую европейскую страну, имевшую колонии в Азии? Причин этому было много, как дипломатических, так и экономических. Немаловажным фактором явилось ближайшее соседство. Как справедливо полагали японцы, они хорошо знали, как сильные, так и слабые стороны России. Японские офицеры и дипломаты тщательно анализировали ситуацию в Российской империи, а японские разведчики постоянно курсировали между Петербургом и Владивостоком. В России же настоящих знатоков Японии можно было пересчитать по пальцам одной руки. Не имелось даже хороших переводчиков японского языка: в Восточном институте во Владивостоке только готовился первый выпуск японистов. Восхищаясь японской культурой, русские меньше всего задумывались о военном потенциале соседей. В возможность войны обыватель не верил, в лучшем случае бытовала идея «шапкозакидательства», несмотря на то, что ее Дальний Восток оставался экономически отсталым регионом. Расплата за политическую близорукость не заставила себя долго ждать.

В дневнике владыки Николая появились следующие строки: «До сих пор я не верил этому, но в последнее время сама собой как-то поселилась в душе мысль, что война эта почти неизбежна. Японцы, конечно, не могут простить нам Порт-Артура; а тут еще неисполнение нами обещания вывести войска из Маньчжурии, главное же – зуд японцев подраться с великою европейскою державою, чтобы уж окончательно получить диплом на звание великой азиатской державы»[11]. Отец Николай размышлял: «Что тогда делать мне? Разумеется, постараюсь остаться в Японии, чтоб не расстроилась Церковь и чтоб не прекращать дело перевода Богослужения. Если же придется на время убраться, то во всяком случае постараюсь обеспечить содержание служащих Церкви месяца на три – на каковое время средств хватит, война, вероятно, долее этого не про­длится»[12].

Первые дни 1904 г. выдались солнечными и тихими. Газета «Владивосток» писала 4 января: «Новогодние визиты продолжаются у туземцев дня три подряд, тогда как европейцы заканчивают свои в первый день. Новый год – это почти единственный праздник у японцев, который они празднуют особенно торжественно и поголовно. В этот день масса напивается до “еле можаху”. В каждом доме установлен во дворе или в приемной убранный столик с урной, в которую кладут свои карточки визитеры. Интересно наблюдать разряженных в свои вицмундиры аборигенов, когда они гуськом разносят свои карточки. Обыкновенно каждый запасается целыми сотнями и должен лично их разнести».

Правда, в то время, когда оживленные японцы стремились поздравить как можно больше родных и знакомых, в русской общине, живущей все еще по старому стилю, наблюдалось противоположное: все чего-то ждали, прикрывая тревогу напускной веселостью. Ожидания вскоре подтвердились. Еще до начала военных действий в Нагасаки были задержаны русские пароходы. Первой арестовали «Шилку», которая пришла сюда 6 февраля для ремонта. Ее встретили прямо на рейде. Потом арестовали «Маньчжурию», стоявшую в ремонте у стенки механического завода, затем настал черед парохода «Мукден».

Русские газеты того времени отметили: «Такой неожиданный арест произвел страшный переполох в русской колонии, а также и среди некоторых европейцев. Многие бегут в Шанхай, как ближайший нейтральный порт. Все удивлены таким поведением Японского правительства: судя по газетным сообщениям, на субботу, т.е. 6-го был назначен последний срок для ожидания ответа России на японский ультиматум, и только тогда ожидали объявления войны, в случае неудовлетворительного ответа, а тут как снег на голову…»

Владыка Николай призывал православных японцев, кому придется сражаться, исполнить свой долг «не из-за ненависти к врагу, а из любви к отечеству». Сам же он отказался принимать участие в общественных богослужениях. Ситуация в церкви подробно описана в дневнике епископа: «С половины 12-го часа, когда кончилась обедня, до половины 3-го пополудни у служащих Церкви шло совещание. Всех участвующих было 45 человек. Когда составлены были решения, известили меня, и я отпра­вился на собрание во 2-й этаж в полукруглую комнату. Иван Акимович Сенума прочитал мне написанные пункты решений, сопровождая пояс­нениями: 1) все поголовно желают, чтоб я остался; 2) из 45-ти шесть голосов за то, чтоб я жил не в Миссии, а для безопасности в том Посольст­ве, которому поручены будут русские; 3) чтоб наняты были два человека: один − безотлучно быть при входных в Миссию дверях, другой − ночью охранять Миссию внутри и наблюдать за главными воротами; 4) чтоб из трех ворот в Миссию двое были затворяемы с зажжения фонарей, и прочие маловажные пункты.

Павел Накаи еще прибавил: «Чтобы для всех был очевиден патрио­тизм христиан Православной Церкви, желательно: 1) чтобы христиане делали пожертвования на войну; 2) чтобы предложены были для упо­требления на войне переводчиками знатоки русского языка из христиан, даже из учеников Семинарии». Все одобрили и это.

Я молча все выслушал и ответил на все пункты, в иных кое-что ис­правляя. На первый я сказал следующее: «Меня радует ваше желание, чтоб я остался здесь, так как это показывает вашу заботливость о Цер­кви. Ваше желание вполне совпадает с моим, и я думаю, что оно согласно с волей Божией. Признаюсь, мне приятнее было бы уехать в Отечество, где я не был 23 года; но утром, во время совершения предпричастного Правила, совесть меня укорила за это поползновение оставить без при­зора столь юную Церковь, и я твердо и радостно решился остаться. Оставшись, я буду делать, что доселе делал: заведовать церковными делами, переводить Богослужения. Но в совершении Общественного Богослужения, пока война не кончится, участвовать не буду по следую­щей причине: во время богослужения я вместе с вами молюсь за Япон­ского Императора, за его победы, за его войско. Если я буду продолжать делать это и теперь, то всякий может сказать обо мне: “Он изменник своему Отечеству”. Или напротив: „Он лицемер: устами молится за даро­вание побед Японскому Императору, а в душе желает совсем противно­го». Итак, вы совершайте богослужения одни и молитесь искренно за вашего Императора, его победы и прочее. Любовь к Отечеству естест­венна и священна. Сам Спаситель из любви к Своему земному отечеству плакал о несчастной участи Иерусалима. Итак, начнется война, служите молебен о даровании побед вашему воинству; одержит оно победу, слу­жите благодарственный молебен; при обычных богослужениях всегда усердно молитесь за ваше отечество, как подобает добрым христианам-патриотам. Я, по возможности, буду приходить в Церковь на всенощную и Литургию и стоять в алтаре, совершая мою частную молитву, какую подскажет мне мое сердце; во всяком случае первое место в этой молит­ве, как и всегда, будет принадлежать Японской Церкви — ее благосо­стоянию и возрастанию. Думаю, что употребление колоколов на это время лучше прекратить, чтоб не раздражать и не вызывать на грубые поступки тех, которые не успели или не хотели понять, что здесь не русская Церковь, а вполне японская; христиане и без звона знают, что с 6-ти часов всенощная, а с 9-ти на утро обедня. Впрочем, обо всем этом нужно поговорить с Министром внутренних дел и с полицмейстером. Пусть избранные между вами отправятся в Министерство и прежде всего попросят охраны всем здешним зданиям, так как это − принадлеж­ность Японской Православной Церкви, потом спросят − употреблять звон или нет; наконец, скажут, что я остаюсь, и попросят также охраны для меня». (Причем, мне заявили, что такой комитет − «ийн» на всякий случай уже избран − о. Петр Кано, Савва Хорие и Василий Ямада состав­ляют его.)»

В течение Русско-японской войны интересы российских граждан в Японии представляли французские дипломаты. С каждым месяцем росло число военнопленных. Их становилось все больше по мере того, как война катилась к бесславному для России концу. Вместо тюрем и лагерей русских воинов иногда размещали в японских семьях и даже разрешали передвижение по городам, – беспрецедентный случай в военной истории.

Настроение, которые испытывали немногочисленные русские, оставшиеся в Японии, лучше всего иллюстрируют страницы из дневника епископа Николая. «Получил письмо от одного из пленных в Мацуяма, подпоручика Ми­хаила Дмитрича Сорокина; просит книг для изучения английского язы­ка; послал я тотчас же: 2 книги Робертсона, Словарь Рейфа и англий­скую всемирную историю; ответил и письмом с добрым советом, указав на Miss Parmelee как на учительницу. Но короткое письмо его и своею небрежностью, и своим складом обличает молодого человека как безрели­гиозного и наводит на печальные мысли.

Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы, Господь Бог, по-види­мому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетал­ся тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточни­чеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения – пого­ловное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс – коллекция обезьян–подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духо­венство, гнетомое бедностью, еле содержит катихизис – до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?.. И при всем том мы – самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиа­не, у нас только настоящее просвещение, а там – мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию – сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!»[13]

«Боже, что за несчастие России! В среду, третьего дня, погиб Адмирал Степан Осипович Макаров и с ним броненосец «Петропавловск», на­ткнувшийся на одну из мин, незаметно выброшенных неприятельским судном в предыдущую ночь недалеко от входа в гавань Порт-Артура. С Макаровым погиб весь его штаб; спаслись только капитан, пять других офицеров и 32 матроса; все прочие офицеры и матросы, значит – около 750 человек, потонули вместе с взорванным и потонувшим броненос­цем; из спасенных почти все ранены, в числе их и Великий Князь Ки­рилл Владимирович. Какое горе, какое великое горе! Красота и сила русского флота – Макаров – потонул! Платится Россия за свое невеже­ство и свою гордость: считала японцев необразованным и слабым наро­дом; не приготовилась, как должно, к войне, а довела японцев до войны да еще прозевала на первый раз; вот они и идут от успеха к успеху, и русского флота в этих странах почти уже не существует»[14].

«Никогда прежде не чувствовал себя так грустно и одиноко. В Церкви вчера и сегодня почти никого. В газетах Россия окончательно побита и ограблена: Манчжурия возвращена Китаю, Порт-Артур и Дальний сде­лались японскими; японцы, кроме того, взяли себе Сахалин, Камчатку, Сибирь до Енисея; проведенная Россией маньчжурская железная дорога, конечно, сделалась японскою; сверх всего этого, японцы взяли с России контрибуции тысячу миллионов рублей да еще хвалятся, что это весьма скромно и умеренно»[15].

«Тоска давит! Ходишь, говоришь, делаешь свое дело, а червь беспре­рывно гложет там, в глубине сердца: война тому виною, кровавая, бес­прерывно неудачная для России, так что приходит на мысль, не бросил ли Господь Россию, как бросил иудейский народ, когда он впадал в идолопоклонство? Да и заслуживает ли Россия в самом деле милости Божьей? Много ли найдется в ней боголюбезного? Высший и интелли­гентный классы поголовно растлены безверием и крамолой. Духовенст­во − много ль в нем ценного в очах Божьих?»[16]

Русско-японская война дала новый толчок развитию русского книжного дела в Японии. В православной миссии имелся гектограф, на котором печатались книги, как на японском, так и русском языках. В 1905 г. для русских военнопленных тиражом 70 тыс. экземпляров отпечатали «Пасхальное приветствие Японской православной церкви русским братьям»[17]. Чуть позже тиражом 17 тыс. экземпляров вышла русская «Азбука»[18]. По-прежнему очень много печатали религиозной литературы[19].

Отец Николай писал: «В Фукуцияма [Фукутияма], где ныне уже до 200 наших военнопленных, отправле­ны сегодня 2 ящика книг из Миссии для чтения им и в их собственность; книг всех 247 и брошюр 888, в том числе 188 брошюр, на днях получен­ных из Москвы, очевидно, с назначением для военнопленных.

По сегодняшнему подсчету в «Japan Daily Mail» до 15 числа октября нового стиля всех убитых и раненых на войне, с начала ее, японцев: 43 902 человека, русских: 120 489 человек; в это число еще не входят убитые с той и другой стороны в Порт-Артуре. Не может быть, чтоб эта пропорция была правильна. В каждом сражении всегда убитых и ра­неных с русской стороны показано вдвое-втрое больше, чем японцев. A Sydney Smith, лондонский корреспондент, на днях говорил про битву при Ляояне, которой он был свидетелем, что японцев убито десять на одного русского. Где же правда? Наверное, японцы скрывают свои под­линные утраты»[20].

Время от времени море выбрасывало на японский берег тела русских моряков, погибших в мае 1905 г. Находя их, японцы бережно предавали земле. Так в разных местах стали появляться русские могилы. Только по официальным сведениям таких стихийных захоронений было около ста. И это помимо кладбищ около Мацуямы и в других местах, где имелись лагеря русских военнопленных. После окончания войны японское правительство обратилось к послу Н.А. Малевскому с предложением перенести прахи моряков в одно место. Тот в свою очередь задал вопрос владыке Николаю, «нет ли со стороны Церкви препятствий к сему делу – разрытию могил и перенесений костей?» На это архиепископ ответил, что «препятствий к собранию костей моряков в одно место нет, что если могилы останутся на теперешних местах, то они скоро будут заброшены и забыты».

Военный агент полковник В.К. Самойлов объехал все военные русские захоронения в Японии и составил план переноса прахов. Военные власти Японии везде принимали его с большой честью. Совместно с послом и японскими военными властями Владимир Константинович решил перенести останки русских воинов на три кладбища: в Нагасаки, Мацуяму и Хамадеру, около Осаки. Немаловажным обстоятельством было то, что везде имелись православные приходы. На месте первоначального захоронения решено было оставить только плиты с именами погибших воинов.

Морской и военный министры Японии предложили оплатить перезахоронения из японской казны, но Николай Второй, поблагодарив, принял решение произвести все работы за счет России. Тем не менее, японские власти не отказались от участия в перезахоронении и взяли на себя организацию всей процедуры, осуществив ее с соответствующими почестями. «До слез трогательно», – отметил полковник В.К. Самойлов.

Основное погребение произвели на Русском кладбище в Нагасаки. Там в братской могиле оказались останки 160 человек, скончавшихся в 1905 г. По разным причинам имена 79 воинов остались неизвестными. В Мацуяме к имевшимся захоронениям добавили четыре могилы, а в Хамадере – семь. На кладбище в Нагасаки по распоряжению Морского министра было решено еще и установить памятник «морякам-героям».

В России оценили мужество владыки Николая, оставшегося в Японии во время Русско-японской войны и сумевшего оказать неоценимую помощь и моральную поддержку русским военнопленным. 24 марта 1906 г. Святейший Синод возвел его в сан архиепископа Токийского и всея Японии, высочайше был пожалован бриллиантовый крест для ношения на клобуке.

Поражение в Русско-японской войне явилось впоследствии одним из основных факторов при решении руководства СССР взять реванш во время Второй мировой войны.

---

[1] Несколько слов об отношениях к Японии и японцам // Владивосток. – 1903. – 26 янв.

[2] Дневники… Т. 3. — С. 160 (28авг. \ 9 сент. 1895).

[3] Цит. по: Владивосток. – 1898. – 19 июля.

[4] Японо-Китайская война и русские интересы на Дальнем Востоке // Владивосток. – 1894 – 4 дек.

[5] См. Подалко П. Династия Романовых и Япония: Из истории российско-японских контактов http://ricolor.org/rz/iaponia/jr/ist/romanov/

[6] Хроника // Владивосток. – 1903. – 5 окт.

[7] Цит. по: Нагасаки // Владивосток. – 1903. – 26 окт.

[8] Польза и вред Японо-Русской войны: (Из японских газет) // Владивосток. – 1903. – 10 авг.

[9] Нагасаки. 17 / 30 октября // Владивосток. – 1903. – 16 июня.

[10] (Сообщение Н.В. Кирилова) // Владивосток. – 1903. – 20 апр.

[11] Дневники… Т. 4. — С. 868 (21 сентября / 4 октября 1903. Воскресенье).

[12] Дневники… Там же.

[13] Дневники… — Т. 5. — С. 122 (18/31 июля 1904. Воскресенье).

[14] Дневники… — Т. 5. С. 64 (2/15 апреля 1904. Пятница Светлой Седмицы).

[15] Дневники…. Т. 5. — С. 126 (6/19 августа 1904. Пятница. Праздник Преображения Господня).

[16] Дневники… Т. 5. — 19 октября /1 ноября 1904. Вторник

[17] Дневники Святого Николая Японского / Сост. К. Накамура, Ё. Накамура, Р. Ясуи и М. Наганава. – Япония: Изд-во Хоккайдс. ун-та, 1994. – С. 607.

[18] Там же. – С. 628.

[19] Например: Господа нашего Иисуса Христа святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна / Перепеч. с рус. синодального изд. фототип. способом; Нач. Рус. духов. миссии в Японии епископ Николай. – Токио, 1905. – 395 с. – Переизд.

[20] Дневники… Т. 5. 18/31 октября 1904. Понедельник