Продолжаем публиковать на сайте ОРЯ отрывки из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы»
ОТ МИССИИ К ЦЕРКВИ И СОБОРУ– ОТЕЦ НИКОЛАЙ (КАСАТКИН)
Впервые отец Николай побывал в Токио, тогдашнем Эдо, еще в 1865 г., когда вместе с консулом И.А. Гошкевичем пришел сюда из Хакодате с официальным визитом на корвете «Богатырь». Может быть, уже тогда будущий святой Японии присматривался, где бы найти хорошее место для размещения православного собора. В том, что он рано или поздно появится и здесь, священник не сомневался: в этом его убеждали успехи православия на Хоккайдо. Он приложил немало усилий, доказывая Священному Синоду необходимость учреждения в Японии Русской духовной миссии, полагая, что с началом Реставрации Мейдзи наступило особенно благоприятное время для проповедования здесь Слова Божьего. Наконец он добился желаемого: в апреле 1870 г. император Александр II утвердил создание православной миссии в Японии[1], а отец Николай был назначен ее главой.
В 1872 г., приехав в Токио, он остановился в гостинице Цукидзи, а для катехизических лекций снял помещение неподалеку. Его вторым домом стал храм Зодзодзи [Дзодзёдзи], с настоятелем которого познакомился. Когда в том же году гостиница сгорела, отец Николай переехал в местность Ирифуне и продолжил миссионерскую деятельность.
Наконец, в сентябре 1872 г. в районе Суругадай было найдено подходящее место для церкви. Там возвышалась пожарная каланча, служившая одновременно своеобразным маяком для судов, входивших в порт Эдо. Место было исключительно эффектным и во многом соответствовало традициям древнерусского зодчества: храм на Руси обычно располагался на возвышенности. Священник купил там дом, в котором и поселился. Оставалось найти деньги для строительства собора: выделенных казенных средств было недостаточно. В мае 1875 г. Святейший Синод официально объявил о сборе пожертвований в Москве и Петербурге «для постройки каменного дома в Иедо»[2]. Чтобы собрать средства на строительство кафедрального собора, архимандрит Николай в 1879–1880 гг. посетил Санкт-Петербург, Москву, Казань, Киев и Одессу. Он смог увлечь своей идеей многих, ему постарались помочь Ф.Н. Самойлов, Ю.С. Нечаев-Мальцев, дочь адмирала Путятина Ольга Евфимиевна и другие.
Необходимым условием для открытия миссии и строительства собора было продвижение священника по иерархической лестнице. 30 марта 1880 г. в Петербурге в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры состоялась хиротония архимандрита Николая в сан епископа с титулом Ревельский, викарий Рижской епархии. Так Прибалтика стала для японского епископа условным местом пребывания. Отец же Николай был равнодушен к званиям и наградам. Позднее он писал: «Прочитал в газетах, что меня причислили к ордену Владимира 2-й степени. Гораздо приятнее было бы прочесть, что мы уже выросли до того, что нам все эти цацки не нужны. Тридцать пять лет тому назад, когда я ехал в Японию, в одном месте в Сибири, с прелестным видом зеленого четвероугольного поля на скате горы, налево, мне мелькнула мысль; хорошо бы навешивать человеку кресты, когда он кончает воспитание и вступает в жизнь, и потом, по мере исполнения человеком своих служб, снимать с него кресты, так чтобы он ложился в могилу с чистой грудью, знаком, что исполнил возлагавшиеся на него надежды, на сколько Бог помог ему. Это было бы, по крайней мере, разумней. Я теперь совершенно тех же мыслей»[3].
В Петербурге архимандрит Николай нашел и архитектора, способного воплотить его замысел в жизнь. Им стал профессор М.А. Щурупов, имевший в столице архитектурную практику и известный, прежде всего, как создатель нескольких храмов в русском и византийском стилях. Он подготовил грандиозный проект храма в Токио, рассчитанного на полторы тысячи прихожан. Замысел русского архитектора воплощал в камне английский зодчий Джошуа Кондер, широко известный в Японии. С 1878 по 1907 гг. этот архитектор построил в японской столице более пятидесяти зданий: Токийский императорский музей (1881), дворец Рокумэйкан (1883), здание Морского министерства (1895) и др.
Не оставляя без внимания строительство собора, главным делом своей жизни в Японии епископ Николая все же считал миссионерство. Вернувшись в октябре 1880 г. в Токио, он энергично приступил к осуществлению программы православной миссии, предполагавшей расширение миссионерской деятельности, издательского дела и обучения японцев русскому языку. В то время многие молодые японцы хотели изучать русский язык, и отец Николай даже получил предложение от министра иностранных дел Соэдзимы, с которым был знаком еще по Хакодате, открыть школу русского языка. Владыка отказался от этого предложения, но стал обучать русскому языку сыновей Соэдзимы и графа Хидэмару[4]. В своем дневнике он записал однажды: «Миссия в настоящее время трудится над духовным просвещением японцев в своих школах (мужских и женских) знакомит их с русскими, русским языком и в будущем эта работа может, более чем что другое, связать наши взаимные интересы»[5].
Много усилий владыка Николай приложил к становлению Токийской православной семинарии, открытой в 1874 г. В нее принимали юношей в возрасте 15–16 лет, имевших начальное образование, и обучали в течение семи лет. Для преподавания японской истории, математики, литературы и классических исследований по Китаю пользовались японским языком. Изучение Ветхого и Нового Заветов, вероучения, церковной истории, всемирной географии и истории, логики, литургики, гомилетики, физики, психологии, апологетики, систематического богословия, канонического права, философии, церковной музыки и иных дисциплин велось по русским текстам. Первый выпуск семинарии состоялся в 1882 г. Лучших выпускников глава миссии отправлял в Россию для продолжения обучения. Помимо японцев в Токийской семинарии учились и русские мальчики, вернувшиеся в Россию знатоками японского языка.
Важное значение владыка Николай придавал печатному слову. Кроме журналов «Сэйкё симпо» (Православные вести), «Сэйкё Ёва» (Православные беседы), «Уранисике» (Скромность)[6], «Синкай» (Духовное море), «Нива» (Сад), «Нироку симбун» (Круглосуточная газета), «Симэй» (Предназначение) православная миссия выпустила в свет огромное число книг: библейские комментарии, проповеди, Катехизис, труды по церковной истории, жития святых и пр. Кроме богословских работ японцы знакомились с русской классикой: на страницах журналов впервые были напечатаны произведения А. Пушкина, Л. Толстого, Н. Некрасова.
Миссионерские успехи владыки Николая были впечатляющи: на июль 1889 г., по отчету Русской миссии в Японии, в стране имелось 215 общин, 159 церковных зданий, 24 священника и 17025 верующих. В этом была целиком заслуга Николая, который по сравнению с католиками и протестантами почти не имел средств. В Японии священник завоевал расположение многих. Все приезжающие в Токио считали своим долгом встретиться с ним, отмечая его простоту, радушие и готовность сделать для нуждавшегося все, что в его силах. Благожелательно относился к отцу Николаю и император Мейдзи, переводчиком которого священник был во время визита в Японию великого князя Алексея Александровича в 1872 г. «Действительно, трудно представить человека более симпатичного, энергичного, умного и вместе с тем простого, чем преосвященный Николай, и не удивительно поэтому, что в Японии он пользуется любовью и популярностью … Вечером я отправился в домашнюю церковь миссии, чтобы прослушать всенощную, никак не предполагая видеть то благолепие, какое представилось моим глазам. Я был приятно удивлен, услышав пение хора, состоящего из 60 человек мужчин, женщин и детей. Вся служба шла на японском языке, и пение было до такой степени гармонично и, благодаря присутствию женских и детских голосов, так сильно действовало на чувства, что мне не верилось, что я находился в чужой стране, вдали от родины. От всенощной я вышел буквально очарованным всем мною виденным и слышанным, проникнутый таким отрадным, светлым и приятным чувством, что с особенной любовью взглянул на мир Божий и на все меня окружающее»[7]. Когда путешественник зашел попрощаться с епископом, он сказал о том глубоком впечатлении, которое произвела на него служба. В ответ же услышал скромные слова, что японский народ сам готов к принятию святого учения, и требуется совсем немного усилий, чтобы поставить дело.
На самом же деле, усилия требовались изрядные, не случайно на страницах его дневника имеется немало записей о том, что японцы недостаточно восприимчивы к идеям православия: «На всенощной весьма мало было молящихся. Прискорбно! Японцы отлично усвояют христианство умом, но сердце их не тронуто! Все тот же холодный камень, как и в язычестве. Почему надо веровать во Христа — всякий наш христианин, даже всякая христианка отлично и с убеждением расскажут. Но молится Христу, – где же взять одушевления, когда его и в нас-то, учителях христианства, так мало, что совсем почти нет!»[8]
То и дело проскальзывают в дневнике пессимистические нотки и по другому поводу: «Ни одного, ни единого человека во всей Церкви способного присматривать за поведением учеников! …хоть я до отвращения не люблю полицейской дозорной службы, но должен был преодолеть себя и шпионить, подкарауливать, подсматривать (кстати, и архиерейский сан имею)… Но, Боже, скоро ли Ты снимешь с меня это бремя единоличия во всем! Ведь этак и я закричу, как некто, что ты навязал мне гирю на ноги, чтобы таскаться мне вечно, как преступнику, с тяжелой душой! Чем Ты утешил меня, Господи? Не зришь ли моих вечных страданий, что нет у меня ни единого доброго помощника ни по какой части? Кто мне поможет? Русские? Боже, избавь меня от проклятий моих русских сослуживцев! Японские священники? Лучший из них вчера просился освободить его от прихода; прочие – лень, и лень. …Катехизаторы? Сто раз переворачиваю список их и людей не вижу! Христиане? Больше двадцати двух тысяч числится, но где они? Призрак!.. Боже, Боже! Иногда испытываешь такие мучения, что если адские не хуже их (а где им быть хуже!), то ад вот здесь, на Суругадае, в моей комнате, у меня в сердце!»[9]
Несмотря на видимые успехи православия в Японии, у Николая появилась привычка оглядываться, идя по улице, чтобы его не застал врасплох какой-нибудь фанатик. Прихожанами были в основном бедные японцы, не имеющие никакого влияния в обществе. В церкви искали приюта не только нуждавшиеся в пище духовной, но и те, кому был нужен хлеб насущный. Поэтому на первых порах православный храм занимался благотворительностью. Хотя японские власти внимательно относились к православию, они ничем не выделяли его от других конфессий. Русских же проповедников было только двое: отец Николай и священник в Хакодате. Современники отмечали, что Россия недостаточно помогает миссии, которая вносила огромный вклад во взаимное изучение культур.
Для отца же Николая главной задачей было нести Слово божье в японский народ. Основу жизни русского подвижника в Японии составляли аскетизм, самосовершенствование и самопожертвование – качества, присущие и японцам. Он писал в дневнике: «Все зависит от того, как смотреть на мир. Люди ругаются, люди лаются — так из-за этого печалиться? Люди бросают камнями; так дать им попадать в себя, ранить, падать? Ни-ни! Унизительно, недостойно миссионера, долженствующего не забывать, что он стоит среди грязи. Итак — бодрость и — ясный взгляд вперед!»[10]
Имея единственным собеседником чаще всего дневник, архиепископ доверял ему свои планы: «1. Молиться всегда, не в пост только, молитвой Святого Ефрема: “Господи, Владыко живота моего! Дух праздности, уныния и прочее…” Боже, помоги! И без того я один на Миссии, а уныние – и последнего отнимает от дела Божия! Праздность – вследствие уныния – как она вредна и для Миссии, и для меня же самого, расслабляя и без того слабую душу! И что приятного в праздности? Ну, вот вчера, отдыхая от занятия, читая дрянь, успокоенный нервами – разве чувствовал удовольствие? Чувство человека на приятной лужайке, но с загрязненными сапогами, о чем забыть не можешь, – так это и приятное чувство отдыха, и в то же время сознание праздности и безделья с унынием в придачу.
- Стараться приобрести “кротость”, которой у меня решительно нет. В ссорах, раза три–четыре бывших с покойным Яковом Дмитриевичем Тихаем, я был прав, но кроток не был, – и это меня теперь мучит; пусть же будет урок для будущего – поступаться правом своим в пользу любви и кротости, которые и суть благое иго, даруемое Спасителем.
- Всячески стараться поскорее кончить постройку Собора, после чего со сдачею моих школьных обязанностей вернувшимся из России, – я буду иметь возможность посещать Церкви. – Тогда ежегодно: полгода – на посещение Церквей, полгода – на переводы Богослужения.
- Чтобы не забыть эти решения, непременно же с завтра – ежедневно, несмотря ни на какие дни, вставать в три часа, – ложиться между 10 с половиной часами и после обеда не отдыхать, а если в сон станет очень клонить, прилечь на четверть часа. Помоги, Апостоле Павле, – огненно-деятельный из людей! Помогите и Вы, Святые братья – Кирилл и Мефодий, – житие которых профессора Малышевского только что прочитал!»[11]
Строительные работы по сооружению Воскресенского православного собора, «подавляющего своей внушительностью столицу империи», как писала одна из газет, продолжались около десяти лет. Кирпичный храм поражал грандиозностью: его купол, покрытый медными листами, вознесся над землей на 35 метров, колокольня была на пять метров выше. Площадь внутреннего пространства составляла 805 квадратных метров. Своими размерами храм вызывал у некоторых японцев чувство страха перед Россией, что, как считал отец Николай, создавало нездоровую обстановку[12]. Собор освятили 24 февраля (7 марта) 1891 г. при участии 16 священников и 4000 верующих, прибывших с разных концов Японии. На открытии должен был присутствовать наследник российского престола цесаревич Николай, но из-за инцидента в Оцу он в Токио так и не приехал.
Миссия располагалась на возвышенном месте в квартале Surugadai Higashi Kobaicho. Поднявшись на колокольню, можно было увидеть весь город, изрезанный каналами, с массой зелени вокруг домов. Было видно море, а в хорошую погоду даже открывался вид на Иокогаму. Многие отмечали, что такое прекрасное место для храма мог выбрать только человек, влюбленный в Японию. У архиепископа Николая было множество учеников. Они не только плодотворно занимались православием, но и знакомили Японию с русской культурой и языком. Профессор Токийской православной семинарии Хейкичи [Хэйкити] Ивасава преподавал русский язык в Армейском университете и Офицерской школе. Он помог священнику Российского посольства отцу Сергию Глебову создать в 1888 г. японский учебник «Русская грамматика». Йосибуми Куроно, автор русско-японского разговорника и других учебных пособий, преподавал в С.-Петербургском университете, где учил будущих известных японоведов Николая Невского и Сергея Елисеева. Ректор Токийской православной семинарии Какусабуро Сенума, получивший высшее богословское образование в России, стал знатоком жизни и творчества Л. Толстого и первым перевел на японский язык роман «Анна Каренина». Его перу принадлежат также книги о русском языке. Жена Сенумы Кайо (урожденная Ямада) также стала известным переводчиком русской литературы. В 1908 г. вышла ее книга «Труды Чехова».
Известной художницей стала Ирина Ямасита. Проучившись три года в России, она возвратилась в Японию и занималась иконописью вплоть до смерти в 1939 г. в возрасте 83 лет. В Японии известно имя литератора Горо Амады, автора популярной книги «Гангстерская история Токая». Политическую карьеру сделал православный Кенторо [Кэнтаро Канэко]. Студент Кенсусе [Кэнскэ] Андо, преподававший одно время в С.-Петербургском университете, стал мэром Иокогамы, Нозому Накагава — губернатором Осаки, а Хичисабуро Хирао – министром просвещения. Следует упомянуть Сейчи Аоки, члена парламента и вице-министра сельского хозяйства и лесных угодий, а также профсоюзного деятеля Бундзи Сузуки (1885–1946)[13]. Эти и многие другие студенты владыки Николая проявили большую активность на японской политической арене.
Выпускником семинарии был Сёму Нобору (настоящее имя Наотака) (1878–1957). Он родился на острове Амами, а вырос в южной части города Кагосимы, где посещал православный храм и крестился. Он преподавал в семинарии психологию и логику, а затем работал в Военной школе и Офицерской академии, газетах «Асахи» и «Майнити», Министерстве внутренних дел и Национальном исследовательском институте, Японском университете и университете «Васэда». Его магистерская работа «Русская и советская литература» получила премию Японской академии искусств и премию Йомиури за литературные труды. В 1946 г. Сёму Нобору возглавил школу русского языка при соборе Николай-до и получил известность как автор биографии Н.В. Гоголя, изданной в православном молодежном органе «Комиссия», благодаря чему Япония узнала русского классика.
Сам же отец Николай был весьма критично настроен по отношению к некоторым ученикам: «Даниил Кониси такое ужасное вранье о России пишет в «Иомиури симбун», что отвратительно читать. Целый ряд статей; вчера и сегодня уже шестнадцатую и семнадцатую статьи пробежали в вырезках, приписываемых ко мне. «Русский народ, по Кониси, весь зауряден — невообразимо грязный, весь, без исключения, вонючий, вшивый, живущий в нестерпимо вонючих логовищах. Войско все грязное, вонючее, пьяное, рабски униженное, около казарм нет возможности проходить — так они воняют»; конечно, «народ и войско и все в России крайне грубое, необразованное, неразвитое». Словом, таких поношений я еще нигде не встречал. И это — от человека сызмальства вскормленного Россией; мелкий торговый приказчик как-то вторгся в Семинарию (при о. Владимире), не по правилам приема, и воспитывался на счет Миссии. По успехам и способностям не стоил посылки в Академию, но обманом и туда втерся: подготовил некоего богача Нозаки отправить его, Кониси, в Академию якобы на его, Нозаки, счет; в таком смысле писано было мною и в Синод, что-де такой-то просится в Академию на своем содержании. Но тотчас же оказалось, что надули оба — Нозаки и Кониси; и последний оказался на моем содержании, ибо совестно было просить Синод принять его на казенное и тем обнаружить надувательство японца. Но не жалел я нескольких тысяч, издержанных на него, думая, что, по крайней мере, выйдет полезный для Миссии и Церкви человек. И вот он как являет свою полезность! Всем им, отправляемым в Академии, было толковано и перетолковано, что они, между прочим, предназначаются быть и связующим звеном России и Японии, что, изучивши Россию, они должны потом здесь своими писаниями знакомить Японию с нею»[14].
О себе же отец Николай писал: «Утром гулял в Уено, в моей аллее-советнице. Решил в будущем году усиленно позаботиться об устроении своей внутренней жизни. Все до сих пор шло спустя рукава; нужно же, наконец, взять инициативу. Да поможет Господь в наступающем году особенно одолеть этот корень всех зол – “леность”. Ведь, в самом деле, если бы человек во всякое время употреблял все данные ему Богом средства и силы – как много человек сделал бы! Отчего же нет этого? Ответ один: леность заедает! И во мне – как много этого зла! Жалуюсь, что людей нет; но сам же я в себе гублю, по крайней мере, одного человека: если бы не лениться – [?], все равно было бы, что двое нас; а теперь и один-то – через пень колоду. И грех, и стыд! Итак, помоги, Господи, в будущем году наблюдать: в отношении к Богу – молитву и чистоту – ума и языка, в отношении к людям – терпение и приветливость, к себе самому – прилежания и умеренности! Внешним признаком заботливости о сем да будет с нового года ежедневное (и в воскресенье) вставанье в три часа и неотдыханье после полдня; регулятором да будет ежедневное ведение записи того, что касается Миссии; запись сия пусть будет делана после ночного осмотра дома в десять с половиною часов»[15].
В 1908 г. к владыке Николаю приехал на помощь бывший ректор Санкт-Петербургской духовной академии Сергий (в миру Тихомиров). Он родился 3 июня 1871 в с. Гузы Новгородской губернии и был вторым сыном протоиерея Алексея Тихомирова. Окончив в Новгороде духовное училище и духовную семинарию, он поступил в Петербурге в духовную академию и был пострижен в монахи. В июне 1908 г. митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Владковский) напутствовал его в дальнюю дорогу пророческими словами: «Считайте себя будущим преемником архиепископа Николая и… последним русским епископом в Японии. Поэтому подготовляйте себе преемника из японцев».
Архиепископ Николай скончался 3 февраля 1912 г., успев, как говорят, передать отцу Сергию все дела и подписать важные документы. 19 февраля было совершено отпевание и погребение согласно его воле на кладбище в Янака. Проводить иерарха в последний путь пришли десятки тысяч японцев, в том числе и не христиане. На гроб были возложены сотни венков, среди которых выделялся венок от императора Японии. Многие отмечали, что с таким размахом в Японии еще не хоронили ни одного иностранца[16]. Священник оставил после себя в Стране восходящего солнца кафедральный собор, восемь храмов, 175 церквей, 276 приходов, одного епископа, 34 иереев, 8 дьяконов, 115 проповедников и 34110 православных верующих. Японская православная церковь состоялась!
Профессор Токийской православной семинарии Прокл Ясуо Ушимару отмечает: «Святитель Николай желал, чтобы японцы сами создавали свой духовный мир. Он хотел иметь японских архитекторов, японских иконописцев и японские хоры. Необходимы были японские катехизаторы и священники для евангелизации всей страны в послушании требованиям Евангелия. Для помощи им необходимы были книги Священного Писания, книги по вероучению и духовности. Должны были выходить журналы для поддержания ежедневной духовной жизни. И, наконец, необходимо было теплое и тесное общение верующих. Без преувеличения можно сказать, что святитель Николай достиг всего этого при основании японской православной культуры периода Мейдзи. Нет сомнения в том, что широкая публика вокруг новоучрежденного им православного присутствия находилась под влиянием его духовности. Это влияние не было ограничено узкой сферой, но распространилось во всем японском обществе, где оно сохраняется и по сей день. Необходимо признать, что благодаря именно этому влиянию Православие приобрело реальное значение в истории Японии»[17].
10 апреля 1970 г. указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия архиепископ Николай был канонизирован с титулом равноапостольного. Он стал первым святым Японской Православной Церкви.
[1] Иногда Русская православная миссия, Русская духовная миссия, Японская православная миссия и т.д.
[2] АВПРИ, Ф. Японский стол. Оп. 493. Д. 1056. Л. 60–61.
[3] Дневники … — Т. 3. — С. 123 (26 июня / 8 июля 1895).
[4] Вероятно, князь Симадзу Тадасигэ, 1886–1968, детское имя Хидэмару.
[5] Русская миссия в Японии // Владивосток. — 1890. – 10 июня.
[6] Другой перевод: душевная роскошь (дословно: изнанка парчи).
[7] Л.П. Несколько дней в Японии: (Впечатление путешественника) // Владивосток. – 1888. – 11 дек.
[8] Дневники… — Т. 3. — 1895. — С.150 (14 / 26 авг. 1895).
[9] Дневники … — Т. 3. — С. 123 (26 июня / 8 июля 1895).
[10] Дневники… Т. 2. — 3/ 15 мая 1884
[11] Дневники… Т. 2. – С. 293 (4 /16 марта 1888. Пятница на Масленой).
[12] Дневники… Т. 3. — 30 мая /11 июня 1895. Вторник.
[13] Ушимару, протоиерей Прокл Ясуо. Автономная Японская Православная Церковь. Японское православие и культура периода Мейдзи. Оп.: Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковно-историческая конференция. Киев, 21-28 июля 1986 г. http://www.krotov.info/history/19/57/ushimaru.htm
[14] Дневники… — Т. 3. — С. 364 (23 августа / 4 сентября 1896. Пятница).
[15] Дневники… — Т. 2. — С. 299 (28 декабря /10 января 1889. Четверг).
[16] ГИЧ [Г.И.Чертков] Православное христианство в Японии // Рус. жизнь. — 1977. — 27 сент.
[17] Ушимару, протоиерей Прокл Ясуо, профессор Токийской Православной Семинарии, Япония, Автономная Японская Православная Церковь. Японское православие и культура периода «Мейдзи» Оп.: Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковно-историческая конференция. Киев, 21-28 июля 1986 года. http://www.krotov.info/history/19/57/ushimaru.htm
