Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
МГНОВЕНИЯ, МГНОВЕНИЯ, МГНОВЕНИЯ
Должен сразу оговориться: к своему большому удивлению и сожалению я не обнаружил в домашнем фотоархиве ни единого (повторю ещё раз: ни е-ди-но-го!) фото, иллюстрирующего эти мгновения. Тем не менее, я решил о них вспомнить, поскольку уверен, что они не известны даже профессиональным «семёноведам». Итак,
ПЕРВОЕ МГНОВЕНИЕ.
Время − конец 40-х годов. Место − Московский институт востоковедения.
Довольно сомнительную популярность завоевал студент афганского отделения Юлик Ляндрес. На всех институтских вечерах вокруг него всегда вились стильные девицы и подвыпившие типы. Нередко был замечен в разных драках, которые, бывало, вспыхивали на подобных мероприятиях. Уже не помню, при каких обстоятельствах мы познакомились, но между нами сразу же возникли приятельские отношения.
И вдруг, когда я уже готовился к диплому и госэкзаменам, до меня дошёл слух, что Юлика отчисляют из института. Причина − вовсе не неподобающее поведение для советского студента (что могло бы иметь место), а обвинение в самом страшном по тем временам преступлении − он оказался сыном врага народа! Дело в том, что его отца арестовали в 1952 году, как близкого соратника Бухарина!
Самого Николая Ивановича, которого называли «любимцем партии», расстреляли ещё 15 лет назад. В последующие годы Семён Александрович Ляндрес работал в газете «Известия» заместителем ответственного редактора, во время войны был уполномоченным Государственного комитета обороны на фронтах, занимался укомплектованием партизанских отрядов портативными походными типографиями собственной конструкции. Организовал издательство Советской военной администрации в Германии. Видимо непосредственным поводом для ареста стала развёрнутая по указанию Сталина масштабная антисемитская кампания.
После ареста отца Юлиана вызвали в ректорат и предложили отречься от него. Он отказался, за что был исключен из вуза и комсомола, а в его личном деле появилась запись: «Сын врага народа. Не уважает решение советского суда, клевещет на советскую власть». Весь следующий год он, рискуя собственной свободой, доказывал невиновность отца − писал жалобы во все инстанции. Мне рассказывали, что комсомольское собрание, на котором исключали Ляндреса, проходило в лучших традициях того времени. На трибуну по очереди поднимались его однокурсники и клеймили во всю мощь своих голосовых связок. Единственно, кто осмелился поднять свой голос в его защиту, был аспирант З.Буниятов − Герой Советского Союза.
Институт Юлик закончил уже после смерти Сталина.
ВТОРОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − 9 марта 1953г. Место − Москва, площадь Пушкина.
В этот день хоронили Сталина. Москва была перекрыта оцеплениями, по улицам переливались толпы народа, было страшно и муторно. Мы с женой пытались попасть к её родителям, которые жили на улице Горького в доме №17, где она тоже была прописана. Площадь была забита толпой, которую с трудом сдерживала конная милиция. В этот момент мы случайно столкнулись с Юликом Ляндресом, который, оказалось, тоже пытался перебраться на другую сторону улицы. Услышав, что Ира прописана в доме напротив, будущий писатель (а тогда всего лишь изгнанный с пятого курса студент) крикнул жене, чтобы она достала паспорт.
Дальше произошла следующая мизансцена. Конный милиционер держал под уздцы своего жеребца, а Юлик кричал ему:
− Нам с женой надо в тот дом! Вот паспорт, а этот (показал на меня) с нами!
В ответ блюститель порядка, с трудом сдерживая коня, предложил нам пролезть под крупом, ибо другой возможности не было. Первым ринулся Юлиан, за ним жена, а я завершил эту непростую операцию. Сразу скажу: больше никогда в жизни мне не приходилось проползать под крупом гарцующего коня.
ТРЕТЬЕ МГНОВЕНИЕ
Время − начало 50-х годов. Место − Москва, стадион «Динамо».
Хочу несколько переиначить слова Поэта: футбол в России − больше, чем футбол. В те послевоенные годы эта игра занимала огромное место в общественной жизни страны. Он собирал полные трибуны, о нём слагали песни, а футболисты были всенародными любимцами. Между прочим, в стране официально отсутствовал профессиональный спорт и поэтому даже самые именитые мастера числились лейтенантами, токарями, шахтёрами и комбайнёрами.
Подлинной «Меккой» московского футбола был тогда новенький стадион «Динамо» в Петровском парке. Простой люд собирался на Восточной трибуне − самой дешёвой, а интеллигенция предпочитала Северную. Здесь вокруг Ложи прессы можно было увидеть композиторов Д.Шостаковича и М.Блантера, знаменитых актёров М.Яншина и М.Жарова, писателей Л.Кассиля и Б.Ласкина и других известных деятелей культуры. На главные матчи шли как на театральную премьеру или вернисаж: дамы даже специально шили туалеты. Короче говоря, большинство моих друзей и знакомых были болельщиками и старались не пропустить ни одного интересного матча. Очень популярной была песенка, в которой был такой куплет:
В небе − злая грозовая панорама,
Мяч плывёт у ворот по воде.
Но упрямо едет прямо на «Динамо»
Вся Москва, позабыв о дожде!
В тот день, о котором пойдёт речь, возможно, тоже поливал дождь, но мы упрямо большой компанией поехали на «Динамо». Нас было пятеро или шестеро, в том числе и Юлик. После окончания матча (не помню ни участников, ни счёта) мы попытались влезть в метро, но выстроилась длиннющая очередь от ворот стадиона, которую с обеих сторон сжимали крупы лошадей конной милиции. Посовещавшись, мы решили пройти пешочком по Ленинградскому шоссе до следующей станции «Белорусской». Но, проходя мимо «антисоветской» шашлычной (она была расположена прямо напротив гостиницы «Советская»), мы единодушно решили подкрепиться и заодно обсудить итоги прошедшего матча.
Сказано − сделано. На выходе наша компания несколько уменьшилась (кто-то поспешил домой), но большинство решило двигаться дальше в пешем порядке. На Пушкинской площади мы не смогли пройти мимо известного пивного бара и присели там. Короче говоря, после того, как мы свернули направо на Бульварное кольцо нас осталось только двое − Юлик и я. Время приближалось к полуночи, и ждать трамвая было уже бессмысленно. Но если я жил всего в получасе ходьбы, то моему приятелю ещё предстоял долгий путь до дома на Кутузовском проспекте. По ходу движения мы успели обсудить все вопросы от футбола до общих знакомых. В районе Староконюшенного переулка я задал Юлику простой вопрос − как он собирается дальше добираться, поскольку я вынужден его оставить.
Он оглянулся по сторонам и увидел приближающегося велосипедиста. Он скомандовал ему остановиться и, бросив мне на прощанье: «Всё в порядке! Он меня довезёт», с трудом забрался ему на багажник. На всю оставшуюся жизнь мне запомнилась петляющая фигура велосипедиста и грузный силуэт нашего будущего классика детективного жанра.
ЧЕТВЁРТОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − конец 50-х годов. Место − Москва, улица Петровка д.38.
В 1953 году Ю.Ляндрес оканчивает институт. В поисках работы он преподавал пушту в МГУ, работал переводчиком в Афганистане и обивал пороги многих газет и журналов, в том числе «Огонька», предлагая свои первые журналистские материалы. В эти же годы выходит его первая повесть «Дипломатический агент» − своеобразная проба пера в детективном жанре на основе его недолгого афганского опыта. Думаю, что будущих «семёноведов» это произведение сможет заинтересовать лишь тем, что все отрицательные герои в нём носят реальные фамилии недругов автора. Так он им отомстил за пережитые боли и обиды.
Вокруг Ляндреса вновь шумные компании, без него не проходят весёлые застолья и холостяцкие приключения. Вся Москва знает его старенький «ЗИЛ»(!!!), купленный по случаю, на котором он мчится по московским улицам вопреки всем грозным правилам, запрещающим езду в нетрезвом виде. Не скрою, я сам не раз был пассажиром в том авто.
Но то, что должно было случиться, случилось. Не помню уже точно детали произошедшего ДТП. Кажется, Юлик въехал на детскую площадку и упёрся в дерево. Состояние водителя не вызывало сомнений, и вердикт ГАИ был скор и суров − лишение водительских прав!
Вот уж воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло. Будучи от природы весёлым и обаятельным, начисто лишённым всякого чувства застенчивости, он явился на улицу Петровка в дом 38 (это место знает любой коренной москвич, а этим адресом вскоре был назван известный бестселлер) и попросил руководителей Московского уголовного розыска (именно там находится это уважаемое учреждение) помочь ему в работе над повестью о героических буднях МУРа.
Так состоялось рождение, не побоюсь этого слова, − советского классика, автора многочисленных романов в жанре политического детектива. Читатели сметали журналы, в которых публиковались приключения майора Костенко, а потом серии книг − «Петровка 38», «Огарёва 6», «Противостояние» и т.д. Вскоре на экраны страны вышли фильмы с этими названиями, а образ смелого и догадливого следака создал всенародный любимец Василий Лановой. А потом на свет появился Максим Максимович Исаев, ставший Штирлицем и далее − по списку. Забегая вперёд, спешу сказать, что среди всевозможных наград, коими был удостоен Юлиан Семёнов есть и премия КГБ в области искусства (оказывается, существует и такая!).
Примерно в те же годы у него начался бурный роман с Катей − приёмной дочерью известного поэта Сергея Михалкова и поэтессы Н.Кончаловской, внучкой знаменитого живописца П.Кончаловского и правнучки самого В. Сурикова. Невеста решила представить отцу своего жениха. Однако «смотрины» окончились конфузом: «гимнюк» (так шутливо называли автора государственного гимна) отверг начинающего писателя, сказав ему на прощанье: «Вы сначала проявите себя, а потом являйтесь просить руки моей дочери!»
Другой бы угомонился, но не таков был Юлиан Семёнов. Он «проявил себя» во всей красе и вскоре оформил законный брак с Катей, которая была с ним до самого конца, не обращая внимания на все «художества» супруга.
ПЯТОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − 60-е годы. Место − Токио.
В Японию Юл. Семёнов прилетел в ореоле литературной славы в качестве спецкора газеты «Правда». Он не был обременён никакими редакционными заданиями, был свободен в выборе маршрутов поездки, встреч и вообще мог делать всё, что ему заблагорассудится. Его опекал корреспондент «Правды» А.Бирюков, который просто не успевал за своим чрезмерно активным гостем.
В один из дней своего пребывания в Токио Юлик приехал в бюро АПН. Ну разве можно забыть эту встречу!
Мы жили в стареньком двухэтажном особнячке. Внизу находились служебные помещения, а наверху − жилые. При входе в дом Юлик рухнул на колени и стал так подниматься на второй этаж по дугообразной лестнице, отбивая поклоны головой. При этом он, обращаясь к жене, громко взывал на весь дом: «Ируся, владычица, не дай погибнуть! Отпусти со мной Мишку на рыбный рынок! Не попирай мечту всей жизни! Век буду благодарен!»
Постарайтесь только представить эту сцену: крепкий мужик с бородкой а ля Хэмингуэй, ползёт по лестнице, бьётся лбом о ковровую дорожку и при этом кричит во весь голос. Я уж не говорю о жене, но все присутствовавшие при этом дивертисменте сначала пережили полный ступор, а потом стали корчиться от смеха. Потом уже мы выяснили, что Аскольд Бирюков, сославшись на занятость, отказался везти рано утром Юлика на рыбный рынок в Цукидзи, и тот решил уговорить меня. Вся штука в том, что рынок открывается в 4-5 часов утра и там происходит любопытный аукцион. Короче говоря, ни свет, ни заря мы с Семёновым вдвоём поехали на рынок.
Впоследствии он опубликовал такой пассаж: «В пять утра в отель приехал мой старый друг по Институту востоковедения, дипломат Михаил Ефимов. Отправились на рыбный рынок Цукидзи. Ехали по рассветающей пустой Гинзе. Красота зданий контрастировала с грязью. Перевёрнутые урны, окурки, обрывки бумаги. Впервые в Японии я воочию видел нечистоплотность…Горели голубые фонари – одинокие на фоне пустого мглистого неба» (Ю.Семёнов. «Отчёт о командировке», с. 109). Так что мой недосып был полностью компенсирован упоминанием в собрании сочинений классика.
Но на этом эпизоде не заканчиваются воспоминания о пребывании Юлика в Японии. Вечером нас с женой пригласили наши друзья к себе, но поехали втроём. Там мы встретили их старого знакомого − очень большого начальника из Министерства внешней торговли. Едва все расселись за столом, как Семёнов прочно захватил «площадку» и не уступил её никому. Через полчаса он со всеми перешёл на «ты», а к московской «номенклатуре» свободно обращался «Алексеич!» Самое забавное, что всё это было абсолютно естественно, без какого бы то ни было налёта амикошонства. Вскоре «Алексеич» уже держал в руках гитару и исполнял романсы по заказу гостей.
В этом умении найти нужную струну для свободного общения и целиком захватить аудиторию был ещё один талант писателя.
ШЕСТОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − начало 70-х годов. Место − Москва, Банный переулок.
Вернувшись из заграницы, мы с женой обнаружили, что наш сын-студент уже подрос и самое время решать жилищный вопрос: поменять обжитую двухкомнатную квартиру на трёхкомнатную.
В то время самым простым и едва ли не единственным путём был обмен. Начались поиски вариантов, изучение газетных объявлений и опросы знакомых. Так мы случайно вышли на старого знакомого − Юлиана Семёнова, обладавшим как раз трёхкомнатной квартирой. Он затеял сложный обмен и ему в этой многоходовой комбинации нужна была двухкомнатная квартира. Я сразу же позвонил Юлику, который был предельно деловит:
− Старик, если у тебя серьёзные намерения, то я откажусь от имеющегося варианта и буду иметь дело только с тобой. Приезжай, посмотри мою берлогу.
Так началась гигантская, захватывающая по своему сюжету эпопея, которая называется официально «Обмен жилплощади».
Комбинация, разработанная Семёновым, оказалась действительно непростой: он сам переезжает в большую четырёхкомнатную квартиру в Доме Полярников на Суворовском бульваре, владелица которой осталась одна после смерти больного сына и мужа − героя-полярника, в честь которого на доме установлена мемориальная доска. Она переезжает в маленькую двухкомнатную квартиру на Гоголевском бульваре, а хозяева той – в нашу большую двухкомнатную. Таким образом, трое из четверых участников обмена в результате этой комбинации улучшали свои жилищные условия, что, мягко говоря, не поощрялось городскими властями. Но если сам писатель обзавёлся необходимыми справками, семья с Гоголевского бульвара тоже имела на это веские основания, то самым слабым звеном в этой цепи были мы. Но мой врождённый скепсис стал рассеиваться, когда я увидел Юлиана в действии.
Сначала мы поехали с ним в Банный переулок, в знакомое многим москвичам место, где вершились судьбы тех, кто вздумал встать на скользкий путь обмена своих жилищ. Все близлежащие дома, столбы и заборы были обклеены объявлениями, а толпы людей приходили туда, как на работу, в поисках разных вариантов. В само здание, где находилось Жилищное Управление Моссовета, даже пробиться было трудно.
Ловко действуя локтями, Юлиан, словно могучий ледокол прорубал себе дорогу, а я старался держаться у него в кильватере. Так мы подошли к заветной двери кабинета самого товарища Коломина. Одна подпись этого всемогущественного человека открывала путь к разрешению любой жилищной проблемы.
Подойдя к двери, Юлик резко рванул ее на себя, так что очередь не успела даже прореагировать. Прежде чем он захлопнул её за собой, я проскочил за ним в кабинет.
Расстояние до номенклатурного стола, за которым сидела мрачная личность, беседовавшая с посетителем, притулившимся сбоку, было метров двадцать. Прямо с порога Семёнов начал громким голосом монолог, не обращая никакого внимания на обитателей кабинета. Вид у писателя был весьма колоритным: невысокого роста, полный, короткие нечёсаные волосы, небритое лицо с пятидневной бородёнкой, джинсовая куртка, рубашка апаш и старые потёртые джинсы. Он шагал валкой походкой и говорил. Говорил без единой паузы.
− Представляете, (далее следовали имя и отчество лица, к которому он направлялся) я Андропову прямо сказал: «Мне нужно заканчивать свой роман о советской разведке, а ваши мудаки, которые ничего не могут решить и боятся собственной тени, просто надоели! Я больше с ними работать не буду. Юрий Владимирович, дайте мне в консультанты кого-нибудь из ваших первых замов – Цвигуна или Цинёва! Иначе я вообще положу на эту затею!» …
Для тех, кому вышеозначенные фамилии ничего не говорят, поясняю, что речь идёт о шефе КГБ, чьё имя не принято было поминать всуе, и его близком окружении.
Короче говоря, Хлестаков отдыхал. Не переводя дыхания, Семёнов сыпал громкими именами без всякого пиетета, как говорят об очень близких людях, с которыми часто встречаются в бане или на охоте. Когда до стола оставалось уже метров пять, Юлиан, не оборачиваясь, показал назад большим пальцем на меня и перешёл к другой теме:
− А это − Миша Ефимов, мой большой друг. Он только что вернулся из Японии и сейчас непосредственно занимается переговорами по территориальной проблеме. Вы же знаете, что японцы требуют у нас Курильские острова. На днях приезжает делегация, и все встречи будут проходить у Миши дома. Сами понимаете, какая требуется конспирация! Кремль, МИД, ЦК, КГБ – не подходят! Подобные встречи можно проводить только на дому! Для этих целей подошла бы квартира, которую мы уже нашли.
С этими словами Юлиан положил на стол перед хозяином кабинета пухлый том своих сочинений с дарственной надписью, а также какую-то бумагу. Ткнув в неё пальцем, он показал, где нужно поставить резолюцию.
За то время, что Семёнов произносил свой монолог, выражение лица начальника менялось несколько раз – сначала удивление, потом возмущение и, наконец, простое любопытство. В конце он уже смотрел на нас, как на явление Христа народу или как смотрит кролик на загипнотизировавшего его удава. Он молча поставил подпись, а Юлиан, продолжая свой монолог, той же походкой направился к двери. Когда мы вышли в коридор и слились с толпой, минутная стрелка часов успела пробежать только четверть циферблата.
На прощание Юлиан небрежно бросил мне: «Учись старик, вот так надо делать дела!» Я понял, что мне это не дано.
Не прошло и пары месяцев, как мы благополучно переехали в квартиру Семёнова, окна которой выходили на Садовое кольцо, прямо напротив посольства США. Он оставил нам в наследство свой оригинальный стол из орехового дерева (сверху он напоминал треугольник со срезанной вершиной), за которым были созданы многие знаменитые строки. По времени это совпало с началом демонстрации по центральному телевидению «17 мгновений весны».
Ну что тут началось! Хотя домашнего номера телефона не было в книге абонентов (хозяин его «засекретил»), аппарат разогрелся от беспрерывных звонков. Они раздавались и днём, и ночью! Одни хотели выразить автору свой восторг, другие приглашали в ресторан, третьи звали на встречу с читателями. В один из вечеров звонивший умоляюще кричал в трубку:
− Умоляю – позовите Семёнова! Я звоню из Дома культуры завода «Серп и Молот». К нам уже приехал Кобзон, на сцене сидит космонавт, и мы ждём только Семёнова! Передайте ему, пожалуйста, что не можем начать мероприятие и ждём только его!
Все мои попытки объяснить, что Семёнов здесь больше не живёт, были тщетны. Народ жаждал встречи со своим кумиром.
Популярность этого телесериала была запредельной. Л.И.Брежнев – руководитель компартии и государства, находясь уже в сумеречном состоянии, приказал даже присвоить Штирлицу (вернее исполнителю этой роли В.Тихонову) за проявленный героизм звание Героя, что, естественно, и было сделано. Все создатели фильма получили ордена и премии. Все, кроме …Семёнова. Ему подарили фотоаппарат! Причина такой несправедливости так и осталась, во всяком случае, для меня полной загадкой. Но сам автор впал в длительную депрессию.
СЕДЬМОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − конец 80-х годов. Место − Москва, АПН, Зубовский бульвар д.3
Меня только что назначили главным редактором Редакции информации. Высокое начальство, давая мне руководящие указания, как наладить работу на новом месте, предупредило:
− В составе редакции есть группа из двух сотрудников. Они занимаются своими делами, ты им не мешай и никаких заданий не давай!
Для меня не было большим секретом, что в АПН были сотрудники, которые «занимались своими делами». Но эти двое оказались совершенно иного рода. Они составляли аппарат… Международной ассоциации детективного и политического романа (МАДПР), создателем и президентом которой был, естественно, Юлиан Семёнов. Так судьба снова связала нас вместе.
К этому времени Юлиан стал уже очень плодовитым и известным литератором. Он прославился своими журналистскими расследованиями, объездил весь мир и встречался с такими легендарными персонажами, как любимчик Гитлера − Отто Скорцени, вытащившим в конце войны из плена самого дуче Муссолини, одним из руководителей СС генералом Вольфом и даже беседовал с Аугусто Пиночетом накануне захвата им власти в Чили. Романы Семёнова выходили миллионными тиражами, фильмы по его сценариям шли на многих кино- и телеэкранах. Но Юлиану всего этого было мало. Душа требовала полёта!
Он создаёт Международный комитет по поискам янтарной комнаты, похищенной гитлеровцами из Екатерининского дворца в Царском селе. К работе Комитета он привлёк целый ряд известнейших деятелей культуры европейских стран. Вместе с народным артистом Василием Ливановым («нашим» Шерлоком Холмсом) открыл Московский экспериментальный театр «Детектив», основал издательство «ДЭМ» и, наконец, учредил первый советский негосударственный еженедельник «Совершенно секретно».
Даже не представляю, как он успевал всё это делать. В нашей редакции он появлялся редко, но каждое посещение сопровождалось шумными излияниями взаимной любви и уважения, шутками, анекдотами и рассказами забавных историй.
Цель посещений была одна.
Дело в том, что в Советском Союзе существовала очень строгая система кадровой номенклатуры, которой соответствовал разный уровень всевозможных льгот и привилегий. Одним из показателей местоположения чиновника на служебной лестнице был…телефон, стоящий на его рабочем столе. Если есть ВЧ или «вертушка» (иногда употреблялось «кремлёвка») – линии правительственной связи − значит, перед вами очень важная птица. У меня такого аппарата не было, но по моему телефону можно было напрямую (не через «барышню», сидящую на международном узле связи) связываться с любым иностранным абонентом. Такая исключительность объяснялась тем, что моя редакция управляла всей нашей зарубежной собкоровской сетью. Именно мой телефон и манил Юлиана, которому часто приходилось связываться с зарубежными партнёрами.
Не раз мне приходилось безропотно уступать Семёнову своё служебное кресло, в котором он, развалясь и попыхивая сигаретой (в моём кабинете не курили!), вёл неторопливые беседы. В частности, был свидетелем как он тараторил по-французски с Жоржем Сименоном – «родителем» комиссара Мегрэ.
Иногда Юлиан появлялся со своим колоритным помощником Андреем Черкизовым (настоящая фамилия – Семёнов, но как он сам говорил, «мы не только не родственники, но даже не однофамильцы!»), который потом прославился как популярный радиокомментатор и телеведущий. Однажды я стал свидетелем бурной сцены, происходившей в коридоре редакции. Немного подвыпивший писатель требовал от своего помощника, чтобы тот срочно выправил ему новый загранпаспорт взамен старого, который он случайно сунул вместе с джинсами в стиральную машину! Ни один юмористический капустник не мог бы сравниться с этим диалогом.
Короче говоря, международная литературно-издательская компания «Юлиан Семёнов и Ко» процветала и достигала новых почти заоблачных рубежей. Своей кипучей деятельностью писатель увлёк нескольких молодых, амбициозных, талантливых людей, которые помогали ему в реализации грандиозных планов. Среди них были Александр Плешаков и Артём Боровик.
Думаю, что среди множества разнообразных проектов, самым дорогим и близким стало издание еженедельника «Совершенно секретно». Он буквально на глазах набирал силу и популярность, открывая общественности скандальные истории из жизни тогдашней элиты. Напомню, что это единственное тогда негосударственное издание стало выходить в 1989 году – время, когда рушился Советский Союз, и нарождалось новое общество. Страна буквально задыхалась от разгула бандитизма и коррупции, и «Совершенно секретно» было полно разоблачительных материалов. Так у Юлиана и его детища не могли не появиться серьёзные враги.
Заранее оговорюсь, что не располагаю никакими материалами, которые могли бы стать документальной базой для моих догадок. Просто я не верю в цепь случайностей.
Весной 1990 года в Париже после ужина с видным французским издателем умирает от отравления А.Плешаков. Смерть своего первого заместителя повергла Семёнова в тяжёлый психологический кризис.
Спустя месяц он поехал на встречу с перспективным иностранным инвестором, рассчитывая с его помощью вывести «Совершенно секретно» на международный уровень. Прямо в машине у Семёнова происходит инсульт, от которого он уже не оправился и умер полностью парализованным спустя три года. Трагически завершилась жизнь и Артёма Боровика в результате нелепой авиакатастрофы.
ВОСЬМОЕ МГНОВЕНИЕ
Время − 2002 год. Место − Лихтенштейн, Вадуц, вилла «Аскания Нова»
Совершенно случайно нам с женой вместе с нашими старыми друзьями − одной супружеской парой − довелось оказаться в гостях у барона Эдуарда Фальц-Фейна. Он жил в маленькой, почти «игрушечной» стране в центре Европы − в княжестве Лихтенштейн. Я о нём много слышал, как о представителе по материнской линии старинного русского рода Епанчиных. Ни одна дворянская династия в России не могла похвастаться таким созвездием флотоводцев и полководцев. По отцовской линии его предки были из немецких колонистов, которые тоже прославили свою вторую родину. В частности, именно их трудами на юге России возникла знаменитая на весь мир Аскания-Нова.
А потом свершилась Великая Октябрьская Социалистическая революция, она же − Октябрьский переворот 1917 года, и жизнь семьи барона и его близких пошла прахом: разорение, эмиграция, нужда, страдания. Чем только не пришлось заниматься Эдуарду Александровичу, чтобы подняться на ноги: был журналистом, профессиональным велосипедистом, торговцем и т.п. В конце концов, Судьба оказалась милостива к нему, и барон преуспел в жизни. Более того, он стал известным меценатом и филантропом, который всячески способствовал поиску и возвращению на родину исторических ценностей, принадлежавших России. Большую помощь ему оказывал Юл. Семёнов, с которым они познакомились в конце 1970-х и решили создать Международный комитет по возвращению русских сокровищ на родину.
Барон принял непосредственное участие в возвращении праха Шаляпина в Россию. Только к нему, как к близкому другу, прислушался Фёдор Фёдорович Шаляпин, сын великого русского певца, и дал разрешение на перевоз гроба с прахом отца из Парижа на Родину. После смерти Фёдора Фёдоровича, барон выкупил фамильные реликвии Шаляпиных и подарил их Музею Шаляпина в Петербурге.
В Ливадийском дворце в Крыму висел шикарный персидский ковер, подаренный царю Николаю П к 300-летию Дома Романовых. Во время революции его украли. И вот проходит много лет, барону звонит Юлиан Семенов и говорит, что завтра на аукционе будет выставлен этот ковер. А барон занят и не может приехать. Семенов настаивает, говорит, что ковер хочет купить какой-то богатый китаец. Нельзя же допустить, чтобы китайцу досталась такая реликвия! Тогда они решили, что Э.А. будет участвовать в торгах по телефону. Цена дошла до 40 тысяч долларов. И китаец отступил. Сейчас ковёр висит на прежнем месте в Ливадии.
Эту и другие истории рассказывал нам барон Фальц-Фейн − обаятельный и необыкновенный человек, говоривший с французским акцентом. Он был очень бодр, деловит и охотно делился своими воспоминаниями.
В конце нашей встречи я решился задать барону вопрос:
− Вы бывали дома у Юлиана Семёнова в Москве? Дело в том, что это мой старый друг ещё с институтских времён. В 1972 году он поменял свою квартиру на бОльшую, а я въехал в его.
− Нет, я был у него на даче в Крыму в Мухолатке.
− Юлиан мне как-то рассказывал, что он был на даче у сына Франко, так в сравнении с его Мухолаткой – это сарай!
− У сына Франко я не был, но дача Юлиана, действительно хорошая.
Эдуард Александрович надолго задумался, а потом обратился ко мне с неожиданной просьбой. По его словам, после смерти Семёнова его дочь решила издать книгу воспоминаний о своём отце. Обратилась она, естественно, и к барону. «Я ей наговорил несколько кассет и отправил. Прошло уже много времени, а я так и не знаю их судьбу. Если у вас будет возможность, скажите дочери, что так не поступают».
После этого мы распрощались и уехали из «Аскании-Новы». Но история получила дальнейшее продолжение. Не буду пересказывать её, а просто процитирую своё письмо «товарищу барону», как его иногда величали наши соотечественники.
Уважаемый Эдуард Александрович!
Вам пишет один из четырёх «странных русских», которые без швейцарской визы добрались до Лихтенштейна и в дождливый день 27 мая и стали гостями Вашего гостеприимного дома. Более того, автор данного письма видимо под впечатлением всего увиденного и услышанного даже потерял ключ от автомобиля, который вы, несмотря на то, что спешили на работу, нашли в его же кресле.
Во время нашей интереснейшей беседы речь зашла о Юлиане Семёнове, с которым мы вместе учились в Московском институте Востоковедения, и в бывшей квартире которого волею судеб я до сих пор обитаю. Я тогда пообещал Вам найти следы его дочери Ольги.
Вот, что мне удалось выяснить.
Не без труда я узнал телефон Кати, которая ведёт очень замкнутый образ жизни, не появляется на публике и ни с кем не общается. У меня состоялся с ней телефонный разговор следующего содержания.
По её словам, Ольга вышла замуж и ведёт «цыганский образ жизни»: она жила во Франции, в Ливане, регулярно бывает в Крыму и приезжает в Москву. Катя сказала, что её дочь всегда относилась к Вам с большим уважением. Видимо из-за постоянных переездов кассета с Вашими воспоминаниями до неё не дошла, хотя книжку об отце она всё-таки выпустила. Катя обещала мне в ближайшие же дни, как только у неё будет контакт с Ольгой, передать ей о Вашей справедливой обиде и сообщить номер Вашего телефона на случай, если она его потеряла. Со своей стороны Катя сказала, что, хотя лично и не знакома, но хорошо знает, как много Вы сделали для Юлиана. Она ещё добавила, что советские власти принесли Вам много зла, которое Вы никак не заслужили.
Уважаемый Эдуард Александрович, ещё раз мы с женой благодарим Вас за гостеприимство и ароматный чай «Суворовский».
Ваш Михаил Ефимов
19 июня 2002 г.
Я терпеливо ждал ответа из Вадуца, но его не последовало. Спустя четыре месяца после отправки письма я решил позвонить Эдуарду Александровичу. Он очень извинялся за своё молчание после получения моего послания и сообщил, что Оля звонила ему, пообещав прислать подробное письмо.
По понятной причине я не рассказал барону то, что мне поведала Катя. Оказывается, после захоронения праха Шаляпина в Москве был устроен большой приём. Кого только на нём не было! Впрочем, известны только двое − барон Э.Фальц-Фейн и Ю.Семёнов!
Хотел уже ставить окончательную точку, но придётся написать постскриптум. Захотелось выяснить, что произошло в жизни хозяина «Аскания-Новы» после нашей встречи. В 2012 году он был награждён к 100-летию со дня рождения российским орденом Почёта. А спустя шесть лет трагически погиб во время пожара в своей вилле.
Президент России обратился со следующими словами соболезнования к Людмиле Веркаде фон Фальц-Фейн:
«Барон фон Фальц-Фейн был истинным патриотом России, великим меценатом, посвятившим всю свою долгую жизнь сохранению русского духовного и культурного наследия. Невозможно переоценить его неустанную и самоотверженную деятельность по возвращению в нашу страну национальных художественных реликвий, по восстановлению памятников отечественной истории и культуры за рубежом».
Думаю, что эти слова может с ним разделить и Юлиан Семёнов.
