Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
МОЙ ТОКИО
В Японии все дороги ведут к Нихонбаси − старому каменному мосту в центре Токио, перекинутому через речку того же названия. По существу это мутная протока между водной артерией японской столицы Эдогава и рвом, опоясывающим императорский дворец. Мост построили давным-давно (хотел сказать «При царе Горохе», но правильнее будет «По приказу сёгуна Токугава Иэясу»), аж в 1603 году.
Здесь начинались две из пяти главных дорог феодальной Японии. Одна из них вела отсюда, из Эдо, как называлось Токио − столица сёгунов, − в Киото, где жил император. В ту пору страной правил от имени императоров клан Токугава.
На заре XVlI века мост был узким, деревянным, но это не мешало ему считаться главным украшением Эдо. Вокруг моста громоздились многочисленные лавчонки, конторы менял и питейные заведения. Здесь шумели ярмарки и народные гулянья. Здесь же выставлялись напоказ отрубленные головы разных злодеев и преступников.
Но память о былой славе Нихонбаси сейчас хранят лишь предания да туристические справочники. В 1911 году старый деревянный мост был заменен нынешним, бетонным. На месте лавочек выросли роскошные многоэтажные универмаги, а сомнительные конторы менял вытеснили мрачные кубические здания банков. Нынче рубить преступникам головы не принято, и потому больше их не выставляют. Правда, возле моста пристроилась полицейская будка, а рядом с ней − ветхий стенд с пришпиленными к нему физиономиями разыскиваемых преступников. Если руководствоваться этими фотографиями, скомпонованными с помощью фоторобота, то можно, по-моему, хватать любого прохожего. А их через Нихонбаси движутся толпы.
Мост охраняют мифологические существа: с одной стороны − лев, а с другой − кирин, японский единорог, символ процветания, защиты и справедливости. А в центре моста возвышается величественная чугунная колонна, увенчанная внушительных размеров фонарем. Это и есть знаменитая отметка «нулевого километра».
Сейчас район Нихонбаси, названный так по имени всё того же моста − считается едва ли не самым элитным. В мою бытность говорили, что площадь, которую занимает человеческая ступня, стоила здесь сто долларов. Сейчас, наверное, эта цена намного выросла.
Отсюда пойдешь прямо− ступишь на главную улицу Токио − нарядную и шумную Гиндзу, повернешь направо− выйдешь к императорскому дворцу, налево − окажешься в районе токийского порта, по соседству с которым ещё совсем недавно на протяжении многих лет бурлил по утрам оптовый рыбный рынок Цукидзи − так называемое «Чрево Токио». Город ещё спал, погружённый в предрассветную мглу, а здесь вовсю кипела жизнь − шли торги, в ходе которых реализовывался богатый улов самых разных обитателей морей и океанов.
Совсем неподалеку от Нихонбаси, в пяти минутах ходьбы, расположена токийская фондовая биржа, которая лучше любого прибора показывает состояние японской экономики. Ещё недавно её можно было считать достопримечательностью, куда водили туристов посмотреть на муравейник брокеров, где в полном хаосе для непосвященных совершались сделки. Сейчас же все операции проводятся на компьютере, поэтому биржа стала мало интересной для туристов.
По традиции ежегодно, каждое 4 января, ровно в 10 часов утра двери биржи торжественно раскрываются, и девушки в красочных кимоно встречают посетителей. Так начинается очередной «деловой сезон». Правда, в последние годы они все чаще сопровождаются нарастающими тревогами и опасениями.
И это не случайно: деловая − да и не только деловая − Япония переживает не лучшие времена. Многих японцев и раньше можно было видеть в масках (простужались, однако), но коронавирус нанёс такой удар, которого не помнят даже старожилы. Биржа и соседствующие с ней банки тяжело переживают последствия этого вселенского бедствия, превзошедшего по своим масштабам даже цунами и землетрясения.
Но вернёмся на Нихонбаси. Человека, впервые попавшего в Токио и решившего полюбоваться этой столичной достопримечательностью, ждет полное разочарование.
Когда-то мост был действительно красавцем и по праву считался символом Эдо, о нем даже песни слагали. А сейчас, по теперешним-то масштабам, Нихонбаси и не заметить: длина его всего 49, а ширина − 27 метров. Кроме того, прямо над ним нависла широкая лента скоростной дороги, которая совершенно придавила старый мост. А река, по которой в столицу везли когда-то рис, рыбу, лес и другие товары, со временем превратилась в смрадную канаву. «Так проходит мирская слава»…
Современный Токио − город многоликий. И вместе с тем безликий. В нем трудно выделить какой-либо элемент архитектурного силуэта, который мог бы претендовать на роль символа. Токийская башня? Но она точная копия Эйфелевой, хоть и выше ее на 33 метра. Новые небоскребы, которые растут, как грибы, в разных концах города? Но кого ими сегодня удивишь? Сверху японская столица похожа больше на беспорядочно рассыпанную кучу песка, среди которой торчат с десяток крупных островков − торговых и развлекательных центров.
В этом городе за очень редким исключением улицы, переулки и площади не имеют названий. Дома не имеют общепринятой нумерации. Так например, Бюро АПН находилось по такому адресу: г.Токио, район Синагава, Восточная Готанда, 3-й квартал, д.9 строение 13. При этом номера домов и строений наших непосредственных соседей, как говорится, «даже рядом не стояли». Для меня всегда было загадкой, как в этом лабиринте работает городская почта! А она работает и, притом, очень чётко.
Мне довелось обитать в этом городе довольно долго. Впервые я попал сюда весной 1963 года, а в «крайний» (пишу на всякий случай, а вдруг?) раз − осенью 1989 года. В этот период уместились две длительные командировки (четыре и шесть лет) и с десяток краткосрочных. Я уже привык к тому, что после каждого возвращения в Токио находил какие-то новшества: здания, дороги, парки. Этот город постоянно растёт и изменяется.
Помню, как однажды, будучи в командировке, я остановился в «Тэйкоку отеле» (он же “Imperial Hotel”), расположенном в центре Токио, неподалёку от императорского дворца. Построили его в начале прошлого века по проекту американского архитектора Фрэнка Ллойда Райта, с которым сотрудничал сам Кунио Маэкава − известнейший японский зодчий. По существу это был памятник своей эпохи. С этим отелем связано много историй, в частности, известно, что завсегдатаем местного ресторана был Рихард Зорге. Кстати говоря, здесь же останавливался во время своего официального визита в мае 1962 года Юрий Гагарин.
Перед возвращением на родину именно в «Тэйкоку отеле» состоялась его прощальная пресс-конференция. Один из вопросов застал Гагарина врасплох. Когда его спросили, известно ли ему, что в этом отеле часто бывал Зорге, он сказал, что эту фамилию слышит впервые. После того, как переводчик объяснил о ком идёт речь, Юрий Алексеевич выдал из своих скромных командировочных деньги, чтобы купили букет цветов и возложили их на могилу неизвестному тогда герою от имени первого землянина, побывавшего в космосе. Существует версия, что по возвращению на родину Гагарин первым рассказал тогдашнему лидеру Н.С.Хрущёву о советском разведчике, после чего страна узнала о Рихарде Зорге и его подвиге.
Когда я жил в этом старомодном отеле, то с любопытством разглядывал его коридоры, отделанные красно-белым кирпичом, и полутёмный зал ресторана, помнивший ещё своих прежних посетителей.
Примерно через год я приехал в Японию, на этот раз надолго. Вскоре в воскресный день я решил показать жене эту токийскую достопримечательность.
Как там пела Жанна Агузарова:
Город плывёт в море цветных огней
Город живёт счастьем своих людей
Старый отель, двери свои открой,
Старый отель в полночь меня укрой.
Дело было ясным днём, но мне казалось, что происходит какая-то фантасмагория: там, где совсем недавно стоял «Тэйкоку отель», высилось новое многоэтажное здание (старое имело 2-3 этажа) с тем же названием. А детище Л.Райта, оказывается, аккуратно разобрали и перенесли частично в архитектурный музей под открытым небом. Я не мог поверить своим глазам, поскольку с детства привык к нашим долгостроям. Кстати говоря, когда я покидал в 80-х годах японскую столицу, рядом стояло уже новое здание «Тэйкоку отеля»!
В Токио, как и повсюду в Японии всё строят очень быстро и добротно. Это относится не только к отелям и жилым домам, но также к скоростным дорогам, которые взбегают всё выше и выше, хотя скорость по ним неуклонно падает. Вот такой парадокс. Но я о другом.
За долгие годы жизни в Токио у нас с женой появились, естественно, свои любимые улицы, рестораны, магазины, места для отдыха. Я уже упоминал о корреспонденте «Правды» Всеволоде Овчинникове, который знакомил нас, новосёлов, с местами, где он, гуляя по старым аллеям соседнего парка, усыпанных гравием, обдумывал свои репортажи. Специфика моей работы была иной, поскольку приходилось подолгу сидеть в бюро и разбираться с текущими делами. Но дни отдыха мы старались использовать максимально. Особенно во время второй длительной командировки, когда нас стало трое − прибавилась керри-блю-терьер Катя.
Помимо ежевечерних часовых прогулок, на уик-энд мы часто ездили в пойму Тамагавы, где было полное раздолье для бейсболистов, рыбаков и собачников. А по выходным дням обычно гуляли в парках Ёёги или Синдзюку. Иногда я садился на велосипед (зрелище не для слабонервных!) и вместе с другими катался по широким аллеям, а сзади семенило любимое четвероногое существо.
Пару раз в месяц ездили за продуктами в супермаркет «Кинокуния», который нам очень нравился, прежде всего наличием широкого европейского ассортимента продуктов. Там был подземный паркинг, но машины надо было оставлять на наружной стоянке, откуда их забирали свои водители. Они уже знали нас и Катю, так что никаких проблем не возникало.
Ещё одним любимым местом для прогулок была Омотэсандо − улица многочисленных магазинов, в частности «Ориентал базара», кафе и ресторанов. В одном из них − «Forbidden Ciny” – очень часто собиралась вся наша журналистская братия.
По воскресеньям я часто бродил по Канде − району книжников и букинистов. Там иногда можно было купить то, что было недоступно в Москве.
Короче говоря, Токио нам нравился, и мы с удовольствием и интересом пользовались всеми его благами. Мы старались не пропускать выступлений наших оркестров и театральных коллективов, а также гастролей известных исполнителей. Разве можно забыть «Вишнёвый сад» с Курихарой Комаки в постановке Эфроса, концерты Эмиля Гилельса и Святослава Рихтера, выступления Рэя Чарльза и Шарля Азнавура, триумфальные гастроли Майи Плисецкой и Михаила Барышникова!
Но я хотел бы поведать о двух местах этого гигантского мегаполиса, куда не возят туристов, где нет знаменитых торговых центров и куда просто трудно добраться. Одно из них − Санъя.
Приятель активно отговаривал меня: «Зачем тебе ездить туда? Во-первых, там можно запросто схлопотать по физиономии, а во-вторых, власти, если пронюхают, явно будут не в восторге. И наконец, Санъя − это просто омерзительное зрелище вконец опустившихся алкоголиков. Неужели в Токио нет ничего более интересного?»
Он был прав. Но только отчасти. И в Санъю я все-таки поехал. Вернее, поехали, можно сказать, целой компанией: в хвосте нашей апээновской машины неотступно следовал синий кабриолет, пассажиры которого не делали секрета из своей профессии. Стало понятно, что «власти пронюхали».
Коренной обитатель японской столицы хорошо знает, где находится Санъя, хоть это название не значится ни на одной даже самой подробной карте Токио. Официально такого места нет. Фактически территория Санъи оказалась поделенной между двумя городскими районами. Но это ничего не изменило: токийское «дно» как было, так и осталось.
Когда-то, задолго до войны, сюда стекалась городская голытьба − подённые рабочие, сезонники, люмпены и вообще люди, потерпевшие жизненное крушение. 10 марта 1945 года, во время самой варварской за всю войну американской бомбардировки Токио, от города остались одни спалённые руины. Трущобы Санъя вообще сгорели дотла.
Осенью 1946 года оккупационные власти решили проявить великодушие и подарили бывшим владельцам ночлежек 50 брезентовых тентов, чтобы те смогли вновь развернуть свой бизнес. Так с легкой руки американцев Санъя «возродилась из пепла» и вновь туда потянулись токийские парии.
До последнего времени Санъя − это по-прежнему скопище жалких деревянных ночлежек. Большинство их представляет своеобразные бараки, разгороженные на крохотные каморки, в которых с трудом умещается либо железная кровать, либо узкие двухэтажные нары, где можно только лежать, да и то с трудом. Дополняют картину невыносимая вонь и ужасающая антисанитария.
В ночлежках Санъи ютятся около десяти тысяч человек. Официальные сведения, естественно, отсутствуют (поскольку «отсутствует» и сама Санъя!). В эти зловонные клетушки забираются те, кто еще недавно имел работу, семью, какое-то положение; однако мощной волной инфляции и безработицы их смыло с палубы общества благоденствия. Мало кто уцелел. А если и уцелел, то утратил признаки индивидуальности. Здесь ни у кого нет ни имени, ни родственников, ни дома. Обитатели Санъя − это люди-призраки.
Каждое утро, на заре, они выползают из ночлежек и выстраиваются либо в очередь на биржу труда, либо толпятся на улице в ожидании случайной разовой работы. В лучшем случае это подряд на какой-нибудь стройке. Предприниматели иногда берут поденных рабочих, которых можно и уволить в любой момент, и припугнуть ими кадровых работников, чтобы не очень-то конфликтовали с администрацией. Но из тысяч ночлежников удается подработать лишь немногим счастливчикам. Хозяев местных ночлежек называют «осьминогами». В отличие от горьковского Костылева они выступают, как правило, в роли не только домовладельцев, но и подрядчиков. По существу, они опутывают свою жертву точно осьминоги. Попав в Санъю, человек оказывается в полной их власти. Половину своего дневного заработка он отдает «осьминогу» в виде платы за жилье.
Здесь не принято выражать недовольство «сервисом». При малейшем ропоте постояльца раздевают догола и избивают. Бьют жестоко, ногами, до полусмерти. Жаловаться в полицию бессмысленно и наивно. Ведь «Осьминог» еще и непременный член мафии («якудза»), а от «якудза» все равно не спрятаться, не скрыться.
И все-таки история Санъи − это не только история тупой покорности обездоленных своей злосчастной судьбе. Экономические пружины, которые давно уже держат в напряжении японское общество, дают о себе знать и на токийском «дне», поскольку и здесь есть эксплуататоры и эксплуатируемые, богатые и бедные − словом, те же социальные полюса, что и в «большом мире».
В Санъе существовало помимо официального Центра содействия безработным ещё две независимые организации − «Единый профсоюз Санъи» и «Группа борьбы Санъи», решившиеся на открытый вызов местной мафии и «осьминогам». Конечно, это была лишь незначительная часть ее обитателей, но достаточно упорная. Столкновения продолжаются, и в остроте их общественность Японии могла убедиться не раз.
Однажды среди бела дня прямо на улице одного из кварталов Санъи ударом ножа был убит 37-летний кинорежиссер Мицуо Сато. Убийцу не надо было искать с собаками. Он давно принадлежал местной мафии, которая постоянно угрожала активистам «Единого профсоюза» и «Группе борьбы» физической расправой. Многие прохожие слышали его злорадный крик, когда он всадил нож в спину Сато: «Все-таки я достал тебя!»
Оказалось, что убийца обознался, и погиб посторонний человек. Впрочем, не совсем посторонний. Сато в те дни снимал документальный фильм о Санъе и часто общался с «Группой борьбы». Это и ввело гангстеров в заблуждение, которое Мицуо Сато стоило жизни.
Случившееся вызвало бурю возмущения. Начались массовые шествия протеста, запылали кострами автомобили, зазвенели стекла в окнах. Газеты и телевидение запестрели заголовками: «Бунт в Санъе!». Общественность страны негодовала. Но мафия не притихла. Выстрелом в упор был убит один из лидеров «Единого профсоюза».
А между тем для борьбы с «якудза» не надо располагать самой современной системой сыска и компьютерной техникой. Все гангстеры известны, они даже не считают нужным скрывать свою причастность к расправам с лидерами групп сопротивления. Но всесильная японская полиция всякий раз, когда в деле замешана мафия, предпочитает оставаться в стороне.
Трудно поверить, но как раз напротив полицейского участка в Санъе расположился «подпольный» тотализатор. Его владелец − местный мафиози. Прямо под носом у полицейских совершаются сомнительные сделки и функционирует «негласная» биржа труда. Газеты сообщили такой факт: чтобы получить пособие по безработице (а его с трудом хватает, чтобы оплатить ночлег), нужно запастись официальной справкой с гербовой маркой о том, что такого-то числа такому-то работа не была предоставлена. По закону пособие выплачивается, если у просителя имеется 28 таких справок, полученных в течение двух месяцев. При желании такую марку можно приобрести у мафии в три раза дороже. Таким образом, те, у кого есть деньги, могут пополнить свой бюджет «пособием по безработице». А для мафии это еще один источник доходов и средство притеснения настоящих безработных.
Попасть в Санъю довольно просто и для этого не нужно долго петлять по токийским окраинам. Она находится в получасе езды от центра города. Когда проедешь мимо многоярусной пагоды в Асакуса и свернёшь с широкой магистрали около Намидабаси (дословно: «Мост слез» − прямо в точку!), такое ощущение, словно попал в другой город и в другую эпоху.
Одинокие прохожие, завернутые в грязные рубища. Около входа в какой-то барак стоит стриженный под бобрик молодчик, засунув руки в брюки и что-то выглядывая. В окнах темно.
Мы делаем несколько поворотов по узким улочкам и резко тормозим: прямо на мостовой разожжен костер из мусора, а вокруг него лежат и греются люди. Грязные, небритые, злые. Нищие, которым даже место на нарах в ночлежке не по карману. Мы разворачиваемся и со своим эскортом пробираемся кружным путем к конечному пункту поездки − серому трехэтажному зданию Центра содействия безработным.
Директор Центра господин Тацуо Норо − худощавый седой мужчина лет пятидесяти − очень неохотно отвечает на вопросы. Извиняется, что не готов к интервью. Но, тем не менее, с холодной любезностью знакомит нас с фирменным буклетом, содержавшим самые разнообразные выкладки.
Финансирует центр муниципалитет, которому он и подчинен. На первом этаже находится биржа труда (когда мы приехали, она была закрыта, а у входа валялись только окурки), на втором − медпункт, на третьем— Центр. Это восемь «отсеков», каждый из которых − нечто среднее между комнатой для свиданий, какие бывают в тюрьмах, и местом для исповеди. Посетителей от сотрудников отделяют узкие столы. Чем занимается Центр?
Из довольно сбивчивых объяснений директора следовало, что вверенное ему богоугодное заведение видит свою главную миссию в том, чтобы выслушивать посетителей, давать им рекомендации и вести регистрацию.
В штате 47 сотрудников. Все они крепкие на вид молодцы, одетые в униформу. В тот день, когда мы посетили это учреждение − аппарат Норо-сана − зафиксировал 94 «обращения». Мне показали аккуратно заполненную карточку: «Обсуждено проблем − 112, в том числе по медицинской части − 28, общие разговоры о жизни − 29, просьбы по жилищным вопросам 38 (направлены в постоялые дома − 34 человека), просьбы о предоставлении питания − прочерк, просьбы о предоставлении одежды−6, просьбы об оказании материальной помощи для проезда на работу − 10, регистрация на постоянное жительство − 1.
Обычный рядовой день. Приходили люди, обсуждали житейские дела, получали ответы. Все чин чином.
− По дороге к вам мы видели людей, которые спят на мостовой. Кто это такие?
− Постоялые дома Санъи,− деловито ответил директор, — могут одновременно принять до 10 тысяч человек. Как видите, мы не испытываем недостатка в местах для ночлега. Но некоторые поденные рабочие предпочитают спать на улице. Знаете, летом там гораздо приятнее, воздух чище. Некоторые так привыкают, что даже в зимнее время предпочитают жить под открытым небом.
В самом деле: и мест на нарах вполне хватает, и воздух на улице действительно гораздо чище, чем в бараках. Так что все о’кей!
Опять заглядываю в буклет, врученный мне директором Норо. Особенно умилительными мне кажутся данные о пользовании «комнатой отдыха» с разбивкой по часам. Словно речь идет о курортниках: в какое время дня они предпочитают играть в шахматы,а в какое − на бильярде.
На прощание я спросил своего собеседника, считает ли он возможным решить кардинально проблему самого существования Санъи. Директор заверил, что и проблемы-то такой нет. «Сама структура японской экономики,− поясняет он, − предполагает необходимость наличия свободных рук. Особенно в строительстве, где преобладает сезонная работа. Конечно, в последнее время в результате автоматизации и модернизации многие рабочие с низкой квалификацией остались без дела. Особенно это касается тех, кто приближается к преклонному возрасту. Однако государство старается им помочь, в чем вы могли убедиться, посетив наш Центр».
А вот что сказал Сугита, представитель профсоюза: «Мы стараемся хоть как-то помогать этим несчастным, поскольку полностью изменить их жизнь не можем». Этот ответ мне показался, по крайней мере, честным.
Возвращались мы затемно. Тускло горел фонарь над входом в ночлежку прямо напротив Центра, слабо высвечивая ее название: «Палас хаус». А рядом с этим «Домом-дворцом» вокруг костра, пылавшего на мостовой, вырисовывались тени тех, кто, как утверждает директор Норо, предпочитает находиться на свежем воздухе.
На следующее утро я позвонил в полицейский участок Санъи и поинтересовался, не было ли зарегистрировано несчастных случаев среди тех, кто спал на улице минувшей холодной ночью. После паузы (дежурный кого-то переспрашивал) последовал ответ: «Кажется, трое померло…»
Сообщение об этом я, конечно, не нашёл ни в одной токийской газете. Зато они пестрели подробностями помолвки известного профессионального борца с не менее известной звездой шоу-бизнеса.
Но не только Санъя находится вдалеке от туристических троп, хоть и расположена в черте города. Есть ещё одно местечко. Для того, чтобы попасть, мне потребовался… самолёт. Я не оговорился: действительно, чтобы добраться до Хатидзёдзимы, являющейся частью административного района Токио, необходим воздушный транспорт.
Наш двухмоторный винтовой самолет неуклюже подпрыгнул и, сделав классического «козла», легко покатился по летному полю. Через считанные минуты в круглом иллюминаторе показался и сам аэровокзал «Хатидзёдзима». Минутная стрелка не успела совершить полный круг после вылета из Токио, а мы уже на маленьком острове в Тихом океане. Впрочем, из Токио мы вовсе не улетали, так как место назначения составляет с японской столицей одно административное целое. Хотя и несколько удаленное от нее. «Всего» на 291 километр.
Само географическое положение островка определило его климат. Здесь теплее, чем в Токио, большая влажность, чаще идут дожди и дуют сквозные ветры. Вообще гораздо легче перечислить различия, чем схожести между 12-миллионным городом-спрутом и крохотной заблудшей рыбкой-островом.
За окном гнутся от ветра пальмы. Смолит солнце. Прохожих не видно. Редко мелькнет какая-нибудь машина. После Токио кажется, что ты вообще попал на необитаемый остров. А между тем мы сидим в местной управе, которая находится, как и положено ей, в самом центре села Хатидзёмати. Мой собеседник − заместитель старосты Исао Асанума (почти половина островитян носят эту очень распространенную здесь фамилию. Именно отсюда был родом и председатель ЦИК СПЯ Инэдзиро Асанума, павший от руки террориста-фанатика. Ему здесь поставлен памятник). Лицо Асанумы-сана медно-красное от загара. Фигура большая, грузная.
− Что Вас больше всего заботит?
Ответ последовал мгновенно:
− Сокращение населения. Главная беда − бежит молодежь с Хатидзёдзимы. А значит, катастрофически тает население острова.
− В это даже трудно поверить. Ведь кругом прямо рай земной, красота необыкновенная: море, солнце, роскошная растительность. Чего не хватает?
А не хватает здесь сущего пустяка − работы. Постепенно наша беседа скатилась с восхитительных высот изысканной экзотики к самой заурядной прозе жизни.
Казалось бы, этот край прямо-таки создан для процветания и счастья. К тому же это идеальное место для туристов, любителей серфинга и горных прогулок. В предвкушении наплыва гостей здесь в свое время понастроили довольно много отелей и пансионатов на любой вкус и достаток: от помпезных вроде «Роял отеля» до более чем скромных, наскоро сбитых из фанерных панелей «домов для молодежи». Как и везде, на Хатидзёдзиме имеются свои достопримечательности. Правда, их немного: игра на барабанах, соревнования быков (не путать с боем быков), небольшое кустарное производство шелка и трава «аситаба», о которой говорят, что если ее сегодня сорвать, то назавтра появятся новые ростки. Считается, что она возвращает молодость. Вот, пожалуй, и все.
Японцы − большие любители статистики. Не успел я переступить порог местной управы, как получил увесистый пакет с буклетами и каталогами. И то, о чем говорил Асанума-сан, предстало передо мной в виде многочисленных диаграмм и цифр.
Сейчас население острова 8363 человека, ещё пару лет назад было больше. Но главное даже не в количестве жителей, а в их «качестве»: двадцатилетние юноши и девушки, например, это сейчас менее трех (!) процентов всего населения. Выпускники школ бегут на «материк» в поисках работы и удачи. Исконный промысел островитян − рыболовство − скудеет.
Вспоминаю беседу с г-ном Сасамото, единственным членом Социалистической партии среди депутатов местной управы. Он входит в общественный комитет по развитию Хатидзёдзимы и настроен довольно пессимистично. Для просперити нужны деньги, а взять их негде. И для того чтобы привлечь туристов, тоже нужны деньги, а чтобы появились деньги, нужны туристы. Вот и получается замкнутый круг, разомкнуть который невозможно. Правительство и токийские власти в этом смысле непробиваемы.
На Хатидзёдзиме я познакомился с молодым симпатичным учителем местной школы. Его направили сюда три месяца назад из Токио, где он закончил университет и сдал специальный экзамен. Можно представить мое удивление, когда я вдруг услышал чистейшую русскую речь! Оказалось, что сэнсэй Ясуси Сэкигути полтора года стажировался в МГУ. Сейчас он с увлечением переводит педагогические труды В.А. Сухомлинского.
В классе, где преподает Сэкигути-сан, только 9 учеников, а всего их в шестиклассной начальной школе 57. На уроках он рассказывает ребятам о Москве и вообще о нашей стране. Это для юных жителей острова как открытие неведомой планеты. «Что с них взять? − смеется Сэкигути.− Ведь мы глухая деревня, хоть и Токио! Кинотеатр несколько лет назад был закрыт. Почему? Не стало зрителей. Нет здесь и никаких учреждений культуры. Единственное развлечение телевизор да пара пивных».
На острове 7 врачей, одна больница на 60 коек и две аптеки. Не дай бог случись с кем-нибудь что-нибудь серьезное, надо сразу везти в Токио. А это не только сложно, но и недешево.
Но остров помнит и иные времена, когда здесь жили очень образованные люди. И хотя с той поры много воды утекло, память о «веке просвещенности» на Хатидзёдзиме жива и поныне. Культура и образование пришли сюда очень-очень давно, еще в Х1У веке. Их принесли те, кого… ссылали на этот остров тогдашние военные правители Страны восходящего солнца. Почти 300 лет Хатидзёдзима по существу была тюрьмой среди океана, из которой бежать было невозможно. И только однажды беглецам удалось добраться до «большой земли». Никто никогда не узнает уже, сколько светлых голов и горячих умов встретили здесь, в этом экзотическом уголке, свой последний час.
Зато минувшая война прошла почти мимо. «Почти». Потому что американские бомбардировщики сбрасывали на него бомбы, остававшиеся после налетов на Токио, − не возвращаться же с ними на базу! Вот и летели на Хатидзёдзиму зажигалки, хотя доподлинно было известно, что никаких военных сооружений здесь отродясь не бывало.
В Токио я намеревался возвращаться вечерним самолетом. Но очень любезный портье (во всем двухэтажном отеле, кроме меня, больше никаких постояльцев не было) предупредил, что идет тайфун и надо смываться пока не поздно.
Пришлось поторопиться и поменять рейс: перспектива неопределенного ожидания летной погоды, понятно, меня не устраивала. Всю обратную дорогу самолет нещадно болтало, что делало скорейшее возвращение еще более желанным.
Менее трёхсот километров отделяет главную улицу японской столицы избалованную и блестящую красавицу Гиндзу − от незатейливых и продуваемых всеми ветрами домиков, сгрудившихся на Хатидзёдзиме. Сейчас остров, оставшийся наедине с тайфуном, уже не казался мне райской обителью.
Вот такой он многоликий и неповторимый Токио, название которого в переводе на русский язык означает «Восточная столица».
