Итак, наше повествование, которое началось с описания событий и лиц, относящихся ещё к позднему средневековью, выходит на финишную прямую. Мы подошли к 90−м годам ХХ века, прошли через опустошительные войны и кровавые революции, вновь пережили сладость одержанных побед и горечь досадных поражений, вспомнили наших героев, не забыли о жертвах и помянули недобрым словом врагов.
Один из героев сего повествования напомнил нам слова великого Тютчева: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые»! Это про нас.
Меняются эпохи, меняются страны, меняются люди, но неизменным остаётся лишь заведённый раз и навсегда порядок: на смену одному послу едет другой. Так и в нашем случае: подошло время Л.А.Чижову возвращаться домой, а, соответственно, его место не могло оставаться вакантным и ждало замены. И она последовала.
В Токио прибыл Александр Николаевич Панов (род 1944г).
Здесь требуется маленькая оговорка. С самого начала автор сего труда поставил перед собой задачу рассказать о тех, кто возглавлял в Стране Восходящего Солнца представительство нашей страны − т. е. о Послах в самом широком смысле слова вне зависимости от того, как они именовались и как называлась наша страна. Но, поскольку нельзя объять необъятное, автор решил поставить перед собой временную границу − вплоть до окончания ХХ века.
Так вот, уважаемый А.Н.Панов волею Судьбы и Руководства РФ стал последним (в данном контексте я не страшусь этого слова!) Чрезвычайным и Полномочным послом России в Японии в прошлом столетии и первым в нынешнем.
Прежде, чем поближе представить его, хочу поделиться одним наблюдением. Изучая биографию этого человека, невольно обратил внимание, что все основные вехи развития нашей страны в течение прошедшего века нашли своё отражение в истории его семьи. Впрочем, судите сами.
ХХ век начался для Российской империи с экономического расцвета. Развивалась промышленность, наблюдался технический прогресс.
Прадед по фамилии Попов занимался производством и продажей швейных машин, которые успешно конкурировали с фирмой «Зингер». Это тогда считалось «хайтековским» направлением. Поэтому он был человеком уважаемым и состоятельным. Другой прадед по отцовской линии, родом из Орла, был железнодорожником, водившим поезда в Москву. А железнодорожный транспорт в такой огромной стране, как Россия, приобретал огромное значение.
В семье Поповых росли две дочери. Младшая Анна, бабушка нашего героя, была красивой, хорошо образованной девушкой, владела французским языком. Влюбилась и вышла замуж, вопреки протестам семьи, за активиста комитета бедноты − была такая организация после революции. «Неравный брак» − богатая невеста и заурядный активист, продолжался недолго. Но родилась дочка Елена − мать будущего дипломата.
После развода Анна вышла замуж за И.П.Флеровского (1888−1959), активного участника большевистского движения.
В революционные дни был комиссаром Балтфлота, впоследствии направлен на пропагандистскую работу, назначался редактором газеты «Известия» − официоза того времени. Имел немалую известность в культурных кругах Москвы. В его квартире в Доме Правительства на набережной регулярно проводились встречи советской и иностранной интеллигенции. Нередко захаживал Есенин, который, как рассказывала мать, пытался ухаживать за бабушкой, посвящал ей стихи. Это вызывало у отчима чувство нескрываемой ревности и «невежливое» обращение с великим поэтом. Ныне на этом доме помещена памятная доска о проживании в нём И.Флеровского.
Прадед Попов после октября 1917 года за границу не уехал. В период антибуржуазной компании и борьбы с контрреволюционными элементами был лишён «нажитого неправедным путём» и сослан в Казахстан, где скончался. Захоронен в безымянной могиле. Семья осталась в Москве.
Дед, то есть отец отца, да простят за такое малолитературное творчество, пошёл по военной линии. Воевал в Первую мировую войну, в Гражданскую выбрал сторону Красных, в 20 лет командовал полком, впоследствии преподавал в Академии имени Фрунзе.
Всю Отечественную войну провёл на фронте, закончил её заместителем командующего 3−м Украинским фронтом и остался в Германии в нашей военной администрации. Когда вернулся в Москву, его назначили заместителем начальника Военно-дипломатической академии. В этом смысле внук его обошёл, став впоследствии ректором Дипломатической академии.
В предвоенном 1939 году дед сказал сыну Николаю почти словами героя культового фильма (помните: «есть такая профессия − родину защищать!» ): «Будет война, иди в армию!» Тогда были такие представления о жизни, раз Родина в опасности − надо идти учиться воевать. Отец окончил Академию имени Жуковского, был на фронте.
Рассказывал о том, как его воинская часть соседствовала с французской эскадрильей «Нормандия − Неман». Французские лётчики испытывали нехватку курева, и отец надолго запомнил из языка союзников одну фразу: «Авиву ля сигарет». Думается и без перевода понятно: «Нет ли у вас сигаретки?»
После окончания войны в поверженной Германии в советской военной администрации занимался вывозом в счёт репараций немецкой авиационной техники. Затем работал в Главном штабе ВВС, организовывал внедрение в войска новые виды вооружения − вертолётов.
Вся его жизнь была связана с авиацией, он был талантливым инженером, знал первых космонавтов, поскольку был их преподавателем в академии, принимал у них экзамены, в том числе у Юрия Гагарина.
По своему характеру он был человеком очень аккуратным, ответственным и дисциплинированным. Эти качества унаследовал и Панов−младший, что ему немало помогало в жизни и работе.
Вот так родня будущего посла вместе со всем народом переживала основные этапы истории страны.
Александр родился в Москве в 1944 году, когда Красная армия уже почти освободила страну от немецких оккупантов. Первые годы детства прошли в Германии. Самое яркое впечатление − он, как и все мальчишки, собирает патроны, которые валяются повсюду, добывает из них порох и делает бомбочки. Как-то малолетний Саша набил порох в самокрутку и поджег ее, но отбежать не успел. Заряд ударил прямо в лицо, но, слава богу, не в глаза, а в лоб. Ему забинтовали голову и всыпали по первое число, хотя этот метод воспитания не был определяющим в их семье.
Вернувшись в Москву в 1951 году, семья Пановых поселилась в доме на Софийской набережной. Это был большой 7-этажный дом, построенный в ХУШ веке для вдов военных. После революции в нем стали жить военачальники. Деду дали от академии две комнаты в этой огромной коммуналке − коридор был длиной под сто метров, от него отходили десятки комнат, а по обоим концам размещались кухни и туалеты. Жили вчетвером (Александр, сестра, отец и мать) на 13 метрах! Зато, просыпаясь каждое утро, в окне можно было видеть стены и башни Кремля…
Делая уроки, они с сестрой любовались этой красивой панорамой. В бинокль наблюдали за снующими по Москва-реке судёнышками. Не надо было ходить на парады, потому что вся техника шла по набережной, а на салюты смотрели, выходя на балкон. В 1956 году, когда шел ХХ съезд партии, на котором разоблачали культ Сталина, отец пришел домой и сказал: «Вон смотри, в Кремлевском дворце горят окна. Сейчас там такое происходит!». Что именно, А.Панов понял позднее.
В 1958 году семья получила двухкомнатную квартиру на Хорошовке.
В Москве Александр учился в трех школах, и с самого начала стало ясно, что он гуманитарий. Его сочинения о войне и «Молодой гвардии» передавали по школьному радио. Точные предметы не привлекали, и поэтому идти в Академию Жуковского, что предлагал отец, он не собирался.
Школу закончил с серебряной медалью, к тому же был членом комитета комсомола школы. Всё это учитывалось при поступлении в МГИМО, на чём настаивала мама. Дело в том, что она сама в своё время училась в Институте внешней торговли.
Было так. Она жила с мамой и отчимом в знаменитом Доме на набережной. Под ними жила семья члена политбюро ЦК ВКП(б) наркома А.И.Микояна, с которой они дружили. Когда мать заканчивала школу, и встал вопрос, куда идти учиться, Анастас Иванович сказал ей: «Чего там думать − поступай к нам» (ИВТ как раз был тогда в его ведении).
Но с первого раза поступить в МГИМО Александру не удалось. Получил тройку по истории, которую хорошо знал. Много лет спустя, преподаватель, который, по существу, завалил его, признался, что «так было надо». Иначе не прошёл бы «кандидат по списку».
Что делать? Помог отец. Он обратился к конструктору вертолетов М.Л.Милю (1909−1970), с которым сотрудничал, и тот взял «неудачника» в свое конструкторское бюро, А.Панов оказался в бригаде, которая занималась переводом иностранной литературы по вертолетной технике. Коллектив был молодёжным, интеллигентным. Тогда, в «оттепель», как и все, они увлекались джазом, музыкой оркестра Глена Миллера, пели песни Булата Окуджавы, ходили в «Современник».
Новые друзья пристрастили его к театру до такой степени, что уже поступив в институт, он не только стал фанатом Мельпомены, но и организовывал очередь в «Современник», куда попасть было почти невозможно. Раз в месяц продавались билеты сразу на все спектакли этого месяца, люди записывались в очередь, приходили регулярно отмечаться. Он следил, чтобы все было честно и без скандалов. Познакомившись позже с Олегом Табаковым, Панов рассказал ему эту историю. Тот посмеялся и поведал о ней в своём театре.
Через год настало время снова сдавать экзамены в МГИМО, и в бригаде искренне удивились: «Да зачем тебе это! Что это за профессия − дипломат? Вот мы, инженеры, делаем вертолеты». Но после успешной сдачи экзаменов вся бригада поздравляла и тепло провожала нового студента.
После поступления А.Панов был распределён в группу изучения японского языка.
В связи с этим следует отметить два важных обстоятельства.
Во-первых, как оказалось, судьба словно нарочно не позволила ему поступить с первой попытки. Дело в том, что в наборе языков для изучения того года не было предусмотрено формирований японской языковой группы. Вот уж, действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Во-вторых, счастье было не стопроцентным. В то время о Японии было мало известно. Всего шесть лет назад были установлены дипломатические отношения с этой страной. Изучение японского языка и в целом специализация по этой стране не считались престижными. Впрочем, наш герой об этом не думал. Но мать была расстроена: «За что тебе так не повезло», − сказала она. Теперь то мы знаем, как повезло А.Панову и не ему одному.
Состав курса, на котором учился А.Панов был «смешанным». По инициативе Н.Хрущёва во всех вузах того времени 50 процентов студентов в целях «классовой справедливости» должны были составлять производственники, т. е. те, кто не менее двух лет отработал на предприятиях или отслужил в армии. Вторую половину отдавали выпускникам школ, среди которых было немало выходцев из семей политической и военной элиты, поскольку МГИМО к этому времени уже имел репутацию одного из самых престижных высших учебных заведений. На одном курсе с А.Пановым учились сын Ю.В.Андропова Игорь, дочери маршалов − В.А.Судца и С.С.Бирюзова.
В группе японского языка на 1 сентября 1962 года было 13 студентов. Понятно, что не все были в восторге от того, что получили для изучения сложный и непрестижный язык. Первым перевелся на другой язык − испанский − Саша Кармен, сын знаменитого режиссера, потом последовали другие, в том числе производственники, которые не справлялись с освоением трудной программы. В результате через пять лет к финишу с японским пришло только трое советских студентов и двое иностранных.
Учить японский язык было действительно нелегко. Непросто давались иероглифы. «Вы не сможете их выучить − только зазубрить, постоянно прописывая», − предупреждал преподаватель Святослав Витальевич Неверов (1924−1991), блестящий знаток японского языка. Он был из семьи белого офицера, которая после Гражданской войны оказалась в Харбине. Долгим и очень сложным был путь возвращения на родину, которая приняла его и высоко оценила. С.Неверов написал много трудов и словарей, за один из которых был удостоен Государственной премии. Он был очень интеллигентным и приятным человеком. Студенты его любили и брали пример с него.
В первое время изучения языка сложность состояла в том, что учебное пособие было единственным и рассчитанным только на полгода обучения. Помогали японские сказки, одну из которых А.Панов запомнил на всю жизнь. Она называлась «Рикона карасу» − «Умная ворона». Наименование вороны прижилось, так студенты стали в шутку называть секретаря комсомольской организации.
Первые два года учёбы основное время приходилось уделять освоению японского языка. Третий курс был полегче. В стране начал проявляться интерес к Японии, её истории, культуре. С большим интересом читались книги японских писателей Нацумэ Сосэки, Кобо Абэ, Кэндзабуро Оэ. Можно было посмотреть некоторые японские кинофильмы. Взрыв эмоций вызвал фильм «Кто вы, доктор Зорге?», появились книги об этом легендарном разведчике. Начало образовываться понимание того, какой необычной страной предстоит заниматься в дальнейшей жизни. Появилось больше свободного времени.
Учиться в институте было интересно. Среди преподавателей было немало ярких, неординарных личностей. Конечно, в программу обучения входило немало предметов с идеологической нагрузкой, не хватало информации о зарубежных странах. Однако это компенсировалось общением с теми преподавателями, которые даже в рамках «дозволенного» позволяли известное «вольнодумство». И этот фермент тех, кто не был зашорен на идеологических догмах, проникал в сознание и А.Панова, помогая впоследствии реализоваться в самостоятельных, неординарных деяниях на различных должностях.
После пятого курса А.Панова отправили на практику в Японию на пять месяцев. Впечатления были незабываемые! Во-первых, так просто добраться туда было нельзя: сначала летели самолетом до Хабаровска, затем поездом добирались до Владивостока, оттуда до Находки, где сели на корабль, на котором две ночи шли до Иокогамы. Порт оказался довольно скромным − Япония была тогда другой, не то, что сейчас. Поразило, что тротуаров в городе не было, но чистота царила невероятная. Люди на редкость вежливые. В магазинах − полное изобилие (это после московских очередей и постоянного дефицита!). Студентов взяли под крыло молодые дипломаты посольства и первым делом ввели в мир японской еды. Суси сразу понравились, потом − темпура, терияки, одэн. Но вот сакэ не пошло, а пиво японское до сих пор А.Панов считает лучшим в мире.
МГИМО он окончил в 1968 году, был распределен в МИД, а через несколько месяцев получил назначение в Токио. Три года проработал в посольстве, начинал простым переводчиком, часто ездил в МИД Японии переводить советнику (тогда была система, при которой на встречи всегда ездили парами), готовил справки, совершенствовал японский язык. Короче говоря, делал всё, что положено начинающему дипломату.
То, что делали сотни молодых людей до него и после него. Но, как и у всех солдат в ранце лежит маршальский жезл, но лишь считанные единицы его получают. Так из многих тысяч стажеров и атташе только редкие избранники удостаиваются высокой чести вручать верительные грамоты. А.Панов стал одним из них.
Свою первую дипломатическую «лычку», вернее, ранг атташе он получил перед самым возвращением в Москву. Но, по его словам, «важнее другое: судьба подарила ему встречу с Олегом Александровичем Трояновским, нашим послом, помощником которого он проработал весь последний год, хотя познакомился он с ним гораздо раньше.
Вот, как это было в изложении самого А.Панова.
«В один из майских дней 1967 года я, практикант МГИМО, был назначен дежурным по посольству. День был воскресный, звонки и посетители практически отсутствовали. И тут дверь открылась, и в посольство вошел советник-посланник А. А. Розанов (1921−1978), который сопровождал только прибывшего нового посла СССР в Японии О.А. Трояновского и его супругу Татьяну Александровну. Когда они вошли в «шлюзовую камеру», я незамедлительно нажал на кнопку электрического замка, и чета Трояновских проследовала в здание, в котором им предстояло провести девять незабываемых лет. Что до меня, то я всегда гордился и горжусь тем, что «открыл О.А. Трояновскому дверь в японскую дипломатию». Конечно, это шутка. Если говорить серьезно, то именно Олег Александрович ввел меня в сложный мир дипломатии и обучил премудростям нашей профессии. Они составили для меня «дорожную карту» того, как стать профессионалом».
Вернувшись домой, А.Панов решил более глубоко изучить Японию, ибо понял, что это необходимо ему для дальнейшей работы. Уход из МИДа и переход на работу в МГИМО считался по тем временам шагом неординарным: не было никакой гарантии, что возьмут назад. Этого перехода могло и не произойти, если бы не поддержка профессора МГИМО А. В. Меликсетова (1930−2006). Он пригласил А.Панова преподавать и учиться в аспирантуре.
Время пролетело быстро, и молодой кандидат исторических наук уже строил свои планы, связанные с МГИМО, как получил приглашение от О.А.Трояновского, всё ещё занимавшего пост посла в Токио. Это было предложение, от которого нельзя было отказаться. Но поехать в Японию в тот раз было не суждено.
Дальнейшие события пролетели молниеносно. В 1976 году в результате подковёрной борьбы в Кремле из Политбюро ЦК КПСС «вылетает» Д.С.Полянский, которому предложено было «приземлиться» в качестве посла в Японии. Соответственно О.Трояновский меняет свою резиденцию в Мамиане на высотное здание на Смоленской площади. Проработав в нём полгода директором департамента, он получает назначение постоянным представителем СССР при ООН в Нью-Йорке А через несколько месяцев приглашает А.Панова приехать в Нью-Йорк на должность помощника.
Четыре года, проведённые на Ист-ривер, стали для Александра Николаевича великолепной школой. Он смог наблюдать вблизи сложнейшие механизмы международной жизни, общаться с видными общественными и политическими деятелями ведущих стран мира и, наконец, учиться у одного из выдающихся советских дипломатов, которым, вне всякого сомнения, был Олег Трояновский.
Это была школа многосторонней дипломатии во всех её аспектах. Она впоследствии помогла А.Панову преодолеть рамки «востоковеда» и стать «глобалистом».
И тем не менее, когда его коллега и старший товарищ, Н.Н.Соловьев, будучи Директором департамента Азии МИД, предложил вернуться и вновь заняться Японией, А.Панов покинул Нью-Йорк. Спустя два года, в 1983 году он снова поехал в Токио уже в ранге советника.
Впоследствии вспоминал: «Эта четырёхлетняя командировка была насыщена по-настоящему серьёзной работой. Я был руководителем группы, которая занималась внешней политикой Японии и готовила более половины всех информационных телеграмм, направляемых посольством в Центр. В частности, давали много разносторонней информации о внутренней и внешней политике Китая, обстановке в Азии. Оценки китайской политики расходились с позицией, которую занимали руководящие китаисты из международного отдела ЦК КПСС и которые исходили из того, что с пекинскими ревизионистами и антисоветчиками вести дела не стоит. Мы доказывали, что настроения в китайском руководстве изменились, и есть готовность пойти на улучшение отношений с Москвой. Как известно, мы оказались правы.
Поскольку удалось наладить хорошие деловые отношения с сотрудниками японского МИДа, я ввел практику телефонных контактов. Если требовалось получить нужную нам информацию, мы больше не ездили в министерство на встречи с дипломатами (только по крайней необходимости)‚а просто звонили по телефону.
Моя работа в посольстве получила высокую оценку руководства МИД и я был награждён медалью «За трудовую доблесть». Следует отметить, что в эпоху перестройки награды получали нечасто».
Вернулся А.Панов в министерство сначала на должность заместителя заведующего отделом региональных проблем Департамента Азии, затем был назначен в 1990 году начальником Управления стран Тихого океана и Юго-Восточной Азии, которое явилось «наследником» Департамента Азии, и стал одним из самых молодых руководителей в министерстве.
Перестройка внешней политики в то время мало коснулась отношений Москвы с Токио. Японцы в отличие от западников довольно долго не верили в перемены в советской внешней политике и не спешили начинать новую страницу в двусторонних отношениях. К концу 90-х годов М.С.Горбачев совершил визиты практически во все наиболее значимые страны, включая Китай. Исключение составляла Япония.
Наконец, было решено, что Президент СССР М.С.Горбачев нанесет визит в Токио. Его основную подготовку осуществлял МИД‚ а в нем Управление А.Панова. Готовился пакет документов, направленных на вывод двусторонних отношений на новый уровень. Но по главной проблеме − какую позицию занять по территориальной проблеме − решения не было. Хотя было понятно, что для японцев эта проблема центральная. Долго шли дебаты между различными ведомствами, была даже создана в ЦК КПСС специальная комиссия.
Тогда А.Панов подготовил два варианта позиции советской стороны. Первый: признать, что т. н. территориальная статья 9-я Совместной декларации 1956 года сохраняет свою силу. Напомним‚ что в ней говорилось о передаче Японии двух из четырех курильских островов после заключения Мирного договора. Договор не заключался, поскольку Япония настаивала на передаче сразу всех четырех островов. После заключения Японией с США договора безопасности в 1960 году советское правительство заявило, что договоренность о двух островах более не признается и советская сторона исходит из того, что территориальной проблемы между двумя странами более не существует.
Таким образом, этот вариант означал возврат советской стороны на позиции Совместной декларации. Японцы были бы вряд ли удовлетворены этим, но российская сторона получала бы убедительно аргументированную позицию, направляя «мяч» на японскую сторону.
Второй вариант предполагал «промежуточное решение». О девятой статье речи не шло, но предлагался набор мер по изменению к лучшему атмосферы в районе спорных островов. Конкретно − разрешить японцам без виз посещать могилы своих родственников, проживавших на островах до окончания войны, заключить соглашение, разрешающее японским рыбакам вести промысел в районе островов. Наконец, содержалось обещание вывести с островов воинский контингент.
С этими двумя вариантами министр иностранных дел СССР А.А.Бессмертных (род.в 1933г.) отправился на заседание Политбюро. Первый вариант‚ как и предвидел А.Панов, был отвергнут, второй принят. С ним М.С.Горбачев и поехал в Токио. Переговоры были тяжелыми и продолжались более девяти часов. Японцы настаивали на признании хотя бы территориальной статьи Совместной декларации. М.С.Горбачев не отступил.
В конечном итоге японцы согласились с позицией советской стороны, которая впоследствии была реализована. В целом визит прошел успешно, насколько позволяла обострявшаяся внутриполитическая ситуация в Советском Союзе и слабеющее положение М.С.Горбачева.
Удалось решить и весьма важную гуманитарную проблему. На протяжении многих лет японская сторона просила передать ей списки японских солдат и офицеров, скончавшихся в советских лагерях для военнопленных и места их захоронений. Непонятно по какой причине она получала отказ.
А.Панов инициировал составление и передачу таких списков в девяти томах, что было весьма позитивно встречено в Японии.
Визит М.С.Горбачева в Японию заложил серьезную основу для развития советско-японских отношений. Но вскоре распался СССР и пришлось искать пути построения отношений между новым государством и японским соседом.
К руководству страной и министерством иностранных дел пришли новые люди. Напомним, что ещё в советское время существовало министерство иностранных дел Российской Федерации, которое после избрания Б.Ельцина президентом России стало быстро прибирать к своим рукам дела внешнеполитические, отстраняя союзное министерство.
После распада Советского Союза МИД СССР прекратил своё существование. В здании на Смоленской площади стал функционировать МИД России во главе с министром А.Козыревым.
Как обычно бывает в таких случаях, победители постарались избавиться от высокопоставленных сотрудников союзного министерства. Многие заместители министра, начальники управлений были отправлены послами. В. Чуркин в Брюссель, И.Рогачёв в Пекин, С.Разов в Улан-Батор, А.Панов в Сеул.
В Республике Корея он проработал два года. Отношения с этой страной были установлены в 1990 году, и уже началось их развитие. Новый посол быстро нашёл общий язык с корейцами, причём в прямом смысле. Корея сорок лет была колонией Японии, поэтому многие корейцы, особенно старшего возраста, говорили по-японски. Правящие круги РК были настроены на построение широких отношений с Россией. А.Панову удалось найти формулу погашения советского кредитного долга РК военными поставками, и это было серьёзным достижением, открывавшим путь к активизации двусторонних торгово-экономических отношений, да и политических. Была достигнута договорённость о более выгодных для российской стороны условий поставок в РК топлива для атомных электростанций. Политическая составляющая также выходила на новый уровень. Осенью 1992 года состоялся первый официальный заграничный визит президента России. Б.Ельцин посетил Сеул. Он прошёл весьма успешно и завершился подписанием важных документов.
В 1994 году А.Панов вернулся в Москву и занял высокий пост заместителя министра иностранных дел. Это помимо карьерного роста было весьма кстати, поскольку совпало с учёбой дочери в МГИМО и естественным желанием родителей поддержать её.
Когда А.Панов стал входить в курс дела, то понял, что за короткое время азиатское направление, курировать которое было ему поручено, оказалось полностью разваленным. В руководстве министерства преобладали «западники», которые интересовались только отношениями с США и Европой. В результате отношения с подавляющим большинством азиатских стран складывались плохо, а лучше сказать, не складывались вообще.
В Дели были обижены игнорированием отношений с Индией, особенно после особо дружеских отношений при Советском Союзе. Вьетнамцы, лаосцы, камбоджийцы, монголы были оскорблены тем, что на них, как на социалистические страны, демократическая Россия внимания не обращала − живите, как хотите. Не лучше обстояло дело в отношениях с Японией и странами ЮВА. Не было понимания, как вести дела с Китаем.
Пришлось словом и делом доказывать руководству министерства и российским руководителям необходимость уделять должное внимание азиатскому региону − столь важному для национальных интересов России, о целесообразности участвовать в деятельности региональных организаций − АТЭС, АСЕАН.
Эти усилия не пропали. Президент Б.Ельцин дал указание МИДу обеспечить вступление России в АТЭС. А.Панов лично отвёз заявку на вступление в секретариат этой организации, с которой уже поддерживал контакты.
Удалось преодолеть настороженное отношение некоторых стран-членов АСЕАН к нашей стране ещё с советских времён. Особо негативно был настроен Бруней, т.к. панически боялся коммунистических идей. С этим государством не было дипломатических отношений. Пришлось доказывать брунейцам, что Россия − не Советский Союз. А.Панов их убедил, и дипломатические отношения были установлены. Это открыло путь к получению Россией сначала статуса наблюдателя АСЕАН, а затем и партнёра по диалогу.
Начали выстраиваться отношения с Китаем. А.Панову вместе с его коллегой из китайского МИДа удалось найти формулу налаживания мер доверия на российско-китайской границе, которая впоследствии легла в основу создания Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС). Также было принято предложение А.Панова о том, как, проводя границу по фарватеру реки Амур, не нанести ущерба местным жителям. Дело в том, что они занимались хозяйственной деятельность на островах‚ которые по демаркации отходили к другой стороне. Это явилось важным шагом на пути к полному и окончательному решению территориальной проблемы между двумя странами.
Можно сказать, что именно в тот период начали прорастать ростки «поворота политики» на Восток, который, однако, занял неоправданно долгое время.
В 199б году произошло наконец то, о чем, наверное, должен мечтать любой дипломат-японист: Александру Николаевичу предложили поехать послом в Японию.
Предоставим ему самому, слово: «Скажу честно, большого желания ехать у меня не было. Отношения с Японией были неважные. Японцы не могли нам простить отказ Ельцина от визита в Токио (за два дня до его начала!) в 1992 году! Программа визита, действительно, была подготовлена плохо, причем с обеих сторон. Что касается японцев, то они вообще почему-то считали, что Ельцин, привезет им на блюдечке северные территории. Короче, с той поры в отношениях был почти вакуум. Это отразилось и на функционале нашего посольства. Оно работало пассивно, информация шла неинтересная, создавалось впечатление что японцы не хотят работать с новой Россией.
Однако по приезде я понял, что это не так. Наиболее авторитетные японские политики, с которыми я встречался, проявляли серьёзный интерес к делам с Россией. И тогда я стал выходить на министра Е.М.Примакова (1929−2015) и на президента Ельцина, пытался донести до них, что необходимо активизировать работу на японском направлении. Надо отдать должное президенту: он это понял, и совместно с японским руководством был осуществлён настоящий прорыв. Начался «золотой век» наших отношений!
У Ельцина было несколько встреч «без галстуков» с премьер-министром Хасимото.
Мало, кто знает, что японцы поддержали нас по второй чеченской войне и не дали «Семёрке» предпринять против нас какие-либо действия. Они дали зеленый свет нашему вступлению в АТЭС и предоставили России кредит (375 млн долларов), когда никто не хотел нам после дефолта помогать и таким образом спасли российский бюджет в 1999 году. Открою небольшую тайну: я решал этот вопрос по телефону с генсеком правящей партии, у меня с ним были хорошие отношения».
В 2003 году министр И.Иванов /род.1945/ предложил А.Панову кардинально сменить вектор деятельности и отправиться с востока на запад − послом в Норвегию. Мотивировал он это в частности тем, что обе страны монархические, кроме того у России с Норвегией так же, как с Японией, имеется территориальная проблема − разграничение в Баренцовом море.
А.Панов согласился сменить Азию на Европу. Интересно было попробовать свои силы на новом поприще. Так, 29 апреля 2004 года Александр Николаевич прибыл в Осло на смену Ю.Квицинскому (1936−2010) − известному дипломату, владевшему норвежским языком. «Языковой барьер» норвежцев не смущал. Они прекрасно общались на английском. Были настроены на развитие отношений с Россией. Прощали наше «небрежное отношение» к природе Щпицбергена, где находилась российская шахта по добыче угля. Так же, как в свое время на японском направлении, новому послу пришлось начать с того, чтобы убеждать российские ведомства более активно использовать имевшиеся возможности, серьёзно повысить уровень и отдачу от наших отношений с Норвегией. Это дало свои результаты. Пошли совместные проекты − освоение газовых месторождений в Баренцовом море (Штокманское месторождение), сотрудничество в сфере телекоммуникаций (проект с компанией Telenor) и другие. Уже после отъезда посла была окончательно урегулирована проблема разграничения морской границы. В общем работать было интересно.
И всё-таки к исходу второго года пришло сознание, что надо заканчивать с посольской деятельностью. Тем более, что до А. Панова дошли слухи о вакансии на место ректора Дипломатической академии МИД РФ в Москве. Рассматривают кандидатуры, но по разным причинам никто не подходит. Александр Николаевич решил напрямую спросить министра С.В. Лаврова (род. 1950 г.): «Может, мою кандидатуру рассмотрите?». Ответ последовал незамедлительно: «А чего рассматривать? Ты − лучшая кандидатура: доктор наук, посол».
Через несколько месяцев, в 2006 году А.Панов стал ректором академии и сразу понял, почему так долго искали человека на эту должность. Управление этим учебным заведением было на довольно низком уровне, нуждалось в серьезном укреплении, а структура − в перестройке. Например, не было полноценных факультетов, деканатов. Вскоре был организован факультет международного права, усилилось направление, связанное с подготовкой и переподготовкой дипломатов, работающих в центральном аппарате. Впервые появились магистерские программы, на которых, кстати, стали обучаться выпускники МГИМО. Открылись новые курсы – пресс-секретарей и синхронных переводчиков, для чего закупили специальное оборудование. Серьезно изменился подход к развитию научной деятельности, прежде всего перестроилась работа Института актуальных международных проблем, Академия начала зарабатывать приличные деньги, реализуя программу подготовки и повышения квалификации (курсы протокола, иностранных языков и другие) для сотрудников крупных учреждений и корпораций − таких как «Росатом», РЖД, ЛУКОЙЛ, «Аэрофлот». Расширился международный аспект образовательной деятельности. Для обучения на специальных двухнедельных и одномесячных курсах начали приезжать дипломаты из Египта, Ирана, Ирака, Палестины, Израиля. Видные зарубежные деятели − президенты, премьер-министры а также учёные − находясь с визитом в России, стали посещать Академию и выступать с лекциями. Это также способствовало укреплению авторитета академии.
Но всё имеет своё начало и конец. В 2010 году А.Панов решил уйти из академии, чтобы заняться написанием книг, преподаванием, начать наконец отдавать опыт и знания студентам. Очень кстати пришло предложение ректора МГИМО А. В. Торкунова прийти профессором на кафедру дипломатии университета. Затем он её возглавлял более 7 лет А.Н.Панов вернулся в альма матер − туда, откуда начал свой путь в дипломатию. Как он сам сказал, «таким образом я стремился выразить свою признательность институту за те знания, которые помогли. мне стать специалистом. Я имею в виду не только набор дисциплин, которым меня учили, но и тот независимый дух, тот настрой на каждодневный аналитический поиск, которым нас когда-то заразили наши замечательные преподаватели.
Такова вкратце биография российского посла в Японии, с именем которого связано многое, что определяло (и продолжает определять!) наши непростые отношения с Японией.
Естественно, что после внимательного изучения всех доступных материалов, так или иначе связанных с жизнью и деятельностью А.Панова, остались ещё вопросы. К счастью, у меня была возможность лично обратиться к своему герою. Прежде всего по той причине, что он в полном здравии (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) в отличие от всех своих предшественников, которых, увы, уже нет с нами, а главное, он активно работает и остаётся только дивиться его энергии. В настоящий момент он профессор МГИМО, главный редактор журнала «США и Канада − экономика, политика, культура», главный научный сотрудник Института США и Канады РАН. Помимо исполнения этих ответственных должностных обязанностей он не только выступает редактором многих научных трудов и монографий, но и сам пишет книги.
Мне посчастливилось на протяжении нескольких десятилетий общаться с Александром Николаевичем в его бытность в Токио и в Москве. Помню его ещё совсем юным атташе, который внимательно выслушивает посетителя посольства. А ныне мы регулярно встречаемся раз в два месяца на «посиделках» своеобразного клуба «Гамбарэкай», членами которого являются бывшие послы в Японии, заместители министра, вице-губернатор и главные редакторы. Их всех объединяет причастность к Японии, и по традиции все встречи начинаются со спича А.Панова, одного из основателей общества. Итак, мой собеседник – Панов-сэнсэй, который согласился ответить на ряд вопросов.
− Начиём ab ovo. Кто были вашими первыми учителями?
− Мне повезло в жизни. На разных этапах довелось встречаться с замечательными людьми, которые помогли добиться успехов и по службе, ив науке. В МГИМО были замечательные преподаватели, но хотел бы особо выделить Святослава Витальевича Неверова. Он не только помог освоить очень трудный язык, ещё и иероглифику. Будучи широко образованным, эрудированным, элегантным, с прекрасными манерами поведения, он был образцом интеллигентного человека, которому хотелось подражать.
− Вы не раз говорили и писали об Олеге Александровиче Трояновском, как о своём наставнике. Конкретизируйте, пожалуйста.
− Он ввел меня в сложный мир дипломатии и обучил премудростям этой профессии. Уроки Трояновского стали для меня «дорожной картой», двигаясь по которой, я стал профессионалом.
− В чём состояли эти уроки?
− Во-первых, он никогда не навязывал свою точку зрения подчиненным и не читал нравоучений, наоборот, поощрял самостоятельные размышления. Во-вторых, призывал напряженно работать над собой: развивать эрудицию, повышать свой интеллектуальный уровень, в общем, быть высокообразованным человеком. Дипломату это необходимо. Если хочешь познать пока тобой ещё не познанное, напиши статью, книгу, диссертацию. Этим я серьезно занимался. Защитил сначала кандидатскую, затем докторскую, написал более 80 научных статей, опубликовал десять книг. Из них две были рассчитаны на японских читателей и опубликованы в Японии.
В-третьих, он с уважением относился к любому, с кем приходилось встречаться или вести переговоры. В-четвертых, всегда находил возможности для изложения Центру своей «особой позиции» по различным вопросам, При этом информация, направляемая послом, говорил он, должна быть максимально достоверной и объективной. В-пятых, едва ли не главным критерием оценки профессионального уровня компетентности посла Трояновский считал умение готовить для Центра телеграммы. Он сам обладал высочайшим искусством формулировать донесения, любил повторять: «Если хотите привлечь внимание к своей депеше, непременно вставляйте в текст какую-нибудь изюминку». Он имел в виду нестандартные выражения, исторические параллели, меткие суждения политиков, примечательные оценки в СМИ. Я этим советом неоднократно пользовался, цитировал Л.Н.Толстого, А.П. Чехова, приводил меткие выражения политических деятелей.
С этим связан шестой урок Трояновского: дипломат обязан установить контакты с журналистами и умело выстраивать с ними отношения, не бояться общаться, наоборот поддерживать даже дружеские и в отдельных случаях доверительные связи. Но не ради комплиментарных оценок своей деятельности, а в интересах объективного освещения внутренней и внешней политики своей страны. Я неукоснительно следовал этому совету. За время моей посольской миссии в Японии, как потом подсчитали, состоялось почти триста интервью посла в СМИ, выступлений на встречах с журналистами, представителями различных политических, научных, деловых кругов, студентами. Как написала одна японская газета, «русский посол вошел в каждый японский дом».
Это подводит нас к уроку седьмому: в дипломатической работе всегда есть место творческому подходу. Важно постоянно искать и использовать нестандартные приемы, ходы, искать что-то новое.
Хотел бы привести примеры из своей дипломатической практики, то, как я пользовался этим уроком.
Через три месяца после моего прибытия в качестве посла в Токио в январе 1997 года в штормовую погоду в Японском море российский танкер разломился и затонул. Из него вылилась нефть и обильным слоем покрыла немалую часть японского побережья. Думаю, нет особого смысла описывать‚ сколь остро негативной была реакция японской общественности на этот инцидент, тем более что судовладелец не соизволил извиниться за произошедшее, а российские власти долгое время отмалчивались. Между тем страсти накалялись‚ особенно среди жителей загрязненных районов, которые подсчитав убытки от неизбежного сокращения рыбного промысла и срыва курортного сезона, проявляли все большее недовольство.
Надо было действовать срочно. Без согласования с Москвой я отправился в районы загрязнения, выразил сочувствие и принес извинения. Поездка была нелегкой. Приходилось разговаривать с враждебно настроенной толпой местных жителей, выслушивать гневные речи региональных властей, с помощью японской охраны ускользать от демонстраций националистических и ультраправых группировок.
Вместе с тем поездка, а ее более, чем широко освещали японские СМИ, дала свои результаты. Градус антироссийских настроений начал снижаться. Напротив, стало высказываться недовольство поведением японских центральных властей. «Посол России, − писали газеты, − посетил место экологической трагедии, а ни премьер-министр‚ ни кто-то из министров его кабинета не удосужился ознакомиться с картиной бедствия».
Еще один пример.
Весной 2001 года министром иностранных дел была назначена Танака Макико, дочь бывшего премьер-министра Танака Какуэя. Она отличалась своеобразной манерой руководства министерством и полным игнорированием общения с иностранными послами.
Мне одному из первых среди моих коллег-послов удалось встретиться с ней. Однако повод для этого был не из приятных. Японское правительство решило заявить протест по поводу выданного российской стороной южнокорейским рыбакам разрешения на вылов сайры в районе, на который Япония предъявляет притязания. Для этого демарша и вызвали посла России в МИД Японии.
Я, конечно, предвидел, что разговор с японской стороны будет жестким. Мои предположения оправдались, когда, войдя в комнату для переговоров‚ я увидел толпу японских журналистов из ведущих газет и телевизионных каналов.
Я начал с того, что поздравил Танака с назначением на пост министра. Отметил‚ что хотя тема разговора мне известна, сама встреча будет для меня памятной, поскольку многие послы будут мне завидовать т. к. я первым среди них беседую со столь популярным японским политиком. А надо объяснить, что Танака пользовалась немалой популярностью за свои популистские высказывания и стремление казаться близкой не к верхам политической элиты, а к простым японцам.
В качестве доказательства популярности министра я показал купленный в магазине брелок для ключей, к которому была приклеплена фигурка женщины, изображавшая весьма достоверно Танака. Министр заинтересовалась брелком, попросила передать его ей, чтобы получше рассмотреть. Когда это произошло, все кино− и фотокамеры репортеров нацелились на этот кадр − министр изучает брелок со своим изображением. Брелок Танака понравился.
Напряженность разговора была преодолена. Министр и я изложили позиции, которые расходились, но сделано это было во вполне спокойной атмосфере. Попрощались мы и вовсе тепло.
Беседа министра с послом была показана по всем телеканалам, причем чуть ли не центральное место было отведено кадрам, связанным с брелком. После той встречи между нами установились вполне дружеские отношения.
С неизменным успехом Олег Александрович использовал чувство юмора, которое у него было отменным. И в сложной ситуации, и в дружеской обстановке он мастерски рассказывал анекдоты, приводя забавные примеры из истории, из своей дипломатической практики, просто шутил.
И этому призеру я следовал, до такой степени, что однажды японская газета «Майнити симбун» опубликовала подборку моих юмористических высказываний под заголовком «Посол России шутит».
В качестве восьмого урока я бы назвал знание и умение применять правила общечеловеческого этикета и дипломатического протокола.
Этот урок привёл к тому, что уже в первую командировку в Японию я, осознав, свою изначальную практически полную некомпетентность в области дипломатического протокола и этикета, не только начал равняться на посла и его супругу, но накупил соответствующих книг и пособий на английском и японском языках и тщательно их проштудировал.
В итоге родилась идея написать книгу об этикете, что и было сделано. Совместно с моим однокурсником и другом Владимиром Матвеевым мы написали в 1975 году книгу «В мире вежливости», в которой впервые в Советском Союзе (до этого подобные книги не издавались − да и зачем простому советскому человеку знать постулаты «буржуазного этикета»?) рассказали об истории, традициях и правилах общения людей. Книга имела невероятный успех. Тиражи превысили один миллион экземпляров и, тем не менее, её было непросто купить. Книга положила начало появлению других изданий подобного содержания, а в МГИМО был введён курс протокола и этикета.
− Вы едва ли не единственный посол (во всяком случае на японском направлении, если не считать китаиста Н.Федоренко), который достиг больших высот в дипломатии, но и занял видное место в отечественном востоковедении. Кто был вашими учителями в области науки?
− Прежде всего хочу назвать человека, который сыграл большую роль в моей судьбе. Это Арлен Ваагович Меликсетов, который работал преподавателем на кафедре всеобщей истории МГИМО, а во время создания им новой кафедры истории стран Африки и Азии пригласил меня преподавать на ней и писать диссертацию.
Это был удивительный человек, открытый для всего нового. У него был острый аналитический ум. Когда мы собирались на кафедре, постоянно говорил: главный принцип, который должен сопровождать вас по жизни − это известная вольтеровская мысль: всё подвергай сомнению, по любому вопросу формулируй собственную позицию. Эта атмосфера непредвзятого научного поиска очень мне помогла, когда я готовил диссертацию по послевоенным реформам в Японии, ведь это сейчас можно писать что угодно, а тогда Япония была младшим союзником США и в ней возрождался милитаризм. Я же оценивал реформы позитивно. Недавно, когда я вернулся к этой теме и написал книгу о модернизации Японии, в ее основу органично легли выводы, которые я сделал в той диссертации.
− Воздав должное своим учителям, могли бы назвать своих учеников? Кто вышел из «Школы Панова»?
− Очень горжусь тем, что среди моих учеников − А.А.Богатуров, который стал крупным ученым и первым проректором МГИМО, Владимир Кучко, зам генерального директора ИТАР-ТАСС, который назвал своего внука в мою честь и, к сожалению, ушедший от нас совсем молодым. Игорь Романенко (вечная ему память!) долгие годы спасал движение за развитие дружеских связей с Японией и возглавлял Общество Россия-Япония. Фаттах Шодиев, выпускник МГИМО, видный бизнесмен, член Попечительского совета МГИМО и ученый-японист, тоже у меня учился. Я принимал у него экзамены. Скажу больше, я, можно сказать, открыл для него Японию! Свой первый выезд туда он совершил в 1973 году в составе группы от Комитета молодёжных организаций (КМО), которую мне было поручено возглавить.
− Расскажите о своих впечатлениях о работе в Постоянном представительстве СССР при ООН. Вы, вероятно, чувствовали себя в центре мироустройства, наблюдали известных политических деятелей?
− Я общался с интересными и неординарными людьми. Познакомился с Давидом Рокфеллером, с семьей крупного бизнесмена Дэвида Брокмана, в доме которого встречался с тогда еще молодым и не знаменитым Пласидо Доминго. Удалось наблюдать за работой А.А.Громыко на сессиях Генассамблеи ООН, контактировать с министрами иностранных дел других государств. Как-то меня попросили отредактировать речь чехословацкого министра, который должен был выступать с трибуны ООН на русском языке. Я работал с текстом до поздней ночи, министр произнес отличную речь, за что я удостоился от него очень теплых слов благодарности. В то время в Представительстве работали: будущий министр С. Лавров ( был вторым секретарем), будущий посол России в США С. Кисляк (был третьим секретарем) А. Нестеренко (тогда атташе, впоследствии посол в Черногории), А. Орджоникидзе − будущий гендиректор отделения ООН в Женеве, не говоря уже о представителях старшего поколения прекрасных дипломатов В. Шустове, Ю.Фокине, Д.Лозинском, В.Олеандрове. Нью-Йорк дал мне совершенно другой кругозор. Мне очень повезло: будучи помощником такого коммуникабельного человека как О. А. Трояновский, да еще в таком живом месте, как Нью-Йорк.
− Слышал, что вы познакомились там с нашим замечательным художником Ильёй Глазуновым. Как это произошло?
− Он приехал в Нью-Йорк, чтобы написать портрет тогдашнего Генсека ООН Курга Вальдхайма, которому правительство СССР решило сделать такой подарок. Поскольку Трояновский был в отпуске, я был не очень занят и меня приставили к художнику на целый месяц сопровождать его. Создание портрета было для Глазунова делом несложным. Я привозил художника в резиденцию Вальдхайма, где Глазунов в течение часа-двух писал с натуры. Потом он уезжал, чтобы дорабатывать портрет дома. Однако за него это делала его жена Нина. У них было «разделение труда». Глазунов отвечал за лицо, а она потом выписывала костюм, поскольку была замечательным художником и классным специалистом по костюмам, Выполнив заказ, он в знак благодарности написал портрет моей дочки.
− А теперь вернёмся в нашу недавнюю историю. Ведь вам довелось быть свидетелем и в какой-то степени, участником событий, в результате которых прекратил своё существование Советский Союз и родилась новая Россия. Как это происходило глазами высокопоставленного сотрудника МИД СССР?
− Как известно, 19 августа 1991 года была предпринята попытка государственного переворота. Президент М. Горбачев был блокирован в Форосе. На улицах появилась бронетехника, танки. В тот день в посольстве Индонезии проводился прием по случаю национального дня. Я как начальник Управления стран Тихого океана и Юго-Восточной Азии представлял на нем руководство министерства. Была общая растерянность, непонимание, что происходит. Информация о событиях была противоречивой. Естественно, собравшийся в посольстве дипкорпус во главе с послами более всего интересовало, к чему могут привести начавшиеся события. Эти вопросы они прежде всего обращали ко мне, Я взял на себя смелость и высказал мнение, что путч потерпит неудачу и М.Горбачев не позднее чем через неделю вернется в Москву. На вопрос, почему я так уверенно прогнозирую развитие событий, я отвечал, что путчисты действуют нерешительно, а так власть не берут. Некоторые послы слушали меня с недоверием. Но были и те, кто воспринял мой прогноз более, чем серьёзно, и среди них посол Республики Корея. После провала путча он на встрече со мной поведал, что на основе моего прогноза послал депешу в Сеул с рекомендацией не спешить с признанием ГКЧП. Южнокорейское руководство прислушалось к его рекомендации‚ а он получил благодарность президента страны. Можно отметить, что впоследствии он был назначен министром иностранных дел.
− Поговорим о посольской деятельности в Японии. Кого из японских политических деятелей вы знали особенно близко?
− За моё семилетнее пребывание на посту посла России в Японии, начиная с осени 1996 года, сменилось четыре премьера. Я начинал при Рютаро Хасимото, его сменил Кэйдзо Обути, затем правительство возглавил Ёсиро Мори, после чего премьером стал Дзюнъитиро Коидзуми. О министрах иностранных дел и говорить нечего − они сменяются чаще премьеров. Естественно, я общался со всеми, а с многими удалось установить добрые личные отношения.
Несколько слов о Рютаро Хасимото. Худощавый, невысокого роста, неизменно безупречно элегантно и модно одетый, улыбчивый, он внешне производил впечатление мягкого, добродушного человека. Таким он мне и запомнился. Он легко располагал к себе, был прекрасным собеседником, всегда готовым к быстрой и острой реакции, в том числе сдобренной изрядной долей либо доброго юмора, либо язвительного сарказма. Это уже в зависимости от ситуации или партнера. Думаю, эти качества в немалой степени оттачивались благодаря его увлечению японским национальным спортом − фехтованием на бамбуковых мечах − кэндо. Хасимото не просто увлекался этим видом спорта, но добился немалых успехов. Способствовал он и популяризации кэндо в России. Проводил мастер-классы для российских спортсменов, приглашал их на тренировки в Японию. В кэндо важна не только быстрота реакции, но и точный расчет, продуманность стратегии боя, решительность действий после принятия решения. Не случайно за внешней мягкостью и спокойствием Хасимото, как человека, скрывался жесткий, расчетливый политик.
Хасимото был человеком многих увлечений. Среди них нельзя не упомянуть фотографирование. Одну из своих прекрасных работ, фотографию старинного японского замка, он подарил Президенту В.В.Путину во время его официального визита в Японию в сентябре 2000 года.
В 1997 году посол Люксембурга в Японии Пьер Граменья и ваш покорный слуга решили выступить с инициативой проведения ежегодных фотовыставок иностранных послов и дипломатов, а также сотрудников министерства иностранных дел Японии. Недолго поразмыслив, мы пришли к единому мнению: предложить Хасимото возглавить жюри такого конкурса. Он согласился и до своей скоропостижной кончины в 2006 году с ответственностью и удовольствием исполнял непростые обязанности главного судьи сотен фотографий, присылаемых на конкурсы.
Его оценки всегда были точными, глубокими и, конечно же, проникнуты добрым юмором к фотографам-любителям. В этой связи не могу не упомянуть об одном примечательном для меня эпизоде.
Оценки фотографий по условиям конкурса проводилась анонимно, то есть, авторы фотографий, среди которых были и профессиональные фотографы, не раскрывались. На одном из конкурсов Хасимото в качестве лучшей выбрал фотографию, на которой сняты японские женщины в кимоно, сидящие на татами во время чайной церемонии. Описывать фотографию дело неблагодарное, но особенность того снимка состояла в том, что видны были только спины участниц чаепития. Когда выяснилось, что авторство фотографии принадлежит мне, Хасимото, начал подшучивать надо мной. Едва мы оказывались где-то вместе − на встречах с российскими делегациями, на японских приемах, − он шутливо представляя меня, неизменно говаривал: «Перед вами посол России, который предпочитает снимать японских женщин сзади». «Но ведь вам это нравится, господин премьер-министр», − парировал я такой «выпад» в свой адрес.
А фотография. о которой шла речь стала популярной, ее охотно печатали японские журналы, в том числе специализирующиеся на фотоискусстве.
Кэйдзо Обути имел репутацию опытного политического деятеля, но, когда был избран премьер-министром, то первоначально в японских СМИ его характеризовали как весьма сдержанного, даже сухого человека, без собственных ярких идей. В связи с этим за ним закрепили достаточно обидное прозвище «холодная пицца», которое получило распространение и в иностранной прессе. Однако весьма быстро стало очевидно: Обути − живой, общительный, энергичный, доброжелательный человек, с отменным чувством юмора. Реагируя на «холодную пиццу», он, лукаво улыбаясь, говорил: «Пиццу можно разогреть в микроволновке».
С Обути связано мое бесплатное путешествие из Москвы в Токио. Официальный визит японского премьер-министра в ноябре 1998 года в Россию завершался его вылетом на специальном самолете главы японского правительства «Боинг-747» поздно вечером. Мне было чрезвычайно важно прибыть в японскую столицу на следующий день, так как требовалось участие в ряде важных мероприятий, но рейсовый самолет «Аэрофлота» в Токио отправлялся до проводов японской делегации, в которых мне надлежало участвовать.
Набравшись смелости, я обратился с просьбой к Обути совершить полет на его самолете. Это обращение вызвало довольно продолжительное рассмотрение. Как мне впоследствии объяснили японские дипломаты, до этого ни разу никто из иностранных послов, не говоря уже вообще об иностранцах, не перевозился японским «бортом номер один». Японские дипломаты даже выясняли, а были ли аналогичные случаи при полетах руководителей других стран, в том числе на борту американского самолета «Air Force One». Получалось, что не было. Однако в конечном итоге ответ на мою просьбу был положительным, за что я глубоко благодарен премьер-министру Обути. До сих пор храню специально выписанный на мое имя посадочный талон на самолет главы японского правительства.
Совсем иначе у меня сложились отношения с премьер-министром Ёсиро Мори. В 1971 году, будучи молодым сотрудником посольства СССР в Японии, я был направлен в командировку в префектуру Исикава для участия в новогоднем празднике елки, организованном местным отделением Общества японо-советской дружбы. Праздник проводился в таком виде, как это принято в нашей стране, − с украшенной игрушками елкой, веселым представлением, песнями и танцами детей. Главным инициатором проведения праздника был Сигэки Мори − мэр города Нэагари, активный участник движения за дружбу с нашей страной.
Через 25 лет, уже в ранге посла, я познакомился с его сыном Ёсиро Мори. Мы стали добрыми друзьями. Часто встречались, в том числе в неформальной обстановке, нередко в маленьком, уютном ресторанчике, хозяин которого доброжелательный, веселый человек готовил отменные сасими и суси. Наши отношения продолжаются и по сей день.
Сопровождая императора Японии во время его официального визита в Норвегию в 2005 году, Мори нашёл «окошко» в плотном графике мероприятий и навестил меня в моей резиденции посла России в Осло. Нам было, что вспомнить, и темы для разговора искать не пришлось.
Впоследствии Мори раскрыл мне небольшой «секрет». Согласно протоколу императорского двора‚ сопровождая императора в его заграничном визите, Мори не имел права даже на короткое время «оставить» его без своего присутствия «под рукой». Но ему очень хотелось повидаться со мной. Он обратился к императору Акихито с просьбой разрешить ему отлучиться на встречу. Император ответил: «Ну если речь идет о встрече с послом Пановым, я не возражаю».
Думаю, заслуживают внимания мои контакты с императором и его супругой. По протоколу императорского двора император весьма редко встречается с иностранными послами. Мне повезло. Даже в ходе нечастых приемов во дворце я имел возможность поговорить с ним, благо переводчик не требовался. Послал ему альбом моих фотографий, которые сделал за время пребывания в Японии. Он внимательно рассмотрел альбом, свидетельством тому стал его вопрос в ходе одной из бесед о том, в каком месте я сделал фото, которое ему особо понравилось. На приеме от имени короля Норвегии по случаю его визита в Осло, на который я был приглашен единственным из иностранных послов, имел возможность побеседовать с императором. Он явно ждал нашего разговора, потому как сразу начал с того, что поздравил с публикацией моей книги в Японии.
Из бесед с императрицей Митико узнал, что в молодости она увлекалась стихами Есенина и Маяковского. Ее любовь к литературе вылилась в эссе‚ которое она назвала «Строить мосты». Основная мысль, которую она вложила в это сочинение, это то, что литература объединяет людей, народы, служит мостом для их общения. Я предложил издать это эссе в России, что и было сделано. Русское издание теперь хранится в музее императорского двора.
Особо значимым для меня явился привет, который император передал мне через несколько лет после моего отъезда из Японии. Его передал прибывший на работу в посольство Японии в Москве дипломат. Он рассказал мне, что несколько лет ему поручалось переводить беседы императора с главами иностранных государств. Узнав о его предстоящей командировке в посольство Японии в России, император сказал ему: «Наверняка вы встретитесь в Москве с Пановым, прошу передать ему мой привет».
Как я уже отмечал, император редко общается с иностранными послами, это же правило распространяется и на наследного принца. Восполнить этот пробел в период моего пребывания в Японии было «поручено», если так можно выразиться, близкому родственнику императора Акихито принцу Такамадо. Он и его супруга регулярно и охотно встречались с послами, посещали посольские приемы и мероприятия, участвовали в открытии годов культуры с зарубежными государствами, посещали соревнования с участием иностранных спортсменов.
Между мной и супругами Такамадо почти сразу возникло доброжелательное и заинтересованное отношение друг к другу. Не последнюю роль сыграла их любовь к русским пирожкам и водке. Это выяснилось уже на первом приеме в нашем посольстве‚ на который я их пригласил. Впоследствии мы вместе участвовали в поездке в японскую деревню для посадки риса, затем его уборки, выезжали в горы для катания на горных лыжах, ходили на концерты российских артистов. К сожалению, принц скоропостижно скончался от редкого заболевания. Мои контакты с принцессой продолжаются и в настоящее время, когда я посещаю Токио.
− Вы много лет провели в Японии, многого добились, что для вас особенно важно?
− Я очень горжусь тем, что у меня осталось очень много японских друзей. Искренних. Это не каждому удается, японцы не часто идут на такие контакты. Мне это удалось. Думаю, это связано еще и с моим характером, и с моим знанием Японии, её истории, культуры, политики, но главное − понимание национальных особенностей японцев, их менталитета.
Думаю, именно поэтому немало японцев и по прошествии многих лет остаются без преувеличения верными друзьями. Когда в 2014 году, т. е. по прошествии более десяти лет после завершения моей посольской миссии а Японии, в посольстве России в Токио был устроен приём по случаю моего 70-летия его посетило более двухсот японцев. Отмечалось, что вряд ли кто-либо из бывших иностранных послов мог собрать вместе столько японских друзей.
Прошло после этого четыре года и, когда я и группа, создавшая под моим руководством документальный фильм о Японии, проходила по району Гиндза, ко мне подошёл незнакомый мне японец и сказал: «Вы ведь посол Панов, я вас помню». Комментарии, полагая, излишни.
Известный японский журналист Кобаяси Кадзуо в своей книге о работе в России в течение 11 лет посвятил нашим с ним встречам и общению в Москве и Токио отдельную главу. И начал её следующими словами: «Дипломат, не похожий на чиновника!» − так можно кратко охарактеризовать посла России в Японии А.Н.Панова. С ним не чувствуешь тех ограничений бюрократического мира, которые не могут преодолеть японские дипломаты».
Поскольку зашла речь о японских дипломатах, то я написал книгу-исследование о японской дипломатической службе и о деятельности японского министерства иностранных дел. Ни в Японии, ни в какой-либо зарубежной стране подобное исследование не проводилось. Естественно, книга привлекла внимание прежде всего в посольстве Японии в Москве. Впоследствии мне стало известно, что там состоялось специальное совещание и было решено перевести книгу на японский язык. Это сделал один из лучших знатоков русского языка в посольстве. Ознакомившись с переводом, в министерстве был вынесен вердикт − всё изложено подробно и правильно, но публиковать её в Японии не рекомендуется, т. к. раскрываются нежелательные для знания японской общественностью важных аспектов работы японских дипломатов. Но японские дипломаты не обиделись, со многими из них у меня до сих пор сохраняются дружеские или доброжелательные отношения. Единственно, чем они интересовались у меня, − как мне удалось получить столько «закрытой информации».
− Вы упомянули о своём увлечении фотографией. Расскажите об этом поподробнее.
− Признаюсь, до прибытия в Японию в качестве посла я делал фотографии примерно так, как сейчас почти все увлекаются селфи. Даже в предыдущие командировки в Японию мои фото не имели какого−либо художественного значения.
Но вот что−то произошло, и я стал смотреть на японцев в их повседневной жизни, на японскую природу не так, как прежде. Как отмечал принц Такамадо, «Посол Панов смотрит на Японию добрыми глазами». Возможно, в этом дело. Но кроме того я приобрёл высококлассную японскую фототехнику и прекрасные объективы. И через эти объективы я увидел японцев, как они сами признавали, с неожиданной для них стороны.
Мои фотографии понравились. Был выпущен фотоальбом, ставший популярным. В одном из токийских залов состоялась выставка наиболее интересных фоторабот, вызвавшая большой интерес. Её посетил премьер-министр Коидзуми Дзюнъитиро. Удивительно, но на одной фотографии он узнал известного ему спортсмена.
С моими фотографиями приключалось немало забавного. Однажды в посольство позвонила японка, которая увидела на одной из них свою подругу, попросила прислать ей это фото. В другой раз мои знакомые японцы нашли себя среди толпы японцев, которых я заснял во время одного из японских праздников. А я-то их и не заметил! Как тут не сказать: маленькая страна Япония и все друг друга знают.
Возникла идея организовать совместную фотовыставку послов − российского в Японии и японского в России. Дело в том, что мой коллега и друг Номура Иссэй − специалист по России, одно время был послом в нашей стране и увлекался фотографией. Решили назвать её «Япония по-русски, Россия по-японски». На момент её организации в Москве я уже был ректором Дипломатической Академии, а Номура-сан возглавлял Управление Двора наследного принца. Если его работы были в основном посвящены отображению культурно-исторического наследия, то я представлял фотографии повседневной жизни японцев, показывая её через их традиции и искусство.
В Москве выставка прошла в залах Музея Изобразительных Искусств имени А.С.Пушкина. Его директор, не побоюсь этого слова, великая Ирина Антонова сказала на её открытии: «Это удивительная выставка по своему замыслу − посмотреть на каждую из стран глазами посла, который в ней работал. Это особый взгляд, и он нам безусловно интересен. В нашем музее мы не очень часто, но всё-таки делаем выставки фотографий. Мастерство, которое нам демонстрируют дипломаты − это высокопрофессиональное качество, и музей с удовольствием показывает их творчество».
Увлечение фотографией проявило интерес к кинодокументалистике. Я выступил организатором и сценаристом трёх фильмов: «Япония многоликая», «На пути к доверию. Русские в Японии» и «Хоккайдо − путь к северным морям». Они с помощью высококвалифицированного режиссёра-документалиста М.П.Киреевой и опытных кинооператоров были сделаны и показаны по телевизионному каналу «Культура» в 2018−2020 годах, на фестивалях российской культуры в Японии. Получили высокие оценки профессионалов и зрителей. И сейчас их можно посмотреть на канале YouTube.
− Ваше увлечение фотографией понятно. Но есть ещё одна, «но пагубная страсть», которую вы не только не скрываете, но даже широко афишируете. Я имею в виду вино, признанным специалистом которого вы являетесь. Откуда это? Влияние буйных застолий времён студенчества?
− Отнюдь нет. Моя «экспертная биография» началась уже в зрелом возрасте с рекомендации японского доктора, прописавшего вашему покорному слуге для стабилизации холестерина бокал сухого красного вина перед обедом. Конкретного сорта диковинного лекарства доктор не выдал, так что пришлось вникать в рецептуру самому.
Лукавить не стану − творческий поиск оказался занятным, но трудным. Быстро выяснилось, что привычный советскому человеку метод проб и ошибок совершенно не пригоден в ответственном деле борьбы с холестерином. По-настоящему востребованным стало знание элементарных вещей: стоит ли, к примеру, обращать внимание на осадок в бутылке (не стоит), надо ли непременно требовать запыленную и покрытую паутиной тару (не надо), страшно ли, если внутрь бутылки завалился кусочек пробки (не страшно), необходимо ли переливать вино в графин, чтобы оно «продышалось» (такой необходимости нет), обязательно ли палить свечу при розливе (не обязательно). Самым важным оказалось научиться правильно читать этикету − дело ведь не в картинке на ней и не в названии вина, а в короткой аббревиатуре из четырех букв, по которой можно определиться с местом производства напитка. Заветные буквы − это сертификация участка, на котором вырос виноград, из которого сделано вино. Это своего рода винный ДНК − повторение невозможно, поскольку невозможно продублировать особенности почвы, микроклимат, погодные колебания, насыщенность солнечных ванн, которые принимает лоза.
Вот, скажем, американские вина исправно хороши, но они всегда слаще европейских и почти не отличимы по годам, но стабильнее, чем в Европе, поскольку солнца больше. Однако эти вина стандартны, без изюминки. Наверное, потому что технологии в них больше, чем естественной природы: производители нередко химичат с виноградом, в бочки добавляют дубовую стружку (для ускорения созревания вина и в качестве вкусовой добавки), пробки делают не из полноценной пробки (простите за тавтологию), а из прессованной пробковой крошки или вовсе из пластика − вроде бы мелочи, но как откликаются на букете, вкусе, цвете, как в итоге проигрывает продукт натуральным европейским собратьям, созданным по строгим классическим канонам. В соблюдении этих канонов бесспорный приоритет у французов, которые до сих пор твердо убеждены, что природу нельзя поправлять и что пробки могут расти только на деревьях. Но, увы, винодельческий мир идет сегодня скорее по американскому пути.
Чтобы познать секреты виноделия, я накупил соответствующей литературы, но главное, приступил к дегустации. Японцам стало известно мое увлечение и они начали охотно приглашать меня на «винные посиделки». Оказалось, что в Японии имеется немалое количество любителей вина, а не только сакэ и виски. Со свойственной японцам дотошностью они развернули движение с целью докопаться до секретов популярности вина во многих странах. Отметим, что еще совсем недавно потребление виноградного напитка было в Японии на весьма незначительном уровне. В результате произошел взрывной рост потребления вина японским населением. Меня также японцы подключили к движению любителей вина.
Итогом явилось то, что уровень холестерина у меня не понизился, впрочем, доктор философски заметил, но и не увеличился, а я приобрел немало знаний об изготовлении и потреблении вина. Возникла мысль поделиться ими с соотечественниками. Я написал «Книгу о вине». Она была красочно издана и стала пользоваться спросом. Выдержала несколько изданий, в том числе в подарочном варианте…
Вот таков наш герой, который открыл список послов России в Японии в ХХ1 веке. Не знаю, насколько полным оказался его портрет, но лично у меня, когда я слышу или читаю ПАНОВ, возникают следующие ассоциации:
Посол. Это естественно, потому что он получил этот ранг более тридцати лет назад и исполнял обязанности Чрезвычайного и Полномочного в трёх государствах Азии и Европы;
Авторитет. Может ли быть иначе, если ты успешно руководишь такими сложными и ответственными структурами, как посольства, министерство, Дипломатическая академия. Наконец, он − Наставник, который несёт знания своим ученикам;
Наука. Он сочетает в себе не только высокое должностное лицо, которому руководство страны доверяло представлять её интересы за рубежом, но и достиг высот в области науки, о чём свидетельствуют такие звания, как профессор и доктор политических наук;
Образованность. Он как-то сказал, что дипломат должен быть энциклопедистом. Только обладая широкими знаниями он сможет правильно оценивать складывающуюся обстановку, успешно вести переговоры, находить убедительные аргументы, а в трудной ситуации обезоруживать оппонентов ссылкой на исторические прецеденты. Сам он не раз доказывал, что обладает широкими энциклопедическими знаниями.
Востоковед. Тому свидетельство множество фундаментальных работ по истории Японии. Он является лауреатом Премии имени Н.И.Конрада − подлинного патриарха отечественного востоковедения. Совсем недавно я открыл для себя ещё один его талант, который лишний раз подтверждает его любовь и понимание Востока. Он − автор замечательных танка и хайку. Вот некоторые из них:
Вирус, вирус на белом свете
А на дворе весна−весной
И лишь шальной, свободный ветер
Летит как хочет и хохочет
Над глупостью людской.
В доме моём
Сакэ согрето
Друга жду.
Занемогло,
Не мне
Но разве легче.
Двое
В разлуке
Как одиноки.
В заключение своего повествования хочу добавить следующее.
Так получилось, эти строки пишутся в канун славного юбилея Александра Николаевича. Пользуюсь этим случаем, чтобы пожелать ему здоровья, здоровья его близким и выразить уверенность, что мы сможем прочесть ещё много его произведений, увидеть новые фотографии и фильмы, а нас − членов Гамбарэкая − радовать возможностью общения.
Успехов и Счастья Вам, сэнсэй!
