Inose Naoki with Sato Hiroaki. Persona: A Biography of Yukio Mishima. Berkley: Stone Bridge Press, 2020. 864 с.
Когда Мисима на русский переведен уже достаточно представительно, возникает вопрос теоретических работ о нем и биографии. С первым – полный швах, со вторым – почти. На данный момент есть две биографии – Джона Натана (в целом неплохая, но не очень подробная, довольно схематическая и к тому же плохо переведенная на русский) и еще одна. Ее даже не называю – она из такой серии, вроде продающихся в поездах, когда автор по заказу издательства вчера пишет дайджест жизнеописания Сократа, сегодня Робеспьера, а завтра, может быть, спрос на Валерия Меладзе будет.
Между тем, биография Иносэ может точно претендовать на наибольший объем (864 страницы на английском, 736 на японском). Про адаптированность этого издания для западной публики тоже стоит, видимо, сказать. Увеличился объем не только за счет сносок в конце и пояснений каких-то японских вещей и понятий в самом тексте, но и появились довольно забавные политкорректные вещи вроде бесперспективности участия Японии во Второй мировой (объективно это, конечно, так, но разделяли ли эти настроения те, даже самые простые люди, кто рыдал и кончал с собой после поражения Японии и отречения императора?), поддержки действий США во Вьетнаме (опять же в целом так, но те же интеллектуалы включая Кэндзабуро Оэ выступали с поддержкой Северного Вьетнама, и Мисима был близок к ним, его только смущал коммунизм) и помощи советским войскам со стороны «генерала мороза» (это, впрочем, было и в оригинале, японцы любят ужасаться нашим морозам и даже выражение это мне приходилось слышать от знающих русский язык). Сочтем же, что подобные пассажи или добавил переводчик Сато, или сам Иносэ ради политесса – сам он не только журналист, биограф (Дадзая Осаму – сюжет их сложных взаимоотношений рассмотрен под микроскопом и в «Персоне») и писатель (книга об образе императора), но и политик, исполнял обязанности губернатора Токио, был активно вовлечен в японское олимпийское движение.
Если уж речь зашла о минусах биографии, то к ним можно отнести некоторую желтожурнальность отдельных пассажей. В «Персоне» описываются, кажется, почти все свидания Мисимы – в какой гей-бар ходил, кого звал в отель, мужчин и женщин, кто отказал, кто пошел, что там получилось или совсем не вышло. Вряд ли тут можно дать приз за эксклюзивность – любовники Мисимы не молчали, сами выпускали книги «по материалам» (например, Акихиро Мива, красавчик актер и певец, ставший затем открытым drag queen).
Или же описание сцены, как Мисима при других моет ноги своей матери – тут, кстати, можно поразмыслить, укладывалось ли это в дискурс откровенной и шокирующей прозы самого Мисимы или же должно было остаться внутри семьи, ведь Мисима цензурировал свою жизнь, и родственники его то были публичны, то нет.
Берет же биография Иносэ, конечно, своим объемом и детализированностью. Будет описан бэкграунд всего, даны массированные отрывки из интервью как самого Мисима, так и, ужасное выражение из нашего Фейсбука, «всех причастных». От опечаток в первоизданиях Мисимы до меню на его банкетах – фактов будет очень и очень много, успевай осмыслять.
Взять хотя бы лишь одну книгу – «Исповедь маски». Не просто любопытно (как, скажем, что роман Мисима начал в день своей будущей смерти – 25 ноября), но и плодотворно для исследователей будет узнать, что до эпиграфа из Достоевского у книги был эпиграф из Бодлера, что само слово «исповедь» у Мисимы используется с прямыми отсылками все к тому же Достоевскому, а скандальное содержание, о котором мы уже говорили, воспринималось, возможно, не столь уж фраппирующе. И дело не только в многовековой толерантности японцев к гейству (1), но и в ослаблении цензуры и популярности эротической литературы, в том числе и гомоэротической, в те годы.
Щедр Иносэ и на использованные источники – из биографии можно узнать как о существовании целого альбома о доме Мисимы (настоящий художественный альбом, подтверждаю собственной библиотекой), так и книги о роли танца в жизни Мисимы. Или же биограф приводит список западных отзывов на «Патриотизм».
По книге можно было бы, при желании, написать небольшой реферат или, чем черт-они не шутит, скромную курсовую. Например, на тему «Мисима и кинематограф». Так, далеко не на одной странице описана любовь Мисимы к кино, особенно к его трэшевому, ганстерскому изводу (в этом смысле роль в «Одиноком волке» была топ-мечтой Мисимы). Любителям броских фактоидов может пригодиться, что Нагиса Осима в «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс» планировал снять и Мисиму (Боуи, Китано и он – культовость бы пробила все потолки и небеса (2)), а второй цветной фильм в Японии был снят по произведению Мисимы.
Хотя, конечно, данное жизнеописание нацелено не столько на исследователей, сколько на самые стройные ряды поклонников Мисимы. Поэтому будет множество эпизодов самого широкого спектра – впрочем, таким был и Мисима, хотевший попробовать все. И, главное, сделавший себя, успевавший все, отличавшийся необычайным японским трудолюбием еще до того, как этот штамп вошел в обиход (когда японцы после поражения в войне с потрясающим трудолюбием строили новую страну, да). Вот он, поддерживая беседу, едет в поезде и что-то одновременно пишет – приехав же, сдает готовый материал. Вот освещает Олимпийские игры в качестве журналиста – сразу для трех изданий. Или идет на концерт Beatles – в отчете ругается на неудобную сцену столичного Будокана и разводит феноменологию битломании и визжащих от счастья поклонниц. Вот так весело проводит время в Нью-Йорке, что ему, успешному писателю, журналисту, автору коммерческих романов и повестей, не хватает денег. Так и не научился водить машину, зато на учениях Сил самообороны водил танк (если герой «Исповеди маски» подростком откашивал от службы в армии, то взрослый Мисима хотел пройти годовую службу – не помогли даже его связи). Выбран японским денди № 1, счастлив, а Либерально-демократическая партия планирует выставить его кандидатуру на выборах губернатора Токио.
Еще, кстати, несомненный плюс этой книги – то, как въедливо и убедительно показано становление, развитие Мисимы. От скромного и послушного родителям, учителям и старшим школьника со своими, разумеется, тараканами в голове, до очень жесткого, очень selebrity, крайне целеустремленного и даже безжалостного человека, который стопроцентно знал, чего он хотел, и шел к этому. Не по трупам, но – до трупов.
Такого разного Мисиму, как здесь, читатель точно не увидит в более доступных и «официальных» источниках, вроде фильмов с ним или о нем. Мисима шутит, дурачится или ведет себя, как большой, накаченный ребенок – выступая на тему шпионажа, наклеил усы.
Любопытно, как постфактум работали некоторые ипостаси Мисимы (persona становится действительно уместным словом, подразумевая не только личность, индивидуальность, но и имея коннотации персоналии, воспринимаемого, имиджа; в оригинале, кстати, записанное по-японски английское слово – двойное абстрагирование и о(т)странение).
Одни, вроде мужественного самурая, прикипели насмерть, некоторые, вроде его бисексуальности, так, по его желанию просто, и остались в тени, другие, вроде подростковых черт и юмора (не самая сильная его черта, ок), и вовсе мало дискутируются. После яркой медийной вспышки трансцендентного самоубийства и столь чаемого, почти сексуального (вос)соединения со смертью даже посмертное оказалось амбивалентным.
Обезглавленное тело с рассеченным во время сэппуку животом еще раз вскрывали в анатомическом отделении Университета Кэйо. Провели два заупокойных обряда – по синтоистскому канону (воля Мисимы) и буддийскому (желание родителей). Меч Сэки-но Магороку, использованный при сэппуку, полиция изъяла и потеряла (якобы, скорее, официалы не хотели возможного культа и кабы-чего-не-вышло-последствий), а в гроб положили любимую ручку Мисимы и другой меч — таким образом, скомпрометировав исповедываемый Мисимой принцип «бумбу-рёдо», путь меча и кисти. Вновь полностью соединить тело и дух, материальное и художественное, самурайство и литературу пытались в довольно корявом посмертном имени — 彰武院文鑑公威居士, сочетающем иероглиф бун (литература) и бу (военное искусство). Мисима – к его личной противоречивости (или цельности) – возражал, кстати, против «литературы», но родители не вняли. Урну с прахом уже потом выкрали и бросили около мужского туалета, излюбленного места встреч японских тиканов (маньяков) и хомо (гомосексуалов), таким вульгарным образом соединив танатос и эрос.
«Persona» не восстановит, конечно, единый образ неуютного Мисимы, его и не может быть.
* * *
(1) О чем я писал в послесловии к роману Мисимы: Homme fatale, запретный секс и «Смерть в Венеции» // Мисима Ю. Запретные цвета. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 551-572.
(2) На тему предыдущей сноски – в фильме звучит песня «Forbidden Colours» Рюити Сакамото.
