Издательство «Наука» при поддержке Международного Фонда Шодиева, широко известного своими благотворительными проектами в области российско-японских культурных связей, готовит к печати БОЛЬШУЮ БИБЛИОТЕКУ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ в 8 томах. Составление, перевод, вступительные статьи и комментарии Александра Долина.
Уникальное издание, не имеющее аналогов в мировом японоведении, на четырех тысячах страниц представит российскому читателю лучшие произведения классиков с VI по конец ХХ вв. во всем многообразии жанров, стилей и форм, имеющихся в японской поэтической традиции:
Том 1. ПОЭЗИЯ ЭПОХИ НАРА- ХЭЙАН
ТОМ 2. ПОЭЗИЯ ЭПОХИ КАМАКУРА, МУРОМАТИ-АСИКАГА, СЭНГОКУ, АДЗУТИ-МОМОЯМА
Том 3. ПОЭЗИЯ ЭПОХИ ЭДО (часть 1)
Том 4 ПОЭЗИЯ ЭПОХИ ЭДО (часть 2)
Том 5. ПОЭЗИЯ ТАНКА НОВОГО ВРЕМЕНИ
Том 6. ПОЭЗИЯ ХАЙКУ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Том 7. ПОЭЗИЯ НОВЫХ ФОРМ ЯПОНСКОГО СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
Том 8. ПОЭЗИЯ НОВЫХ ФОРМ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ В.
С разрешения автора проекта и Международного Фонда Шодиева публикуем фрагменты серии на сайте Общества «Россия-Япония».
Желающим более подробно ознакомиться с различными формами и жанрами японской поэзии рекомендуем прослушать курс видеолекций профессора Долина «ЯПОНСКАЯ ПОЭТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ» на платформе Открытое образование.
ПРОСЛАВЛЕННЫЕ ПОЭТЫ РАННЕГО ХЭЙАНА
АРХИЕПИСКОП ХЭНДЗЁ
Ивы близ Большого Западного храма[1]
Капли светлой росы
словно жемчуг на нежно-зеленых
тонких ниточках бус –
вешним утром долу склонились
молодые побеги ивы…
***
Сложил при виде росы на лотосе
Духом светел и чист,
не подвластен ни грязи, ни илу,
лотос в темном пруду –
и не диво, что жемчугами
засверкала роса на листьях…
***
Когда император Нинна еще был принцем, он однажды заночевал в доме у матери Хэндзё, возвращаясь с прогулки после любования водопадом Фуру. Сад же в том доме являл собою подобие осеннего луга. Тогда-то во время беседы Хэндзё сложил эту песню
Может быть, оттого
что селенье давно обветшало
и состарились все,
нынче кажется весь палисадник
продолженьем осеннего луга…
***
Сложено под сенью дерев в храме Урин-ин
И под сенью дерев,
где ищет убежище путник
от волнений мирских,
не найти, как видно, покоя –
опадают, кружатся листья…
***
Сложил, когда гость, пришедший на «Цветочную гору» Кадзан, вновь двинулся в путь под вечер
Ах, когда б мой плетень
в сгустившемся мраке горою
показался тебе,
ты бы, верно, решил остаться,
не спешил бы ночью в дорогу…
***
Горечавка
Ах, не знает она,
что, когда отцветет горечавка,
опадут лепестки
и в земле без следа истлеют –
беззаботно бабочка вьется…
***
Уж травой заросла
тропинка к той хижине горной,
где живу я одна,
ожидая, когда же снова
бессердечный ко мне заглянет…[2]
***
Когда скончался Государь Фукакуса, старший советник, что денно и нощно служил повелителю, почувствовал, что долее не может оставаться в миру. Тогда он ушел на гору Хиэй[3] и постригся в монахи. [4] Год спустя, услышав, что при дворе все сняли траурные одежды, а кто-то радуется новым чинам и званиям, сложил он такую песню:
Нынче все при дворе
надели нарядные платья
цвета вишен весной.
Рукава мои цвета тины,
не пора ли и вам просохнуть?!
***
Услышав по приезде в Нару, как некая дама играет на цитре-кото в обветшавшем доме, Мунэсада сложил эту песню и послал ей:
«В этом доме должны
оплакивать горести мира!» –
так подумалось мне,
и к печальным этим раздумьям
вдруг добавились звуки кото…[5]
КИЁХАРА-НО ФУКАЯБУ
Сложил при виде плывущих по течению реки лепестков вишни, когда шел через горы в третью луну
Далеко я забрел,
но везде лепестки устилают
гладь струящихся вод –
даже здесь, в урочище горном,
задержаться весна не в силах…
***
Сложил на рассвете в ночь, когда особенно хороша была луна
В эту летнюю ночь
едва лишь стемнело, как снова
уж забрезжил рассвет –
знать бы, где в заоблачных далях
для луны приют уготован!..
***
Сложено при виде снегопада
Хоть зима на дворе,
но кажется, будто бы с неба
опадают цветы, –
и гадаем, уж не весна ли
началась в заоблачных высях…
***
Сложил с посвящением близкому другу, который отправился в Восточный край Адзума
В дальний облачный край
за тобою летит мое сердце –
нет разлуки для нас,
и напрасно кажется людям,
будто мы расстались навеки!..
***
Смерть хотел я призвать,
устав от страданий сердечных, –
не твои ли слова,
обещанья желанной встречи
стали жизни моей порукой?!
***
Мне известно давно,
что сердце не внемлет рассудку –
но, быть может, любовь
оттого с каждым днем сильнее,
что так часты наши свиданья?!
***
Говорят о «любви»…
Кто дал ей такое названье?
Ведь вернее всего
называть любовь не «любовью» –
«умираньем», «смертною мукой»!
***
В преддверии весны Фукаябу сложил эту песню и отослал соседу поутру, увидев, что ветром намело в саду снегу из его двора
Долго длится зима,
но весна уж неподалеку –
погляди, над плетнем
между вашим двором и нашим
лепестки цветов закружились!..
СУГАВАРА-НО МИТИДЗАНЭ
Песня, прикрепленная к цветку хризантемы и представленная на поэтический турнир в годы правления императора Кампё на тему «Хризантемы, растущие на берегу в Фукиагэ»
На осеннем ветру
в Фукиагэ колышутся купы
белоснежных цветов –
хризантемы ли вдоль побережья
или белая пена прибоя?..
***
Сложено в путешествии на гору Хигураси
Все темнее тропа
на горе Хигураси, Закатной.
В лунной призрачной мгле
вместо красок осенних кленов –
веток смутные очертанья…
***
Соловей
В этой горной глуши,
в лощине, от солнца сокрытой,
запоздала весна –
но разносятся над снегами
соловьиные звонкие трели…
***
Горы
Вьются, вьются в горах,
расходятся стежки-дорожки
и куда-то ведут –
но никто мне уже не скажет:
«Возвращайся скорее в столицу!..»
***
Ива
Лишь настанет весна,
оживают печальные думы
о минувших годах –
на обочине у дороги
притулилась старая ива…
***
Солнце
Разве есть на земле
хоть одна тенистая заводь,
где не треснул бы лед,
не растаял нынче от жара
и сиянья далей небесных?!..
***
Сосна
В пряди черных волос
вплетаются белые нити,
душу снег холодит –
но чем больше сосна стареет,
тем насыщенней зелень хвои…
***
Слива
На дворе снегопад,
и пологом белым укрыты
ветви сливы в цвету –
может быть, соловей сумеет
отличить соцветья от снега?..
***
Сложено при отбытии в изгнанье
Оглянуться в пути,
отъехать и вновь оглянуться…
Вот одна за другой
исчезают макушки деревьев
там, в саду близ родного дома…
***
Если ветер дохнет,
пусть повеет твоим ароматом,
слива в вешнем цвету!
Нет хозяина рядом с тобою,
но опять весна наступает…
***
Полоску бумаги с этими стихами Митидзанэ привязал к дереву цветущей вишни в своем саду, собираясь отбыть в дальний край[6]
Не забудь же меня,
о вишня в вешнем цветенье,
и хозяину вслед,
аромат окрест разливая.
шли приветы с ветром попутным!..
***
Сложено по дороге в ссылку
Есть у каждой звезды
свой путь и пристанище в небе –
отчего же тогда,
в долгих странствиях изнемогая,
как и я, печалятся звезды?..
Рокот потока
Противен природе моей шум людных улиц.
Намного милее мне журчанье потока –
Власами отшельник шуршит на изголовье,
Чуть слышно струны звенят на старой лютне.
Там, на берегу, под сосной шелковый зонтик.
Плывет по реке челнок меж листьев опавших.
Мне нынче в доме моем нечем заняться –
Ну что ж, перечту опять «Скитанья» Чжуан-цзы.[7]
***
Один гуляю в вешний день
Я на день позабуду бремя служебных забот
И отправлюсь в горы, чтоб проводить весну.
В одиночестве над рекой стою меж цветов
И смотрю неотрывно на северо-восток[8] –
Мои спутники думают: верно, сошел с ума!..
***
Белые пионы в храме Хоккэ-дзи
Белоснежен и чист цветок, что зовется пионом,
Не растет он средь прочих трав – как и лотос Великой Дхармы.
Будто легкое облачко над землею повисло
Или выпал нежданный снег весенней порою.
Что же нужно мне здесь? Зачем меж пионов гуляю?
Не затем ли, чтобы постичь цветка чистейшую душу?..
***
Думы в зимнюю ночь
Сладко дремлет мальчик-слуга под навесом из свежей соломы,
Прикорнув вблизи очага, привалившись к стенке спиною.
Если верить календарю, до весны остается месяц –
Значит, в здешних краях служить[9] довелось мне ровно три года.
Не любитель я пить вино – да как же печаль развеять?!
А душа стихами полна – не делами постылой службы.
В скорбных помыслах провожу весь остаток холодной ночи.
Вот уже полоска зари за окном видна в поднебесье.
***
Паук
Этот мастер-паук плетет свою паутину.
Сокровенные думы его и чувства уходят в нити –
И легчайшая ткань под ветром дрожит, трепещет.
Он под стрехами дома раскинул свои тенета,
Он на изгороди развесил тонкие сети.
Тварь земная свой мир создает по своим законам.
Постоянное в сменах – так вершится творенье.
***
В утешение двоим младшим детям[10]
Ваши старшие сестры остаются в родимом доме.
Вашим старшим братьям тоже не велено ехать.
Только ты, сыночек, и ты, моя младшая дочка, –
Вы отправитесь в дальний путь со мною.
Будем мы обо всем на свете вести беседы,
Будем вместе за трапезой собираться в полдень,
Будем вместе ложиться спать, когда ночь наступит.
Если будет темно, зажжем светильник у ложа.
Если холодно станет, укроемся одеялом.
Я в столице видел немало детей бездомных,
Неприкаянных нищих, лишенных отчего крова:
Оборванец-игрок, что шляется по притонам –
«Намусукэ-голяк» прозвали его в народе;
Музыкантша босая, играющая на кото, –
Назвают ее «Инспекторское отродье».
Их отцы при дворе имели чины и званья,
Похвалялись в миру несметным своим богатством,
Но потомству от них не досталось и горстки риса.
Вы же, дети мои, взгляните на тех, злосчастных, –
И поймете тогда, сколь к вам милосердно небо.
***
В зимнюю ночь вспоминаю бамбук в саду у родного дома
Ты остался один с той поры, как ушел хозяин.
На востоке мой дом – здесь, на западе, новая служба.
Не дождаться вестей – на пути перевалы, заставы.
От столицы вдали я кару небес приемлю
И скорблю в тишине, этой ночью заснуть не в силах.
Перед взором моим – в снегу тростниковые кровли.
Вспоминаю бамбук – стволов нефритовых купу.
Не придет слуга отряхнуть снег с ветвей спозаранку.
Непреклонен и горд, ты придавлен бременем тяжким.
Благороден и чист, не выдержишь – будешь сломлен,
И побеги твои в удилища превратятся –
Я жалею теперь, что себе такого не срезал.
А коленца твои расщепят, на плашки пустят,
Чтобы люди на них письмена выводили тушью –
Я жалею теперь, что сам не связал их в книгу.[11]
С этой книгой в руке и удочкою под мышкой
Был бы счастлив я здесь, как с испытанными друзьями.
Но сегодня, увы, и тысячи слов не хватит,
Чтоб печаль утолить, заглушить стенанья и вздохи.
О мой верный бамбук! Я тебя поддержать не в силах,
Но, как стойкий боец, ты под снегом хранишь свою зелень…
***
Угасает лампада
То не ветер подул – кончается масло в лампаде.
Жаль, всю ночь до утра уж ей светить не придется.
Тело смертно, увы, и от сердца останется пепел.
Я стою у окна, любуюсь хладным сияньем…
АРИВАРА-НО МОТОКАТА
Сложено в первый день весны, наступившей в старом году[12]
Год не минул еще,
а весна уже наступила,
и не ведомо мне,
как же звать теперь эту пору –
«старым годом» иль «новым годом»!..
***
Слагаю, печалясь об уходящей весне
Что напрасно скорбеть!
Ничто уж весны не удержит,
коль настала пора, –
и уход ее неотвратимый
осеняет сизая дымка…
***
Слагаю песню о первых гусях
Их я, право, не ждал,
всю ночь тоскуя о милой, –
но откуда-то вдруг
первый клич гусей перелетных
на рассвете в облачном небе!..
***
О конце года
Год подходит к концу,
и я замечаю печально
от зимы до зимы –
как в горах прибывает снега,
так мои года прибывают…
***
Если вспомнить о том,
скольким жизнь опостылеть успела,
как ее все клянут, –
самому-то уж и подавно
жизнь покажется вечной мукой!..
ОЭ-НО ТИСАТО
Песня, сложенная на поэтическом состязании в покоях Государыни в годы правления Кампё
Если б не донеслась
из этой лощины укромной
соловьиная трель –
кто из нас сумел бы сегодня
о приходе весны догадаться?..
***
Сложено на поэтическом состязании в покоях принца Корэсады
Созерцаю луну
и вижу в безрадостном свете
весь наш суетный мир –
не меня одного сегодня
осенила печалью осень…
***
Лишь открою глаза –
и полнится сердце тоскою.
Вспоминая тебя,
я готов, как иней, растаять
поутру под лучами солнца…
***
Осенью, страдая от болезни и ни в чем не находя утешения, Тисато послал другу эту песню:
Наша бренная жизнь
непрочна и недолговечна,
как осенний листок,
что, цепляясь за ветку клена,
под порывом ветра трепещет…
***
Преподнесено вместе с другими песнями Государю в годы правления Кампё
Одинокий журавль,
что отбился от стаи родимой,
кличет в плавнях речных –
все надеется, что услышат
зов его в заоблачных далях…[13]
***
С каждым годом, увы,
все больше и больше старею,
снег виски убелил –
только сердце осталось прежним,
лишь оно, как снег, не растает!..
ФУНЪЯ-НО ЯСУХИДЭ
Сложил эту песню по повелению Государыни Нидзё, которая в ту пору еще называлась Госпожой из Опочивальни, когда она пожелала в третий день первой луны, чтобы случившиеся тут приближенные слагали стихи о снегопаде в солнечную погоду
Хоть и греюсь в лучах
весеннего яркого солнца,
горько осознавать,
что уже едва ли растает
снег, главу мою убеливший…[14]
***
Песня, сложенная на поэтическом состязании в покоях принца Корэсады
Ветер, прянувший с гор,
деревьям несет увяданье
и траве на лугах –
не случайно вихрь осенний
называют «свирепой бурей»…
***
Песня с того же состязания
Уж поблекла давно
окраска травы и деревьев –
только белым цветам
на волнах в бушующем море,
как всегда, неведома осень…
***
ФУДЗИВАРА-НО ЁРУКА
В пору, когда я занемогла, чувствовала себя скверно и лежала дома, опустив бамбуковую штору, чтобы не тревожил ветер, сложила песню при виде цветов на вишневой ветке в вазе, готовых облететь
Лежа здесь, взаперти,
не заметила я, как поспешно
вдруг сокрылась весна,
а цветы долгожданных вишен
между тем поблекли, увяли…
***
Когда Министр правой руки перестал посещать ее покои, Ёрука собрала все письма, что он писал ей в дни их любви, и отослала ему с такой песней:
Долго верила я
и хранила, как вечную зелень,
листья ласковых слов,
но к чему мне палые листья?
Места нет для них – возвращаю!..
Ответ
Что ж, вернулись ко мне
те письма листвою опавшей –
миновала любовь,
но как память о наших встречах
сберегу я любви посланья…
(Минамото-но Ёсиари)
***
Пусть в далеком краю
ты бродишь дорогами странствий,
навещая других, –
знаю, с кем бы ни был ты, милый,
все равно меня вспоминаешь!..
ОТОМО-НО КУРОНУСИ
***
Дождь весенний пошел –
да полно, не слезы ли это?
Разве есть среди нас
хоть один, кто не сожалеет,
не скорбит об отцветших вишнях!..
***
Когда Куронуси, не зная, как проникнуть к даме, которую он тайком навещал, бродил вокруг ее дома, вдруг услышал он клич диких гусей – и сложил песню, чтобы послать ей:
Вот брожу я в слезах,
внимая призывам печальным
перелетных гусей,
вспоминая с тоской о милой –
только как ей узнать об этом?..[15]
***
Что ж, пора мне взойти
на гору Кагами – «Зерцало» –
поглядеть на себя,
чтоб доподлинно знать, насколько
облик мой состарили годы…
ХАРУМИТИ-НО ЦУРАКИ
Сложено на перевале Сига
Ворох палой листвы,
что ветер студеный осенний
с гор окрестных нанес,
преградил дорогу потоку,
запрудил на отмели реку…
***
О конце года
Только скажешь «вчера»,
только день скоротаешь «сегодня» –
только завтра опять
будут дни и месяцы мчаться,
словно воды реки Асука…[16]
УЦУКУ
Уезжая в край Хитати, сложила эту песню и отослала Фудзивара-но Кимитоси
Мне и здесь не дано
от зари до зари быть с тобою –
оттого-то сейчас
без раздумий отправлюсь в Хитати,
по дороге в полях ночуя…
***
Я на ранней заре,
в предчувствии близкой разлуки,
слезы горькие лью –
упредили мои рыданья
петушиную перекличку…
***
Вьются лозы плюща
по ограде хижины горной,
зеленеет листва –
так и милый ко мне приходит,
но не вымолвит слов заветных…
СОКУ
При виде опадающих цветов вишни в храме Урин-ин
Наступила весна,
но там, где с раскидистых вишен
опадают цветы,
снег по-прежнему все не тает,
заметает в саду тропинки…
***
В храме Урин-ин слагаю песню о цветах вишни
Что сказать о цветах?!
Я ведь тоже исчезну из мира.
Тем печален расцвет,
что, увы, так недолго длится
и предшествует увяданью…
[1] Большой Западный храм (Ниси-но Оотэра) — храм Сайдзи, построенный в 796 году в столице близ ворот Расёмон, напротив Восточного храма Тодзи. Впоследствии был разрушен.
[2] Написано от лица женщины.
[3] Гора Хиэй — священная гора, центр буддизма секты Тэндай в окрестностях Киото, на которой расположен монастырь Энрякудзи.
[4] После смерти императора Ниммё (Фукакусы) старший советник Ёсиминэ-но Мунэсада принял буддийский постриг и впоследствии прославился как поэт под именем архиепископа Хэндзё.
[5] Кото — струнный инструмент, родственный китайскому цинь — тринадцатиструнной цитре.
[6] Танка сложена в связи с отъездом Митидзанэ на Кюсю, в почетную ссылку.
[7] «Скитанья» – трактат из книги великого даосского философа Чжуан-цзы (369–286 гг. до н.э. ), воспевающий свободное странствие духа во вселенной.
[8] Покинутая столица – Хэйан.
[9] Митидзанэ служил губернатором провинции Сануки с 886 г.
[10] Из многочисленных детей (согласно некоторым источникам, их было двадцать три), Митидзанэ было разрешено взять с собой в ссылку на Кюсю лишь двоих младших – мальчика и девочку.
[11] Бамбуковые плашки иногда использовались для записей, а связки их могли служить декоративной книгой или блокнотом.
[12] Новый год по лунному календарю приходится на конец февраля— начало марта по солнечному.
[13] Танка содержит намек на то, что Тисато был обойден чинами.
[14] Государыня Нидзё (Такаико) была матерью императора Ёдзэй (в ту пору еще наследного принца); в стихотворении содержится аллюзия на название его «Весеннего дворца».
[15] Гуси — вестники любви в поэтической традиции.
[16] Река Асука находится в префектуре Нара, в уезде Такаити. Славится быстрым и извилистым течением.
