Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
БЕЛЛА
Дело было давным-давно. В середине 60-х годов.
К нам в редакцию журнала «Советский Союз сегодня», который выпускался в Японии по материалам АПН, пришёл постоянный автор − фотокорреспондент Слава Муразов. Он был хорошим мастером, весёлым, симпатичным, процветающим и удивительно доверчивым человеком. Многие пользовались тем, что он не знал иностранных языков. Так, например, однажды он поделился своей «удачей» − «по случаю» достал за очень большие деньги заграничный магнитофон «ХЭБА»! Нам пришлось его страшно огорчить, поскольку беднягу нагло обжулили, всучив советский ширпотреб под названием «Нева».
Как-то Слава похвастался личной зажигалкой самого Сайруса Итона − известного тогда канадско-американского финансиста и филантропа, большого друга СССР и лично Хрущёва. Он заплатил за эту безделушку большие деньги и очень радовался своей удаче. Мне было очень жаль его, когда я объяснил ему, что это сувенирная зажигалка известной японской коммерческой фирмы «Ито Тю» − «ITOH C.»
Но в тот раз Слава Муразов забежал, чтобы предложить тему для фотоочерка. Он договорился с Беллой Ахмадулиной (и та согласилась!) об интервью. Но для этого надо было поехать к ней на дачу в Переделкино. Поскольку у Славы тогда машины не было, он предложил мне прокатиться вместе.
Кстати о машине. Это драматическая история, которая словно написана по мотивам пушкинской «Песни о вещем Олеге». Слава давно мечтал купить машину, но друзья его отговаривали и говорили, что до добра это желание не доведёт. В конце концов, победило неистребимая страсть Муразова к внешнему лоску и стремление ко всякого рода рисовке. Он купил себе «Жигули», наскоро справил права и… вскорости попал в смертельное ДТП в тоннеле под площадью Маяковского в Москве. Авто пришлось разрезать, чтобы достать его тело. Вот уж, действительно, погиб «от коня своего»! Но всё это произошло много позже описываемой истории.
Прежде чем отправиться в Переделкино − известный подмосковный дачный посёлок писателей, − необходимо сделать несколько пояснений.
В России ещё с ХУП века сложилась традиция литературных салонов. Пииты (да и вообще литераторы) любили собираться в домах богатеев, чтобы читать стихи, рассуждать о высоком, добром и вечном. Избалованным барышням писали сладкие пасторали, которые те хранили в альбомах. Так продолжалось из века в век от Пушкина до Северянина.
Октябрь 1917 года очень изменил характер поэзии, которую Маяковский по-свойски назвал «капризной бабой», а себя − «революцией мобилизованным и призванным». Многие поэты «Серебряного века» не справились с поднявшейся бурей, вынуждены были покинуть уютные салоны и перебраться в эмиграцию, либо, как Александр Блок, зашагать «левой».
Моё поколение (90+) получило в школе весьма перекошенное представление о современной русской поэзии. Мы с первых классов учили наизусть «Стихи о советском паспорте» (лично я обожал Маяковского!) и знали имена таких поэтов, как Багрицкий, Сельвинский, Луговской, Асеев, Светлов, многие из которых ныне совсем забыты. Но школьная программа не включала Есенина, Мандельштама, Пастернака, Ахматову, Цветаеву, которые ныне у всех на слуху.
После войны в нашу литературу ворвались опалённые фронтом вчерашние солдаты − Друнина, Самойлов, Гудзенко, Коржавин, Слуцкий и другие. В этот ряд хотелось бы добавить К.Симонова, А.Твардовского, О.Берггольц и других, кто боролся со смертельным врагом своим пером, которое приравняли к штыку. Напомним имена и тех с позволения сказать поэтов, кто в середине прошлого века занял места в президиумах, кабинетах главных редакторов и в синклите советского руководства: Н.Тихонов, А.Сафронов, Н.Грибачёв, А.Сурков и иже с ними, чьи имена уже выветрились из отечественной литературы.
И вот, на этом довольно пёстром поэтическом фоне, на котором проходило становление послевоенной жизни советского общества, совершенно неожиданно (во всяком случае для нас − вступавших в новую жизнь недавних студентов) загремели имена молодых поэтов, которые, как говорится, поймали ветер происходивших в стране перемен. Они были все примерно одногодками, безмерно талантливы и задиристы. Их костяк составляла четвёрка − Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский и Белла Ахмадулина.
Иногда вместе с ними появлялся Булат Окуджава, который пел песни на свои слова и музыку. Сначала они выступали на разных площадках, на студенческих вечеринках, потом стали читать стихи перед памятником Маяковскому, а, в конце концов, стали собирать десятки тысяч слушателей на стадионах! Кто бы мог представить себе, что любвеобильная муза Евтерпа имеет столько верных поклонников.
Давно известно, что прозу обычно читают в кресле или на диване, в библиотеке или избе-читальне. Другое дело − поэзия. В отличие от молчаливых авторов романов и повестей, поэты любят сами декламировать свои произведения. Но проблема − какую им удаётся собрать аудиторию. Когда-то им хватало и салона какой-нибудь столичной «штучки». А на этих ребят народ валил толпой, как на футбольный матч, перегружая метро и другие виды общественного транспорта.
Говорили, что первый большой успех пришёл к этой четвёрке после их выступления в Большой аудитории Политехнического музея. Это место было в свое время прославлено литературными диспутами, в которых участвовали Маяковский и Северянин, здесь писательница Нина Петровская стреляла в поэта Андрея Белого, а в 1908 году ленинская соратница Александра Коллонтай отстаивала идеи свободной любви при социализме.
В 80-х годах в этой аудитории каждую неделю выступали журналисты АПН. Мне тоже довелось там выступать пару раз. Должен признаться, что, когда я поднимался на историческую кафедру и видел перед собой крутой амфитеатр слушателей, у меня невольно пересыхало в горле и тряслись коленки. Перед глазами была сцена из фильма М.Хуциева «Мне двадцать лет», в которой запечатлено реальное выступление в Политехническом музее молодых поэтов Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулиной, Рождественского, Слуцкого и Окуджавы. Уже за одно только это надо снять шляпу перед Марленом Мартыновичем. Благодаря Интернету в истории на века остались горящие глаза Андрея, лёгкое заикание Роберта, рубящая жестикуляция Жени и надрывный голос Беллы. Кто-то из современников очень точно подметил, что стихи Ахмадулиной написаны для голоса без какого-либо хора и оркестра.
Вот теперь можно садиться за руль моей серо-голубой «Волги» и ехать в заснеженное зимнее Переделкино на дачу к Юрию Нагибину.
По правде говоря, я уже давно сбился, чьей женой в данный момент была Белла, поскольку мужей она часто меняла. Но Муразов точно знал адрес, и поэтому мы взяли курс именно к этому очень популярному в то время писателю и автору многих киносценариев (для оскароносного «Дерсу Узала», поставленному А.Куросавой, он напишет позже). В 60-е годы Юрий Наумович стал вторым мужем Беллы, а она его четвёртой женой.
Понятно, что альковная сторона жизни модной поэтессы меня мало интересовала и хотелось побольше узнать о её отношении ко многим событиям, которыми была так богата общественная жизнь того периода. Напомню, что в те годы ещё были живы надежды, посеянные хрущёвской оттепелью, но уже звучали грозные и настораживающие окрики власть предержащих.
В этой изящной молодой женщине удивительно сочетались внешняя фарфоровая хрупкость и стальная твёрдость, когда речь заходила о таких категориях, как свобода, честь, достоинство. Ей принадлежали такие слова: «Приходится чем-то жертвовать, чтобы соблюдать себя, свою совесть, искусство, соблюдать какую-то посильную опрятность».
Она училась в Литературном институте, откуда её исключили под предлогом того, что не сдала экзамен по марксизму-ленинизму. Но всем было ясно, что это кара за её гражданскую позицию. Она подняла свой хрупкий голос в защиту Пастернака, которого клеймила вся страна на страницах газет и многотысячных митингах (повод − он принял Нобелевскую премию за свой роман «Доктор Живаго»). Мало того, Белла выступала в защиту академика Сахарова и других диссидентов. Короче говоря, «грехов» у этой девушки набралось много, главным из которых был выдающийся талант и колоссальная популярность.
По дороге на дачу Слава, как организатор поездки, заранее оговорил условие, что моя работа начнётся только после того, как он завершит съёмку. Мне пришлось безропотно согласиться.
Белла нас встретила довольно радушно, сказала, что на даче она одна, и поэтому ничего предложить нам не может. Кроме того, готова уделить нам не более часа.
После этого Муразов включил на полную мощь весь набор своего профессионального обаяния. Он источал мегаватты энергии, которые могли бы растопить даже ледяное сердце недоверчивой принцессы Турандот. По его просьбе Белла безропотно надела шубку и неохотно пошла сниматься на фоне зимних берёзок. Щёлкая фотокамерой, Слава приговаривал: «Радость моя, сделай обаяшечку». Я всё ждал, когда Ахмадулина пошлёт его подальше, но она покорно выполняла все команды.
Много лет спустя я прочитал в воспоминаниях Ю.Нагибина такие строки о своей бывшей жене: «Она обрушилась на меня как судьба. Было то, что я понял лишь потом,− стремительно и неудержимо надвигающийся мир другого человека, и я был также беспомощен перед этим миром, как обитатели Курильского островка перед десятиметровой волной, слизнувшей их вместе с островком». Вспоминая свою первую встречу с Беллой, я никак не представлял себе образ беспощадного цунами.
В тот день мне так и не удалось задать «интервьюируемой» ни единого вопроса. Мы лишь договорились, что она сможет уделить мне немного времени через пару недель, когда приедет в Москву. На том и порешили.
Наша следующая встреча состоялась в кафетерии Дома литераторов. Честно говоря, за давностью лет (прошло уже более полувека!) не помню содержания того интервью. Вполне вероятно, что вопросы были банальными (кого вы считаете своими учителями, что вам известно о японской литературе, ваши представления о счастье, роль современной поэзии и т.д.) и ответы соответствующими. С тех пор о Белле Ахатовне написаны целые тома исследований её творчества, её «проходят» в школе и изучают маститые литературоведы. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский назвал Ахмадулину «несомненной наследницей лермонтовско-пастернаковской линии в русской поэзии».
А тогда мне и в голову не могло придти, что передо мной сидит не просто привлекательная молодая женщина, а Поэт с большой буквой, которая станет рядом с Ахматовой и Цветаевой. Она была абсолютно лишена налёта пренебрежительного высокомерия, раздражительности и капризов. Мы спокойно беседовали, иногда она задумывалась над ответом, а потом неторопливо излагала свою мысль. В какой-то момент она попросила заказать немного коньяка, который очень медленно цедила. Потом вдруг совершенно неожиданно спросила:
− Хотите, я почитаю вам свои стихи?
Я несколько опешил, но естественно согласился. Она вполголоса начала читать, но до меня доходили не отдельные слова, а какая-то волшебная музыка, словно погружавшая в состояние транса. Не случайно критики писали о её манере говорить: её «голос, словно серебряная дудочка, навевавшая сны о неведомых мирах и очарованных далях». Я видел перед собой только огромные раскосые глаза и чёрную неровную чёлку, закрывавшую лоб. Где-то я вычитал, что Белла похожа на героиню японских анимэ. Возможно это так, но в отличие от пучеглазых персонажей японских мультяшек её глаза отражали всю мировую скорбь и силу человеческого разума. К своему стыду я не запомнил её стихов и вспоминаю только то гипнотическое состояние, в котором тогда находился. В памяти осталось лишь короткое четверостишие:
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна – среди стыда
стою с упавшими плечами.
То интервью было опубликовано в журнале «Советский Союз сегодня», и видимо его можно прочитать, если где-нибудь сохранилась подшивка этого издания, выходившего на японском языке в течение почти 35 лет. Оно стало своеобразной энциклопедией советско-японских связей.
Хочется надеяться, что интервью стало пусть малой каплей в море информации о жизни и творчестве Б.Ахмадулиной, её драмах и страстях.
Сегодня, сидя за компьютером и работая над этим материалом, я перечитал много её поэтических сборников. И вновь взяли за сердце её потрясающие стихи, написанные в двадцать два года, которые талантом композитора М.Таривердиева превратились в известный романс, исполненный Аллой Пугачёвой в фильме Э.Рязанова «Ирония судьбы или с лёгким паром». Вот оно.
По улице моей который год
звучат шаги − мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О, одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
На том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и − мудрая − я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда − из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
Меня давно обуревало желание написать о старых друзьях и добрых знакомых, с которыми повстречался на длинном жизненном пути. Так получилось, что долгие годы, будучи связанным с Японией, эта страна стала местом таких встреч, а с некоторыми знакомыми − причиной долгой разлуки. Очень хотелось бы пусть только обозначить «прекрасные черты друзей моих», даже не исключая, что они «растворятся снова».
Когда мы прощались с Беллой в Доме литераторов, она сказала на прощание, что лимит времени не позволил ей ответить на все мои вопросы. «Считайте меня своим должником. Бог даст − ещё увидимся и поговорим!».
Увы, Бог не дал больше такого шанса. Но в качестве возвращённого должка я позволю себе использовать запомнившиеся строки для названия будущей книги. Это будет данью памяти о восхитительной Женщине, великом Поэте и нашей Современнице.
