Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений»: эпизод 8 из главы IV – «Вступление Японии в Первую мировую войну».
Пока Россия и Япония занимались проблемами Монголии, в Европе начался острый конфликт, переросший в большую кровопролитную войну. Поначалу ее называли «европейской» − основные сражения разворачивались в Европе, но очень скоро в нее были вовлечены заокеанские колонии воюющих стран. А участие в ней Турции, значительно позднее − США, Китая и Сиама (Таиланда), а тем более масштабное вовлечение в нее Японии давало все основания называть ее мировой.
Япония вступила в войну на стороне стран Антанты спустя недели после ее начала. На момент начала войны здесь не было четкого осознания, что участие в ней необходимо и тем более желательно. К тому же, отношения Японии с Германией и Австро-Венгрией не были враждебными, а вполне нормальными и даже дружественными [Spinks [Giovanni].
Но когда обозначились контуры большого пожара в Европе, интерес к нему резко вырос. В первую очередь он был связан с тем, станет ли воевать союзная Англия и как сложится война Германии с Россией, теперь уже почти союзным для Японии государством.
Война вспыхнула неожиданно. В телеграмме от 28 июня 1914 года из Вены временного поверенного Ниси Гэнтаро [его жена Икуко (生子), одна из дочерей Ито Хиробуми] об убийстве наследника австрийского престола Франца Фердинанда и его супруги Софии Хотек не было и намека на что-то очень серьезное. [ДВПЯ]., 1914/3/1: 1).
Депеша была адресована Като Такааки, который с апреля 1914 года стал министром иностранных дел в кабинете Окума Сигэнобу и его правой рукой. Кабинет просуществовал два с половиной года до октября 1916 года, и с ним связаны основные стратегические решения Японии в годы Первой мировой войны.
Последовавшие несколько недель тоже не давали оснований считать большую войну неизбежной. Из японской дипломатической переписки можно было сделать заключение, что конфликт, скорее всего, будет улажен.
Такие же настроения царили и в дипломатических кругах других стран, на которые ориентировался Токио. Посол Англии в России Джордж Бьюкенен вспоминал, что в дни после инцидента в Сараево он получил из Лондона разрешение на отпуск. Но 24 июля, когда, развалившись в своем посольском кресле в Петербурге, он размышлял, куда ехать отдыхать, раздался звонок от Сазонова. Тот просил приехать срочно для разговора, на который был приглашен и французский посол: Вена предъявила Белграду требования, в случае невыполнения которых грозила войной (Бьюкенен).
Австро-венгерский ультиматум был чрезмерно жестким и унизительным для национального достоинства, и, тем не менее, Белград большинство условий принял.
Он не понимает, отчего австрийцы не удовлетворены такой реакцией, говорил Сазонов японскому послу на встрече 27 июля. Если Австро-Венгрия намерена решить конфликт военным путем, Россия не останется безучастной. Поражение Сербии может разрушить баланс сил на Балканском полуострове. Чтобы этого не случилось, Россия будет вынуждена предпринять все возможные контрмеры. Но она не хочет войны и готова рассмотреть любые предложения, которые помогут ее избежать (ДВПЯ).
Послав эту информацию в Токио, Мотоно встретился с послом Франции в Петербурге, чтобы ее перепроверить. Морис Палеолог − из династии последних византийских царей, изгнавших из Константинополя крестоносцев, а спустя две сотни лет сдавших его туркам. Французский посол был вхож во все высшие круги Петербурга и был хорошо информирован о том, что происходило в политических кулуарах российской столицы.
Накануне войны, 21 июля во время визита французского президента в Россию на церемонии в Зимнем дворце после германского посла графа Пурталеса Палеолог представил барона Мотоно Пуанкаре, которого тот знал еще по Парижу. «Разговор был кратким, но не лишен значения. В нескольких фразах выражен и предположительно решен принцип присоединения Японии к тройственному согласию», делал тогда французский посол поспешный вывод о готовности Японии присоединиться к Антанте (Палеолог).
По словам французского посла, Англия и Италия пытались выступить посредниками, но безуспешно. Сейчас четыре державы пытаются выработать компромиссные предложения, но пока это им не удается. Мотоно со своей стороны отметил, что с 26 июля позиция Германии резко изменилась, и Берлин стал активно выступать за мирное решение конфликта. Повлияла, по всей видимости, считал он, твердая позиция Лондона, который дал понять, что в случае большой войны Англия не останется нейтральной (ДВПЯ).
Чтобы убедиться в точности и этой информации, столь важной для Токио в силу союзных отношений, Мотоно встретился с австро-венгерским послом в Петербурге. Граф Фридрих Сапари (Friedrich Graf Szapáry von Muraszombat), типичный венгерский дворянин, безукоризненный по манерам, но посредственного ума и неопределенного образования, как отзывался о нем Палеолог, подтвердил, что в Лондоне об этом было официально заявлено послу Австро-Венгрии.
Считая, что угроза вступления Англии в войну на стороне Франции и России может сдержать Германию, Мотоно делал вывод, что общая ситуация сейчас в пользу мирного исхода конфликта (Палеолог; ДВПЯ).
Но он заблуждался, и в тот же день 28 июля 1914 года поздно вечером ближе к ночи Мотоно исправил свою ошибку, послав короткую телеграмму в Токио. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Все изменилось за один день. Сегодня он встречался с послами Франции, Австро-Венгрии, Италии и посланником Сербии, и они все в один голос били тревогу. Причем так и не могли объяснить причину случившегося, а вечером в 8 часов 30 минут из «Нового Времени» пришла информация о начале войны (ДВПЯ).
Австро-венгерские войска бомбардировали Белград. Теперь Мотоно информировал Токио иначе − война в ближайшее время охватит весь континент. В конфликт на стороне Вены выступит Германия и произойдет главное − война России с Германией. Франция в этом случае, без всякого сомнения, выступит на стороне России. От Палеолога Мотоно узнал, что тот получил указание передать российским властям − в случае войны Франция будет действовать «заодно» с Россией. Не ясно только, как поведут себя Рим и Лондон. Что касается Италии, то она, скорее всего, не вступит в войну, несмотря на членство в Тройственном союзе.
Эту важную на тот момент информацию Мотоно получил от итальянского посла. Андрэа Карлотти ди Рипарбелла (Andrea Carlotti di Riparbella) заметил, что по условиям договора с Австро-Венгрией и Германией Италия не обязана воевать на их стороне, хотя у него нет еще четких указаний на этот счет. Таким образом, под вопросом было только участие в войне Англии. Но, как ему доверительно сообщили Палеолог и Бьюкенен, да и сам Сазонов, что «при определенных обстоятельствах» Англия вступит в войну на стороне Франции и, следовательно, России (ДВПЯ).
В Токио с нетерпением ждали сообщений из Европы. Из дома на Французской набережной в Петербурге одна за другой поступали телеграммы. 29 июля японский посол писал, что предложение о разрешении конфликта путем прямых переговоров между Петербургом и Веной, активно поддержанное Германией, было отвергнуто австро-венгерской стороной, и Россия начала мобилизацию 13 дивизий на границе с Австро-Венгрией.
А 31-го он сообщал уже о мобилизации всех 34 дивизий, дислоцированных в европейской части России (ДВПЯ). В этот же день Като получил известие из Берлина от временного поверенного Фунагоси. Австро-Венгрия и Германия ультимативно потребовали от России в течение 12 часов прекратить мобилизацию. Но все прекрасно понимают, что Россия его не примет, следовательно уже 1 августа можно ожидать объявление ей войны (ДВПЯ).
В Токио в это время шли усиленные консультации. Они касались не столько возможного участия Японии в войне, сколько обеспечения безопасности морских коммуникаций для торгового флота. 1 августа министр флота вице-адмирал Ясиро Рокуро направился в Никко к императору чтобы проинформировать его о готовности флота к любым неожиданностям. А 2-го с докладом туда же должен был направиться и сам премьер-министр Окума (NYT).
Из Петербурга Мотоно сообщал, что Вена отвергла все мирные предложения и возобновила бомбардировки Белграда. В ответ на запрос из Берлина о причинах мобилизации, Петербург отвечал, что Австро-Венгрией отвергнуты все мирные усилия, и Россия вынуждена готовиться к худшему, хотя по-прежнему прилагает усилия к поискам мира.
В телеграмме от 2 августа Мотоно сообщал в Токио, что ответной реакцией Берлина стало объявление России ультиматума, а 1 августа во второй половине дня германский посол в Петербурге Фридрих фон Пурталес вручил Сазонову ноту об объявлении войны России (ДВПЯ).
То же самое передал в японский МИД германский посол в японской столице Артур фон Рекс (Arthur Alexander Kaspar von Rex).
Наступил момент, когда Японии необходимо было определить свое отношение к войне. В историографии Первой мировой войны устоявшейся точкой зрения является то, что Япония только и ждала момента, чтобы, вступив в войну, прибрать к своим рукам германские территории на Дальнем Востоке и в Микронезии (Шацилло). Ее придерживается большинство историков, независимо от национальной принадлежности и идеологических убеждений. Кажется, что это бесспорно, однако секретные документы, хранящиеся в японских архивах, рисуют более сложную картину. Вступление Японии в войну против Германии не было чем-то долгожданным и планировавшимся, и поначалу были колебания, а потом элемент спонтанности.
Общественное мнение, которое учитывалось только в случае его бурных выступлений, на этот раз было настроено, как минимум, скептически. Ведь речь шла о войне за многие тысячи километров от японских островов. За несколько дней до ее начала, 28 июля газета, близкая к правительству, подчеркивала, что у Японии самые лучшие, насколько это возможно, отношения с каждой их трех стран − Австро-Венгрией, Германией и Россией, и нет никаких интересов в Сербии. И в случае войны, вне всякого сомнения, японское правительство будет соблюдать строжайший нейтралитет (Japan Times; Giolitti).
В связи с этим, с началом войны ее участие в ней не рассматривалось как реальная перспектива. К тому же никто не ожидал, что европейская война затянется на годы и будет вестись на взаимное уничтожение.
Вступление в войну Англии на пятый ее день могло изменить ситуацию. Во-первых, это говорило, что война из-за противоречий на Балканах, становится более масштабной, а во-вторых, Япония как союзница Англии, пусть пока косвенно, но уже вовлекалась в орбиту войны.
Тем не менее, на первых порах преобладало мнение, что союзнические обязательства Японии перед ней были достаточно туманными. Союзный договор от 13 июля 1911 года не обязывал Японию воевать за нее в другой части света. Но следует также признать – для тех, кто в Токио принимал решения или участвовал в их принятии, долг перед Англией, не был главным мотивом. Начался обычный процесс взвешивания всех «за» и «против» участия.
Поначалу не алчные взгляды в сторону германских территорий в Азии и в Тихом океане определяли японскую стратегию. Это было еще призрачно. Срабатывал здравый смысл. Война в Европе не могла закончиться вничью, а ее последствия должны были сказаться на позициях одной из европейских держав в Азии. Оставаться в стороне означало отказаться от участия в очередном переделе сфер влияния.
«Муки» сомнений в принятии решений пришлись на долю нового правительства. За несколько месяцев до войны, 16 апреля 1914 года ушло в отставку правительство Ямамото Гомбэй. Адмирала обвиняли в злоупотреблении властью в проталкивании контрактов для военно-морского ведомства. Решение об участии в войне и все последующие вплоть до 1916 года принимал кабинет Окума Сигэнобу. Один из творцов революции Мэйдзи не попал в список «гэнро» − высшей государственной бюрократии нового государства и занимался формированием политических партий в рамках концепции конституционной монархии. Матерый политик вернулся к власти, спустя шестнадцать лет. Минуло семь лет, как он вообще ее покинул, и только сложнейшей ситуацией можно было объяснить возвращение в политику старика, которому в этот момент исполнилось 76 лет.
Назначение Окума отражало новые веяния в японской политике. После смерти императора Мэйдзи стала меняться модель «просвещенной монархии» в сторону ее новой версии, которую в Японии принято обозначать термином «демократия Тайсё». Структура политического процесса усложнилась. Со сменой императора авторитарность его власти несколько поблекла. Теперь не получалось, как прежде, одним движением воли гасить противоречия между разными группами политических и экономических интересов. Окума еще сохранял в себе черты прошлой эпохи, и на его авторитет рассчитывали, прежде всего, в примирении армии и флота, противоречия которых в борьбе за бюджетный «пирог» начинали становиться деструктивными.
Фигура Като Такааки (加藤高明) как министра иностранных дел не вызывала споров. Он был очень близок к новому премьеру. Как и Окума, он слыл либералом и англофилом, что не мешало ему быть активным сторонником идеологии «движения на материк».
Как это бывает, в переломные годы, партии и группы, будь то консервативного или либерального направления, активно используют националистические и даже экспансионистские идеи. «В 1914 году среди мировых политиков Като показал себя наиболее ловким в использовании войны для достижения политических целей… Он следовал своим убеждениям, что Япония должна стать великой державой подобно европейским. Важнейшим элементом этого был империализм, как это продемонстрировала сама Британия», замечал автор одной из последних западных монографий на тему Первой мировой войны» (Strachan).
Ультранационалистические группы внутри Японии вроде «Амурского общества», не имевшие решающего влияния на политику, усилили свое давление на членов кабинета министров и на обществе в целом, создавая атмосферу, при которой лозунги экспансионизма в тот период и надолго после характеризуют японскую политику. И в этом смысле начало «большой войны» в Европе было как нельзя кстати (Beasley).
* * *
1 августа, когда вспыхнула война, в Лондоне министр иностранных дел встретился с японским послом Иноуэ Кацуносукэ (井上勝之助), чтобы сообщить ему, что Лондон еще не принял окончательного решения о своем участии в ней. Если при определенных обстоятельствах Англии все же придется вступить в войну, она будет воевать на стороне Франции и России. Намерена ли Англия в этом случае обратиться за помощью к Японии, с которой ее связывает союз? − интересовался японский посол. В случае, если Англия все же решится на войну, в японской помощи не будет нужды, отвечал Грей. Он полагает, что в этом случае интересы англо-японского союза не будут затронуты, как не считает, что правительство Англии должно будет обратиться за помощью Японии по условиям этого союза (ДВПЯ). То же самое было и в тексте телеграммы, посланной им Грину в Токио.
Итак, Лондон решил обойтись без японской помощи, и на тот момент не было признаков того, что Япония навязывала себя. Но через два дня, 3 августа, Като получил записку от английского посла. Канингем Грин (Conyngham Greene) сообщал, что только что пришла телеграмма от Грея. Посланная ему из Лондона 3 августа она настолько важна, что ее содержание он готов обсудить с японским министром в любое удобное для того время.
Она была, действительно, чрезвычайно важной. Принято решение воевать с Германией, и «если военные действия перекинутся на Дальний Восток и произойдет нападение на Гонконг и Вейхайвей, то правительство Ее Величества будет рассчитывать на поддержку императорского (японского) правительства». Из текста телеграммы Грина в Лондон о содержании его разговора с Като можно сделать вывод о весьма сдержанной реакции японского министра. Либо в тот момент в Токио еще не понимали, что страна может выиграть для себя за счет участия в войне и либо не хотели ввязываться в войну, либо японский министр искусно скрывал свои эмоции, «не дергая за леску и ожидая, когда рыба по-настоящему клюнет».
− У Японии нет никакой заинтересованности в европейской войне, говорил Грину японский министр. Принята к сведению и точка зрения Грея, что англо-японский союзный договор не обязывает Японию участвовать в войне в Европе. И только в случае, если британские интересы окажутся под угрозой, в частности, если Германия нападет на Гонконг, то Япония окажет ей всю возможную помощь. Что же касается юридических и политических оснований вступления Японии в войну, а также характера ее действий, Япония полностью полагается на английское правительство, которое должно само определить их (ДВПЯ).
Но через несколько дней Като, противореча своему обещанию полностью полагаться на решение Лондона, сформулировал условия участия Японии в войне. Было ли то обещание искренним, а не опрометчивым (в чем опытного дипломата трудно заподозрить) или это был продуманный ход, чтобы шаг за шагом подвести дело к желаемому результату? Скорее всего, и то, и другое. Решения в тот период созревали мгновенно, по мере того, как Лондон все больше демонстрировал свою заинтересованность в японской помощи, а в Токио начинали сознавать, что это геополитический шанс, который было бы неразумно, если не сказать больше, упускать.
Но оставался главный вопрос, − что может послужить поводом и легальным основанием для вступления в войну. Просто союзнические отношения с Англией не очень подходили. Из буквы англо-японского союза следовало, что поводом для этого могла быть только прямая агрессия Германии против Англии в двух пунктах на Дальнем Востоке − атаки на Гонконг и Вэйхайвэй.
Именно поэтому на вопрос германского посла, какой будет политика Японии, если война выйдет за пределы Европы, на встрече 3 августа Като говорил: если военные действия затронут одну из территорий региона, к примеру, Гонконг или Вейхайвей, то Японии не останется ничего другого, как выполнять свои союзнические обязательства перед Англией. Но он лично уверен и очень надеется, что этого не произойдет (ДВПЯ). По английским источникам, посол Германии фон Рекс категорически отрицал, что такие действия его страной будут предприняты (Foreign Office).
В тот же день 3 августа с германским посланником в Пекине встречался Ян Шикай, чтобы предложить ему идею «нейтрализации» германской концессии в Циндао. Барону Курту фон Мальцан (Curt von Maltzahn) идея пришлась по душе. Один из теоретиков геополитики, хоть и не столь знаменитый как его соотечественник Фридрих Ратцель, Мальцан видел бесперспективность сохранения Циндао и считал разумным свести потери к минимуму. Он обещал Ян Шикаю, что на совещании послов всех заинтересованных стран, которое должно было состояться в Пекине 6 августа он поставит вопрос о нейтрализации германских концессий в Китае, включая остальные две − в Тяньцзине и Ханькоу. Он брался осуществить эту идею, даже если он не получит одобрение на это из Берлина, при условии, что ее поддержат остальные державы.
На встрече с Ян Шикаем 3 августа английский и японский посланники, Джордан и Обата якобы тоже поддержали план «нейтрализации». Но все эти разговоры велись, когда не было ясно, вступит ли Англия в войну. Объявление Англии 5 августа о своем вступлении изменило ситуацию в корне. Теперь ни о какой «нейтрализации» не могло быть и речи (Chi).
Перед этим, 4 августа на встрече с французским послом Като как «аллилуйя» повторял слова о политике «строгого нейтралитета», но с оговоркой: «если война не затронет британские колонии в Восточной Азии». Но после того как собеседники перешли к непринужденному разговору, Эжен Реньо (Eugene Regnault) неожиданно заявил, что был бы счастлив, если между Францией и Японией был заключен союзный договор.
Хотя Реньо оговорился, что высказывает свое личное мнение, Като не был готов к такому разговору, да и сама идея у него не вызвала энтузиазма. Японию связывает союз с Англией. Если Япония заключит союз и с Францией, то при противоречиях, которые могут возникнуть между Францией и Англией, она может оказаться перед трудным выбором между двумя союзниками.
Но Реньо продолжал приводить все новые аргументы в пользу союза, а Като, парируя, вспомнил об отношениях с Россией. У России союзные отношения с Францией, и у Японии с ней поначалу складывались очень хорошие отношения, но затем возникли непредвиденные обстоятельства, которые завершились печальным образом. Однако «после дождя крепнет земля», и отношения с Россией стали очень хорошими, и он лично делает все, чтобы они были еще прочнее. Казалось, Реньо только этого и ждал. Тем лучше! Четырехсторонний союз − это то, что нужно для благополучия и стабильности в мире! (ДВПЯ).
Посетивший японского министра в тот же день, 4 августа, Малевский не агитировал за союз. Его больше интересовало, каким по своему характеру будет японский «нейтралитет». Для России это крайне важно. Германские корабли вышли из Циндао в море, и создалась реальная угроза судам русского Добровольного Флота в водах у берегов Японии.
На вопрос Малевского − вправе ли Россия считать японские порты «дружественными», − Като отвечал вопросом на вопрос. А что такое ”дружественный порт“? Посол пояснил, что это, к примеру, возможность русским кораблям заходить в японские порты для ремонта. Като сказал, что на этот вопрос он не может ответить сразу и даст ответ после того, как изучит его (ДВПЯ).
Опасения Малевского в отношении германского флота на Дальнем Востоке вскоре оправдались. Совершавший рейдерский поход немецкий крейсер «Эмден» 6 августа привел в Циндао свою первую добычу − пароход «Рязань». Судно российского Добровольного флота с грузом рельсов, вина, цитрусовых и пассажирами на борту шло из Нагасаки во Владивосток и было захвачено ночью 2 августа в Цусимском проливе. «Команду и пассажиров пересадили в корабельные шлюпки и, снабдив водой и продовольствием, посоветовали идти к ближайшему берегу» («Вокруг Света»).
Накануне вступления в войну Англия все еще не считала необходимым вовлечь в нее Японию. В телеграмме, посланной вечером 4 августа Грей с дипломатическим изяществом обосновал свое явное нежелание этого.
Во время русско-японской войны Япония вела себя очень «скромно», не прибегая к более существенной помощи Англии, хотя и могла по условиям союза. Сейчас, когда Англия на пороге войны, хотелось бы проявить такое же великодушие и не «втягивать Японию в какие-либо проблемы», если не случится ничего такого, когда помощь Японии будет совершенно необходима (Foreign Office).
За телеграммами из Лондона угадывалась сложная ситуация в Уайт-холле, споры между представителями дипломатического и военно-морских ведомств. Первые не хотели прямого японского участия в войне, резонно полагая, что в случае успеха Японии может достаться все германское наследство не только в Китае, но и острова в центральной и южной частях Тихого океана, что вызовет острую реакцию в США, которые посчитают это потенциальной угрозой Филиппинам, что было верно и в отношении английских колоний − Австралии и Новой Зеландии (Saxon).
Однако на японском участии настаивало морское ведомство Англии. Его новый глава, молодой Уинстон Черчилль после того, как в октябре 1911 года занял высший пост в Адмиралтействе, предвидя войну с Германией, ускорил перевод крупных военно-морских сил из Тихого океана и Средиземного моря в район Северного моря − арены будущих решающих сражений. С марта 1914 года к началу войны силы британского флота в китайских водах (China Station) сократились с пяти линкоров и одного броненосного крейсера до двух линкоров, одного линейного крейсера и двух крейсеров (Saxon).
Черчилль рассчитывал, что военно-морские силы Японии могут компенсировать нехватку британских сил на Дальнем Востоке. 5 августа, в день, когда Япония заявила о своей готовности помочь своей союзнице, он послал Като телеграмму, в которой «искренне благодарил» его за поддержку. Он обратится к помощи Японии, «как только в этом возникнет необходимость» (ДВПЯ).
Будет ли Англия нуждаться в японской помощи или нет − уже не имело значения. Поздно вечером 7 августа 1914 года на секретном заседании кабинета министров Японии было принято принципиальное решение об участии в войне. Но кроме союзнических отношений с Англией, которая за два дня до этого объявила о вступлении в войну, достаточных аргументов в пользу участия в ней у Японии не было. Поэтому весьма кстати оказался эпизод двадцатилетней давности первой японо-китайской войны – «унижение национального достоинства» в результате вмешательства трех стран, включая Германию, вынудившее Японию отказаться от Ляодунского полуострова.
Окума говорил: «это наше возмездие за трехстороннее вмешательство после окончания войны с Китаем, в котором Германия сыграла главную роль, и в отношении которого весь наш народ испытывает чувство глубокой обиды» (Ёсиока).
Насчет обиды Окума не преувеличивал. Автор известной книги «Бусидо. Душа Японии» (Bushido: The Soul of Japan) Нитобэ Инадзо передает горечь, испытанную японцами, когда Германия поддержала Россию и Францию в их давлении на Токио. Этого можно было ожидать от России с ее амбициями на Дальнем Востоке, а также Франции, которая ссудила на их реализацию огромные средства, но никак не от клявшейся в дружбе Германии, сокрушался Нитобэ. «Какой бы ни была причина, но вероломство Германии вызвало у японцев крик отчаяния: «И ты, Брут!» (Nitobe).
«Япония не забыла и не простила» Германии, отмечает американский историк Луис Перец (Perez).
Оправдываясь, Вильгельм II в мемуарах, написанных в уютной усадьбе Дорн в Голландии, где он после окончания войны скрывался от правосудия и нашел убежище на всю оставшуюся жизнь, приводил доводы, как обычно, «притянутые за уши». Германия, мол, вынуждена была присоединиться к этому соглашению в геополитических тисках между Францией и Россией. «Германия со страхом взирала на будущее… Вооружение обеих наций в то время было гораздо лучше нашего и флот их состоял из новых хорошо вооруженных судов, тогда как Германия имела лишь несколько негодных старых кораблей. Поэтому казалось, что разумнее согласиться на их предложение и пойти с ними…» (Вильгельм, Мемуары).
Месть за вероломство Германии двадцатилетней давности, естественно не была серьезной причиной, которая толкала Японию к участию в войне. Как и не были существенными для вступления в войну отдельные расистские высказывания германского императора и германской элиты в адрес Японии. Хорошо известны высказывания Вильгельма II, его запугивание «желтой угрозой». Впрочем, расизм кайзера распространялся равным образом и на славян. «Я не люблю славян. Я знаю, это грех, но ничего не могу с собой поделать. Я не люблю славян», признавался он в беседе с австро-венгерским военным атташе (Cecil).
Статс-секретарь германского МИД с 1913 по 1916 гг. Готлиб фон Ягов жалуясь на то, что президент США Вильсон позволяет втягивать себя в союз с Англией и Францией против Германии, угрожал в ответ заключить соглашение с Россией и Японией. Однако он же признавался: «Но я не хочу этого. Эти японцы − грязные маленькие желтые обезьяны. Я боюсь их» (Lasch).
Со временем существенным стал мотив, что в случае японского неучастия и победы стран Антанты все германские территории в Китае в качестве трофея могут достаться только участникам войны. В частности в этом случае, России досталась бы германская концессия в Циндао, наиболее близкая к ней территория. Эту версию пропагандировал заместитель начальника генштаба сухопутных войск Акаси Мотодзиро, тот самый, который стоял во главе всех тайных и разведывательных операций против России в годы войны с ней (Kawamura).
Тем временем Мотоно, ознакомившись с телеграммой о встрече Като с Малевским, стал волноваться, что от России скрывают переговоры с Англией о возможном японском участии в войне. В «сверхсекретной» телеграмме он просит разрешить ему в конфиденциальном порядке довести до сведения российского правительства их содержание. Он уверен, что «рано или поздно» Петербург узнает о них из английских источников, и поэтому лучше, если сообщит об этом Япония (ДВПЯ).
Японский посол оказался прав − Сазонов был в курсе. Он уже контактировал с англичанами (и французами), агитируя за привлечение Японии к войне с Германией. Об этом − запись в дневнике Мориса Палеолога: «Пятница, 7 августа. …Сазонов предлагает французскому и британскому правительствам безотлагательно договориться в Токио о присоединении Японии к нашей коалиции: союзные державы признали бы за японским правительством право присоединить германскую территорию в Киао-Чао [Цзяо-Чжоу с городом-крепостью Циндао], а Россия и Япония гарантировали бы друг другу неприкосновенность их азиатских владений» (Палеолог).
В попытках вовлечь Японию в войну особую активность проявляла Франция. В Токио Реньо 7 августа вновь встретился с Като и агитировал за союз с Францией. Всячески сдерживая пыл французского посла, японский министр по-прежнему говорил о стремлении соблюдать нейтралитет, о готовности только в крайнем случае вступить в войну. Для большей убедительности Като вынужден под строгим секретом раскрыть содержание своих разговоров с Греем.
Англичане благодарны за предложенную помощь, но силы немцев на Дальнем Востоке настолько ничтожны, что они почти не видят оснований для приведения в действие союзного договора и не хотят ввергать Японию в пучину войны, откровенничал Като. Воевать же с Германией без всякой связи с союзным договором с Англией − для этого нужны какие-то особые основания, которых на сегодняшний день не существуют. Ко всему прочему, переговоры о заключении союза с Францией вызовут подозрения у Лондона, чего в настоящее время хотелось бы избежать.
Реньо не сдавался, и чтобы придать больший вес своим словам заметил, что, если несколько дней назад он предлагал заключить союз, оговаривая, что это его личная точка зрения, то сегодня он выступает тот имени французского правительства.
− Это меняет дело, и если это официальное предложение, то Япония готова его рассмотреть, реагировал Като. Реньо тут же признался, что сразу после предыдущего разговора он послал в Париж депешу, и оттуда быстро пришел ответ, что правительство Франции горячо поддерживает идею заключения союза с Японией. В депеше из Парижа была ссылка на разговор Пуанкаре с Мотоно во время их короткой встречи в Зимнем дворце в Петербурге на приеме в честь французского президента. Тогда оба согласились в том, что такой союз будет полезен. Французское правительство уже направило своим послам в Англии и России телеграммы о своем желании вступить в переговоры с Токио о заключении союза с Японией. А он сам после беседы с Като 4 августа встречался с Малевским и Грином и передал им об этом. Русский посол сразу же выразил свое одобрение. Английский посол, сославшись на то, что Англия еще не объявила о вступлении в войну, сказал, что пока вынужден «зарезервировать» свою позицию, хотя лично приветствует намерение Франции.
Чувствуя колебания собеседника, Реньо пустил в ход новый аргумент, теперь непосредственно связанный с Россией. Присоединение Франции к англо-японскому союзу не накладывает на Японию никаких новых обязательств, но даст возможность осуществить полный перевод частей русской армии, в которую вложены огромные французские деньги, из Дальнего Востока и Сибири на европейский фронт. Россия тоже сможет либо присоединиться к англо-японскому союзу, либо заключить отдельное союзное соглашение с Японией. Если Токио согласится с этим предложением, благодаря конвенции с Россией, ее положение на материке станет еще более прочным, чем сейчас. В этом случае, станет возможным то, о чем уже неоднократно говорилось, − после войны оставить Шаньдунский полуостров на попечение Японии.
Возможно, это последнее замечание французского посла показалось привлекательным, и Като, выслушав собеседника, попросил его изложить суть своего предложения в виде официального документа, чтобы его можно было бы рассмотреть со всей ответственностью. После некоторых колебаний, Реньо согласился. Однако сказал, что оформит их в виде частного письма, чтобы избежать неприятной ситуации, когда на официальные предложения правительства приходит отрицательный ответ. Като не возражал и, продолжая разговор, поинтересовался, − в чем еще причины того, что Франция выступает с предложением о союзе. − Францию волнует безопасность ее владений в Индокитае, а франко-японская конвенция 1907 года недостаточна для этого, − отвечал Реньо.
− Как и в прошлом, так и в будущем Франция может не сомневаться в дружбе со стороны Японии, уверял посла Като. Япония сделает все, чтобы не пострадали интересы французских территорий в Индокитае в случае, если война с Германией затянется и у Франции не хватит сил сделать это самой. Что же касается Циньдао, то это отдельный вопрос, и силы Германии там настолько незначительны, что успех операции против них никак не отразится на ситуации в Европе. (ДВПЯ).
Като все еще пытался уйти от щекотливого вопроса по поводу союза с Францией, парируя один за другим аргументы собеседника. Но остается один, который нельзя было игнорировать: Союз Франции и Японии, позволит России перебросить на Западный фронт войска, дислоцированные в Сибири, без опасений за свои интересы на Дальнем Востоке (ДВПЯ).
Между тем ситуация на просторах Тихого океана становилась все более тревожной для Англии. Корабли Восточноазиатской крейсерской эскадры Германии под командованием адмирала Максимилиана фон Шпее еще до начала войны покинувшие базу своего базирования в Циндао, разбрелись по островам и помимо внезапных атак на военные корабли стали заниматься захватом торговых судов.
Еще раньше, 31 июля вслед за германскими кораблями свою базу в Вейхайвей покинули английские корабли и взяли курс на Гонконг. Оставаться в порту без фортификационных укреплений по соседству с Циндао было небезопасно (NYT).
Война на Дальнем Востоке по-настоящему еще не начиналась, а в ее ожидании в страхе застыли все морские пути (NYT).
Страх был оправданным. Германия готовилась к морской войне на партизанский манер. В рапорте старшего помощника легкого крейсера «Эмден», одного из самых активных из эскадры Шпее, можно было прочитать как 1 августа командир
корабля Карл фон Мюллер на рейде в Желтом море собрал на палубе крейсера весь личный состав и зачитал им радиограмму из Циндао о приказе кайзера.
«В связи с вторжением русских войск на германскую территорию империя считает себя в состоянии войны с Россией и Францией…» «Нашей главной целью является разрушение торговых коммуникаций», объявил капитан. И после троекратной здравицы в честь кайзера, «Эмден» через Цусимский пролив направился в сторону Владивостока, где по германским данным, должны были находиться русские и французские силы (gwpda).
После той торжественной клятвы «Эмдену» вместе с другими германскими рейдерами за первые дни августа удалось стать такой угрозой, что Англия вынуждена была вновь обратиться за помощью к Японии. 7 августа Като получил ноту английского правительства. В ней речь шла о временной и ограниченной операции японских кораблей против германского флота, начавшего уже топить английские торговые суда «во всех частях» региона. Это необходимо до того момента, когда английские корабли, сосредоточенные у берегов Китая, смогут овладеть ситуацией. Лондон понимал, что подобные действия Японии означают объявление ею войны против Германии, но не видел возможности этого избежать (ДВПЯ).
Получив эту ноту, Като понял, что наступил «момент истины». На следующий день рано утром в 9 часов 30 минут все министры собрались на заседание в резиденции премьер-министра Окума. После обсуждения и принятия проекта бюджета на следующий 2015 год, с разъяснением ситуации в Европе выступил Като. В 12 часов 30 минут заседание было прервано на обед, после которого все члены кабинета министров, кроме Като и нескольких министров, остались и разошлись только в 3 часа 30 минут, сообщалось в прессе (Асахи).
На самом же деле совещание затянулось до поздней ночи, когда было принято окончательное решение участвовать в войне. Об этом 8 августа Като телеграфировал в Лондон. Токио принял принципиальное решение «удовлетворить просьбу» Англии. Учитывая, что «очень трудно» найти благовидный предлог для объявления войны Германии, он просил английское правительство обратиться с официальной просьбой о помощи в соответствии с обязательствами по союзному договору. Если, писал Като, Англия согласится на это, то вопрос об участии Японии в войне против Германии будет решен официально и окончательно (ДВПЯ).
Не дожидаясь ответа из Лондона, 9 августа Като послал в Лондон ноту, в которой ставил условия участия в войне. Речь может идти лишь о полномасштабном, а не ограниченном участии в войне. Япония не может ограничиться действиями только против германских кораблей, пускающих ко дну английские торговые суда, как об этом просит Лондон. Конечной целью такого участия является поражение Германии на море и на суше. Поэтому обращение Англии с просьбой об участии в войне должно исходить из того, что участие Японии имеет целью покарать Германию за ее «агрессивные действия» и восстановить мир и порядок на Дальнем Востоке (ДВПЯ).
Сообщая об этих условиях в тот же день послу Англии в Токио, Като разъяснил, что принятое поздно ночью 7-го августа постановление правительства о вступлении в войну ранним утром 8-го отправлено курьером на утверждение императора в его летнюю резиденцию Тамодзава в окрестностях курорта Никко. Он внушал Грину, что ограниченное участие не гарантирует победу над Германией, а это для Японии чревато крупными неприятностями. Ведь недаром германский посол на встрече с заместителем министра иностранных дел Мацуи 8 августа запугивал: Япония должна себе отдавать отчет, что в случае нападения на Циндао, немцы будут сражаться «до последнего солдата» и сделают все, чтобы «померкла слава японского оружия» (ДВПЯ).
Убеждая Лондон в необходимости полномасштабного участия Японии в военных операциях против Германии на Дальнем Востоке, Като отлично понимал, что за стремлением Лондона максимально ограничить ее участие, помимо его собственных интересов, стоят США и Китай. Американские газеты уже откровенно писали, что свой союз с Англией Токио использует как предлог для захвата германских территорий. Волновала судьба не только американских территорий в регионе, но и будущее голландских владений, обширного архипелага, который ныне называется Индонезией.
Если мировая пресса строила предположения, то в Китае никто не сомневался, что Япония воспользуется участием в войне для захвата Циндао (Цзяо-Чжоу) и Шаньдунской железной дороги, которая также была в германской концессии. Чтобы не допустить этого, Пекин пытался уговорить Англию не прибегать к японской помощи или строго ограничить ее географическими рамками и избежать высадки японского десанта на полуостров. В этом отношении он находил полное сочувствие у английского посланника в Пекине.
Джон Невил Джордан (Sir John Newell Jordan) − ветеран «китайской школы» в Форин Офис. На посту генконсула в Сеуле он встретил русско-японскую войну. После войны он поддержал курс Ито на радикальные реформы в Корее и японский протекторат над этой страной считал наиболее подходящим средством решения проблем этой бедной и отсталой страны (Kit-ching).
В 1906 году Джордан стал полномочным посланником в Пекине, сменив на этом посту Эрнста Сатоу, и оставался на нем до 1920 года. Это был период, когда его прояпонские настроения сменились на прямо противоположные, и он делал все от него зависящее, чтобы не допустить роста влияния Японии в Китае.
В Токио были убеждены, что Джордан лоббирует против Японии. Недоверие к нему было настолько сильным, что в одной из бесед с английским послом Грином в следующем 1915 году Като, передавая секретную информацию, говорил о нежелательности знакомить с ней Джордана (ДВПЯ).
После его ухода в отставку опыт дипломата оставался востребованным, и в 1921 году он в составе британской делегации присутствовал на Вашингтонской конференции, где англо-японский союз завершил свой почти двадцатилетний путь.
Джордан убеждал Грея, что вступление Японии в войну приведет к полному хаосу в Китае, и без того расшатанном внутренними передрягами до предела (Kit-ching). Под влиянием его телеграмм рано утром 9 августа, не получив еще японский меморандум, Грей просил Иноуэ прибыть в его частную резиденцию. Участие Японии в войне может привести к беспорядкам в Китае, что в свою очередь сильно отразится на торговых интересах в Англии, говорил английский министр. В ближайшее время правительство выяснит на этот счет точку зрения английского посланника в Пекине и командующего британским флотом в Китае. До этого он просит не предпринимать никаких военных действий против Германии. Эта просьба не означает, что в английском правительстве есть опасения, что после начала войны Япония оккупирует и присоединит к себе Цзяо-Чжоу. Это не так, и он хотел бы, чтобы в этом отношении не было бы недопонимания, подчеркивал Грей (ДВПЯ, 1914/3/2: 111–113).
Просьба Лондона не начинать пока военных действий, напротив, заставила японское правительство поторопиться. Решение было принято и его ни за что не хотели менять. А просьба об отсрочке означала только одно − Англия могла бы обойтись и без помощи Японии.
10 августа Като послал в Лондон развернутый меморандум. Он уже не предлагал, а настаивал на участии Японии в войне и возражал против каких-либо отсрочек. Японские военные операции будут ориентированы на защиту «торгового судоходства в китайских водах», о чем просила Англия, а также на ликвидацию военного потенциала Германии в этом регионе, для чего не требуется крупномасштабных операций. Поэтому опасения английского посланника в Пекине, что вступление Японии в войну может вызвать внутренние волнения в Китае, «безосновательны». Японским правительством двигают приведенные выше мотивы и нет никакого стремления к «территориальным приобретениям» и оно не преследует никаких других «корыстных целей». Более того, если английский посланник в Пекине волнуется по поводу возможных беспорядков в Китае, то Япония вместе с Англией готова дать обещание совместными усилиями восстановить порядок в Китае. Кроме того, решение начать войну − слишком серьезный политический шаг, чтобы его легко можно было пересмотреть. Оно принято по просьбе английского правительства и уже на столе у японского императора. К тому же японское общество настроилось на войну, желая отомстить Германии за унижение 1895 года, а отношения с Германией уже достигли такой критической точки, что заявления германского посла во время его посещения японского МИД 8 августа носили явно «угрожающий тон», а японо-германские отношения и без объявления войны стали уже враждебными. В связи с этим единственным выходом для Японии является идти уже намеченным путем и объявить войну Германии. Отказ от этого вызовет серьезный политический кризис в Японии, − нагнетал ситуацию Като, и просил отнестись к данному делу со всей серьезностью. При этом Япония не собирается ограничивать свои военные действия морским пространством и намерена действовать и на суше (ДВПЯ).
Грей не сдавался, но делал одну за другой уступки. На встрече с Иноуэ 10 августа он говорил: чтобы не провоцировать внутренние волнения в Китае, мы хотели бы ограничить участие Японии в войне операциями на море и, в частности, защитой британских торговых судов, подчеркивал он. По мнению сэра Джордана, вполне возможно избежать военных действий в устье Янцзы. Он относится с пониманием к словам Като, что Япония не может ограничить свои военные действия только морским пространством, − продолжал Грей. − Но желание нынешнего английского правительства заключается именно в том, чтобы ограничить насколько это возможно военные действия Японии морским театром войны, и коль скоро одно противоречит другому, правительство Ее Величества воздержится в настоящее время от просьбы к действиям, вытекающим из Договора. Однако в случае «серьезных осложнений» или таких событий как нападение на Гонконг правительство вновь рассмотрит это решение.
На вопрос, значит ли это, что Англия отзывает свою просьбу относительно [действий против] германских вооруженных судов, Грей отвечал утвердительно (ДВПЯ).
Передавая содержание беседы, Иноуэ от себя добавлял: командующий британским флотом в Китае адмирал Мартин Джеррам (Martin Jerram) на запрос Грея ответил, что на данный момент нет фактов нападения на английские торговые суда, а судоходство между Китаем и Индией пока безопасно.
По оценке одного из авторов, это был один из тех редких случаев, когда Грей допустил серьезный промах (Lowe, Peter). Вместо того, чтобы категорически отказаться от японской помощи, он оставил лазейку, заявив о возможности пересмотреть решение в случае нападения германского флота на Гонконг.
И Като продолжал давить на Грея. Отказ Англии от японского участия может ухудшить союзные отношения между двумя странами. Что именно он имел в виду, было неясным. Это был «шантаж» союзной Англии − если, мол, она не согласится, то Япония в одностороннем порядке вступит в войну (Kit-ching, Chan Lau).
В мировой историографии по-прежнему преобладает мнение, что Япония вступила в войну, использовав просьбу Лондона о помощи в рамках союзных обязательств. Однако это не совсем так или даже совсем не так. Англия колебалась и просила о помощи, оговаривая это условиями, которые Япония так и не приняла. В результате официальной просьбы так и не последовало.
В этом смысле показателен анализ в «Нью-Йорк Таймс» в одном из писем некоего Джорджа Кеннана, которого можно было идентифицировать как известного американского советолога, если бы не возраст (в это время советологу исполнилось всего 10 лет). Это письмо, скорее всего, написано двоюродным братом его дедушки − Джорджем Кеннаном, известным путешественником и лектором по вопросам международной политики. «Борец за свободу в России» в царское время был объявлен «персоной нон грата». Его не пускали в царскую Россию, как и его внучатого племянника в Советский Союз. Кеннан цитировал редакционную статью в «Таймс», в которой подчеркивалось, что «Японию не призывали вступать в войну, так как не было “неспровоцированной атаки” на британскую территорию или на ее интересы в этой части мира».
Найти эту статью в том виде, как ее цитировал Кеннан, не удалось. Но в редакционной статье от 12 августа это звучало иначе, хотя смысл был тот же. Появление Японии среди воюющих стран − непредвиденное событие в войне, которая станет мировой. Очевидно, что Япония может атаковать германскую колонию Киао-Чао с портом в Циндао на территории самого Китая, хотя об этом не заявляют официально. Если она так поступит, то овладеть ими, без сомнения, не составит для нее большого труда. И также очевидно, что она будет действовать в этом вопросе по собственной инициативе (Times).
Учитывая высокую степень осведомленности «Таймс» и авторитетность ее редакционных статей, высказанная точка зрения, как минимум, отражала настроения и в английском правительстве, и в парламенте. В связи с этим Иноуэ посчитал необходимым ее изложение переслать в Токио (ДВПЯ).
Като не устраивала трактовка японского участия в войне как ее собственная инициатива. Нужны были международно-правовые основания, и они могли заключаться только в союзном договоре с Англией 1911 года. Статья 2 в нем определяла: «если по причине неспровоцированной атаки или агрессивного действия, где бы они ни произошли… одна из договаривающихся сторон будет вовлечена в войну… другая высокая договаривающаяся сторона незамедлительно придет на помощь своему союзнику и будет вести войну совместно с ней». Но было ограничение. Обе стороны перед решением об участии в войне должны были вступить в контакт для обмена мнениями насчет того, какие меры следует предпринять (NYT).
Переписку Грея с Като, как раз и можно было рассматривать как «обмен мнениями». А этот обмен проходил крайне напряженно. В ответ на заявление, что Англия отзывает свою просьбу, Като реагировал с неприкрытой угрозой. Решение английского правительства об отзыве своей просьбы «ставит императорское правительство в крайне затруднительное положение», писал он в телеграмме Иноуэ от 11 августа и просил передать об этом английскому правительству. Япония уже начала подготовку к войне, осталось только объявить ее. На войну настроен и японский народ и вдруг − отказ. «Передайте, что это может оказать самое негативное влияние на наш союз» (ДВПЯ).
Угроза не подействовала. В памятной записке английского посла в Токио от 12 августа излагалась точка зрения Грея по существу дела. Япония 3 августа сделала заявление, что она полностью передает на усмотрение правительства Ее Величества формулирование причины и характера требуемых военных действий со стороны Японии. Исходя из этого, было высказано пожелание, чтобы японское участие в военных действиях против Германии было бы ограничено борьбой с германскими кораблями, осуществляющими рейдерские захваты торговых судов. Но в ответ японская сторона [Като] заявила, что Япония не может ограничить свои действия только морскими операциями. К тому же 10 августа Лондон получил информацию, что морской путь из Сингапура в Шанхай свободен от германской угрозы, как и путь из Шанхая в Японию, если следовать заданному маршруту, не отклоняясь от него. «В свете этих обстоятельств и при отсутствии очевидных угроз Гонконгу и другим британских концессиям, сэр Грей не может утверждать, что особые интересы Великобритании находятся под угрозой в такой существенной мере, чтобы он только на этом основании стал апеллировать к Союзу». Но он признает, тем не менее, что у Японии есть тоже интересы, которые должны быть учтены, и ее право судить, какие меры необходимы в свете слов с угрозами, которые использовал германский посол.
Последнее замечание звучало почти что издевательски. Слова германского посла не могли никак служить основанием для войны. Тем более что они были произнесены как комментарий к слухам о возможности вступления в войну Японии.
Итак, Англия отказывалась санкционировать вступление Японии в войну юридической силой союзного договора с ней. Однако если Япония все же начнет военные действия против Германии, Грей предлагал предоставить Китаю совместные гарантии, что военные действия Японии ограничатся исключительно водами двух китайских морей и той территорией Китая, которая находится под германской оккупацией (ДВПЯ).
13 августа основные моменты такой декларации были сформулированы в Форин Офис и через посольство переданы в японский МИД. «Китай может быть твердо уверен, что его усилия по обеспечению своей независимости и территориальной целостности будут поддержаны Великобританией и Японией всеми средствами, коими они располагают, как во время войны, так и на переговорах после окончания войны, поскольку одной из целей англо-японского союза является поддержание независимости и целостности Китая» (ДВПЯ).
Помимо приведенной выше декларации Грей хотел заручиться согласием Токио действовать совместно с вооруженными силами Франции и России, т. е. на включение в коалицию французских и русских войск, дислоцированных в регионе. В памятной записке Грей давал понять, что он рассчитывает на согласие Токио на широкую коалицию. Что же касается совместных с англичанами действий, то они сами собой подразумевались 2 статьей союзного договора 1911 года. И англичане уже начали действовать в этом духе − в упомянутой памятной записке от 13 августа Лондон сообщал, что английскому флоту в Китае и других местах даны указания сотрудничать с японскими военными властями (ДВПЯ, 1914/3/2: 132).
В дни, когда решался вопрос об участии Японии в войне, Мотоно неоднократно встречался с Сазоновым. На одной из таких встреч 10 августа, русский министр, отметив рост в японском обществе симпатий и поддержки России с началом войны и заверив в ответных чувствах и в искренней благодарности всех слоев российского населения, заявил, что хотел бы довести до сведения японского посла «сверхсекретную информацию».
За две недели до начала войны он поручил российскому послу в Лондоне Бенкендорфу встретиться с Греем и выяснить у него отношение английского правительства к желанию России присоединиться к англо-японскому союзу. Реакция английского министра была весьма позитивной. Он заявил, что «эта идея его очень увлекает». Но с началом войны движение в этом направлении затормозилось. Тем не менее, он глубоко убежден, что союз отвечает коренным интересам двух стран и хотел бы довести дело до конца. Сазонов уже говорил об этом с царем, и тот целиком разделяет его мнение. К тому же из телеграммы российского посла в Токио стало ясно, что правительство Франции сделало Японии некое предложение относительно участия Японии в войне против Германии, однако не получило пока ответа.
Передав в Токио содержание беседы с русским министром, Мотоно считал долгом высказать свою точку зрения. Война в Европе, по его мнению, редчайший случай во всей японской истории. Вне всякого сомнения, после нее возникнет новый миропорядок. Право голоса при определении, каким он должен быть, дает только участие в войне. Однако, вне зависимости от конечного решения японского правительства, он глубоко убежден в необходимости самых тесных отношений с Россией (ДВПЯ).
Занятый попытками уломать Грея на официальное приглашение Японии к войне с Германией, Като не упускал из вида российское предложение. Японское правительство еще не определилось с этим вопросом, но оно самым тщательным образом его изучает, сообщает он Мотоно, и просит выяснить, насколько предложение основано на коренных долгосрочных интересах России, а не сделано из чисто конъюнктурных соображений в связи с начавшейся и обещавшей быть тяжелой войной (ДВПЯ).
То же самое он поручил Иноуэ: необходимо при встрече с Греем вызвать его на откровенный разговор по поводу российского предложения. Несмотря на то, что предложение Сазонова Лондону было сделано за две недели до начала войны, нужно выяснить, не связано ли оно с простым желанием «втянуть Японию в войну». Не вызвано ли желание России вступить в англо-японский союз, изначально направленный против нее, намерением ослабить его, а также, следует ли англо-японскому союзу трансформироваться в сторону универсального договора «без определенной цели»? − все эти вопросы требуют самого тщательного изучения, подчеркивал Като (ДВПЯ).
Телеграмма в Петербург ушла 15 августа в день, когда Япония предъявила Германии ультиматум. Отсутствие официальной английской просьбы о помощи на основании союзного договора тяготило, но ждать его уже не было времени. 14 августа из источников британского посольства стало известно, что германский посол в Пекине был готов начать переговоры с китайским правительством по поводу возврата Китаю всех германских владений и об интернировании военных кораблей, гражданских судов и сухопутных сил Германии до конца войны. Если бы это случилось, участие в войне было бы крайне затруднено − исчез бы главный объект военных действий.
Впрочем, вряд ли бы это понравилось и англичанам, если бы немцам удалась уловка и они смогли бы сохранить в целости свои силы, выведя их из-под удара. Но это не могло изменить решения Лондона не апеллировать к союзному договору, а предоставить все естественному ходу событий.
На данном этапе позиция Англии уже ничего не меняла. Решение о войне было принято. 15 августа Като отправил временному поверенному в делах Японии в Берлине Фунагоси телеграмму с текстом ультиматума для вручения германскому министру иностранных дел фон Ягову.
Не уверенный в том, что телеграф с Берлином сработает, Като направил копии японским послам в США, Швеции и ряде других стран, для передачи в Берлин через дипломатические каналы этих стран. В Вашингтоне Тинда, как только получил текст из Токио, немедленно направился к Брайану.
Не для того, чтобы ставить его в известность об ультиматуме, а просить передать по американским каналам его текст японскому послу в Берлине Фунагоси для передачи по назначению. Это было уже около 8 часов вечера, и он смог застать
госсекретаря только дома. Тот настолько был поражен новостью, что в свою очередь, несмотря на поздний час, поехал в Белый дом для доклада Вильсону. Только в 11 часов вечера Брайан вернулся в задние госдепартамента и обещал Тинда сделать все возможное, чтобы выполнить просьбу японского правительства (ДВПЯ, 1914/3/2: 164).
Для восстановления мира и порядка Токио «советовал» Германии:
- очистить «район китайских и японского морей»;
- передать японским властям «без каких-либо условий и безвозмездно» территорию Цзяо-Чжоу, «имея в виду возвращение ее в будущем Китаю» (ДВПЯ).
Выражение «советует» вместо более жесткого «предлагает» или «предписывает» не было проявлением особой дипломатической вежливости, не говоря уже о том, что оно не вяжется с понятием «ультиматум». Эта была очевидная издевка с напоминанием истории двадцатилетней давности, когда три страны, включая Германию, «советовали» Японии очистить Ляодунский полуостров, захваченный в войне с Китаем.
Как бывает в таких случаях, ожидаемое событие, когда оно происходит в реальности, все равно вызывает бурную реакцию. Даже в Англии, с которой велись переговоры, были обескуражены. Договаривались повременить с объявлением Японией «войны», а тут ультиматум, который теоретически Германия могла принять. И что было бы тогда? Иноуэ из Лондона просил проинструктировать его, чем можно объяснить этот шаг (ДВПЯ).
Като в ответ поручал успокоить Лондон − результат будет тот же. Япония будет воевать с Германией. Берлин вряд ли согласиться с условиями японского ультиматума. К тому же японские военные корабли вместе с транспортными средствами уже находятся вблизи Цзяо-Чжоу и ждут только сигнала для десанта (ДВПЯ).
Острую реакцию японский ультиматум Германии вызвал в Америке. В редакционной статье «Нью-Йорк Таймс» заявляла: вступление Японии в войну не может быть никак оправдано англо-японским союзом, так как германские суда и база в Циндао с гарнизоном в 3500 человек не подрывали мир на Дальнем Востоке и в районе Индии. Единственный мотив, которым можно объяснить это неожиданное и поразительное решение Японии, следует искать в целях и амбициях японского правительства, которое трудно назвать бескорыстными (NYT).
В России же новость о японском ультиматуме вызвала неподдельную радость. «Есть все основания считать, что вмешательство Японии в войну одобрено с таким же чувством удовлетворения Россией, некогда уважаемым противником, а ныне ее преданным другом» (Times).
В день объявления ультиматума Германии Като после встречи с послом Франции встретился с Малевским. Беседа была дружественной и даже сердечной. Заверив, что Япония не собирается расширять свою территорию за счет германских владений, Като особо подчеркнул, что Россия теперь может не беспокоиться о своих территориях на Дальнем Востоке и быть «свободной» в своих действиях в Европе.
Атмосфера встречи настраивала на откровенность, и Малевский вспомнил о русско-японской войне. Во время войны Япония не захватила ни кусочка исконно российской территории, ни разу не осквернила православный крест, ни разу не оскорбила имя российского императора, говорил он, и в России до сих пор не понимают, «зачем, вообще нужно было воевать с Японией?!. Война противоречила истинным намерениям всех слоев России. Она входила только в расчеты небольшой группы политиков», изливал душу Малевский (ДВПЯ).
Война Японии с Германией позволит ликвидировать такие искусственные образования как германская колония в Китае, а посему «нет сомнения, что хорошие дружественные отношения двух стран получат новое развитие, не только в ходе этой войны, но и в будущем». В ответ Като процитировал любимую им пословицу «после дождя земля становится крепче» и в тональности слов русского посла заверил, что он лично сделает все, чтобы отношения с Россией развивались в сторону еще большей дружбы (ДВПЯ).
Телеграмму с текстом ультиматума и комментариями Мотоно получил 15 августа вечером, и на следующий день по проторенному пути от Французской набережной отправился к Певческому мосту на Мойке. Здесь в кабинете, где они встречались уже много раз, Сазонов, ознакомившись с условиями японского ультиматума Германии, оценил их как достаточно жесткие, и, поэтому, для Берлина неприемлемые. Следовательно, он их не примет, и избежать войны с Японией ему вряд ли удастся.
Эта мысль вызвала у Сазонова чувство «глубокого удовлетворения», но далее, докладывал в Токио Мотоно, русский министр с некоторым сомнением спросил, − неужели Япония всерьез собирается вернуть Китаю Цзяо-Чжоу? Мотоно был откровенен − лично он считает, что этого делать не следует (ДВПЯ).
Такая откровенность могла быть только между странами, отношения которых отличались особой доверительностью. Всем другим Токио продолжал настойчиво внушать, что у него нет никаких территориальных амбиций. Особое внимание японской дипломатии было направлено в сторону Вашингтона, чтобы снять его сильные подозрения. Американцам пришлось все свое недовольство высказывать англичанам, допустившим такое развитие событий.
На Лондон не мог рассчитывать и Пекин, где японский меморандум вызвал состояние, близкое к панике. Когда Пекин обратился к ней за советом как быть, если Берлин вернет непосредственно ему концессию Цзяо-Чжоу, Лондон ответил, что «не признает» такую передачу (FRUS).
Связано это могло быть с тем, что в случае передачи концессии Китаю Германия воспользовалась бы его нейтралитетом и ее вооружение и войска были бы интернированы и остались в сохранности до лучших времен.
Помня уроки войны с Японией двадцатилетней давности, боксерского восстания и русско-японской войны, китайское правительство почти не сомневалось, что вместо Германии на полуострове воцарится Япония, и это будет только началом.
Такой вывод можно было сделать из резко возросшей дипломатической агрессивности Токио в отношении Пекина. Передавая текст ультиматума Германии, Япония обратилась к Китаю с «советом» не предпринимать никаких шагов, а если в Китае возникнут внутренние беспорядки, то Япония и Англия примут необходимые меры по их подавлению, строго конфиденциально сообщал временному поверенному США в Пекине Джону Макмюррею (MacMurray) министр связи пекинского правительства Лян Дуньян.
Учитывая жесткую позицию Японии, с которой солидарна Англия, Китай не в состоянии что-либо предпринять, Лян просил Макмюррея передать его предложение − Китай готов принять на себя концессию Цзяо-Чжоу и обратиться к правительствам Англии и Германии с этим предложением, мотивируя это тем, что этот шаг поможет избежать войны.
Брайан ответил в тот же день. Он, к сожалению, должен сообщить, что США не могут выполнить эту просьбу. По мнению госдепартамента, такой шаг не только не поможет избежать войны, но скорее ее спровоцирует (FRUS).
Этот ответ не оставлял никаких надежд избежать японской оккупации Шаньдуна, и китайское правительство теперь пыталось добиться от Лондона гарантий, что после оккупации японскими войсками германская концессия без промедления и каких-либо условий будет возвращена ей, а военные действия японских войск против Германии будут ограничены морским пространством, а на суше − только территорией самой концессии.
Но усилия Грея добиться подписи Японии под документом, в котором были бы оговорены эти условия, были тщетными. Были тщетными и попытки договориться на встречах в Пекине английского и японского посланников. Дискуссии с Джорданом вел временный поверенный в делах Китая Обата Юкити, которого после внезапной смерти Ямадза в мае 1914 года срочно командировали на замену в Пекин. Обата сообщал, что английский посланник в разговоре с ним энергично настаивал на гарантиях возвращения Китаю Цзяо-Чжоу (ДВПЯ).
В тот же день он переслал сообщение Рейтер, явно инспирированное Лондоном. Из него следовало, что Англия и Япония уже договорились между собой защищать общие интересы, вытекающие из союза между ними, особенно в отношении независимости и территориальной целостности Китая. Действия Японии не должны выходить за пределы китайских морей за исключением охраны безопасности японских торговых путей в Тихом океане, а также простираться на запад от побережья Китая, а на суше − ограничиваться территорией на восточноазиатском континенте, оккупированной Германией (ДВПЯ).
<…>
«Перетягивание каната» продолжалось, но скоро Като удалось методично и настойчиво отвести одно за другим условия Лондона и в конечном счете полностью их отвергнуть без каких-либо последствий.
Инициатива была в его руках, а Грей беспомощно защищался. В первую очередь Като поставил под сомнение идею «совместных военных действий» с Францией и Россией (ДВПЯ). Като понимал, что это английское предложение вызвано все тем же желанием максимально ограничить Японию в получении односторонних выгод от военной операции − в случае коалиционной операции Японии будет сложнее в качестве платы за участие требовать соответствующего «вознаграждения» или им придется делиться с остальными.
Возражение Токио вызывало, в особенности, участие французского военного контингента, который в это время собирался в Тяньцзине. Что же касается России, то вряд ли можно было ожидать ее участия в сухопутных операциях − все ее силы были отвлечены на Западный фронт, где победы перемежались с поражениями, и не оправдывался оптимизм Витте, которого война застала на лечении во Франции в Биаррице, и предрекавшего в одном из интервью по пути домой быструю и легкую победу России (NYT). К тому же у Петербурга не было оснований не верить Японии, обещавшей охранять интересы России на Дальнем Востоке.
Это обещание Като, сделанное еще 15 августа, нашло в российской столице живой отклик. «Строго конфиденциально» Мотоно сообщал из Петербурга, что заверения японцев были в точности переданы Малевским по адресу и теперь ему поручено выразить японскому правительству искреннюю благодарность за высказанные дружеские заверения и доброе отношение к России.
Российское правительство, в свою очередь, убеждено, что грядущие события еще больше укрепят дружбу между двумя странами, сблизят их и повысят уровень их взаимодействия во благо народов двух стран и прочного мира на Дальнем Востоке (ДВПЯ).
О том же самом сообщал Като Малевский.
<…>
Оставался вопрос об участии Франции и России в совместной операции в Цзяо-Чжоу. 22 августа Иноуэ встретился с Греем и, согласно полученной от Като инструкции, убеждал английского министра, что в помощи этих стран нет необходимости − японских сил хватит вполне. Грей на этот раз был очень откровенен и говорил в том духе, что в случае поражения Германии, за счет ее заморских территорий хотели бы, мол, поживиться не только Япония, но и все другие. Он согласен с тем, что японских сил вполне достаточно, чтобы победить, но тем не менее, участие других «крайне желательно» с психологической точки зрения. Все участвующие в войне после ее окончания имеют свои виды на германские территории. Англия − на заморские владения, Франция − на Эльзас-Лотарингию. Россия тоже выставит свои претензии. Следовательно, все эти страны, как и Англия, не стали бы возражать, если Япония станет претендовать на Цзяо-Чжоу − германскую территорию, для освобождения которой она сделает все что в ее силах. Отказ от их участия в совместных операциях в этом смысле не будет конструктивным. И чтобы продемонстрировать свою искренность Грей выдал Иноуэ «сверхсекретную информацию»: правительство Новой Зеландии приняло решение о направлении экспедиционных войск в Самоа, а правительство Австралии − в Новую Гвинею и Каролинские острова (ДВПЯ).
Дележ германских территорий, таким образом, уже начался, и Япония, если заручится поддержкой других стран-участниц Антанты, может рассчитывать на свою долю. Но Токио в этой поддержке не очень нуждался. За день до начала военной операции, 22 августа появилось сообщение о том, что обязательство вернуть Китаю Цзяо-Чжоу может быть пересмотрено, поскольку имелась в виду мирная передача территории, а теперь приходится воевать за нее (NYT).
Но для дальнейшего торга уже нет времени. На следующий день, 23 августа японские газеты опубликовали манифест японского императора о начале войны против Германии.
«Мы, милостью Неба, император Японии на троне, занимаемом одной и той же династией с незапамятных времен, сим объявляем всем нашим верным и доблестным подданным нижеследующий манифест. Настоящим мы объявляем войну Германии и приказываем нашим армии и флоту вести против сей империи военные действия со всей присущей им силой». Так начиналось оно и заканчивалось словами: «Наше горячее желание, чтобы верностью и храбростью наших верных подданных мир был скоро восстановлен и слава империи возвышена» («Русское Слово»).
Расчет Токио, что ультиматум не будет принят, оправдался. В своих воспоминаниях адмирал Тирпиц упоминал, что в Берлине обсуждали возможность приятия японского ультиматума. «…Бетман был склонен последовать совету нашего посла в Токио − графа Рекса − и принять ультиматум. Я добился оставления его без ответа. Отдав Циндао без боя, мы все равно потеряли бы его; но союз с Японией, к которому нам следовало стремиться, был возможен лишь при условии спасения нашей чести в Восточной Азии, и теперь всякий признает, что хотя мы не могли помешать краху нашего опыта колонизации Китая, мы «держались до последней крайности». Сдача без всяких условий оказала бы гнетущее влияние на состояние национального духа в борьбе за существование». (Тирпиц).
Был еще расчет на «блицкриг» в Европе. Успехи германской армии в первые дни войны, особенно на французском фронте, внушали надежду на быстрое окончание войны и на то, что «Циндао сможет продержаться» (Тирпиц; Исаков).
После объявления Японией войны Германии Грей уже не стал настаивать на участии в операции Франции и России. Он даже оправдывался за настойчивость в прежние дни: единственной причиной было его нежелание нанести обиду этим странам (ДВПЯ).
Россия не обижалась. Она не имела никаких претензий, если Япония захватила бы Шаньдун, тем более острова в Тихом океане. Оба вектора «диффузии» японской силы имели южное направление. Они не только не пересекались с российскими интересами, но полностью отвечали им.
