И.В. Крайнова
Честно говоря, в советское время Чернышевским нас перекормили.
Что он Гекубе?
И в наши постмодернистские времена произошел мощный отлив от него даже тех ученых, кто диссертации делал на его имени.
Понятно, что музей-усадьба Чернышевского в Саратове, где он родился и прожил последние месяцы жизни, по-прежнему занимается этой крупной фигурой. Но японцам, нашим утонченным дальневосточным соседям, погруженным в собственную культуру и историю, им на что? Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
Вот с такими, вполне обывательскими мыслями, шла я на научные чтения «Чернышевский и его эпоха». Было это много-много лет назад, и теперь можно признаться. Я был неправа.
Бывая ежегодно на чтениях в музее, я сделала для себя несколько важных открытий: 1) Чернышевский не звал Русь к топору, как хотелось рэволюционерам и как было прописано во всех советских учебниках истории; 2) он вообще никуда особенно не звал и считал (если переводить его на современный язык), что путь диалога и реформ лучше и продуктивней конфронтации); 3) его творческое наследие отнюдь не исчерпывается нашумевшим романом.
Кроме «Что делать», написанного, кстати, с большой долей иронии, Николай Гаврилыч сотворил множество глубоких и полезных статей. В частности, про общинное землевладение.
Такой сдвиг в моем сознании произошел благодаря серьезным и просто блестящим докладам Владимира Кантора — профессора-философа из Москвы, Адольфа Демченко — безвременно погибшего профессора-филолога из Саратова ( сгорел на пожаре в частном доме, спасая самое дорогое, что у него было – домашнюю библиотеку) и, конечно, наших японских друзей.
«Первой ласточкой» в Саратове в 1999 году стал профессор Ёосио Имаи из Токио, который поведал нам, что в Японии Чернышевского, оказывается, изучают, и очень давно. Учителя г-на Имаи – профессор Кинноскэ Оцука, арестованный в 1932 году за антимилитаристские настроения и выучивший в тюрьме русский язык, и профессор Юхинико Канэко, написавший работы о Чернышевском и Герцене, Пушкине и Белинском. Роман Чернышевского к его 150-летию перевел на японский как профессор Канэко.
Сам г-н Имаи много лет читал в двух университетах Токио курс по истории мировой общественной мысли и кооперации. В колледже при университете Принца Уэльса в Англии он прочел лекцию об историческом свидании Чернышевского и Герцена. Бывал в Москве, был знаком с крупным историком Милицей Нечкиной.
…А куда звал?
Думал ли Николай Гаврилович, трудясь в суровой тиши Петропавловки и Вилюя, что его труды будут читать японцы, да с каким тщанием! Что привлекает их в личности первого демократа, не очень популярного нынче в России, особенно – у власть имущих? Чем иначе объяснить, что долго стоял в Саратове у памятника Чернышевскому стенд с дурацкой опиской, будто он «идейно вдохновлял» организацию… «Земля и вода», и его не торопились убрать с глаз долой? Заморских гостей, к счастью, не водят к памятникам нашей дремучести. Они слушают солидные доклады и выступают на чтениях международного уровня.
Идеи кооперативного движения смыкаются с идеями Чернышевского про общину — важную ячейку хозяйства. Общеизвестно, что Япония, небольшая по площади страна, дает высокую производительность сельского хозяйства. А почему? Исследователи доказывают: благодаря развитию «системы кооперативного частно-государственного устройства», что позволяет сельскому жителю «иметь хороший доход и успешно развивать свое производство».
К сожалению, профессора Имаи уже не на свете, но приезжали к нам и другие представители Страны Восходящего Солнца, и много лет – все двухтысячные годы! – нас посещает уважаемый профессор Он Оя из Саппоро, чей научный руководитель был другом г-на Имаи и указал ему путь к нам.
Уже трудно представить осень и научные чтения в Саратове без высокой, немного сутулой, старательно склоненной над листочками с докладом фигуры профессора Она. Причем Оя-сан радует все новыми аспектами темы. Вот некоторые: «Два празднества тысячелетия России – pro et contra»; «Поездка профессора Демченко в Японию».
Мы-то знаем, что поездка получилась только большими хлопотами Оя-сан и поддержкой его идеи материально. Адольф Андреевич побывал в университете Саппоро и других учебных заведениях, где преподают «чернышевсковеды».
«Н.Г. Чернышевский и Хрустальный дворец как символ достижений промышленности и свободной экономики»… Это Хрустальный дворец Лондонский всемирной выставки, который поражал современников «своей огромностью и изящностью». Чернышевский не раз обращался к этому чуду из железа и хрусталя ( облик его узнаваем в одном из снов Веры Павловны) как примеру приложения науки к жизни.
– У нас в городе, при университете есть центр славяноведения,– рассказывает профессор Оя.– Я преподаю в университете страноведение – историю России. Русский язык учил в Москве , в институте имени Пушкина… Но придется мне понизить оценку, я прохо говорю по-русски, – неожиданно прибавляет японский гость.
Прохо по-русски?
Если б не это «прохо», характерное для японцев (звуки «л» и «р» звучат у них практически одинаково), произношение Она Оя было бы почти безукоризненным. Серьезный профессор поведал мне веселую историю, как однажды, в самом начале своей московской учебы, пришел на почту отправить книги. Слово «послать» произнес на свой лад. Перепуганная работница почтамта уточнила на всякий случай: «Вы серьезно этого…хотите?» — «Конечно, серьезно!»- кивал, вежливо улыбаясь, респектабельный, интеллигентного вида японец. И тогда его повели …«кой-куда». Думаю, Николай Гаврилыч, уже в 16 лет знавший девять языков (латинский, древнегреческий, персидский, арабский, татарский, древнееврейский, французский, немецкий, английский) и обладавший прекрасным чувством юмора, посмеялся бы вместе с нами этому языковому казусу.
Отсмеявшись, профессор Он взволнованно заговорил о мировой глобализации. Как беспокоит старшее поколение японцев отход молодежи от традиций предков, ее увлечение американской маскультурой. Тут японский акцент позволил ему изобрести точный неологизм. И глобализм превратился в «гробализм», близкий к словам гроб, загробный.
Не писали ли очень давно иные дальновидные умы, что такие процессы – похоронный звон по национальному своеобразию стран и народов? И тут Чернышевский, с его ярко выраженной национальной идеей, с острой болью о будущем страны, наш союзник.
«Английский утилитаризм и «гипотетический метод» Н.Г. Чернышевского»… — таков интересный аспект выступления нашего гостя осенью 17-го. И снова ученый показал, что еще многое в теории кооперативного движения можно позаимствовать у русского демократа. Чернышевский с цифрами в руках доказывает (и Оя-сан вместе с ним!): вести хозяйство коллективно экономически выгодней, чем единолично.
– Когда мы читаем великую русскую литературу, мы чувствуем что-то общее между нами и вами,– говорит профессор.– Наша молодежь всегда знала, что Россия – это Толстой, Достоевский, Чехов. Но после распада СССР к нам едут, увы, не только лучшие представители русских. Это не способствует теплым чувствам к ним молодежи. Они же не знают, что еще есть Москва, Петербург, российская провинция, ее интеллигенция, Вольга, без которой нельзя представить России.
Вот о чем пытается рассказать своим студентам убежденный поклонник российской культуры г-н Оя. И о Чернышевском, личность которого ему глубоко симпатична: «Очень серьезный, очень научный человек, демократ, но не в той степени революционер, как его пытались показать».
Безоглядно свергать вчерашних кумиров – о, это мы умеем. Спасибо вам, уважаемый профессор, и всем, кто побывал за эти годы в нашем музее из Японии, возвращая нам нашего Чернышевского. Настоящего, без бронзы многопудья.
Автор: Крайнова Ирина Викторовна
Саратовское отделение Общества «Россия-Япония»
