М.Б. Ефимов
Акира Куросава (1910 – 1988)
На дворе стоял 1910-й год. Мир жил полнокровной жизнью. Где-то шли войны, где-то проводились реформы, где-то боролись с эпидемиями и стихийными бедствиями. Люди женились и разводились, рождались и умирали. Среди этого калейдоскопа событий выделим лишь два, которые определили судьбы двух человек. С некоторой оговоркой их можно считать современниками, ибо а течение восьми месяцев они одновременно пребывали на нашей грешной земле, хоть и жили на разных концах её.
Для одного цифра «1910» оказалась крайней, и перед ней замерло тире, вобравшее в себя 82-летний жизненный путь. Для другого эта дата стала точкой отсчета. Случайное совпадение? Безусловно. Но оно приобрело глубокий символический смысл.
В тот ноябрьский день, когда на глухом полустанке Астапово умирал в одиночестве великий Толстой, за много тысяч километров от него в семье кадрового офицера, потомственного самурая Куросавы открывал для себя мир восьмой по счёту младенец, которого нарекли Акира. Сейчас это имя известно во всем мире, и оно навечно вписано в историю кинематографа.
Учился Акира хорошо и считался лучшим учеником. В его ранце всегда лежали книжки русских писателей. Особенно зачитывался Толстым и Тургеневым. Отец Куросавы принадлежал к древнему самурайскому роду. Под его влиянием в начальной школе Акира увлекся боевым искусством кэндо. Но в школе с ним произошло событие, память о котором сохранилась надолго. Акира терпеть не мог солдафонства, хоть и рос в офицерской семье, чем навлек на себя гнев преподавателя военного дела. В знак протеста юноша не явился на выпускной вечер. В наказание за «вызывающее поведение» он не получил военной аттестации, что, понятно, в те годы рассматривалось как вызов обществу. Так формировался характер.
В детские годы большое влияние на Акира оказывал его старший брат Хэйго, который работал «комментатором» немых фильмов, что считалось очень уважаемой профессией. Именно он впервые привёл своего шестилетнего брата в кинотеатр, но «волшебный фонарь» или, как тогда говорили, «синема» не произвёл большого впечатления на мальчика. Потребуется ещё много лет, пока кино не станет смыслом его жизни и творчества.
Его любимым занятием стало рисование, и он подумывал стать художником. Написанная им картина была даже принята в 1928 году на выставку и получила диплом. Пытался поступить в художественное училище, но провалился на экзаменах. Это, однако, не помешало ему стать вскоре лауреатом очень престижного художественного конкурса. Примерно тогда же он вступил в Союз пролетарских художников — полулегальную демократическую организацию. Жил под постоянной угрозой ареста.
Тогда в его жизненных планах появилось кино. Юноша пошёл по стопам старшего брата и стал подрабатывать «комментатором». Приходит увлечение Брехтом, Ремарком, Чаплином. В 1936 г. Куросава увидел в газете объявление о приеме на работу на студию «P.C.L.». К экзамену на место помощника режиссера он представляет сочинение — «Недостатки японского кино и пути их преодоления». Оно датировано 1936 годом.
Экзамен Куросава сдал успешно, хотя долго спорил с членами комиссии и его чуть было вообще не прогнали. Вскоре он стал ассистентом Кадзиро Ямамото.
В обязанности Куросавы на первых порах входило написание сценариев. Многие из них так никогда и не были реализованы, а лишь печатались в журналах, завоевывая благожелательные отзывы критики и многочисленные награды. Свой первый самостоятельный фильм как режиссер он поставил в 1943 г. по собственному сценарию.
С той поры многие десятилетия выдающийся режиссер всем своим творчеством продолжает этот бесконечный спор за утверждение гуманистического идеала в искусстве кинематографа.
Его творчеству посвящено множество монографий и научных исследований. Отмечая заслуги Мастера, критики единодушно сходятся на том, что ему удалось соединить традиции Востока со специфическим колоритом Запада. Его влияние на мировой кинематограф поразителен.
Международное признание он впервые получил в 1950 году после выхода на экран его первого шедевра «Расёмон» с Тосиро Мифунэ в главной роли. Казалось бы, в традиционных рамках «дзидайгэки» («самурайской драмы») он сумел создать философскую притчу, рассказывая об одном и том же событии глазами четырёх его участников. Этот фильм получил «Золотого льва» в Венеции.
Через четыре года он ставит «Семь самураев» и снова грандиозный успех. Мало того, в 1960 году Голливуд выпускает «Великолепную семёрку», которая по существу стала ремейком фильма Куросавы. Не будет преувеличением сказать, что сам жанр американских «вестернов» многое перенял у японского мастера «дзидайгэки».
Изучая фильмографию классика японского киноискусства, хочется особо отметить, что ряд картин (не считая «Дерсу Узала») он снял под влиянием русской литературы. Например, «Идиот» по Достоевскому, «Жить» по толстовскому «Смерть Ивана Ильича», «На дне» по М.Горькому. К числу кинокурьёзов можно отнести и остросюжетный фильм «Поезд-беглец», снятый в США по сценарию А.Куросавы режиссёром Андреем Кончаловским.
Мне посчастливилось дважды брать интервью у маститого кинорежиссера с интервалом почти в двадцать лет. Характерно, что обе встречи происходили в непростые для Куросавы периоды его жизни. Первая – в дни его тяжелого душевного расстройства, вторая – в период творческого опустошения, после окончания тяжёлой работы над фильмом. Но была еще одна встреча — заочная, с которой и хотелось бы начать.
Сейчас уже не помню, какая нелегкая привела меня в начале 60-х гг. в московское издательство «Искусство» и толкнула взяться за перевод сценария «Красная борода» («Акахигэ»), одним из авторов которого был Куросава. Это была адская работа, так как помимо чисто лингвистических трудностей и незнакомой лексики обитателей больничного приюта приходилось еще влезать в сложный быт феодальной Японии. Зато когда книга «Зарубежные киносценарии» наконец-то вышла в свет, мой тяжкий труд был сторицей вознагражден. Именно с его помощью удалось пробиться к Мэтру.
Было это в 1969 году.
Японская пресса очень шумела тогда по поводу плана голливудского колосса «ХХ сэнчери Фокс» поставить суперблокбастер «Тора! Тора! Тора!» о нападении японцев на Пирл-Харбор. Со свойственным американскому кинематографу размахом только на «кинобомбардировку» было выделено восемь миллионов долларов, что, между прочим, превышало реальную стоимость этой операции адмирала Ямамото в 10 (!) раз. Хозяин «Фокса» Дэррил Занук широковещательно заявил, что его проект затмит все, что доселе было сделано в мире кино, Помимо цифр со многими нулями будущих зрителей гипнотизировало также имя Акиры Куросавы. которого пригласили в качестве режиссера японской части фильма. Заранее было анонсировано, что съемки начнутся одновременно в США и Японии 7 декабря 1968 года в 27-ю годовщину нападения на Пирл-Харбор.
Но вдруг вся шумиха захлебнулась. Съемки тихо перенесли на неопределенный срок, и наступила тягостная пауза. Ее вскоре нарушил японский продюсер Тэцуро Аояги, который сообщил, что причиной срыва стала неожиданная болезнь Куросавы. Тут же последовало опровержение самого режиссера, в котором говорилось:
«Мой личный врач из больницы Хибия тщательно обследовал меня и не нашел никаких признаков заболевания, Мой лечащий врач также подтвердил, что я абсолютно здоров. Я имел еще короткую беседу с психиатром из Киото, но он меня даже не осматривал».
Ситуация с неожиданной болезнью оказалась еще более запутанной, когда выяснилось, что именно этот третий врач, профессор Муроками. предписал Куросаве строгий двухмесячный больничный режим. Более того, этого эскулапа рекомендовал тот же Аояги фигура довольно одиозная.
Он был старшим сыном одного из хозяев крупнейшего японского киноконцерна «Тохо», долгое время представлял интересы фирмы в Голливуде и занимался в основном коммерческой деятельностью. В 1965 году он уговорил Куросаву принять участие в съемках «Тора! Тора! Тора!». В то время у режиссера возникли очередные финансовые трудности, а 55 процентов акций его компании «Куросава продакшен» находились в руках «Тохо». Таким образом, выбора у него не было.
Общественность недоумевала: что стоит за неожиданной болезнью и почему Голливуд решил столь грубо подставить Мэтра. Пресса осаждала режиссера, добиваясь ясности, но все было тщетно. Куросава был недосягаем. а его помощник заученно отвечал, что он занят и никого не принимает. Для зарубежных корреспондентов тоже не делалось исключений. Вот тогда я решил изменить «легенду» и сказал, что хотел бы вручить Куросаве книгу с моим переводом «Красной бороды».
Наконец-то в корпункте раздался долгожданный звонок, и мужской голос сообщил, что Куросава-сан может встретиться со мной с 4.00 до 4.30 в холле токийского отеля «Акасака принс».
Я ждал его в старом гостиничном лобби, задрапированном тяжелыми портьерами, грустно поглядывая на фотоаппарат, явно ненужный в этих густых сумерках. «Блица» у меня не было.
Куросава появился со своим помощником, который почтительно называл его «сэнсэй» («Учитель»).
Высокий, моложавый, элегантный в светло-сером костюме, он был больше похож на спортсмена. Это впечатление дополняли сильные загорелые руки, оттеняющие белизну манжет.
Традиционный обмен поклонами и визитными карточками, после чего строго регламентированная беседа взяла разбег.
Начало ее, честно говоря, было для меня обескураживающим. Приняв книгу, Куросава без видимого интереса перелистал ее, а потом заметил:
— Я ничего не слышал об этом переводе. Тем более что никакого гонорара мне не переводили.
Мне осталось только заверить его (без внутренней убежденности), что это недоразумение будет урегулировано.
— Выход этой книги и успех ваших фильмов на советском экране свидетельствует о большом интересе, который завоевало Ваше творчество в СССР. Планируете ли вы посещение Москвы?
— К сожалению, я еше ни разу не был в Советском Союзе. У меня было приглашение на Московский кинофестиваль, но я не смог им воспользоваться.
— Каковы Ваши ближайшие планы?
— Заканчиваю сценарий нового фильма. Содержание его — пока секрет. После истории с «Тора» очень хочется сделать что-нибудь серьезное. Я не имею права просто сработать очередную картину.
— Я слышал, что это опять будет черно-белый фильм.
— Да. Я вовсе не против цвета в кино, но в последние годы у меня что-то стало со зрением. Очень трудно работать. Особенно с цветом.
— Ну а к совместным постановкам Вы теперь относитесь с опаской?
Пауза. Куросава иронически улыбнулся, и сигарета в его сильных руках задрожала. А может, мне просто показалось.
— «Тора» — не первый мой опыт работы с Голливудом. Несколько лет назад я решил поставить фильм, основанный на подлинных событиях. Это была грустная история, которую я хотел воссоздать на экране. Но мои американские партнеры требовали, чтобы я показывал обнаженных девиц. Мы поссорились, и я отказался от своего замысла.
— А что же произошло с «Тора»?
— Это сложный вопрос. Я согласился только потому, что хотел снять философский фильм, о котором долго размышлял. Но у нас оказался разный подход. По их просьбе я переделывал сценарий 28 раз! Вы можете себе представить, 28 раз! И все равно ничего не получилось. Писали, что причина конфликта в разном подходе к методам съемок. Формально, может быть, и так. Но по существу дело было в другом. Обычно я работаю по такой системе: пять дней думаю, как построить сценарий, а потом день-два его снимаю. У американцев более динамичный метод съемок, и их раздражает моя творческая манера.
— Последний вопрос: если бы Вам предоставилась возможность сделать советско-японский фильм, какую бы Вы выбрали тему?
Куросава улыбается:
— Моими самыми любимыми писателями являются Толстой и Достоевский. В свое время я поставил «Идиота». Наверное, мой выбор пал бы на одно из произведений этих классиков. Впрочем, не исключаю и другие варианты.
Перехватив нетерпеливый взгляд помощника, смотрю на часы. Беседа идет уже сорок минут. Пора закругляться.
В качестве постскриптума, как пишут иногда в заключительных титрах фильма, добавлю, что в 1970 г. вышел новый фильм Куросавы «Под стук трамвайных колес» («Додэскадэн»). Кинокритики расценили эту работу, как очевидный провал Мастера, хоть это была его первая цветная картина. Началась чёрная полоса в его творчестве, которая едва не завершилась самоубийством.
Куросава спасла новая работа, которую он задумал совместно с советскими кинематографистами в 1975 г. Речь идёт о фильме «Дерсу Узала», снятый по совместному сценарию с Юрием Нагибиным и при участии Юрия Соломина, сыгравшего роль Арсеньева. Сюжет картины основан на одноимённом романе учёного и писателя, известного путешественника и исследователя Дальнего Востока Владимира Арсеньева — о его путешествиях по Уссурийскому краю и дружбе с таёжным охотником Дерсу Узала, чьи необыкновенные личные качества восхищали В. Арсеньева. Их путешествие, полное опасных приключений, составляет сюжетную канву фильма. Согласно результатам различных опросов, эта картина часто присутствует в списках величайших фильмов, снятых за всю историю кино. Не удивительно, что эта работа принесла режиссёру Оскара, первую премию на Московском международном кинофестивале 1975 г. и целый букет призов в разных странах мира от Финляндии до Перу. Москва его встречала, как триумфатора, а в г.Арсеньеве (Приморский край) даже установили памятник «Величайшему кинорежиссёру Акира Куросава в память о создании фильма «Дерсу Узала».
Наша вторая встреча состоялась в 1985 году вскоре после выхода его фильма «Смута» («Ран») — «японизированной» версии шекспировского «Короля Лира». Публика назвала эту ленту вершиной творчества Куросавы. За прошедшее десятилетие он смог поставить только одну картину – «Тень воина», который тоже был хорошо встречен зрителями.
Беседа происходила у него дома — в небольшом белом коттедже, зажатом в тесных кварталах Токио. И принял меня мэтр по-домашнему: свитер с высоким горлом, вельветовые брюки. И конечно, непременные темные очки.
Я напомнил ему о нашей первой встрече почти двадцать лет назад, сказал, что храню его автограф на изданном в Советском Союзе сценарии знаменитого фильма «Красная борода». И добавил без ложной скромности, что, мол, в моем переводе. Куросава довольно вяло взглянул на меня и ответил, что та встреча не сохранилась в его памяти. Что касается переводов его произведений в СССР, то он о них слышал. Таково было явно прохладное начало нашей беседы. К концу ее, правда, ледок начал подтаивать.
— Куросава-сан, итак, Вы достигли желанной вершины. Что дальше? Будете ли готовиться к новому подъему?
— Пока я пленник своего последнего детища. И необходимо время, чтобы избавиться от своеобразного гипноза, который приковал меня к «Смуте». Этот фильм действительно обозначил пик в моем творчестве, и начинать новое восхождение весьма непросто. Во всяком случае, пока я не вижу для себя более высокой вершины, которая бы меня манила. Это отнюдь не значит, что я решил прекратить творческую жизнь. Просто еще не родился новый замысел, который увлек бы меня.
— «Смута» вызвала огромный интерес и много споров. Некоторые критики считают Вашу картину аналогом современного безумного мира. Как Вы сами ее оцениваете?
— Во всех своих фильмах я стремлюсь выразить свое отношение к современности. В этом смысле «Смута» не исключение. Я решил поставить перед людьми вопрос: почему человечество упорно повторяет одни и те же ошибки, уже не однажды приводившие его к несчастьям? Мне не хотелось навязывать зрителям готовых ответов. Пусть каждый сам на него ответит. «Смута» — это «японизированиый» вариант шекспировского «Короля Лира». Та же фабула, но перенесенная в Страну восходящего солнца эпохи самурайской междоусобицы. Горят феодальные замки, льется кровь, брат идет на брата, дети поднимают меч против отца. Что это, в природе человека? Неужели нельзя остановить безумие?
— Ваш фильм в целом оставляет после себя чувство безысходности. К этому Вы и стремились?
— Меня действительно упрекают в пессимизме. Но я с этим не согласен. Смотреть прямо в глаза реальности, пусть тяжелой, — вовсе не значит извериться. Скорее, пессимисты те, кто хочет отвлечь внимание людей от реальностей сегодняшнего дня.
— 30 лет назад Вы поставили фильм «Хроника живых», в котором рассказывалось о судьбе человека, пытавшегося избавиться от страха гибели в ядерной катастрофе. Как Вы сегодня смотрите на эту проблему?
— В «Хронике живых» я хотел рассказать о тревоге, которая порождена самим существованием атомной бомбы. Мне казалось, что люди должны задуматься, осознать размеры опасности. Если Вы помните, мой герой, владелец небольшого завода, образованный и умный человек, прекрасно понимает, какая угроза нависла над миром. Он пытается спастись сам и уберечь своих близких, ради чего поспешно закрывает свое дело и собирается бежать из Японии. Но страхи его никому не понятны, и поэтому его помещают в сумасшедший дом, где он, наконец, находит свой покой, полагая, что живет на другой планете. Фильм провалился, публика не приняла его. Мне объяснили, что японцы не хотят смотреть в глаза ужасам атомной войны, потому что испытали ее на себе. Мне эта логика непонятна, я считаю ее абсурдной. Я был тогда глубоко огорчен и до
сих пор не прекращаю своей борьбы с пассивностью, равнодушием. Фильм «Смута» — моя новая попытка воззвать к человеческой совести. В конце концов, люди должны всерьез задуматься над своей судьбой, понять сегодняшние реалии.
— Все мы свидетели бурного научно-технического прогресса, а Япония в авангарде его. Как Вы воспринимаете это явление?
— Мне думается, что надо отделять действительный прогресс от всякой шумихи и мишуры. И главное — какова цель его? Ведь нельзя не видеть, что результатом именно научно- технических достижений стало создание оружия массового уничтожения, а это по самой природе своей — полный антипод прогрессу. Мне, конечно, ближе область эстетики. По-моему, искусственный блеск современных видеомагнитофонов меркнет перед неподдельной прелестью скальных росписей в пещере Альтамира. А разве могут сталь и бетон затмить неповторимый лаконизм и красоту черепичных крыш древних японских храмов! Утилитаризм, царящий сегодня в мире, не имеет ничего общего с настоящим прогрессом духовной культуры!
— Как Вы оцениваете нынешнее состояние японского кинематографа?
— Как плачевное. Кинобизнес стремится заполонить экран дешевой (во всех смыслах этого слова) продукцией, которая не дает пищи ни уму, ни сердцу. Это резко снижает общий уровень зрительской культуры. Думающий зритель перестает ходить в кино. На мой взгляд, причина серьезного кризиса кинематографа в том, что в борьбе с телевидением кинопромышленники стали дублировать голубой экран, а между тем у кино есть свои возможности и безусловные преимущества, в том числе и творческие.
— А что сулит кинематографу научно-технический прогресс?
— То искусство, которому мы служим, имеет свой мир и свои законы. Оно впитало в себя элементы литературы, живописи, музыки и драматургии. Но кино есть кино. И оно всегда таковым останется. И хотя в последнее время появилась новая видеотехника и акустическое оборудование, они не оказали решающего воздействия на саму природу кинематографа.
— В титрах скольких фильмов стоит фамилия режиссера Акиры Куросавы?
— «Смута» — моя 27-я лента. Конечно, хотелось бы быть более плодовитым, но не получается. Я ведь сам составляю проекты, пишу сценарии, не говоря уже о режиссуре и монтаже фильмов. Но даже не это главное. Я вынужден быть продюсером и поэтому постоянно сталкиваюсь с финансовыми проблемами. Долгое время я работал на киностудии «Тохо». Руководство ее постоянно сетовало, что мои фильмы обходятся ей очень дорого. Тогда я отделился и создал свою компанию — «Куросава продакшн». Я очень завидую своим советским коллегам. В Японии государственное обеспечение кинематографа— вещь совершенно невероятная.
— Выходит, что единственная роль, которую Вы не играете в своих фильмах, — это роль киноактера?
— Да. Некоторые объясняют это моей застенчивостью. Но я главную причину вижу в другом: крайне редко удается удачно совмещать профессию актера и режиссера. К таким исключениям я бы отнес вашего Никиту Михалкова.
— В таком случае, не могли бы Вы поделиться своим мнением о советском кино?
— К сожалению, советские фильмы — редкие гости на японском экране. Такова, видимо, политика наших прокатчиков. Поэтому многое я просто не видел. Но, работая вместе с советскими кинематографистами над картиной «Дерсу Узала», я имел возможность ближе познакомиться с вашими мастерами. В целом мне нравится советское кино. Недавно я видел работу Элема Климова «Иди и смотри», которая меня взволновала.
— Как Вы относитесь к телевидению?
— Лично я никак. Но меня очень беспокоит, что оно отнимает у людей слишком много времени. Особенно у молодежи. В этом возрасте нужно как можно больше читать. Убежден, что к 25 годам каждый молодой человек должен прочесть всю мировую классику. Книги учат юношей и девушек многому, а главное — знакомят с культурой и психологией разных народов, следовательно, помогают лучше понимать своих сверстников, где бы они ни жили.
— Традиционный вопрос: есть ли у Вас хобби?
— Когда-то любил фехтование, потом бейсбол. С возрастом увлекся гольфом. Но больше всего люблю собирать старинные вещи: утварь и даже черепицу. Я вовсе не антикварный маньяк. Разглядывая предметы старины, стараюсь проникнуть в тайны прошлого, понять жизнь наших предков. Ведь они и мы — неразрывны.
…На прощание я сфотографировал Куросаву у большого застекленного шкафа, на полках которого выложены почерневшие от времени глиняные черепки. Он стоял, скрестив руки на груди.
Таким мне и запомнился Мастер — наш великий современник, который озабочен будущим цивилизации и ищет связь с прошлым.
После нашей встречи Куросава снял ещё три картины — «Сны» (1990) – восемь небольших новелл о месте человека в окружающем его мире, «Августовская рапсодия» (1991), посвящённая теме памяти атомной бомбардировки Нагасаки и отношению разных поколений к этому событию и, наконец, последняя — «Мада даё» в русском переводе «Ещё нет» (1993). Этот фильм рассказывает о нравственной ответственности и связи поколений. Сюжет фильма основан на жизни реального человека — профессора немецкого языка, который принимает решение оставить преподавание, чтобы целиком сосредоточиться на занятии литературой. Это происходит незадолго до начала Второй мировой войны. Основной темой фильма являются его отношения с бывшими учениками, которые продолжают о нём заботиться. Профессор терпит череду неудач, из которых ему помогают выбраться только его бывшие студенты. Более того, они организуют ежегодный праздник «Ещё нет», посвящённый дню рождения профессора. Название праздника означает, что профессор всё ещё жив и не готов уйти в мир иной, и представляет собой аллюзию на игру в прятки.
6 сентября 1998 года Куросава скончался в Токио от инсульта. Мировой кинематограф понёс тяжелейшую утрату. Не побоюсь сказать, что эта потеря соизмерима с тем ударом, который выдержала мировая литература в результате смерти Льва Толстого — кладезя творческого Мастера.
Автор: Ефимов Михаил Борисович
