Интервью с автором книги «Восход или сумерки? О постсоветской русской литературе» Галиной Дуткиной
В конце января 2018 г. в Японии в рамках Фестиваля российской культуры в Японии-2018 вышла книга Галины Дуткиной «Восход или сумерки? О постсоветской русской литературе» (夜明けか黄昏か (ポスト・ソビエトのロシア文学について). Книгу выпустило издательство «Гундзося» (Токио), она успешно продается в Японии. Издание не является исследованием и предназначено для широкого круга читателей, интересующихся российской действительностью. Хотя в книге присутствуют и чисто литературоведческие пассажи, есть и художественные вставки в самых различных жанрах, – эссе, стихи, интервью, «жизнеописания» и пр. Автор поднимает разнообразные темы – это тенденции в постсоветской литературе, ее основные направления, жанры и имена; истоки явлений, наблюдаемых в русской литературе после распада СССР. Зачастую их корни − в литературе предыдущих эпох, а также в истории, национальной психологии и менталитете русского народа. Эта книга − не только (и не столько) о литературе, сколько о людях, ее творящих, ее читающих и издающих.
Отдельные темы книги − русская классика в современной России («за» и «против»), а также переводы японской литературы на русский язык. Автор пытается разобраться, «кто и за что в России любит японскую литературу», приводит интересную статистику, рассказывает о том, почему в российском японоведении сложилось два различных стиля перевода японской литературы…
Сейчас на японском сайте Amazon.com.jp рейтинг книги Г. Дуткиной составляет 4 звезды из 5 возможных.
Галина Дуткина − писатель, журналист, японовед-культуролог широкого профиля, переводчик японской художественной литературы, Председатель Центрального правления Общества «Россия – Япония».
Сегодня мы публикуем первую часть интервью − рассказ о содержании книги «Восход или сумерки?», а также о предыдущих публикациях и непростом творческом пути автора.
Беседу вела известная саратовская журналистка, литератор, театральный критик, обозреватель по культуре, член СТД России, Золотое перо губернии, пресс-секретарь Саратовского отделения Общества «Россия−Япония» Ирина Крайнова.
х х х
КРАЙНОВА: Начнем с провокационного вопроса. Возможно, это несколько резко, но… Как вообще возникла идея издания подобной книги, − да еще на японском языке? Ведь Вы − специалист по Японии, японской культуре и литературе… И вдруг такая тема − постсоветская русская литература….
ДУТКИНА: Зри в корень, прав Козьма Прутков… Я ведь правильно поняла, суть вопроса в том, почему именно Я написала книгу о постсоветской литературе для японского издательства, – а не великий критик и литературовед, которых в России великое множество? Вопрос правомерный … думаю, он у многих на языке, поэтому действительно следует прояснить…
Дело в том, что это здесь, в России, меня знают как исследователя японской культуры и переводчика японской художественной литературы. Но в Японии − вообще в большом мире − я традиционно выступаю в другой ипостаси. Как специалист по проблемам современной России, писатель и журналист, об этих проблемах пишущий. По природе своей я натура увлекающаяся. Такой «промежуточный» человек… Люблю сидеть сразу на нескольких стульях. Быть на стыке разных культур, жанров, профессий…
КРАЙНОВА: Мне доводилось читать Ваши переводы, статьи, − например, о средневековой фантастической прозе, о японских «демонах»… Чрезвычайно занимательно. А переводы… какой тонкий, изысканный слог! Ощущение, что это не перевод, а будто сам автор пишет – только по−русски. Скольких японских авторов Вы перевели?
ДУТКИНА: Я как-то не задавалась подобным вопросом…. много. Проще подсчитать книги, чем авторов. Тем более, что это уже кто-то сделал за меня на сайте Ozon.ru – выложил практически все мои переводы с японского и английского с фотографиями обложек, с выходными данными. Так вот, там было выставлено 70 с лишним позиций. Не все тома, разумеется, целиком мои переводы, − столько за всю жизнь не перевести… были включены переводы с английского,− не только японские авторы, − есть переиздания, есть издания, где только часть переводов моя, либо мое составление и предисловие… но если посчитать чисто авторские «полотна» (ну, или почти авторские), японских книг наберется, пожалуй, десятка два… может, чуть меньше.
КРАЙНОВА: А Ваша «вторая» жизнь – писателя и журналиста? Что известно о ней в России?
ДУТКИНА: Журналистикой я занимаюсь уже давно, начала сразу после окончания Института Азии и Африки, особенно активно − в годы работы на Гостелерадио, в Отделе вещания на Японию. Писала и для больших журналов − на разные экзотические японские темы. Вступила в Союз журналистов в 25 лет. Что до «писательства»… ну, вот теперь об этом известно и здесь, в России. Собственно, тайны из этого я не делала никогда, многие знали, только воспринимали этот факт моей биографии как «фантомное» явление, нечто вроде миража в пустыне. Знаете, мухи отдельно, варенье – отдельно… Вообще в моей жизни есть одна интересная тенденция − все мои творения упорно норовят жить своей жизнью, отдельно от меня… Ну, как гоголевский Нос… Современный читатель (Пользователь Интернета) вообще слабо ассоциирует живого автора с его произведением как артефактом. У теоретиков постмодернизма есть даже термин такой – «смерть автора». Речь, разумеется, не о физической смерти, а о том, что роль «биографического» автора в сетевой литературе (а у нас все, даже печатные издания, в итоге попадают в Сеть) сведена до минимума. Автор – не абсолютный источник текста, а просто скриптор. Написал – и отойди в сторонку, не отсвечивай. Желательно навсегда. Так что я, возможно, напрасно так убиваюсь… (смайл)
КРАЙНОВА: Это интересная тенденция… но мы несколько отвлеклись от темы… Что у нас все−таки с «зарубежным» творчеством?
ДУТКИНА: Не люблю самопиар… зачем кричать о своих достижениях. Пусть пишут критики с журналистами. Достаточно, что в России за моими переводами охотятся библиофилы, а за границей мои публикации вызывают достаточно бурную, хотя и неоднозначную реакцию. Ну, к примеру, моя вторая «заграничная» книга − «Moscow Days» (Kodansha International, New-York−Tokyo−London, 1995), на английском языке до сих пор в продаже на сайтах международных интернет-магазинов. На Аmazon.com рейтинг − 4,5 звезд из 5 возможных, а на Barnes&Noble – 5 звезд из 5 возможных… Если верить информации Google, долго «висела» в top-books , отдельные главы были пособиями в университетах, даже документальный фильм поставили в Голландии по мотивам одной из глав… А вскоре после выхода книги в свет пришло письмо от независимой американской службы «Gale Research», поздравлявшей меня с успехом и сообщавшей, что члены жюри включили мое имя в список «Contemporary Authors» ХХ века ( Gale Research − всемирный справочник для библиотечных работников, исследователей, студентов и широкой публики, содержит сведения о наиболее значимых авторах в сфере беллетристики и публицистики). Причина ажиотажа понятна. «Moscow Days» была первой инсайдерской информацией о жизни в России после распада СССР, причем объективной. Хитрые пиарщики к тому же предварили книгу эпиграфом Сергея Хрущева, − своего рода «знак качества»… Я выстроила материал в виде не связанных между собой очерков-эссе. И набившие оскомину темы – быт, политика, экономика, преступность, религия, женский вопрос и прочее – подавались через призму эмоций и личного опыта реальной москвички, к тому же достаточно известной за рубежом журналистки и писательницы. Не «фейковое» лицо, а живой человек. В итоге получились довольно «пронзительные» (breath-taking, как писали в газетах), рассказы-откровения. Реально существующая героиня вызывала доверие и симпатию. Собственно, доверие было заслуженным – книга вышла честная и «щемящая», без попыток угодить заказчику или сыграть «свою игру». В те годы мир очень смутно представлял, что творится в России. Что за варево варится тут у нас под закрытой наглухо крышкой… что-то громко кипело и булькало, периодически летели раскаленные брызги… и все цепенели при мысли – что будет, если крышку сорвет. Из тенденциозных газетных статей трудно составить мнение. Но «живые» эссе легко позволяют сложить крохотные разноцветные кусочки мозаики в довольно целостную и яркую картинку.… Реакция у американской публики была шоковая. Рецензии, как писала мне мой литагент, были «from very good to most dreadful». Оно и понятно: западные «коллеги» с пеной у рта отстаивали свое «цеховое» знание загадочной «Империи зла». Каких собак ни «навешали» на меня − имперские амбиции, ностальгия по коммунистическом режиму, национальный шовинизм, дискриминация мусульманского мира… Хотя ни строчки об этом в книге! Хорошо, что хоть тема сексуальных меньшинств тогда была еще не в моде… Больше всех «отличилась» официозная «New-York Times», разместившая омерзительно лживый пасквиль на целый подвал − за подписью тогдашнего шеф-редактора Московского бюро. Я бурно негодовала, лелея мечту об опровержении, − пока моя американская переводчица не объяснила, что «радоваться надо, на Западе за такую рекламу люди огромные деньги платят»…
КРАЙНОВА: Насчет dreadful понятно. А что именно, по мнению тех читателей, было very good?
ДУТКИНА: Хороших рецензий, сочувственных и человечных, было достаточно много. Сейчас их в основном подчистили в Интернете по понятным политическим мотивам. Но все равно осталось немало хорошего, спустя столько-то лет! − в том же Интернете. На днях набрала название книги в Google − «Moscow Days» по-прежнему стоит в Библиографии статьи «Moscow» ( веб-сайт New World Encyclopedia), в числе всего восьми литературных источников, а на Amazon.com висит вот такой трогательный отзыв: A fantastic eloquently written account of contemporary Moscow that also manages to convey the psyche of ordinary muscovites far more perceptively than anything that I have ever read. It’s like being hit by a brick. Breathtaking and achingly painful in its delivery it makes incredible reading.
Living and working as an expat in Moscow it opened to me a completely different way of viewing Russia. Maybe I was blinkered, but I owe a great debt to the author for showing me what I should have been seeing with my eyes and ears every day of the week but filtered by my western upbringing refused to see and refused to hear.
Не буду переводить дословно, но очень кратко суть такова:… Фантастически красноречивый рассказ о современной Москве….. Это как удар кирпичом. Захватывает дух, больно читать… невероятное ощущение.
Я жил и работал в Москве, ничего не видя, не понимая. Книга открыла мне глаза на другую Россию… Должно быть, я был слеп. Я обязан автору тем, что смог почувствовать то, что должен был видеть своими глазами и слышать своими ушами каждый день, но отказывался делать это в силу своего западного воспитания…
КРАЙНОВА: Сейчас как-то стараются забыть про лихие 90-е…
ДУТКИНА: Да. Сейчас мы с кокетливой невозмутимостью переживаем регулярные «концы света» и «угрозы Третьей мировой»… события 90-х для многих уже и не трагедия вовсе, а нечто ностальгическое… Такие милые и нестрашные скелеты в шкафу, ну, скажите, у какой приличной страны их нет?..
Но тогда… Не хочется впадать в дидактику, но… До сих пор нет точной статистики, сколько людей преждевременно умерло от инфарктов, инсультов, нищеты, алкоголизма, в криминальных разборках и войнах… Цифры называются разные – от одного до десяти и более миллионов – и это всего с 1991-го по 2001-й… Многие помнят кадры первого дня реформ, когда отпустили цены: старики при виде ценников на прилавках падают замертво… Это была настоящая национальная катастрофа. Думаю, все понимают, что сделали со страной, только не всем хочется это признавать.
КРАЙНОВА: Галина, а напомните мне и читателям, что важного происходило в России в 1994−1995 годах?
ДУТКИНА: Собственно, сам 94-й, когда писались «Moscow Days», не прославился «особыми» катаклизмами (за исключением последнего дня уходящего года), но весь год всех трясло от перманентного шока. Власти, капитал и «граждане бандиты» словно решили посоревноваться, кто сильней «удивит» соотечественников. Амнистия участников октябрьского путча 93-го, черный вторник, обрушивший и без того хилый рубль, убийство журналиста Холодова, непознанные вооруженные до зубов «маски-шоу» в центре Москвы… какое-то невнятное начало Первой чеченской войны ( 11 декабря федеральные войска вошли на территорию республики) … это только самые крупные «вехи». А под занавес, в новогоднюю ночь Россия все-таки получила супер-сюрприз, первую большую кровь – заведомо провальный штурм Грозного. Вот отрывок из книги:
Russian tanks burned like holiday wreaths, and teenagers trapped inside their molten bellies were incinerated, dispatched to a senseless and unnecessary death. For many civilians, the first day of the New Year was their last. ‹…› Only on January 7, Russian Orthodox Christmas, did the snow begin to fall, virginally pure and innocent, blanketing this whole nightmare like a shroud, like a sign, a symbol, that God had heard the cries of the innocent and would not allow a repeat of this hell, and that time would knit and heal – someday, perhaps− the terrible wounds rending the earth and people’s souls. This snow of the purest white covered up the nastiness of Moscow, the slush and the lies, just it covered the charred Chechen land and the dead bodies in puddles of blood, and appeared to freeze for a moment the heat of fury, the thirst for revenge, and the insanity. It seemed to be calling on everyone to come to their senses and stop. It was phantom snow of our timid and phantom hope. (Chapter Permanent Shock)
Новогодними гирляндами полыхали российские танки в Грозном, сжигая в раскаленном чреве посланных на нелепую, никому не нужную смерть российских мальчишек, а для жителей города первая ночь наступившего нового года становилась последней…‹…› И только на православное Рождество, 7-го января, выпал снег – девственно-чистый и непорочный, словно саван, накрыв весь кошмар, словно знак, словно символ того, что Господь услышал крики невинных и уже не допустит повторения этого ада, и что время залечит – когда-нибудь – истерзанные землю и души, людские раны… Этот белый-пребелый снег скрыл московскую мерзость, слякоть и ложь, равно как и обгорелую чеченскую землю, мертвых в лужах крови, и остудил на мгновенье жар ярости, жажды мести и безумие. Словно призывая всех одуматься и остановиться − призрачный снег нашей робкой и призрачной надежды…».
Тогда никто не знал, что это только начало….
КРАЙНОВА: А почему у такой «русской» книги такое «нерусское» название − «Moscow Days. Life and Hard Times in the New Russia»?
ДУТКИНА: Подмечено точно. Это американский стиль… Я хотела другой заголовок – «Россия, которая не смеется». Помните притчу о Тамерлане? «Если люди смеются, значит больше нечего взять!» В тот год люди в России разучились не только плакать, но и смеяться.
По-видимому, заказчики рассчитывали получить от меня не совсем то, что получили. Потому и подняли визг официозные СМИ. Ждали покаяния. Каяться у нас тогда было в большой моде, после культовой ленты Абуладзе в России вспыхнула просто эпидемия покаяния…. Некоторые до сих пор остановиться не могут. Но каяться было нерешительно не в чем. И было стыдно за униженную страну, и больно смотреть, как ее рвут на части сбежавшиеся на запах смерти гиены. Россия катилась в пропасть… однако в последний миг остановилась, вцепившись в крохотный выступ… Это был болезненный опыт. Но нечто полезное мы все-таки вынесли из него. И это «нечто» было очевидным уже тогда, в 94-м.
Indeed, if we, Russians have not attained democracy in the last few years, nonetheless, acquired priceless, although bitter experience: we now know exactly how democracy is not supposed to be. Knowing that, it will be easier to separate the wheat from the chaff (Epilogue)
«… за последние несколько лет мы, россияне, демократии не постигли, зато постигли другое. Приобрели бесценный, хотя и горький опыт: мы теперь точно знаем, какой демократия быть не должна. А зная это, легче отделять зерна от плевел»… (Глава Epilogue «Coming Together»):
Эту «крамольную фразу» американские СМИ цитировали чаще других…
И еще:
In order to become a Ruler, it’s not enough to be a politician. It’s not enough to head up a faction or even a party. In Russia, to be a Ruler you have to be a person of the System.‹…› The System is imperishable and irreplaceable. The octopus whips its tentacle – and a politician is gone. How many episodes like that have occurred in Russian history! Only few individuals have been able to get the better of the System (Chapter Permanent Shock)
…Чтобы стать настоящим Правителем, мало называться политиком. Мало стоять во главе фракции или партии. В России нужно быть человеком Структуры.‹…› Структура незыблема и незаменима. Сколько таких примеров было в российской истории! Лишь немногим удавалось подмять под себя Структуру». (Глава «Permanent Shock»).
(Это ремарка на знаменитый саркастический пассаж из Войновича – писатель хотел съязвить, но невольно изрек истину…)
А вот главу «Все на продажу и державная гордость» тогда, в 95-м, издатели сократили – и совершенно напрасно. Как показали последующие события…
«Тот, кто не принимает в расчет дремлющее в России национальное начало, совершает ошибку. Тот, кто думает, что нынешняя униженная и раздавленная страна не способна на резкие и болезненные телодвижения, рискует набить себе шишки. Ибо российский национализм имеет особый характер, отличный от других стран. Почти с рефлекторной неизбежностью он будет проявляться, – как было всегда, – при «угрозе российской государственности».
…В итоге американцы, усомнившись в точности моих оценок, прислали в Москву «проверку» − переводчицу книги, бесподобную Катю Фитцпатрик. Катя была замужем за русским дальнобойщиком и знала Россию и русский, как свои пять пальцев. Она пробыла здесь месяц, потом, суровая и неподкупная, вынесла вердикт: «Вы все правильно написали! Мало еще…». И книга пошла в печать.
КРАЙНОВА: Какие неженские игры… несколько неожиданно – в русле ваших занятий изящной словесностью и утонченной японской культурой! И это Ваша вторая книга… а о чем была первая? И вообще, с чего все началось?
ДУТКИНА: В сущности, со случайности. Хотя случайных случайностей не бывает, я еще вернусь к этой теме… Сюжет с первой книгой – просто хит! Для дамского романа «про Золушек»…
Если вторую книгу мне заказал в телефонной беседе (чин чином!) сам вице- президент издательства «Kodansha America», г-н Асакава (позвонив из Нью-Йорка в 2 часа ночи), то история с первой книгой напоминала игру… азартную и рисковую.
Вкратце суть такова. В ту пору – в начале 90-х годов − я увлеклась «Нихондзинрон» − «Теорией о японцах». Иными словами, особенностями японского менталитета и национальной самоидентификации, тогда эта тема только входила в моду. А в России, после снятия цензуры, начали массово печатать философа Николая Бердяева, думаю, коллеги поймут, почему методология «Нихондзинрон» великолепно «легла» на бердяевскую работу «Душа России». По сути, авторы писали об одном и том же, – только в применении к разным народам. Причем сходство японцев и русских оказалось поистине поразительным – в сравнении с менталитетом западного мира. Но речь сейчас не об этом… В теории Бердяева меня особенно зацепила удивительно точная мысль − о «несоединенности женственного и мужественного начала в русской душе» (что, кстати, характерно и для японцев!)
Не буду углубляться в теорию… но на тот момент Россию, вечную невесту, ждущую «властелина и мужа», обхаживало два жениха – в полном соответствии с ее двуликой натурой. Женственный (почти бабий) Горбачев и грубый, но с некоторой харизмой, мужиковатый Ельцин. Россия крутила носом, а между тем в наэлектризованной атмосфере явно витал запах пороха и ощущалось присутствие какого-то третьего страшноватого персонажа, который вот-вот придет − и возьмет девушку силой.
Мысль показалась мне занятной. Я почувствовала… ну, представьте, что чувствует гончая, взявшая след! (смайл) Я написала статью, и, не долго думая, отнесла ее в московское бюро газеты «Йомиури». Статью, к моему удивлению, сразу приняли. Тогда интерес к России был колоссальным, – и подобные вещи решались намного проще, чем теперь. Но… не прошло и недели, как случилось то, что я так походя «напророчила».
19 августа 1991 г. Всем нам памятный день попытки госпереворота, или, как его потом окрестили, «путча». Не будем давать оценок, а также гадать о том, что бы было бы, если бы… Просто вспомним те дни.
Несколько дней стояли безоружные люди живой стеной против танков. Несколько дней над Москвой висел сизый мрак, и низко неслись апокалиптически черные тучи … и какой-то беспросветный ужас стелился по улицам… Но, видимо, само Небо решило, что хватит с России братоубийственных войн. Ужас волшебно рассеялся, путчисты бесславно исчезли, я дописала новый конец, – и 30 сентября 91 года статья была опубликована в «Йомиури»….
А еще через некоторое время японское издательства «Синтёся» заказало мне мою первую книгу о России. На дворе был конец 1991-го …
Первую книгу я стилизовала под жанр традиционных японских дневников-«никки», − в соответствии с задумкой издательства. И в ткани повествования реальные события моей жизни и работы над японскими книгами в издательстве переплетались с жизнью России, с политическими новостями, экономическим анализом, рассказами об окружавших меня людях, цитатами из газет и телерепортажей. Начала я с 1-го января. 1992 год оказался годом драматическим – и для страны, и для меня. Весной, на Пасху, утонул на охоте муж, отец моей дочери. Как раз в то время у меня была защита кандидатской диссертации на тему японской фантастической литературы. И вот − сегодня я хороню мужа, а завтра идти на защиту. В общем, «крутой» коктейль из трагедий и драм. Но в тот трагический год Небеса будто дали зеленый свет. Книга «летела» вперед, как курьерский поезд. Каждый месяц я отправляла факсом по 20 страниц, и текст без всяких исправлений сразу же уходил к талантливой переводчице Ёсиока Юки. Так что книга была напечатана очень быстро. А потом издательство «Синтёся» пригласило меня на месяц в Японию, – на «раскрутку» книги ミステリーモスク。ガーリャの日記1992 («Загадочная Москва. Дневник Гали, 1992».).
И это весьма причудливое для русского уха название придумали японцы….
КРАЙНОВА: А любопытно, как проходит в Японии раскрутка книги…
ДУТКИНА: Это был «феерический» месяц…. мне все время хотелось себя ущипнуть, − а не снится ли мне все это. Издательство разослало экземпляры везде, куда можно. И на другой же день после приезда понеслось… Два-три интервью в день, встречи с известными журналистами и политиками, лекция в Пен-клубе перед ведущими советологами, лекции в университетах, выступление на NHK, сообщения телеграфных агентств, статьи в ведущих японских газетах, включая пафосную рубрику «Хито» в «Асахи симбун»… Седовласые профессора аплодируют стоя, повергая меня в смятение… Всего интервью и рецензий было около двухсот. Организм не выдерживал бешеного ритма, японцы умеют «взять в оборот». И еще напрягал один пикантный нюанс. Я умудрилась стилизовать свой опус под японские «никки» столь «натурально», что даже матерые журналисты сочли его подлинным дневником. И везде – куда бы я ни пришла, − первым делом начинались расспросы про коварного героя мифической love-story, которую мне пришлось выдумать уже после завершения работы над книгой − по настоянию редакции. Так сказать, для «оживляжа»… И довод, что дневниковая проза – это просто жанр художественной литературы, − увы!− не работал…. В общем, на меня очень сильно обиделись многие. Мне поверили, − а я обманула….
А под конец меня пригласили на неделю в японскую семью, пожить в японском доме. Это был Кобе, но на месте мы не сидели, хозяева постоянно возили меня на экскурсии – Музей Сакэ, деревня ниндзя в Кога, старинная Нара..
Все это напоминало голливудский сериал, серия первая − «Бал». Потом последовала вторая серия, «Принц с хрустальным башмачком», – звонок в ночи из Нью-Йорка от вице-президента издательства «Коданся Америка» вскоре после возвращения в Москву – и мгновенный заказ новой книги о Москве, впоследствии получившей название «Moscow Days».
КРАЙНОВА: А была ли третья серия : «Золушка находит свое счастье»?
ДУТКИНА: Ну-у-у… Третья серия конечно была, только с крутым виражом сюжета. Карета все-таки умудрилась превратиться в тыкву, принцесса осталась одна в чистом поле, − в бальном платье, но босиком и даже без хрустального башмачка. Словом, после «Moscow Days» наступило затишье… Недоброе такое. Жар-птица упорхнула в неизвестность. Несмотря на всю шумиху вокруг «американской» книги, новых предложений не поступало, писем от издательства не приходило… Я и понятия не имела, что книга моя победно разгуливает по миру – сама по себе… (нормального Интернета у нас тогда еще не было) Возможно, то был щелчок по носу от Судьбы, чтобы не зазнавалась, а возможно − наказание за строптивость, за дерзкую фразу «…мы теперь точно знаем, какой демократия быть не должна» …Меня словно отрезали от успеха. Это было весьма болезненно и прискорбно, я ведь успела уволиться из издательства, чтобы писать книги. Но книг не предвиделось. А работы для японистов в те времена в России тоже практически не было…
КРАЙНОВА: Но, судя по предыдущим историям, Вы не из тех, кто сдается?
ДУТКИНА: Не люблю проигрывать. Как говорил неподражаемый генерал Лебедь, «упал − отжался!». Если ты уткнулась лбом в запертую дверь, или тебе не хотят открывать,− осмотрись, нет ли рядом распахнутого окошка? И я переместилась в другую плоскость − в журналистику…. Стала писать брошюры, циклы статей о России для японских СМИ. Иногда это были целые серии, печатавшиеся в течение года из номера в номер. Например, цикл больших, в половину газетной полосы интервью «Российский человек успеха» − об успешных российский бизнесменах, культурных деятелях и пр. – в их числе режиссер Карен Шахназаров, всеми любимый кошачий клоун Юрий Куклачев, модельер Ольга Моисеенко, известный в те времена московский ресторатор (сеть ресторанов «Якитория» ) Александр Королев, заслуженный художник России Олег Леонов… Случались и репортажи о переводах японской литературы в России, о гастролях российских танцевальных и вокально-инструментальные коллективов, артистов… Социо-психологические заметки, бытовые зарисовки… Русские праздники… Довольно богатая палитра. Параллельно занималась переводами японской современной литературы на русский и координировала по поручению японской стороны в Москве российскую часть проекта JLPP (Japanese Lirerature Publishing Project, был запущен в 2002 Агентством по делам культуры, Agency for Cultural Affairs, для продвижения за рубежом публикаций японской литературы), − договаривалась об издании книг с российскими издательствами, редактировала часть рукописей, общалась с переводчиками, писала рецензии на готовые переводы, вела координационную работу… очень увлекательное и азартное занятие, хотя напряжение просто чудовищное… к ночи просто с ног валилась. Кстати, денег это приносило намного больше, чем все мои писательские «страдания» вместе взятые. Но и тут повезло! − из проекта мне практически случайно досталось для перевода несколько самых лучших − великолепных авторов (Миямото Тэру «Узорчатая парча», Фумико Энти «Цитадель», Хэмми Ё «Теплая вода под красным мостом») и я получила не только хорошие деньги, − но и подлинное наслаждение от работы, и читательское признание…
Так что, ежели где-то убыло, то где-то что-то прибудет…. Кстати, именно в тот период я начала работать в Обществе «Россия−Япония» и связала свою жизнь с народной дипломатией.
КРАЙНОВА: Ну, теперь-то мы добрались до третьей книги − «Восход или сумерки?»……Долгая же предыстория! А как все-таки возникла данная тема? Это гораздо уже, чем предыдущие книги – не постсоветская реальность, а собственно ЛИТЕРАТУРА…. Тоже случайность? Это ваш конёк: неслучайные случайности?
ДУТКИНА: Неслучайные случайности − потрясающая тема. Ею увлекались великие умы − Лейбниц, Шопенгауэр, Юнг, физик Паули… Я еще вернусь к ней. Есть несколько тем, о которых хочется поговорить, но, видимо, это будет уже во второй части интервью, поскольку ясно, что мы не укладываемся в рамки…
КРАЙНОВА: Видимо, такая насыщенность и разнообразие жизни вообще не в какие рамки и каноны не укладывается.
ДУТКИНА: Да, похоже… Пока же закроем «литературную часть» моей биографии…Так вот: тема постсоветской литературы возникла не на ровном месте, хотя в некотором смысле тоже случайно… Я уже говорила, что писала литературоведческие статьи − для японских СМИ, писала их и для сборников о российской культуре и литературе, которые регулярно издает японский Оргкомитет по проведению Фестивалей Российской культуры в Японии… В общем, опыт был, и было понимание, что нужно читателю. Поэтому, когда Вселенная бросила мне перчатку, я ее подняла. От этой возможности я не смогла отказаться. В тот момент сомнений не возникало. В общем, «On s’engage, et puis… on voit». Сначала нужно ввязаться… а там посмотрим…
КРАЙНОВА: Наполеон был бесстрашный воин. А каково Вам пришлось?
ДУТКИНА: Я посмотрела… (смайл) и поняла, во что именно я ввязалась. Меня захлестнуло цунами материала… пришлось брать себя железной рукой за горло и хладнокровно решать поставленные задачи − от абзаца к абзацу. Просчитывая каждое слово, прикидывая, как каждая фраза будет звучать на японском. Обычно я пишу иначе – меня просто несет в потоке, я не думаю над фразой. Но в этом случае все было не так. Глава о литературе шла трудно, я сидела, уставившись в стену, и ждала, когда в голове появится образ или идея. Привычно «отпускало» только на художественных вставках.
КРАЙНОВА: А что за «художественные вставки»?
ДУТКИНА: Это отдельная, очень важная тема. Обязательно расскажу, когда дойдем до структуры книги. Пока закончу с концепцией… Я долго размышляла – О ЧЕМ конкретно писать, – с учетом того, что у меня объема на все про все 300 страниц, и еще 3 главы, помимо новой русской литературы. Не менее остро стоял вопрос − КАК писать. Но было ясно, что писать так, как пишут литературные критики здесь, в России – и даже на Западе,− решительно невозможно – это провал. Приз – мусорная корзина.
КРАЙНОВА: Отчего ж так сурово? У вас на них зуб?
ДУТКИНА: Ровным счетом никакого. Чрезвычайно эрудированные люди, делают замечательное дело – просеивают «тысячи тонн словесной руды», чтобы найти десяток книг, которые стоит прочесть. И хотя сами же критики сетуют, что они – уже не властители дум, к ним прислушиваются. В конечном счете, это они определяют победителей литературных премий, – так что очень важные люди… Просто сам род их занятий предполагает некий процесс, схожий с препарированием…. При чтении критических текстов у меня возникает ассоциация с кунсткамерой и рядами аптекарских банок, в банках – нечто, что было живыми органами, кусками тел, эмбрионами… и бесконечные ярлыки… В разгар моих концептуальных страданий мне подвернулось интервью с критиком (!), писателем, публицистом и членом жюри премии «Русский Букер» Денисом Драгунским….
КРАЙНОВА: Образно и впечатляюще…Разумеется, случайно подвернулось ?
ДУТКИНА: Ну, не совсем, не буду лукавить. Один добрый человек, сострадая моим терзаниям, позвонил и сказал: «Включи «Коммерсант FM! Там Драгунский дело говорит».
Помню, был самый разгар июля 2014 года, время после полудня. В открытые окна валятся снопы золотистого зноя, все буквально плавится от жары….А из динамиков льется густой, вальяжный баритон Дениса Драгунского, писателя, политолога, журналиста и − критика. Интервью перемежается веселенькими мотивчиками, оно проходное, какое-то несерьезное, Драгунский расслабленно позволяет себе говорить все, что хочет, не особо следя за политкорректностью и литературностью речи. И вот настолько упоительна эта самая простота, что я включаю диктофон. А потом распечатываю текст. Среди прочих ремарок был такой актуальнейший в тот момент перл (привожу с некоторыми сокращениями):
«Литература — это волшебство, читатель – это участник процесса… А критик − не очень хороший участник процесса. Он видит погрешности, все пружинки, он угадывает сюжет, он начитал 1000 книг, ему понятно, на что похожа твоя книга, причем он может иметь в виду автора, которого ты не читал и даже не слышал… это как у Борхеса, а это как у Анатолия Иванова, а это мы видели, как у Владимира Набокова. Я не уверен, что патологоанатом может быть близким другом. Читатель должен быть немного простодушным. У меня филологическое образование, но я стараюсь его выключить, когда читаю книжку, которая меня увлекает».
Тут пазл сложился. Конечно, Драгунский имел в виду себя, когда говорил о простодушии. Но, что если перевести стрелки, − и изобрести такую условную литературную игру, к примеру, «вольная беседа с простодушным читателем»? Легкая дискуссия на серьезные темы? Неважно, что собеседник в данный момент виртуален, – все равно в итоге листать книгу будет реальный читатель… Это я и предложила будущему читателю, прямо в тексте − «побыть немножечко простодушным» и послушать меня, «беспристрастного рассказчика». (В «Иностранке была такая серия книг – «В назидание любопытствующим»… вот что-то в подобном роде).
Кстати, правил игры я не нарушила ни разу. Если нужно было мнение, я прибегала к ярким цитатам (часто из тех же критиков-литературоведов) – но ничего не навязывала… Тональность общения с читателем была определена. А вот жанр…жанр… нет, не спрашивайте меня о жанре! Самый искушенный литературовед, пожалуй, затруднится определить жанр этой «беседы с читателем»… Причудливый микс самых различных текстов – литературоведческих отрывков, лирических отступлений, баек из жизни, стихов, эссе, интервью, жизнеописаний, вставок художественной прозы, красочных цитат из произведений, биографий авторов, комментариев читателей к разбираемым книгам… есть даже поэма! Очень живой и подвижный, «играющий» текст. Который постоянно теребит читателя, переключает его внимание с одного на другое, подсовывая новую игрушку. Особая изюминка еще и в том, что я привлекла четверых дополнительных участников книги, – каждого со своей темой и свой историей жизни, так или иначе связанной с постсоветской литературой. Их художественные вставки (и мои, авторские) − это перебивки, держащие в напряжении. Вот что я имела в виду под «художественными вставками» – отвечаю на вопрос выше.
КРАЙНОВА: Но ведь это не назовешь литературоведческим исследованием.
ДУТКИНА: Разумеется, нет. Но я и не планировала – ИССЛЕДОВАНИЯ! Какое серьезное исследование может быть в рамках одной главы? Скорее, все это можно назвать мыслями вслух…порой намеренно ироничными, чтобы немного дистанцироваться от материала и сохранить хотя бы видимость объективности… Это и рассуждения, и ремарки, лирические образы, записанные на бумагу мгновенно и намеренно безыскусно (нечто в стиле японских средневековых дзуйхицу, «вслед за кистью», ) и прочее − на тему новой русской литературы, ее истоков и трендов. Рассказ о людях, эту литературу пишущих, читающих и издающих, о самой России… В целом калорийная пища для пытливого (любопытствующего) ума доверчивого (скорей, доверяющего) «простодушного читателя»… Разумеется, не всякий японский читатель так уж доверчив и простодушен, иные искушены в теме много более среднестатистического россиянина, и вообще простодушие в нашем мире – редкое качество. Но ведь мы же договорились «на берегу», не так ли? У нас тут своя игра! Кстати, эту игру приняли профессионалы-русисты, специалисты по русской литературе. Мне показывали их неофициальные отзывы: известные профессора писали, что прочли книгу, не отрываясь. Они довольно лестно оценили не только колоссальный объем информации, которую мне удалось втиснуть в единственную посвященную новой русской литературе Вторую главу, но и разнообразие структуры книги, а также литературность художественных вставок…. А еще я недавно полистала отзывы в Интернете… интересно. Стали появляться отклики из масс. Вообще пользователи во всем мире любят критиковать и писать не очень приятные вещи про авторов. Вот и меня не миновала чаша сия − но! − критикуют, хотя сдержанно, однако берут книгу в библиотеках, обменивают на очки на Амазоне, покупают, наконец… и, что характерно, дочитывают до конца, а некоторые — в «один присест»! Некоторые хвалят – тоже сдержанно. Бурных восторгов я и не ожидала, японцы – люди закрытые. Однако никто не жалуется, что скука смертная, что захлопнул и выбросил в корзину… Значит, цель достигнута? На японском Амазоне пока выставили 4 звезды из 5 возможных. Интересно, стали бы вообще читать, изложи я все это «академическим языком»?
В общем, получилось не исследование, конечно же, а книга-размышление, книга-воспоминание, книга-предупреждение − о прошлом, настоящем и будущем современной русской литературы, литературного творчества, и в некотором смысле – судьбы России в целом…
КРАЙНОВА: Нестандартный подход, одно слово… А были ли примеры для подражания?
ДУТКИНА: Были − и есть, и, как говорится, «все написано до нас»… но я никому не подражала. Идеи, как организовать текст, приходили сами, спонтанно. А вообще в современной критике наблюдается тот же процесс диффузии, что и во многих других жанрах. Критика прорастает в эссеистику и философский трактат, культурологическое исследование, иногда почти подменяясь ими, при этом рецензент больше занят своей персоной, нежели разбираемым произведением…. Я же не ограничиваюсь одними «вылазками» в эссе, я перемешиваю самое несочетаемое, стили и жанры, в некотором роде «засыпаю рвы и пересекаю границы» − но не намеренно, а интуитивно. Я как бы предугадываю реакцию читателя – вот тут холодно, тут теплее, а тут совсем горячо. И стараюсь минимизировать личностные оценки.
КРАЙНОВА: Ну а как же без оценок в литературоведческом тексте?
ДУТКИНА: Без оценок – никак. Вот тут без критиков не обойтись. Но в очень строгих рамках. Если требуется фундированное МНЕНИЕ, оценка какого-то тренда, глобального феномена в литературе, то хорошо «играют» цитаты из работ ведущих профессиональных литературных критиков – людей с фундаментальным филологическим образованием. Тут их высказывания – как столбовые вехи. Солидные цитаты, еще и со ссылками, поднимают статусность книги…
КРАЙНОВА: А как Вы выбирали, кого именно процитировать, тут тоже момент игры?
ДУТКИНА: Ну, у каждого свой набор уважаемых авторов…Вообще критика в эпоху постмодерна, когда появились социальные сети, изменив все действовавшие до того законы, требует отдельного разговора… В частности, я цитировала Наталью Иванову, Аллу Латынину, Юрия Лотмана, Андрея Немзера, Дениса Драгунского, Дмитрия Быкова…Юрия Борева… Сергея Чупринина….. не перевелись еще на Руси ценители Слова, с огромным опытом литературно-критических работ. Но ведь серьезные литературоведческие статьи в Сети – лишь небольшой сегмент. Голоса профи глохнут в мощном хоре любителей, так называемых «активных читателей». Теперь литературой в Сети, да и книжным рынком управляет стихия Пользователей. Колоссальное падение уровня культуры и литературы. Словом, каждая кухарка… Кстати, Ленин никогда не говорил, что теперь любая кухарка может управлять государством. Он писал совсем иное: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, то есть к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту» (статья «Удержат ли большевики государственную власть?»). Но вернемся к теме цитат. Цитаты профессионалов нужны как поддержка «тяжелой артиллерии». Когда нужно «загнать гвоздь по шляпку». Знаете… это еще и вопрос ответственности перед читателем… А в оценке авторов и произведений лучше «играют» пользовательские комментарии, если еще дать гиперссылку, − им поверят скорее, потому что каждый читатель книжного текста − все равно Пользователь Сети…. У меня такое вот ощущение.
КРАЙНОВА: Да, и это уже увы, объективная реальность… А темы, Вы сами их выбирали?
ДУТКИНА: Темы изначально определила японская сторона. Лично я, возможно, выбрала бы другие, но заказчикам виднее. Впрочем, японцы были очень тактичны − в творческий процесс не вмешивались совершенно и узнали о содержание книги после того, как я отослала завершенную рукопись – с фотографиями. Ну а какие темы – понятно из Оглавления, которое напечатано на русском языке на задней странице суперобложки — элегантнейшей, между прочим. Потрясающий дизайн − на лицевой стороне оранжево−коричневый восход, на задней – клубятся зловещие сиренево−сизые сумерки, нечто в технике сумиэ, живописи тушью. По образу – просто попадание в «десятку».
КРАЙНОВА:Галина, форма найдена, судя по всему, увлекательная. Тем интересней узнать, какие же прозвучали имена?
ДУТКИНА: Это была вторая планка, которую предстояло взять − наполнения тем конкретным содержанием. О чем писать, о ком писать… какие тренды, направления, жанры, какие имена и произведения. Сейчас речь только о Второй главе, которая посвящена собственно новой русской литературе. Об остальном поговорим в следующую встречу. В общем, нужно было придумать, как всю махину постсоветской литературы втиснуть в рамки одной единственной главы.
КРАЙНОВА: Удалось?!
ДУТКИНА: Пыталась. Японцам (да и нам порой) не очень понятны потоки и завихрения в русской литературе, начиная с XX века. Все так расплывчато, фрагментарно, туманно… Столько разных подходов и мнений…К тому же куча разных нюансов. Нет чистой, изолированной от прошлого постсоветской литературы. И она − не хронологическое явление, хотя формально ее отсчитывают с 1991го года, с краха СССР. И литературу эту нельзя назвать антисоветской, хотя она противостоит соцреализму….
Японцы (беру не русистов, а среднего японского творческого интеллигента старшего и выше среднего возраста) знают и любят русскую классику – но не всю: в основном это Толстой, Чехов, Достоевский, Лесков. Про Пушкина слышали все, но … во всяком случае читали меньше, чем Чехова. Относительно знают авангард 20-х годов XX века. 30-е, 40-е, 50-е годы… Знают, во всяком случае, некоторые имена: Маяковский, Есенин, реже − Ахматова и Цветаева… Из прозы (не будем делить на писателей-эмигрантов и писателей, живших в СССР) – Пастернак («Доктор Живаго»), Куприн, разумеется, Бунин, Замятин («Мы»), Булгаков («Мастер и Маргарита), Набоков («Лолита»). Я сейчас беру совсем по минимуму, скорее всего, кого-то пропустила…. Театра и кинематографа начала XX века сознательно не касаюсь, там культовых имен много. Знают неплохо литературу советского периода, в том числе соцреализм (Горький, Шолохов, Распутин, Астафьев, Шукшин, Трифонов, даже переведен Александр Грин…). В тот период у нас было немало талантов, о которых принято говорить − «человек-глыба». Советская литература активно переводилась в Японии, успешно работала Межкнига, занимавшаяся экспортом советских книг, к тому же нужно учесть роль советского кинематографа – многочисленные шедевры русской классики, произведения начала ХХ века и советского периода японцы узнавали « с экрана». А потом рухнул СССР, и образовалась непонятная пустота. Откуда взялась новая русская литература? Прежнюю литературу японцы знают, а эту…. Вот откуда она появилась − на пустом-то месте?.. Хотя современных писателей, пришедших в новую литературу из тех времен, в Японии перевели и читают – Солженицына, Сорокина, Пелевина, Петрушевскую, Толстую, Виктора Ерофеева…и ряд других. Сейчас добавились Улицкая, Рубина и, конечно, Акунин…
Я не могу объяснять хрестоматийные вещи из истории постсоветской литературы – это займет слишком много времени. Кто не в теме, пусть полистает хотя бы работу Натальи Ивановой «Русский крест», там все замечательно разобрано… А я лишь кратко обозначу вехи, чтобы напомнить, с чего все пошло и к чему пришло.
60-е годы ХХ века − зарождение новой русской литературы.
Хрущевская оттепель. «Самиздат» и «тамиздат» (а также связанные с ними скандалы − публикация в Италии «Доктора Живаго» Пастернака, суд над писателями Синявским и Даниэлем, «Архипелаг Гулаг» Солженцына, книга «Москва−Петушки» Венечки Ерофеева, произведения Василия Гроссмана, стихи Иосифа Бродского и т д).
Создание в 70-е годы, несмотря на «застой», фундамента литературы русского постмодерна (молодые писатели, чьи тексты не укладываются в рамки соцреализма – Андрей Битов, Виктор Ерофеев, Людмила Петрушевская и другие…).
Выход в 1979-м скандального неподцензурного альманаха «Метрополь», в котором печатаются подобные авторы.
80-е годы − накопление текстов русских постстмодернистов, − так называемой «внекомплектной» литературы.
70-е – 80-е годы − духовный подъем в русской литературе. И особенно в критике, вот уж когда критики были властители дум русской интеллигенции!
1986 год − начало горбачевской перестройки, эпохи гласности. Отмена цензуры. В образовавшуюся дыру хлынуло все, что было до тех времен недоступно для советского читателя − книги писателей русской эмиграции (первая, вторая и третья волна), российский неизданный андерграунд, шедевры полузапретных писателей начала XX века, неопубликованные тексты нового и среднего поколения современников, не укладывавшиеся в рамки соцреализма… (имена и произведения не перечисляю, их слишком много).
Конец 80-х – пик публикаторства. Все перечисленное выше в хаотичном порядке печатается в толстых литературных журналах. Произведения разных десятилетий ХХ века публикуются одновременно.
«Критическое накопление энергии» и «культурный взрыв», о котором писал Юрий Лотман.
Охвачены все темы века − Революция, Гражданская и Великая Отечественная войны, коллективизация, репрессии, эмиграция и т.д.
Все это – чернозем для новой русской литературы после 91-го года…Однако то, что выросло на столь плодородной почве, сильно уступает «возвращенной» литературе…
КРАЙНОВА: «Сомкнули очи гении, и стали слышны наши имена»…У Вас есть объяснение этому феномену?
ДУТКИНА: В работе Татьяны Колядич «Русская проза XXI века в критике. Рефлексия, оценки, методика описания» есть прекрасная фраза: «Дарованная нам свобода книгопечатания не является залогом того, что книжные магазины будут завалены гениальными романами, рассказами и стихотворениями»…Разумеется, это не объясняет причину, но не будем сейчас касаться политических, экономических, культурных и прочих аспектов. Суть в том, что произошла неожиданная трансформация – постсоветская литература утратила мессианский, воспитательный характер, а писатель перестал быть Пророком.
В общем, проще привести одну красочную цитату, нежели долго-долго объяснять, что конкретно произошло с новой русской литературой:
«Традиционное для отечественной литературы пирамидальное устройство на наших глазах сменилось разноэтажной городской застройкой, а писатели разошлись по своим дорожкам или, если угодно, по нишам, ориентируясь (осознанно или неосознанно) уже не на такую соборную категорию, как Читатель, а на разнящиеся между собою целевые аудитории‹…› Стратификация “по вертикали” сменяется “горизонтальным” соположением разного типа литератур, выбор которых становится личным делом и писателя и читателя». (Сергей Чупринин, «Звоном щита». Журнал «Знамя», 2004, 11)
Результат парадоксален. Постсоветская литература, «скатившись в кризис к началу XXI века, расширила свои творческие возможности, но значительно утратила общественное влияние».
Парадоксальны также различия в оценках постсоветской литературы разных критиков, в частности, литературы 90−х годов − «Замечательное десятилетие» (Андрей Немзер) и «Сумерки литературы» (Алла Латынина).
КРАЙНОВА: Не слишком ли все это сложно для непосвященного среднестатистического японца?
ДУТКИНА:Да я и пытаюсь разложить все по полочкам − по направлениям и жанрам. Но без предыстории непонятно, откуда что взялось. И еще − чтобы разобраться в хитросплетениях направлений и жанров новой русской литературы, нужна «дорожная карта». Не то, что бы у литературоведов совсем отсутствовала классификация… она есть, но у каждого своя и порой не совсем логичная. Пришлось собрать все, что нашла, перетасовать колоду и попытаться самой составить карту нашего литературного Соляриса.
КРАЙНОВА: А почему именно Соляриса?
ДУТКИНА: У меня современная русская литература вызывает ассоциации с океаном планеты Солярис – такой непонятной, замкнутой на себе разумной экосистемы… В нем есть придонные течения, есть островки суши… Есть направления и жанры.
Герой романа «Солярис» говорит: «Нам нужно зеркало ‹…›. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша».
Вот и мы − мы ищем зеркало в книгах. И литературный Солярис с готовностью отражает нас во всем нашем совершенстве или несовершенстве − и являет нам мир нашей мечты… или миры наших темных желаний. И так же, как Солярис Станислава Лема, посылает нам фантомов − материализовавшиеся воплощения нашего читательского Бессознательного. В виде литературных произведений, героев, литературных кумиров и окололитературных событий − в частности, премий и их лауреатов.
Во всяком случае, после того, как была составлена «карта» Соляриса, работа пошла быстрее…
КРАЙНОВА: А Вы уверены, что Ваша карта – верная?
ДУТКИНА: Все же я – автор. Значит, право имею. Кроме того, я старалась максимально учесть и выстроить в логическую цепочку все собранные варианты.
КРАЙНОВА: …и началась конкретная работа над материалом − классификация, разбор, иллюстрирование примерами…Появилось нечто, что можно «пощупать», прочувствовать…
ДУТКИНА: Да, азимут был ясен. Главное в такие моменты – не свернуть на проселочную дорогу, не сделать лишний крюк… Я уже говорила, труднее всего было с историей русского постмодернизма. Как я ни пыталась объяснять все предельно просто, не злоупотребляя сложными терминами,− но попробуйте объясните эти материи так, чтобы читатель (если он не филолог) не захлопнул книгу от скуки. Это все равно что, например, объяснять не читавшему японской поэзии сезонные слова или макура-котоба. Нужно было что-то срочно менять. Если так скучно писать, то каково же будет читать?..
КРАЙНОВА: Я не очень представляю, как можно сделать занимательной историю русского постмодернизма.
ДУТКИНА: Вот и я не представляла. Но если невозможно сделать интересным отрывок текста, нужно хотя бы окружить его другими интересными текстами, чтобы сместить фокус внимания. Помните разговор про художественные вставки? Так вот, я привлекла еще четверых участников – с уникальными судьбами, с уникальными темами и уникальными текстами, на первый взгляд, абсолютно самостоятельными – среди них есть интервью, стихи, эссе, жизнеописание, даже поэма… Но они идеально вписались в контекст, а главное – разбавили скуку. Оттянули внимание на себя.
Тогда я сделала это по наитию. Но недавно я нашла подтверждение правильности решения!
КРАЙНОВА: И конечно, случайно?!
ДУТКИНА: Вы будете смеяться… да! (смайл). Интернет − это Сокровищница полезных случайностей!
Так вот, роясь в Интернете… я нашла: по случаю 105-летия писателя Ивана Гончарова писатель и критик Дмитрий Быков прочитал лекцию под названием «Обломов – русский психоделический роман». Почему «Обломов» − вдруг «психоделический»?! Нет, вовсе не потому, что там речь идет о наркотиках (смайл). Просто Быков считает, что автор в «Обломове» вводит читателя в своеобразный транс – ритмом, бесконечными повторяющимися рассуждениями, нагнетанием синонимов, «забалтыванием», наконец. И когда читатель в это состояние погружается,− а он погружается! − то начинает читать взахлеб. Он перестает обращать внимание на отдельные слова, он плывет в этом потоке сознания. В таком состоянии, как при гипнозе, − говорит Быков,− человек «проглотит» все – любую условность, он – верит! Его внимание расфокусировано настолько, что он не понимает, что читает скучнейший текст!
Разумеется, огромную роль в моем случае сыграл талант переводчицы, Араи Масако-сан. Плохой перевод погубит самый блистательный текст. Но у Араи-сан − врожденное чувство слова, это просто пиршество языка, и к тому же она переводит не слова или фразы, она переводит на уровне образов, мыслеформ. Я должна благодарить судьбу за то, что делала книгу вместе с ней – 50% успеха – ее заслуга. Вот текст отзыва, написанный очень известным переводчиком русской литературы – и первое, что он отметил, это особый стиль перевода, перевод образов и картинок… Если литература – это волшебство, как сказал Драгунский, то перевод− это магия….
КРАЙНОВА: Интересно, а каких писателей и какие произведения Вы выделили? Или это пока тайна за семью печатями?
ДУТКИНА: Я намеренно не называю сейчас ни имен, ни названий произведений. Разумеется, в тесте книги все это есть, и даже краткие описания сюжетов, − местами чуть ли не через строчку… Но это чисто иллюстративный материал к основному тексту. Я и в книге намеренно не даю оценок – «хорошо-плохо», «талантливо-бездарно». Книга писалась не для того, чтобы пропиарить одних и разнести других. Пусть читатель сам решает, интересен ли ему автор, и, если знает русский, то сможет прочесть книгу в оригинале, сейчас в Рунете есть почти все.
Я не вправе давать оценки (разве что при помощи читательских комментариев, а среди них попадаются очень яркие!) − к тому же, кто может сейчас сказать, какие имена и книги останутся в истории… лет так, скажем, через 100. Должно пройти время, чтобы муть осела… А что останется через 1000 лет? «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»… Помните, как у Стругацких, в повести «За миллиард лет до конца света»? Неизвестные силы из далекого будущего пытаются пресечь исследования, которыми занимаются люди совершенно разных профессий, причем исследования в принципе рядовые, но непонятным образом создающие угрозу Гомеостатическому Мирозданию, так как могут способствовать превращению человечества в сверхцивилизацию! Кто может поручиться, что какая-то современная рукопись не помешает равновесию будущего Мироздания?… Тем более, что рукописи, как мы знаем, не горят…
КРАЙНОВА: То есть будущих классиков Вы нам не назовете?
ДУТКИНА: Затрудняюсь. Тенденции только намечаются. Это не значит, что у меня нет предпочтений. Просто сейчас русская литература – это бурный поток, в котором трудно что-то разглядеть. Поток несет и могучие деревья, и городской мусор, водоросли, ил и песок.. в песке иногда попадаются довольно большие крупицы, похожие на золото… Но золото ли это − покажет время. От XIX века осталось меньше десятка имен. От ХХ века – пока чуть больше, потому что память еще свежа… первые «итоги» современной литературы увидят лет через 50.
А вообще … Я, пожалуй, снова процитирую отрывок из того самого интервью с Денисом Драгунским: «Общего признака русской литературы, который был в XIX веке или в XX веке, сейчас нет. Я имею в виду внимание к душевному миру человека, углубленное внимание к социальным проблемам в Золотом веке и углубленное внимание к тонким душевным, даже эротическим переживаниям человека (сочетавшихся в то же время с темой Революции!) в Серебряном веке. Зато сейчас в российской литературе наблюдается очень большое разнообразие жанров и писателей – хороших и не очень хороших. А вообще, надо исходить из закона американского фантаста Теодора Старджона: “90% of anything is shit” .
КРАЙНОВА: Звучит не слишком-то обнадеживающе.
ДУТКИНА: Я бы даже сказала, убийственно… Но ведь он прав! Тысячу раз…. К сожалению, кто хороший писатель, а кто плохой, решает сейчас не критик, не издатель и даже не читатель… Решает РЫНОК – что принесет больше прибыли. Знаете, когда я размышляю о превратностях писательской судьбы, мне неизменно приходит в голову образ – прыжок с парашютом.
КРАЙНОВА: А почему именно с парашютом?
ДУТКИНА: Наше время взрастило не только массового читателя, но и массового писателя ( с появлением соцсетей пишут все – от министра до дворника). Но среди таких есть люди с амбициями, которые хотят бумажных изданий, больших тиражей и успеха в литературной тусовке. Судьба подобного литератора − как отчаянный прыжок с парашютом. Парашют − символ причудливой смеси таланта (или нахальства, бездарности), денег, блата, пронырливости и удачи. Написавший книгу вываливается из люка самолета − и камнем летит к земле, смутно представляя, раскроется ли его парашют….. Некоторым везет.
КРАЙНОВА: Вот же Ваш парашют раскрылся.
ДУТКИНА: Не знаю, что и сказать… У меня парашют раскрывался исправно, но ветер эпохи неизменно сносил меня на сопредельные территории…. И приземлялась я не совсем там, где хотелось.
КРАЙНОВА: Все это очень и очень увлекательно, но мы и впрямь исчерпали лимит времени… Задам последний вопрос. Так, по-вашему, восход – или сумерки?
ДУТКИНА: Мы так долго говорили об абстрактных вещах… о концепции, о структуре, о дорожной карте, о способах удержать читателя…но ничего конкретного не обсудили. И собственно, зачем – книга заточена под тех японцев, которые не знают нашей литературы в должном объеме. Какой смысл повторять для русских людей азбучные истины? Но, может, кому-то все-таки любопытно, как выглядит текст книги. Поэтому в ответ на Ваш вопрос я приведу маленький и очень простенький отрывок – из конца главы про постсоветскую литературу.
Если верить в «эффект ста обезьян»[1] , возможно, скоро все мы станем сетевыми писателями. Сами пишем, сами издаем, сами читаем – или не читаем вовсе. Книги исчезнут из обихода. Ну а если без шуток, то в ближайшее время карта литературного постсоветского Соляриса может кардинально перекроиться.
Лет через пять исчезнут или изменятся некоторые жанры и направления. Например, гламурный роман − в связи с переменами в статусе олигархов в России. Постмодернизм будет неактуален по причине неграмотности масс… Другие жанры, напротив, расцветут − возможно, «новый реализм». Хорошо себя будет чувствовать миддл−литература. Ну и конечно, взлет ждет фантастику, особенно технологическую, в связи с новыми потрясающими достижениями и открытиями (чего стоит один японский проект построения лифта в Космос! А подводные города!…). А также мистику, антиутопию, псевдоисторический роман – из-за угроз новых глобальных катастроф… Сюда же можно включить «патриотическую фэнтэзи», где будут пророчески предсказаны катаклизмы и войны ближайшего будущего. Именно это случалось в украинской фантастике: авторы угадали все, что происходит сейчас, вплоть до названия некоторых боевых операций…
А может, это будет совсем другая литература, (или не литература вовсе, а некое пока неведомое средство коммуникации и передачи знаний и культуры) в рамках другой цивилизации. Как когда-то бумага пришла на смену глиняным табличкам, а потом настала эра печатного станка…
ДУТКИНА: Время покажет. Знаете, мне очень нравится, как говорит (именно говорит!) писатель Дмитрий Быков. Такие неожиданные образы, такие непривычные метафоры!
Так вот, в интервью интернет-изданию «Фонтанка.ру» Быков нарисовал очень яркий образ русской культуры, собственно им я и заканчиваю Вторую главу:
«Российское общество всегда было и будет похоже на огромное цветущее болото. Но болото – это ландшафт не хуже многих. Есть горы, есть пески, есть пустыни. И я совсем не думаю, что мне лучше было бы жить в пустыне. Мне нравится, может быть, жить в этом болоте, в котором всё всегда сохраняется. Которое обладает невероятно богатой флорой, очень причудливой фауной. Концентрирует в себе всё. Вы знаете, что в болоте труп может сохраняться неразложившимся веками. Так оно у нас и происходит. Проточной воды, конечно, нет. Но бабочки летают интересные. Если мы осушим это болото, то неизвестно, будет ли лучше…. На нём что-то очень хорошо растёт. В конце концов, в нём залегает прекрасный торф. Это наша литература: вот такой торф для всего мира. Замечательное топливо, которым потом весь мир отапливает свои помещения. …..Я как раз настаиваю на том, что 1960-е – 1970-е годы были самым интересным временем в советской истории и самым обещающим. На доске стояла комбинация с неочевидными продолжениями. А потом эту комбинацию просто смахнули с доски – и жизнь колоссально упростилась. Иное дело, что для того, чтобы получить 60-е – 70-е годы, надо было пройти и 30-е, и 40-е – довольно ужасные времена. Я не уверен, что я готов покупать сложность 70-х такой ценой. Сейчас мы находимся в 30-х – 40-х, хотя и не в пример меньше масштаб: труба ниже, дым жиже. Впереди у нас, конечно, бурный расцвет и новая «оттепель», новые толстые, достоевские…
Так что культурного взрыва России (и миру) вряд ли избежать. Период «обнуления» нулевых годов закончился. Мы приблизились к краю плато. И зарево впереди не восход, и не закат, − а зарево пожара. Дай нам бог, чтобы это коснулось только литературы – и принесло очищение… Это уже конкретный ответ на Ваш конкретный вопрос.
КРАЙНОВА: O tempora, o mores! Катарсис через «красного петуха» − не хотелось бы.
ДУТКИНА: Каковы времена, такова и картина…
КРАЙНОВА: А о чем мы поговорим во второй части беседы?
ДУТКИНА: Вторая часть будет более занимательной и «литературной» – такой вариант «лайт». Отрывки из художественных вставок, истории из жизни участников книги, рассказ о переводах японской литературы в России с интересной статистикой, разговор о сетевой литературе, о теории неслучайных случайностей, немного эзотерики − Хроники Акаши и американский пророк Эдгар Кейси… Поговорим еще о закономерностях удачи и о несбывшихся желаниях… Надеюсь, будет не скучно.
КРАЙНОВА: Тогда до встречи. Всех благодарим за внимание! Аригато.
[1] Феномен, описывающий мгновенное распространение усвоенного поведения на всю популяцию, при достижении критического числа индивидуумов, имеющих данный навык. Обобщённо он означает паранормально быстрое распространение идеи или способности по всему населению, от группы, которая слышала о новой идее или обладает новой способностью.
