Материал опубликован в №4 печатной версии газеты «Культура» от 27 апреля 2023 года.
Хироко Иноуэ рассказывает «Культуре», как волшебным образом в ее жизни переплелись любовь к музыке и любовь к России.
— Хироко, вы больше двадцати лет живете в России. Расскажите, как началась ваша любовь к музыке и как вы оказались здесь.
— Я родилась в Осаке. Старшая сестра Сатоко серьезно занималась на фортепиано, она была необыкновенно способной! А я изначально и не планировала заниматься музыкой. У меня были разные увлечения. Я много времени уделяла спорту. И еще любила печь хлеб. С самого детства музыка Баха была для меня особенной, и, когда я узнала, что в семье великого композитора были пекари, я была счастлива. Ведь хлеб — это что-то живое, он реагирует на влажность, температуру, настроение… Когда я пекла, я ставила симфонию Моцарта, мне казалось, что тесто слушает. Я на полном серьезе хотела быть пекарем. Но когда настало время выбирать, чем заниматься в жизни, моя сестра сказала: пекарем ты сможешь стать всегда, а вот на музыканта нужно учиться сейчас. В Японии, можете себе представить, нет музыкальных школ. Если ребенок хочет заниматься музыкой, он ходит раз в неделю к частному преподавателю. И это, конечно, совсем не то, что образование в музыкальной школе, как это принято в России. Я знаю, что в Москве после музыкальной школы ребята поступают в консерваторию с таким высоким уровнем! Я поступила в Университет искусств в Киото по специальности «фортепиано» и думала: наконец-то я окажусь в творческой атмосфере! Но быстро поняла, что, увы, нет. И это не то место, о котором я мечтала… Я прилежно ходила на уроки по специальности, преподаватели говорили, что у меня все получается… Но не было окрыляющего творческого духа, ничто не наполняло мою душу. И я довольно быстро почувствовала бессмысленность того, что делаю. Я сломалась через год и оставила учебу. Надо было немного подумать, что мне делать дальше… И вот тогда я вспомнила, что с детства хотела поехать в Россию.
— Что вы на тот момент знали о России?
— Мой отец бывал в СССР. Он рассказывал, какое там отношение к искусству. И я с детства думала: как жаль, что я родилась не в Москве и не ходила в музыкальную школу! Я понимала, что именно там воспитывают детей, для которых так много значит музыка. Примерно с восьми лет я каждый день смотрела погоду: как там в Москве? Если я видела, что минус двадцать, я думала: как дети занимаются, если так холодно? Это была моя наивная мечта детства — оказаться в России. И когда у меня в жизни произошел этот кризис с обучением в университете, возник человек, который меня направил. Это профессор Александр Семецкий. Он открыл филиал Московской консерватории в городе Нагоя и до сих пор преподает в Японии. Я решила съездить к нему. Подготовила Скрябина, Баха, Дебюсси, хотя я к тому времени уже мало занималась и боялась, что совсем потеряла навык… Он послушал меня и сказал: «У вас русская душа, вам обязательно нужно в Москву!» Я подумала: что это значит — русская душа? Но эти слова так меня согрели! Он сказал, что в Москве скоро начнется летняя школа при Московской консерватории, 10–15 дней с молодежью будут заниматься профессора, поезжай! И я полетела в Москву. В летней школе я познакомилась с моим будущим гениальным профессором Наумом Львовичем Штаркманом. Я моментально поняла, что только у него хочу учиться, а он — что хочет взять меня в класс. В итоге я в консерватории училась восемь лет! Подготовительный курс, пять лет обучения и еще потом два года аспирантуры. Школа Наума Львовича — это пение на рояле. Он был специалистом по романтической школе в музыке, а я всегда играла Баха, он даже меня называл японским Гленном Гульдом, это такой легендарный исполнитель Баха. Но вот однажды, на третьем курсе, я услышала голос органа. Бах для меня был всегда неразрывно связан с органом, но раньше мне казалось — это такой недосягаемый инструмент, огромный, строгий, разве я смогу научиться играть на нем? Я услышала его голос и пошла на него. Распахнула дверь — и передо мной за органом сидел профессор Алексей Александрович Паршин, мой будущий педагог, о таких говорят — педагог от Бога. Он сначала не хотел меня брать, потому что я уже была довольно возрастная, чтобы учиться играть на новом инструменте. Но я обещала, что за неделю подготовлю все, что он мне скажет. Я прекрасно справилась, и всего через четыре месяца у меня был дебют на органе в Кирове.
— Помните свои первые впечатления о Москве? Вы прилетели совсем юная, одна. Страшно было?
— Не знаю, как объяснить. Когда я приземлилась и вышла из самолета в Москве, то почувствовала, что вернулась домой! Не будучи знакомой ни с одним человеком, не понимая языка… И это ощущение, не знаю, от чего оно идет? От земли, от звезд? У меня, бывает, ностальгия начинается, когда уезжаю из России.
— И у вас здесь все сразу начало получаться?
— Я же не знала по-русски ничего! Как в океан прыгнула. Но я сразу почувствовала смысл жизни. Вот, например, педагог объясняет историю музыки, и это так прочувствовано, до самого сердца доходит, даже если я не понимаю каждого слова. И то же самое когда играешь музыку: самое главное, что у тебя есть смысл, искренность и правда, — и ты передаешь это людям.
Это был 1998 год, тогда даже супермаркетов не было, нужно было продавцу каждый раз объяснять, что тебе нужно и сколько. Не было интернета, мобильного телефона… Такая школа жизни! Хотя я уже была довольно взрослой, но чувствовала себя ребенком, который должен все впитывать, а вокруг — совершенно новый, неизвестный мир. Но для меня он оказался настолько родным, и мне так повезло с ребятами, с которыми я училась, мне помогали, и я до сих пор с ними дружу.
— Как вы общались с преподавателями, не зная языка?
— Вот так и общалась… Он мне говорит: «Позвони завтра», я записываю, как звучат слова, потом смотрю, сверяю со словарем, ага, вроде бы это значит, что надо ему позвонить. По слову, по звуку разбирала и готовилась, что ответить. А на занятиях я просто играла, потом он играл, показывая мне. Музыка — это язык, в котором не нужны слова! Сейчас я счастлива, что на этом языке могу многое рассказать, поделиться своими эмоциями, мыслями. И еще — в музыке нет границ, нет политики. Даже сейчас, когда Япония стала недружественной страной для России, у меня как у человека и как у музыканта никаких препятствий не появилось, меня очень любят, и я так благодарна за это! Россия — мой дом, я чувствую это все сильнее. И ребенок у меня родился здесь, в России, когда я жила в Калининграде.
— А как вы в Калининграде оказались?
— Там раз в два года проходит Международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева. Думаю, для большинства русских он прежде всего композитор кино. Но у него есть много симфоний и концертов для органа. Я к тому времени всего два года на органе играла, но неожиданно, участвуя в этом конкурсе, дошла до финала. И, наверное, главный приз, который я там получила, — это приз зрительских симпатий. Это самое, наверное, ценное для артиста. Я тогда сказала: какое счастье здесь, в Калининградской филармонии, работать органистом! Это бывшая кирха, очень красивый зал и прекрасный чехословацкий орган. Мои слова восторга как-то дошли до дирекции. Мне позвонили и сказали: «У нас очень маленькая зарплата. Вы действительно хотите у нас работать?» И я ответила — без вопросов! И с 2006 года я там работаю.
— Сколько вы прожили в Калининграде?
— Десять лет. И продолжала бы, но мой ребенок неожиданно сказал, что он японец и хочет учиться в японской школе. А такая есть только в Москве. Я решила — пусть так, тем более моя работа позволяет быть везде, и мы переехали в Москву. Это случилось семь лет назад, сейчас мой сын уже подросток.
Три года подряд вплоть до рождения ребенка я жила в Калининграде совсем рядом с филармонией, от моей комнатки в общежитии и до моего органа было пройти пару десятков шагов. Я могла заниматься ночью, это было такое счастье. Счастье юности, когда ты можешь раствориться в музыке, не думать больше ни о чем, изучать столько произведений и играть, играть…
Когда меня спрашивают, какой орган лучший, мне сложно ответить. У меня есть любимые органы в разных городах мира, но свой, родной один — в Калининградской филармонии. Сейчас я там тоже играю, но гораздо реже из-за плотного графика. Меня там любят и ждут. Я всегда с огромной радостью делаю в Калининграде разные программы.
Мне нравится делать необычные концерты с органом, не только сольные, но соединяя его с другими инструментами. Например, такое неожиданное сочетание, как орган и саксофон. Орган — один из самых старых инструментов, а саксофон — очень молодой. Но они так сливаются и дополняют друг друга! Я не могу какие-то вещи, которые может саксофон, ведь он такой гибкий, а у саксофона нет такой мощи, как у органа… С уникальной, талантливой саксофонисткой Вероникой Кожухаровой мы играем вместе уже 14 лет.
— Для органа сейчас современных произведений много пишется? Это живая история?
— Да, я вижу, что орган в России сейчас стал очень модным инструментом. Многие композиторы пишут для органа, есть конкурсы органных сочинений, много конкурсов исполнителей, в которых я иногда сижу в жюри. Есть музыкальные школы, где можно изучать орган как специальность. Я работала в Гнесинской школе, у меня были ученики, так что я могу уверенно сказать: есть огромный интерес. Орган в России не церковный, а концертный инструмент. Это существенное отличие от Запада. Здесь иная подача и образование другое. Девяносто процентов органов в Европе стоит в соборах. И это определяет репертуар. Я училась в Голландии, окончила Консерваторию им. Принца Клауса (у профессора Тео Йеллема). Прикасалась к историческим инструментам, которые сделаны триста и больше лет назад. Это совершенно другая конструкция, другое звучание!
Парадокс в том, что в Европе инструменты потрясающие и красивые, но я вижу, что там органная культура идет к закату. Когда я, выступая в Европе, смотрю с балкона вниз на слушателей, если вижу, что собралось триста человек — это уже много. А здесь, в России, почти всегда полный зал! Особенно ажиотаж проявился после пандемии. Соскучились по живому общению. Мы и так окружены гаджетами, и душа хочет наполняться настоящим звуком, настоящим общением. Приходит молодежь, чего на Западе не увидишь: там сидят слушатели — сплошные белые головы, пенсионеры собрались. Казалось бы, на Западе все есть для развития органной культуры, но — не идут. Это печально.
— Хироко, что у вас сейчас в приоритете?
— Огромное количество гастролей по всей России. От Калининграда до Камчатки. Сейчас такая ситуация, что часть музыкантов уехали из страны. Из Европы редко кто приезжает. У меня много концертов и в России, и за ее пределами. Это меня радует, я могу поделиться светом, энергией, добротой, я всегда надеюсь с помощью музыки сделать мир лучше.
— У вашего сына есть шанс стать кем-то кроме музыканта?
— Таро ходил в музыкальную школу и делал большие успехи. А потом в один момент сказал: нет! Я спросила: почему? Он ответил, что знает «внутреннюю кухню», с детства видел. И он не готов. За красивым фасадом скрывается такое безумное количество работы! И он прав. Когда он был маленьким, я его клала в люльке между трубами органа, когда играла. Сейчас он видит, что я, бывает, занимаюсь по ночам. У меня дома два электронных органа, я сажусь за один из них, надеваю наушники и сижу допоздна. Тем не менее я уверена, что музыка всю жизнь будет с ним, он же с детства все это слушал, улавливал.
— Вы объездили всю Россию, успеваете ли посмотреть города?
— Не так часто. В каждом городе уникальный орган, и я должна настроить в нем каждый регистр. Такая регистровка занимает много часов. Потом надо порепетировать… И времени практически не остается. Мне нравится Сибирь. А недавно я открыла для себя Сахалин.
— Орган — такой мистический инструмент, есть ли какие-то захватывающие легенды про него?
— Да, легенд много. Например, про орган в нашей Московской консерватории. Это вековой инструмент, построенный в начале ХХ века. На нем играли такие органисты и композиторы, как Луи Вьерн, Шарль-Мари Видор, Александр Гильман, Александр Гедике… Даже если подумать о том, что эти великие люди прикасались к его клавишам, — дух захватывает. Так вот это симфонический орган, он размером в несколько этажей и играет, как целый оркестр. В начале ХХ века, когда не было электричества, были специальные люди, которые накачивали воздух. По легенде внутри органа жила слепая белая лошадь, которая ходила там по кругу, работая вместо людей. Однажды нам, студентам, открыли дверцу и позволили заглянуть внутрь органа. И знаете, там пахло лошадью! Мы были просто поражены!
— Вы бываете в Японии? Выступаете там?
— Сейчас нечасто. После пандемии стало гораздо сложнее туда ездить. Уже будучи в России, я много размышляла, почему мой внутренний мир оказался в таком диссонансе с тем, как жизнь устроена в Японии. Почему мне так сложно оказалось найти себя там? Страна очень благополучная в материальном плане. Ты даже не думаешь, не размышляешь о жизни, у тебя сразу есть готовый удобный вариант. Не надо выбирать, преодолевать. Поэтому, наверное, в Японии столько трудоголиков: человек доходит до автоматизма, чтобы забыть, что он не живет по-настоящему.
В России, конечно, каждый шаг дается непросто. Во многом поэтому есть ощущение жизни, смысла. Удивительно и то, столько святых на этой земле. Наверное, это дано России.
В Европе все чисто, красиво, ухоженно, люди очень приличные. Но основная масса, как и в Японии, поглощена комфортом. Я не говорю о моих европейских друзьях, они люди глубокие и, наверное, в душе тоже немного русские… Но в Европе я вижу по органным концертам, что даже искусство там для многих — просто часть комфорта, развлечение, досуг. В России совершенно по-другому. Чувствуешь необыкновенную отдачу, понимаешь, что музыка дает людям смысл жизни. Поэтому я счастлива, что я здесь, в России.
— Видимо, когда идешь правильным путем, все складывается.
— Столько людей помогало мне! И мои родители очень сильно поддержали меня в решении ехать в Россию, особенно отец. Он был обычным преподавателем английского, но помимо этого состоял в коммунистической партии и в 1986 году приехал в Москву на всемирное собрание коммунистов. Маркс, Энгельс, Ленин — все они на японском у нас стояли на книжных полках. Хотя отец и говорил, что пути советского и японского коммунизма разошлись и рай на земле так и не построили, к сожалению. От него я узнала про Россию, что образование там на высоте, медицина бесплатная. Это была некая реализация той самой коммунистической идеи. Еще было сообщество дружбы России и Японии, привозили матрешек, и я в них играла, помню этот запах дерева и краски. И варенье привозили, из черники.
С тех пор как я начала учиться в Москве, мой отец неоднократно приезжал, бывал на моих концертах. Я думаю, он очень гордился, что я в России. Хотя и ничего не понимал в музыке. Он даже продал дом, чтобы я могла учиться в консерватории целых восемь лет. При этом он говорил, что я всегда могу вернуться домой, в любой момент. Так может делать и говорить только человек, который очень сильно тебя любит!
Мне самой интересно, как так получилось: я родилась в Японии, но почувствовала, что в душе я русская. Я приехала сюда и занялась органом, который в общем-то не типичный русский инструмент. Россия — это вершина фортепианной школы, и нацеливалась я на фортепиано, но потом перешла на орган — благодаря своей любви к великому Баху, конечно. Так что во мне соединены разные культуры: европейская, русская — русская основная — и, конечно, японская.
— А что говорит ваш сын, ему комфортно в России?
— Он настолько любит Японию! И я тоже удивляюсь, откуда это? Я хотела воспитать Таро в любви к России. Его страсть к Японии — что-то невероятное, он настолько чувствует себя японцем! Наверное, у каждого человека есть свое место. Хорошо, что он так рано почувствовал это. Я поняла это в девятнадцать, когда приехала в Россию. Но все равно никогда не поздно, и это счастье — найти свою землю.
Хироко Иноуэ родилась в городе Осака (Япония). Училась в Университете искусств в Киото. Окончила с отличием Московскую консерваторию и аспирантуру как пианистка (класс профессора Наума Штаркмана) и органистка (класс профессора Алексея Паршина). Изучала историческое исполнительство в Консерватории Принца Клауса, Голландия (профессор Тео Йеллема). С 2006 года — солистка-органистка Калининградской областной филармонии. Ведет активную концертную деятельность в Москве, городах России и за рубежом. Лауреат и дипломант многих конкурсов, среди которых органный конкурс имени Марчелло Галанти в Италии, конкурс Валерия Кикты в Москве и IV Международный конкурс органистов имени Микаэла Таривердиева в Калининграде.
Фотографии из личного архива Хироко Иноуэ.
