Утром в субботу 3 марта 1928 года на токийском вокзале собралась небольшая группа встречающих. Ждали поезда из Иокогамы, на котором должна была приехать госпожа Шварцман. Среди встречавших с букетиком цветов был и сотрудник посольства СССР Николай Андреев − единственный, кто знал прибывавшую гостью в лицо, потому что ещё недавно учился вместе с ней в Петроградском институте живых восточных языков. Тогда она была Анна Глускина.
Драматически сложилась судьба Николая. После окончания института он вместе с женой 10 июня 1925 года приехал в Японию, чтобы продолжить своё образование. Его приняли на филологический факультет известного университета Васэда. В марте 1926 года он поступил на работу в посольство СССР на должность пресс-атташе. В Москву Н.Андреев вернулся в сентябре 1931 года и стал доцентом в Московском институте востоковедения. В 1937 году его арестовали и после быстрого суда расстреляли как японского шпиона. Ему не было и сорока лет. Впоследствии он был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».
Поскольку до прибытия поезда ещё есть время, представлю читателю прибывающую гостью.
Анна Евгеньевна Глускина родилась в 1904 году в Тюмени в семье врача. Она с детства проявила таланты к музыке, рисованию и изящной словесности. Юная Аня решила отдать предпочтение музыке, но накануне вступительных экзаменов по классу фортепиано проколола иголкой большой палец правой руки. Начавшийся сепсис перечеркнул все её планы.
Свою будущую профессию она определила после того, как прослушала лекции известного востоковеда профессора Н.И.Конрада, на которые случайно попала. Вскоре она перебралась в северную столицу и поступила на японское отделение Петроградского института живых восточных языков. Одновременно слушала курсы и в Университете.
В 1925 году, получив диплом об окончании института, А.Глускина поступила на работу в Музей антропологии и этнографии АН СССР. В 1928 году её отправили на полгода в Японию с целью сбора экспонатов по сельскому хозяйству, рыболовству, шелководству, народному театру и быту для музея. Причина для смены фамилии была банальной − Анна вышла замуж за молодого талантливого химика Шварцмана.
Но вот, пыхтя парами, на перрон въезжает поезд. Когда пассажиры вышли из вагона, встречающие были приятно поражены, что прибывшая оказалась молодой элегантной девушкой, к тому же великолепно говорившей по-японски. Она всё ещё находилась под впечатлением красот, которыми любовалась из окна поезда и, прежде всего, знакомой по книгам горой Фудзи. Анна с улыбкой представилась встречающим, как Симидзу Намико. В то время в студенческой среде существовала традиция выбирать для себя японские имена. Кстати, Н.Андреев называл себя Андо Кёаки.
Надо сказать, что Анна Глускина и её работы были известны японским специалистам. Так, за год до её прибытия в Японию, в 1927 году Кэйси Огура и Тадаси Сугимори писали в журнале «Русско-японское искусство», издававшемся одноименным Обществом, созданным в 1925 году, о сборнике стихов «Песни Ямато» (Ленинград 1926г.), в который вошли её переводы танка семи поэтов.
На следующий день после приезда А.Глускиной газета «Осака Майнити» опубликовала с ней интервью под заголовком «Русская красавица Симидзу Намико-сан на японской земле». Отвечая на вопрос корреспондента о целях своего приезда, Анна сказала: «Я приехала сюда не только для того, чтобы любоваться природой вашей страны. Я хочу надеть кимоно, повязать оби, вкусить японскую пищу, пользуясь хаси, чтобы ближе познакомиться с жизнью вашего народа наподобие героев «Бумажного домика» Пьера Лоти[1]. Точно также хочу лучше познать Японию, изучая её литературу. Это должно составить мой основной багаж, с которым я вернусь домой».
5 марта 1928 года агентство «Дзидзи цусин» тоже распространило информацию о приезде молодой русской учёной, которая, по, её собственным словам, всеми своими познаниями о Японии обязана замечательному учителю − Н. Конраду.
Николай Иосифович приехал в Японию еще в 1915 году, чтобы совершенствовать свои знания. В Токийском императорском университете он прослушал курс профессора Хага Яити и усвоил такую истину: «Чтобы понять литературные памятники, как «Гэндзи моногатари», нужно уметь читать скоропись на свитках». Это он передал всем своим ученикам и коллегам. А.Глускина не стала исключением.
Судьбе было угодно, чтобы Н.И.Конрад тоже в то время, когда приехала Анна, находился в Стране восходящего солнца вместе со своей супругой. Видимо именно по его рекомендации она решила остановиться в токийском районе Адзабу в том же отеле «Тян», где он жил в прошлом году. Кстати говоря, по его же совету, спустя пять месяцев А.Глускина выехала из отеля и поселилась в обычном японском жилище. К сожалению, не сохранились подробности этого периода её пребывания в Японии. Можно лишь сослаться на рассчитанный на детей её сборник «Послушайте о Японии» («О-кикинасай Нихон-но кото-о»), в котором собраны её стихи и зарисовки. В популярной форме автор рассказывает о разных сторонах японского быта: как пользоваться «фуро» и спать на «футонах». В 1998 году вышла ещё одна книжка А.Глускиной «Страницы воспоминаний русского востоковеда».
Между прочим, когда Н.Конрад жил в отеле «Тян», к нему пришёл с рекомендательным письмом от профессора Ясуги Садатоси-[2] молодой учёный Харуми Кандзо, который хотел поехать в СССР. Эта поездка состоялась спустя несколько лет, и работая в Ленинграде в Кунсткамере, он познакомился с А.Е.Глускиной. Вот такая история.
Программа пребывания Анны была очень напряжённой. Не только в прессе, но и в воспоминаниях ее японских коллег сохранилось много упоминаний о встречах с ней.
По приезде в Японию А.Глускина прежде всего направилась к ректору Токийского университета известному японскому химику профессору Дзидзи Сакураи (1858-1939), которому передала официальное письмо с просьбой о её зачислении. Данная просьба была удовлетворена, и она стала аспиранткой этого всемирно известного учебного заведения. Трудно сказать, сыграл ли при её приёме какую-то роль тот факт, что за год до этого профессор Д.Сакураи был избран иностранным членом Академии Наук СССР, и немалую роль в этом сыграл супруг А.Глускиной. Впрочем, возможно это было просто случайное совпадение.
Сакураи-сэнсэй очень помогал молодой советской учёной. Прежде всего, он познакомил её с профессором Нобуцуна Сасаки[3], который по существу вдохновил её на главный труд всей жизни − перевод «Манъёсю». Кроме того, по протекции ректора Университета она получила доступ в лабораторию этнографии, где активно работала, в результате чего удалось пополнить коллекцию Кунсткамеры.
По свидетельству профессора Ёсикадзу Накамура[4], не прошло и месяца после её приезда, 28 марта в токийском клубе «Дэнки курабу» состоялась презентация его сборника «Идзуми», на которой присутствовало 37 человек. Среди них была и Анна Глускина, которая выступила на японском языке с сообщением об изучении Востока в Ленинграде. Она рассказала о работах Н.Конрада, посвящённых изучению древних японских литературных памятников и театру Кабуки.
Через три недели после приезда в Японии А.Глускина написала статью для местной прессы, в которой она поведала о том, как постигала в Ленинграде основы японоведения и, в частности, древнюю классическую литературу, а также о своих первых впечатлениях о поездке. «Я впервые попала в Японию, − писала Анна, − но, невольно вспоминая древние памятники, прониклась чувством, что природа этой страны мало изменилась с тех времён… Прошло всего три недели, и я едва только успела оглядеться, но благодаря интересным беседам с профессором Сасаки, встречам с Акияма-саном из Музея, общению с деятелями искусств, рассматривая картины великих мастеров, я понимаю, что Япония − это поистине Страна Ямато, родина неповторимого искусства».
Примерно в это же время А.Глускина впервые попала в дом профессора Кунио Янагита[5], где впервые узнала о народной забаве охира-асоби. Но не только этим запомнилось посещение дома этого известного учёного. Там она познакомилась с выдающимся советским востоковедом Н.А.Невским[6].
Они стали часто общаться, вместе ездили по стране, активно переписывались (Николай Александрович обычно писал из рёкана или в поезде по дороге в Осака) и даже возникло преположение, что их объединяют не только научные интересы. Впрочем, Анна была замужем и не давала никаких поводов для подобного рода умозаключений, хоть и сохранилось в его дневнике лирическое стихотворение, которое перевёл на японский язык Накамура Ёсикадзу.
По воспоминаниям историка Тайдзи Танака, 5 апреля того же года в шесть часов вечера в университетском зале «Ямаками» в присутствии внука императора состоялся вокальный концерт. В нём принимала участие и Намико Симидзу. Впоследствии она упомянула об этом в стихотворении «ута» под названием «Моё путешествие».
Можно сказать, что первую половину своего пребывания А.Глускина посвятила изучению японского фольклора. Она тесно сотрудничала с Нисицунои Мосаёси (1900-1971), Котэра Кити, Китано Хироми и другими учёными лингвистами. По их инициативе было организовано Общество «Минъё гэйдзюцу», которое выпускало одноименный журнал (выходил с января 1928 г. по 1932г.). После возвращения домой А.Глускина написала статью в журнал «Воинствующий атеизм» (№5 1931г.), в которой рассказала о своей работе с этим Обществом. Она планировала в 1929 году наладить даже научный обмен с Кунсткамерой, но из этого ничего не получилось. Зато некоторые материалы Общества, отобранные ещё с её участием, были направлены в октябре 1928 года на международный конгресс в Прагу.
Следует отметить, что одновременно с А.Глускиной в Японии в научной командировке находился также сотрудник Азиатского музея (впоследствии Института востоковедения АН СССР) синолог Юлиан Шуцкий[7].
Он был командирован Академией наук в Японию для приобретения японских и китайских книг, а также ознакомления с научно-исследовательскими работами японских синологов. В Японии он пробыл четыре с половиной месяца, жил в Осаке при буддийском храме. Ю.Шуцкий встречался с А.Глускиной и помогал ей в работе.
В середине апреля 1928 года Анна отправилась вместе с Н.Андреевым в большую поездку по району Кинки. С ними поехал также известный исполнитель народных песен Цукумо Одзин, с которым их познакомил общий друг − Н.Невский. Поездка оказалась очень насыщенной и богатой разного рода встречами. Правда, одна из них запомнилась как раз тем, что …не состоялась. По словам Цукумо, в одной из начальных школ Нара должна была произойти встреча с А.Глускиной, но по требованию полиции её пришлось отменить. И это несмотря на то, что уже за три года до этого были установлены дипломатические отношения между СССР и Японией. Тем не менее, власти очень подозрительно относились ко всем приезжим из Советского Союза.
Поздним вечером 28 апреля вся «троица» переехала из Таканояма в Вакаяма. Они остановились в доме у Судзуки Синтаро − друга О.Цукумо. Там Анна Евгеньевна встретилась с корреспондентом «Осака Майнити». На следующий день газета опубликовала её слова. «В школьные годы, помню, мечтала хоть краем глаза увидеть Японию. И вот сейчас нет большей радости, чем наблюдать красоты тех мест, где родилась японская культура. Сакура на склонах Ёсинояма, уединенность Таканояма, разве можно сдержать радость, любуясь патиной Нара, словно видишь, как рождаются «ута» Манъёсю и Кокинсю. Понимаешь, что исполняются давние мечты. Чем глубже ты погружаешься в изучение специфических красок, которые присущи только Японии, тем острее ощущаешь жар души. А иначе какой смысл постигать древнюю поэзию!? Это один из путей познания Японии». На прощание Анна Евгеньевна написала на узкой картонке («тандзаку») сочинённое ёю стихотворение, которое вручила на память журналисту. «Осака Майнити» поместило фото автографа под заголовком «Эту «вака» написала русская девушка, очарованная стихами «Манъё» и «Кокин».
В качестве своеобразных сувениров А.Глускина помимо «тандзаку» использовала также подарочные конвертики «ботибукуро», на которых записывала свои стихи или памятные адреса.
Во время этой поездки особый интерес у неё вызвали предметы культа, в частности, те, которые использовались в храмах во время торжественных церемоний. Ей всячески помогали в этом О.Цугумо и Н.Андреев.
Из Вакаяма они перебрались в Танабэ, где их приютил уже знакомый Минаката Кумакусу. Впоследствии Анна говорила, что хотела бы задержаться в этом городе на 2-3 месяца и поработать под руководством хозяина, но из этого ничего не получилось. Время торопило их. Путь лежал в Киото и Осака.
А.Глускина вместе с Н.Невским снова посетили Цукумо-сана. В книге для гостей она оставила такую запись: «В знак благодарности и искренней признательности за тёплый и радушный приём. Симидзу Намико. 1928г. 5 мая». Кроме того Анна передала ему свою «танка», сопроводив её такой надписью: «На память о совместном путешествии по Кансаю и в знак самых лучших воспоминаний о Ganshoji. Анна Шварцман». Этот храм находился неподалёку от дома Цугумо, и А.Глускина не раз его посещала.
Любопытно, что на правой стороне этой благодарственной записи Н.Невский записал стихотворение на языке народа Рюкю, которое он услышал на острове Мияко. Впоследствии оно было опубликовано в журнале, издававшемся Цугумо, а также вошло в его монографию «Фольклор Миякодзима», изданную в Москве в 1975 году. По воспоминаниям Цугумо-сан, лет двадцать назад (в начале эпохи Сёва) в бытность его работы над созданием музея фольклора, он часто встречался с Н.Невским, но после возвращения того на родину, связь между ними прекратилась.
Что касается этого произведения, то, по словам Н.Невского, он скомпилировал его из двух песен, которые слышал на Миякодзима. По его мнению, оно даже лучше, чем его собственные стихи, выражает чувства к Анне Шварцман.
Вторую половину своего пребывания в Японии А.Глускина в основном посвятила изучению «Манъёсю». В этом ей очень помог профессор Н.Сасаки, в доме которого в районе Нисикататё она стала частой гостьей и даже подружилась с супругой профессора. Сохранилась такая запись в дневнике Юкико Сасаки, которая была опубликована: «Заходила Симидзу Намико с красивым букетом цветов. После ужина мы организовали маленький домашний концерт, и мадам Симидзу пела русские народные песни. Смысл их был непонятен, но голос звучал восхитительно» (Бюллетень «Сасаки Нобуцуна сирёкан даёри» №6 01.02. 6-й год Хэйсэй. 1995г.). Там же опубликовано фото со следующим комментарием профессора Ё.Накамура: «Сохранилось фото, сделанное во время презентации сборника «ута». Оно одно из редких, на нем запечатлён профессор Сасаки. Как обычно, А.Глускина рядом с его супругой. Редко, кого из иностранных гостей, окружали таким почётом. Не случайно, возвращаясь на родину, она произнесла слова благодарности и преподнесла сочинённую танка, собственноручно записанную кистью. Не всякий японец способен на такое».
По совету Н.И.Конрада А.Глускина обратилась к руководству своего института с просьбой продлить ей срок командировки. Эта просьба была удовлетворена, но только частично. 20 октября того же года она покинула Японию. У неё были серьёзные планы вернуться в будущем году, но этот план остался нереализованным, и больше ей не удалось посетить Японские острова.
Командировка оказалась очень успешной и насыщенной. По итогам её Музей получил великолепную этнографическую коллекцию, которая стала его украшением. Но главное − молодая учёная открыла для себя увлекательный мир классической поэзии и народного театрального искусства. Этому она во многом была обязана крупнейшему знатоку танка Сасаки Нобуцуна, чей курс лекций она прослушала в Токийском университете.
Очень помогли и многочисленные поездки по стране, в ходе которых она смогла оценить красоту и уникальность природы Японии и её роль в формировании поэтического творчества. Но среди огромного багажа, который А.Глускина вывезла из Японии, основное место заняло увлечение, захватившее её на всю жизнь − перевод и изучение древнего поэтического памятника «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»). Чтобы представить себе его объём, достаточно сказать, что в нём собраны произведения около 500 авторов, в 20 книгах этого манускрипта содержится 4516 песен, разнообразных по стилю, жанру и содержанию. Из этой антологии отдельные стихи переводились еще до революции, но это были переводы с европейских языков, а Анна Евгеньевна впервые сделала полный перевод со старояпонского. Она начала эту громадную работу в 1933 году, закончила в 1960 и только в 1971-1972 годах вышел трёхтомник «Манъёсю». Общий объём трех томов − 100 печатных листов. 15 февраля 1972 года перевод антологии был защищён в качестве докторской диссертации. В своём предисловии к труду всей её жизни, А.Е.Глускина выразила благодарность за помощь двум корифеям, которые вдохновили её на этот научный подвиг.
«В заключение мы хотим прежде всего принести нашу глубокую благодарность академику Н. И. Конраду − нашему учителю, которому мы обязаны первым знакомством и изучением памятника еще в стенах Ленинградского государственного университета, а также академику Сасаки Нобуцуна, лекции которого о “Манъёсю” нам удалось слушать в свое время в Токийском императорском университете и которому мы очень признательны за присланные им его труды, оказавшие нам большую помощь в работе».
Если даже представить себе, как дотошный исследователь, обложившись словарями и пособиями, словно книжный червь, свыше 30 (тридцати!!!) лет безвылазно сидит над переводами этого древнего творения, то возникнет образ настоящего подвижника, который заслуживает ещё при жизни памятника. В данном случае всё было не совсем так, вернее, совсем не так.
После возвращения из Японии Анна Евгеньевна стала заведующей отделом Дальнего Востока в Музее, а потом перешла в Японский Центр Института востоковедения АН СССР и одновременно вела педагогическую работу. В эти годы она выпускает такие серьёзные научные труды, как «Театр и религия в Японии: (Из путевых наблюдений автора в Японии в 1928 г.)», «Воинствующий атеизм», 1931; « Ян Гуй-фэй — драматическая поэма XV в.; «Из японских поэтических антологий XIII в.» ( Пер. с япон.); «Литература Китая и Японии», 1935; «Японский теневой театр» 1936.
В этот же период А. Глускина становится матерью двух крошек − Оли и Жени. Именно в сей момент на молодую семью обрушивается кошмар − страну сотрясает волна кровавого террора. В конце 1937-го года арестовывают мужа. Бессоной ночью у неё родилось техстишие:
Когда бы знала я, что час смертельной муки
Тебе был скрашен женщиной другой,
Я б в благодарность ей поцеловала руки…
Суд был скорый, вердикт краток: «шпионаж в пользу Японии». Видимо чекисты руководствовались такой логикой: жена почти год живёт и работает в Японии, а сам Шварцман инициировал избрание президента Токийского императорского университета крупнейшего химика того времени Дзёдзи Сакураи почётным иностранным членом советской Академии Наук. Приговор − «10 лет без права переписки» (на языке сталинского правосудия сие означало расстрел).
21 февраля 1938 г. чекисты приехали за А.Е.Глускиной.
462 дня и ночей она провела во внутренней тюрьме НКВД, подвергаясь пыткам и издевательствам. Сначала от неё требовали, чтобы она призналась в своей шпионской деятельности, потом − чтобы отказалась от мужа − врага народа − и, наконец, чтобы подтвердила, что вместе с Н.Конрадом работала на японскую разведку. Она отрицала всё.
8 декабря 1938 года ей устроили очную ставку с Николаем Иосифовичем, который подтвердил все абсурдные обвинения и которые она вновь опровергла.
29 мая 1939 года чекистские палачи были вынуждены закрыть «дело» и выпустили А.Глускину на свободу. Казалось бы, всё самое страшное в её жизни уже позади, и она может вернуться к любимой работе. Казалось бы…
22 июня 1941 г., как пелось в известной песне, «Киев бомбили, нам объявили, что началася война». Спустя три месяца немецкие армии сомкнули вокруг Ленинграда стальное кольцо блокады, обрекая миллионный город на голодную и холодную смерть. Можно только с большим трудом представить себе, в каком состоянии Анна Евгеньевна каждое утро пешком отправлялась на работу в Институт востоковедения, расположенный на другом конце города. Своих крошек она заворачивала во всё тёплое и оставляла в кухне на плите.
Рассказывают, что когда 9 августа 1942 года (на этот день Гитлер назначил большой приём по случаю взятия Ленинграда и разослал пригласительные билеты) из большого зала местной филармонии началась трансляция 7-й симфонии Шостаковича, а дирижёром был еврей Карл Элиасберг, стало ясно, что Германия обязательно проиграет развязанную ею войну. Такой народ победить нельзя!
Понятно, что это был великий подвиг, который вошёл в историю человечества. Но мне кажется, что история блокады города полна множеством примеров, свидетельствовавших о несгибаемом характере ленинградцев. Анна Глускина была одной из них.
В ледяную стужу 1942 года её вместе с детьми по «дороге жизни» (так называли путь по льду Ладожского озера) вывезли из осаждённого города и отправили в далёкую Фергану, где она преподавала в Военном институте восточных языков. Впоследствии она посвятила этому краю лирические стихи.
Шатры зелёных тополей далёкой Ферганы
Я не забуду, как друзей не забываем мы.
Их нежный звон в часы зари,
И ласковый их кров
Вернули радости земли,
Вернули к жизни вновь.
Рисунок нежный их ветвей
Средь солнечной листвы,
Пообещал так много дней
Счастливых впереди.
Конец всем ужасам войны
И даже день такой,
Когда все братья и отцы
Придут к себе домой.
Они заставили забыть
Про голод, стужу, мрак,
Они велели долго жить
И научили как.
Здесь же, в Средней Азии, в Ташкенте, Глускина защищает в 1943 году кандидатскую диссертацию по теме «Японская кагура. Истоки японского народного театра».
Вскоре она переезжает в Москву и преподаёт в Институте востоковедения, где мне посчастливилось стать одним из её учеников.
Признание к ней, как к переводчику и поэту, приходит в 1954 году с выходом сборника «Японская поэзия». Хотелось бы привести рекомендацию, которую получила Анна Евгеньевна при приёме её в члены Союза Писателей СССР.
«Все сделано за нас: непостижимая даль иного языка, иного времени, иной и пленительной души, накрепко зашифрованной в таинственные знаки, оберегающие замкнутость национального духа от грубого любопытства чужестранцев, − все это преодолено, но вовсе не обижено, не повреждено, а в целости и сохранности преподнесено нам, для нашей радости. Предаваясь блаженству этого чтения, мы не замечаем, что предаемся важному поучению, просвещению, улучшению ума и сердца, которые даются нам удобно и легко – не тяжким усилием, не схоластическим знанием, а убедительной достоверностью яви, приходятся нам по душе дивные поэты и поэтессы Японии, жившие так давно, любившие так нежно, страдавшие так сильно, возведшие беззащитную хрупкость в неуязвимое могущество. Мне хотелось бы лишь поблагодарить Анну Евгеньевну Глускину за их прельстительные песни, плачи, вздохи, стенания, за музыку, собранную в перламутровой раковине, за сильное действие всечеловеческой культуры, приблизившей к нашему сведению поэзию японского народа».
Осталось только назвать автора этой рекомендации, которая сама по себе является образцом чистейшего литературного слога. Его имя − Бэлла Ахмадулина. Можно только благодарить судьбу, что в нашем Отечестве за перевод «Манъёсю» взялась выдающийся японовед, да к тому же наделённая потрясающим поэтическим талантом. Достаточно сказать, что на японские танка в переводе А.Глускиной музыку писали такие известные композиторы, как М.Ипполитов-Иванов, М.Таривердиев, С.Слонимский и другие.
Последние годы жизни Анна Евгеньевна часто посещала Дом творчества писателей в подмосковном Голицыно. Увы, до наших дней это удивительное место, где отдыхали и творили А.Куприн, А.Ахматова, М. Цветаева, А.Твардовский и многие другие литераторы, не дожило, превратившись в ночлежку для сезонных строителей. Надеюсь, что хотя бы сохранились берёзки вдоль дороги, которые воспела в своём последнем стихотворении А.Глускина
Я хочу воспеть в Голицино берёзы,
Что до высоты небес простёрли руки,
Что стоят, как стражи, по бокам дороги.
Наблюдая встречи и разлуки.
А когда настанет час заката,
И волшебным светом озарятся дали,
Вспыхнут изумруды на серёжках веток,
Превращая ситец в дорогие ткани.
А потом, когда сгустится сумрак
И поблекнут краски в побледневшем небе,
Прозвенят у окон бубенцами листья,
Приглашая сны к моей постели.
24 февраля 1994 года Анна Евгеньевна покинула этот мир. Она оставила после себя богатейшее научное и литературное наследие. История нашего государства знает немало примеров того, как сыны и дочери его уходили в последний путь, так и не услышав в свой адрес доброго слова. Так и А.Е.Глускина свою единственную государственную награду получила от японского императора, а достойные её похороны были организованы японской фирмой «Искра сангё».
Мне хотелось бы закончить её же трехстишием:
Минутный гнев сумей сдержать в себе,
Обидой мелочной не омрачайте радость,
Так мало времени дано нам на земле…
[1] Пьер Лоти (фр. Pierre Loti), настоящее имя Луи Мари-Жюльен Вио (Louis Marie-Julien Viaud)),1850—1923 − французский офицер флота и писатель, известный колониальными романами из жизни экзотических стран.
[2]Ясуги Садатоси (1876 − 1966). Известный японский руссовед. Неоднократно бывал в России − в 1919, 1924, 1927 гг. В 1960 г. издательством «Иванами» был выпущен «Словарь русского языка» под его редакцией. В 1964 г. Ленинградским университетом ему была присвоена почетная степень доктора наук. Кроме словаря он издал книгу «Ступени русского языка».
[3] Накамура Есикадзу (1932 — ) − японский филолог и переводчик. С 1968 г.− профессор университета Хитоцубаси. Ему принадлежат переводы на японский язык древнерусских повестей, былин, произведений М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя и научных трудов Д. С. Лихачева. Российская академия наук наградила его «Золотой медалью имени М. В. Ломоносова» за вклад в славистику и распространение русской культуры в Японии.
[4] Нобуцуна Сасаки (1872-1963) — известный поэт и филолог. В 1905 году читал лекции в Токийском императорском университете. Министерство образования официально поручило ему работу над современным комментарием к «Манъёсю». Вместе со своим отцом опубликовал обзор средневековых вака. Позднее возглавил группу ученых, которая опубликовала «Кохан Манъёсю» (1924–1925) − фундаментальный труд, ставший основой современных исследований Манъёсю. В 1934г. принят в ряды Императорской Академии. В 1937 году он стал первым кавалером Ордена Культуры, а также членом Японской художественной академии. Впоследствии ему было поручено знакомить Императорскую семью с новыми стихотворными произведениями и быть членом жюри на ежегодных поэтических конкурсах. Он также был наставником императрицы Тэймэй и других членов императорского дома по сочинению стихов. С 1921 года до самой смерти проживал в Камакуре. Впоследствии там был построен мемориальный музей, в котором хранятся многие его рукописи.
[5] Кунио Янагита,(1875 -1962)— деятель науки и образования, философ, фольклорист. Работал в Министерстве сельского хозяйства и торговли, Палате пэров японского Парламента, газете «Асахи симбун». Занимался собранием и изучением японского фольклора. За заслуги в развитии японской науки получил прозвище «Отец японской фольклористики».
[6] Николай Александрович Невский (1892-1937)— известный советский учёный-востоковед, один из основоположников изучения мёртвого тангутского языка. После окончания факультета восточных языков Петроградского университета в 1915 году уехал на работу в Японию. Женился на японке.С 1922 года — профессор Осакского института иностранных языков. После долгих уговоров, в том числе Н.Конрадом, в 1929г. вернулся в Ленинград. В 1933г. его жене и дочери разрешили въезд в СССР. Получил степень доктора наук. В годы сталинских репрессий был арестован и растрелян вместе с женой. Его дочь воспитывалась Н.Конрадом.
[7]Юлиан Константинович Шуцкий (1897-1938) — известный советский учёный-востоковед, автор «Учебника китайского языка». Долгие годы работал в Азиатском музее. В годы сталинских репрессий был арестован и растрелян.
