Александр Чанцев
Нацухико Кёгоку. Лето злых духов убумэ / Пер. с яп. А. Григорян. Москва: Эксмо, 2022. — 608 с. — (Tok. Национальныи бестселлер. Япония)
История этой книги началась с того, что почти тридцать лет назад молодой – а уж по японским меркам и подавно! – автор Нацухико Кёгоку заявился в одно из самых престижных японских издательств «Коданся» с рукописью мистического детектива, где мистики и ужасов едва ли не больше, чем детектива. Еще и называлось еще это довольно вычурно – «Лето убумэ» — с прямой отсылкой к японскому фольклору, то ли птице, то ли деве, то ли видению: злой дух, тело его до пояса в крови, и норовит он(а) похищать младенцев. Этакий злой сирин-гамаюн-алконост, если ориентироваться по межам межкультурных аналогий.
Книга сыграла – не только издается, переиздается, экранизируется и мангазируется, но и целую премию породила – за мистические/ужасные произведения начинающих авторов. Серию этих – несколько условных, о чем позже – детективов про сыщика-любителя Кёгокудо автор успешно продолжил. Присовокупив к ним еще несколько. Кстати, к книгоизданию Нацухико Кёгоку пришел из своей основной работы дизайнером и привнес многое – очень следит за обложкой, оформлением текста и т.п. вещами. Мне он вообще немного напомнил норвежского детективщика и рокера Несбё – так же остужает кровь от ужаса (у японских традиционных рассказов об ужасном и мистическом – кайданов – была изначально и такая роль, помогать в летнюю невыносимую жару), плетет хитрое повествование, но при этом характеры, судьбы и прочая достоевщина волнует его не меньше неожиданных открытий и концовок.
Впрочем, уже запускающая механизм дальнейшего раскладка – мало не покажется никак. Токио, послевоенный 1952 год. Вокруг клиники и семьи ее владельцев роятся мрачные слухи: там похищают младенцев, муж дочери директора клиники бесследно испарился из запертой комнаты, а сама она все никак не разрешится от бремени вот уже почти два года. Вокруг семьи витают старинные проклятия и чуть ли не демоны. Желтая пресса потирает потные руки, соседи норовят разнести оплот нечисти к буддовой матери.
Для необычного дела – соответствующие и сыщики. Впрочем, даже не совсем сыщики. Изначально за дело берется частный детектив – экзальтированный повеса, а еще то ли телепат, то ли медиум, но воспоминания других людей он иногда видит отчетливо. К нему на подмогу, как Чип и Дейл, спешат бывшие однокурсники – а, надо сказать, все герои оказываются так или иначе связаны, иногда даже крепче, чем им хотелось бы. Один – Сэкигути, писатель, журналист, как сейчас сказали бы, фрилансер. Другой – тот самый Кёгокудо (это прозвище, но настоящие их японские имена мы сейчас вряд ли сходу запомним) – владелец букинистического магазина, а по совместительству синтоистский священник на добровольных началах и экзорцист-оммёдзи по призванию.
И про эту компашку надо сразу, как на собеседовании, сказать две вещи. Во-первых, они слегка передают привет саге про Шерлока: так же мрачен, эпатажен и потрясающе проницателен Кёгокудо, так же бестолков писатель и рассказчик всего этого, как Ватсон, а полицейский Киба смахивает временами на прямолинейного Лестрейда. Но! Все они не совсем те, кем как бы работают. Владелец книжного не продал ни одной книги, читает их сам, писатель пишет только заметки для журналов на заказ, а тот же Киба скорее военный – бывших же не бывает – и, кстати, из взвода Сэкигути. Совы – не то, чем они кажутся, особенно в Японии.
Однако, не будем и возводить напраслину. Страшные рассказы Сэкигути в поздних книгах серии похвалят серьезные люди, а Кёгокудо – какого выдающегося сыщика не сравнивали с Шерлоком? Сам же Кёгокудо если не у западных читателей, то у японцев вызывает очевидные ассоциации с Абэ-но Сэймэем, знаменитым лекарем и чародеем-оммёдзи эпохи Хэйан, персонажем множества легенд о победах над злыми духами и колдунами.
Действие же поначалу неспешно даже слишком, немного подтолкнуть его хочется. Кёкокудо, как истинный вероучитель, ведет долгие разговоры с Сэкигути, наставляет его по куче вопросов. Он прямо такой Дон Хуан, только производства не Кастанеды, а Японии, где много верований намешано и мирно сосуществует (по опросам, количество верующих в Японии вообще превосходит население – многие причисляют себя сразу и к буддизму, и к синтоизму, и к конфуцианству-даосизму, а в последнее время популярным отчасти стало и христианство). Кстати, он далеко не только откровенно «гонит» про квантовые печенья и каталог призраков, но и изрекает вещи довольно разумные – не всё же бедного Сэкигути фраппировать и туману наводить своим имиджем эксцентрика. Например, что религия — посредник и арбитр между мозгом и душой, а в наши дни ее заменила наука. Или что до появления денег, при зависимости от общего урожая не было не только бедных и богатых, но и счастливых и несчастливых. Согласитесь, такое можно послушать за японским гречишным чаем в старом магазине на горе.
Проклятия существуют. Более того, они эффективны. Проклятия и благословения — это, в сущности, одно и то же. Они придают смысл явлениям, которые сами по себе смысла не имеют. Магия заключается в наделении слов ценностью, значимым содержанием. В случае если оно положительное, мы называем эти слова благословением, а если отрицательное, то речь идет о проклятии. Проклятия — это слова. Культура.
Потом же – как понесется! То есть нет, никаких погонь, схваток и прочего экшна. Скорее – фильм ужасов, «Звонок» (изначально японский, до голливудского ремейка), если не хэнтай манга или анимэ, где какого изврата только не покажут… Так и тут женщина рожает труп своего убитого мужа, младенцев с лягушачьими лицами забивают камнями, а очаровавшая рассказчика девица бросается полосовать всех скальпелем…
Мост Итидзё Модорибаси через реку Хорикава в Киото был тем самым знаменитым мостом, на котором, согласно преданию, самураи? Ватанабэ-но Цуна отрубил руку кидзё — демонице. Также в преданиях говорилось, что именно под этим мостом знаменитый оммёдзи эпохи Хэйан — Абэ-но Сэймэй — держал двенадцать своих си-ки-они — демонов, которых используют маги, практикующие искусство оммёдо.
Впрочем, ужасы тут не смакуют, они не самоцель. Главное же, легко допустить, это даже не логические цепочки, ведущие к сокрытым глубоко в темных водах прошлого тайнам, а само не отпускающее при чтении ощущение – что все это такое? Сейчас нам продемонстрируют, что «ничего странного в мире нет» (мантра нашего японского Шерлока) и все легко объяснится? Или же эти демоны тысячи видов, проклятия и привороты-отвороты всех религиозных школ и магий – действительно существуют? Потому что если нет, то что, черт, то есть они, возьми, тут происходит?
…Барьер. Вот как, может быть, говоря о «натянутой преграде», Кёгокудо имел в виду онгё — магический барьер, делающий находящееся за ним невидимым? Это была астрологическая магия тонко, которую используют чародеи синсэн, или что-нибудь в этом роде?
А происходит очень много всего. И такого, что рассказчик и не помнит, то есть – не хочет помнить, отгораживается спасительной для психики временной амнезией. Ведь Достоевского – русского писателя номер один в Японии наравне с Чеховым, недаром его переводят по новой, выпускают в виде манги же и экранизируют и в наши дни – мы не зря с вами вспомнили. О мотивах Достоевского у Кёгоку еще напишут дипломы и статьи – или уже. Доктор без диплома в клинике по фамилии Найто – настоящий Смердяков. Одна из сестер Кёко – фору и Настасье Филипповне даст: «очень гордая», она на глазах мужа занимается любовью с этим самым Найто (сцена напоминает «Камеру обскуру» Набокова, только слеп тут ее муж фигурально – от уже собственных обсессий).
…Представление о наследственной одержимости возникло под влиянием традиций, пришедших с материка, — таких как гадание оммёдо или кодо, иначе называемое кодоку — китайское искусство черной магии, в котором для насылания проклятия и убийства людей используются духи животных, — на систему наших народных верований, связанных с Инари, божеством риса и изобилия, и другими нашими божествами. Однако объяснения одной только исторической подоплеки в действительности недостаточно для понимания того, почему в состоянии одержимости люди впадают в подобие безумия.
Зачем же, может возникнуть мысль у особенно чувствительного читателя, читать про все эти ужасы и страсти? Если ответ еще не сформировался сам – узнать отдельный пласт современной японской литературы и получить представление о японском фольклоре, преданиях, шаманизме и демонологии (список ёкаев и обакэмоно, то есть призраков, прочесть хотя бы до половины), столь же сложных и эшелонированных, как и система японских религий, – то назову еще плюс. Это – глубокое погружение в японские обыкновения (а та же глубинная психология и манеры у них не так уж и сильно поменялись с 50-х), знакомство с какими-то крайне любопытными вещами по части речи, иероглифики и выражений. Или даже наркомании или кулинарных пристрастий японцев тех лет. «Вот в чем самое мисо!» (выражение, аналогичное нашему «вот в чем соль!»)!
В просторечии его также называют «Омбу-обакэ» — «оборотень, которого носят на закорках». Внешне он напоминает ёкая Кава-акаго, или «речного младенца», изображенного Сэкиэном во второй части его «Иллюстрированного собрания ста демонов прошлого и настоящего», опубликованного в тысяча семьсот семьдесят девятом году, или «Гогя-наки» — «старика, который плачет, подобно младенцу» — ёкая, известного в префектуре Токусима. В окрестностях Нагасаки убумэ называют морского духа, а в провинции Этиго есть привидение, которое ведет себя так же, но предстает в облике паука.
Под конец же – хотя с этого стоило бы по этикету начать, но нижайше прошу меня простить – следует отвесить переводчице всего этого самый глубокий поклон (а в Японии они, в соотвествии с иерархией, регламентированы – приятелю на класс старше под таким градусом корпус гнуть, боссу или великому сэнсэю – под таким ниц падать). Потому что все эти древние трактаты, часто еще написанные на канбуне (средневековом китаизированном японском), с древней, малоупотребительной ныне иероглификой может прочесть только всезнайка и умник Кёкокудо. Собственно, и книги Нацухико Кёгокудо издаются с обязательной фуриганой — то есть обозначением азбукой рядом с иероглифом, как именно он читается. Анаит Григорян, не только сама так освоившая язык, но еще и самобытная писательница, всем этим с нами делится, за что ей макото-ни аригатогодзаимасита.
Иными словами, это проклятие. Анахронизм… что-то вроде вара-нингё — куклы из соломы, сделанной в форме человека, которую в Древнем Китае использовали в погребальных обрядах. В древней Японии существовала связанная с ней традиция изготовления уси-но-коку-маири — куклы из соломы, обладавшей сходством с человеком, которого хотели проклясть. Такую куклу прибивали к священному дереву на территории храма в час Быка — «уси-но-токи» — это примерно между часом и тремя часами дня. Но сейчас ведь на дворе не эпоха Хэйан. Невероятно, что подобный обычай все еще существует.
*В сокращенном виде текст выходил в «Годе литературы».
