Издательство «Наука» при поддержке Международного Фонда Шодиева, широко известного своими благотворительными проектами в области российско-японских культурных связей, готовит к печати БОЛЬШУЮ БИБЛИОТЕКУ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ в 8 томах. Составление, перевод, вступительные статьи и комментарии Александра Долина.
ЦИКЛ 20. ПОЭТЫ ЯПОНСКОГО РОМАНТИЗМА и символизма
Симадзаки Тосон (1872–1943)
Настоящее имя – Симадзаки Харуки. Ведущий поэт японского романтизма, впоследствии прославившийся как прозаик натуралистической школы. Родился в Магомэ в семье владельца гостиницы. С детства изучал китайскую и японскую классику. В 1881 г. переехал в Токио, где, обучаясь в Лицее Мэйдзи, увлекся западной классикой и, следуя веяниям времени, принял крещение. Вместе с Китамура Тококу стоял у истоков романтизма. В период 1897–1902 гг. опубликовал четыре больших сборника «стихов нового стиля» (метрических синтайси), утвердив тем самым новые формы в поэзии эпохи Мэйдзи и завоевав славу великого поэта-романтика. После 1904 г. Тосон полностью отошел от поэзии и обратился к прозе. Автор романов «Нарушенный завет», «Семья», «Перед рассветом» и др. Многие стихи Тосона положены на музыку.
Знаешь ли ты?
В песне унылой птицы осенней
Ноту звенящую
Слышишь ли ты?
Там, в глубине, под волнами прилива
Жемчуг таящийся
Видишь ли ты?
В сумраке ночи звезд отдаленных
Перемещенье
Видишь ли ты?
В девичьем сердце музыку кото,
Нежные струны
Слышишь ли ты?
Осенняя песня
Осень пришла.
На цветах и на листьях роса.
Ветер звенит чуткими струнами кото.
Соком хмельным напоила нас щедро лоза,
Медом душистым наполнены доверху соты.
Осень пришла,
И опять на поблекшей траве
Каплями иней вечерний мерцает.
Пусть же скорей в кубок скорби моей
Осень веселья вино наливает!
Осень пришла.
На деревьях багряный венец.
Кто же еще не подвластен осеннему хмелю?
Пусть молчалив и печален пребудет мудрец −
Я буду петь под звуки твоей свирели.
Прячась в осени
Под пологом осенним за окном,
Когда придет назначенное время,
Дано раскрыться белой хризантеме −
Я посадил ее на месте том…
Мираж
Все мирские дела −
Достоянье тщеты.
Как вечерняя мгла
навевает мечты!
Боль, что в скорбной мольбе
Я поведать смогу,
Изолью я тебе
Да цветам на лугу.
Путь наш вижу я вновь,
Будто в мареве сна.
Виновата любовь −
В ней вся наша вина.
Никогда и ничем
Грех тот не искупить −
Нам заказан Эдем,
Нам в Эдеме не быть.
Но зато, милый друг,
Будем вечно вдвоем.
В край страданий и мук −
В ад мы вместе сойдем!
Проделки лисы
Росистую кисть винограда
Под вечер утащит лисица,
Что в тенях осеннего сада
От взгляда людского таится.
Пусть чувство мое − не лисица,
И пусть ты не гроздь винограда
Таясь от нескромного взгляда,
Украсть тебя сердце стремится.
Живая вода
Водою живою,
Неиссякающей
Нас с тобою
ключ одарит.
Водою живою,
Непресыхающий
Нас с тобою
ключ напоит.
Водою живою
мы станем с тобою.
Весенним днем
любовь обретем.
Водою живою
мы станем с тобою
И светлым ручьем
меж трав потечем!
Шум прилива
Как протяжна, призывна нота!
Это море играет на кото.
Каждый вал из восьми валов
Подпевает песне без слов.
Ветер, сколько хватало сил,
Этот зов окрест разносил −
Волны персиковой окраски
Он собраться теснее просил.
Слышишь ли? Наступает час.
Ветер эхо домчал до пас.
Шум прилива, вскипевших вод
Море властно к себе зовет.
Новая заря
Ах, если бы облачком утренним стать
И розовым отсветом зори встречать!
Ах, если бы облачком стать!
Ах, если бы стать небосклоном на миг,
Чтоб луч предрассветный сквозь тучи проник!
Ах, стать небосклоном на миг!
Ах, если б весенним мне стать ручейком,
Текущим по кущам живым ручейком!
Ах, если бы стать ручейком!
Ах, если бы стать мне травою лесной,
Где с горлицей голубь воркует весной!
Ах, стать бы травою лесной!
0-Кумэ
Предавшись любви, я ушла из отчего дома.
На берег реки меня привела тропинка.
Закат догорал. Я стояла у переправы.
Тидори вдали кричали глухо, протяжно.
Во имя любви я ушла из родного дома,
И сердце мое зажглось огнем негасимым.
О яростный вихрь, разметавший черные пряди,
Хоть ты пожалей, хоть ты остуди жар сердца!
Как волны темны! Как бурлят они на порогах,
Ревут и грохочут, обрушиваясь на скалы!
Но высохнут волны − их пламя любви осушит.
Все ярче мечты, все выше и выше пламя!
Пусть дождь проливной и ветер не утихают,
Пусть воды реки вскипают неудержимо −
С дождем моих слез не сравниться этому ливню,
Со страстью моей не сравниться жестокой буре!
О нет, моя страсть − не любовь со старой картинки,
Где бабочка вьется, о встрече с цветком мечтая,
Она не сродни обманчивому отраженью,
Дворцам из песка, далекому шуму сосен.
Любовь во плоти к руке твоей прикоснется
И жадно прильнет устами к устам горячим.
Любовь− это храм, и ты божество в том храме!
К тебе на алтарь я жизнь принести готова.
Так пусть же река меж скал ревет и грохочет!
Я юность свою вверяю вольной стихии,
И пусть меня вдаль уносят пенные волны −
Я богу любви вверяю жизнь и свободу!
Сгорает в огне мое влюбленное сердце,
И грешная плоть объята пламенем страсти.
Все чувства мои, псе думы пришли в смятенье,
И волны волос относит в сторону ветер.
Песнь осеннего ветра
Веет печалью
этот осенний вихрь,
что осыпает
с поздних цветов лепестки
в нашем горном краю…
Посмотри − облака в небесах
Заметались, меняя свой путь.
Это ветер осенний морской
Принимается с запада дуть.
Я узнаю, что ветер пришел,
Слыша музыку кото без слов.
Обнаженных павлоний напев −
Это сумрачный осени зон.
Пожелтевшая за ночь листва
По утрам залетает в мой дом.
На рассвете укрыться спешат
Куропатки в гнездо под кустом.
На зеленые горы взглянув,
Вижу в пурпур окрашенный склон.
Ветер листья промерзшие мчит,
В зеркалах облаков отражен…
И когда опадают листы
Под холодным дыханьем небес,
И когда пламенеет вокруг
Увяданьем охваченный лес,
Все мне чудится, будто бредут
Пилигримы, скитальцы дорог −
Провожаю я листья с ветвей
В путь на север, на юг, на восток.
На заре, как могучий орел,
Рассекая пространство крылом,
Рвется ветер к цветущим лугам,
Через горы пройдя напролом.
Всюду, всюду я вижу одно −
Льются листья осенние с гор.
Ветер западный, ветер морской
Рвет с деревьев багряный убор.
Пусть же люди вздымают мечи −
Жалок мир, собирающий рать.
Пусть клянут они время свое −
Их стенаньям недолго звучать.
Вихрь осенний и ночью, и днем
Гнет деревья, волнует луга,
Вновь и вновь, на листву налетев,
Беспощадно терзает врага.
Неизведан в безмолвной ночи
Ветра путь между горных вершин.
Дней унылых тягучий поток
Наполняет Вселенной кувшин…
Где же ты, весна?
Еще недавно сквозь туманный полог
Была на ивах зелень чуть видна,
А ныне тень густа и день недолог.
О где же ты,
ушедшая весна!
Я был так молод, я дивился чуду −
Листве дерев, воспрявших ото сна.
А ныне травы летние повсюду.
О где же ты,
ушедшая весна?
Не узнаю обличья слив и вишен.
Природа хмелем юности полна,
И летним днем дремотный шепот слышен:
О где же ты,
ушедшая весна!
Лунное сиянье
Озаренный призрачным лунным светом,
Пруд, как темное зеркало, неподвижен,
Будто пет вокруг пропыленных улиц,
Будто нет вокруг суеты базаров.
Посмотри, под легким дыханьем ветра
Гладь зеркальных вод подернулась рябью.
В глубине колышутся отраженья −
Стайка птиц на пруду играет, резвится.
В этой жизни все имеет пределы,
Нашей жизни срок отмеряет Время.
Только над искусством время не властно,
Над страной безмолвья, над Зазеркальем.
В той стране навечно застыли утки −
Никогда, никогда не нырнуть им в воду.
В той стране, взметнувшись, замерли волны
Никогда им не выплеснуться на берег.
Разве к ясной луне в небесных далях
Не стремились извечно сердца людские?
Разве благоуханье цветов искусства
Не влекло испокон веков человека?
Неужели праздно сияет в небе
Ночь за ночью светоч неугасимый?
Ах, луна чиста, искусство бессмертно,
Но, увы, недолги дни нашей жизни…
Тяжко думать, что жизнь без следа уходит.
Счесть по пальцам можно мгновенья счастья.
Высоки мечты и пылки порывы −
Только пламя юности быстро гаснет.
Никому не дано избегнуть смерти −
Увяданья, старенья, исчезновенья.
Жизнь цветка с душою трепетной, нежной
Сновиденью весенней ночи подобна.
Лунный свет так прекрасен и так печален!
Слышишь? Там, в горах, отдаваясь эхом,
На зеркальной глади пруда замирает
Дальний голос колокола из храма.
Из книги «Опавшие цветы сливы»
Возле старого замка в Коморо
Облака плывут над старым замком в Коморо.
Облака плывут, а странник глядит печально.
Не взошли еще подорожник и одуванчик,
Зелень вешних трав не колышется над лугами,
Вдалеке холмы укрыл серебристый полог,
И бегут ручьи − это снег растаял в долине.
Хоть земля уже весенним солнцем согрета,
Аромат ее еще не тревожит сердце.
Растеклась вокруг, распласталась легкая дымка.
Поднялись ростки на озимом ячменном поле.
К деревням своим но большой дороге
Запоздавшие путники поспешают.
Догорел закат. Из виду скрылась Асама.
Прозвучал в тиши напев пастушьей свирели.
Я найду ночлег в той хижине над рекою.
Будет за стеной Тикума журчать невнятно.
Выпью я сакэ, мутной влагой хмельной утешусь,
Чтоб забыться вновь на травяном изголовье…
Дои Бансуй (1871–1952)
Настоящее имя – Дои (иногда читается как Цутии) Ринкити. Родился в г. Сэндай. Увлекался китайской и европейской античностью, английской, французской, немецкой литературой и философией. Ведущий поэт романтической школы. Признание читателей завоевал дебютным сборником философской лирики «Вселенная, исполненная чувства» (1899 г.). В дальнейшем увлекся идеологией национализма и резко деградировал как поэт. Лучшие стихи Бансуй положены на музыку.
Вечерняя звезда
Меж туч, блуждающих во мраке ночи,
Звезды неясный свет.
Что океан небесный нам пророчит?
Сокрыт во тьме ответ.
Бродил пастух под звездами Халдеи −
Века меж ним и мной.
Сиянье звезд с веками молодеет −
Старее мир земной.
Горит звезда, в слезах росы вечерней
Оплакивая нас.
В пучине распрей, горестей и скверны
Придет ли счастья час?
Поэт
О да, поэт, я назову, кто ты!
Подобно деве, страстью опьяненной,
Ты, урагана музыкой плененный,
В пустыне можешь отыскать цветы.
О да, поэт, я назову, кто ты!
Дитя невинное и ты − о, как вы схожи!
И на устах твоих слова − глас божий.
В глазах твоих небесные мечты.
О да, поэт, я назову, кто ты!
Волна в потоке мощного прилива,
Когда равнина водная гневлива,
Но жемчуга на дне ее чисты.
О да, поэт, я назову, кто ты
Вулкан, что к тучам голову вздымает,
И на челе твоем звезда сияет,
Все недра сердца лавой залиты.
О да, поэт, я назову, кто ты!
Ты, как луна, что скрыта облаками,
В чертог небес возносишься над нами,
Лишь тень во прах низринув с высоты.
Рукава при прощанье
Высохнут светлые слезы разлуки
На изголовье твоем.
Знаю, остынут восторги и муки
В сердце, объятом огнем.
В сумраке тленного мира, я знаю,
Все изменяют года.
Лишь в небесах, неизменно мерцая,
Не угасает звезда.
Звезды и цветы
Подобно сестрам, вскормленным рукой
Единой нашей матери Природы,
Зовут цветами звезды тьмы земной
И звездами − соцветья небосвода.
Хотя цветы от звезд удалены,
Но сходства полно их очарованье.
Во мраке равной прелестью полны
Цветка улыбка и звезды мерцанье…
Когда же в белых облаках зари
Цветы небес увянут, исчезая,
Росинкою прозрачной − посмотри −
Слеза дрожит, под ней звезда земная.
Цветы и звезды
В сумерки, глядя из облачной дали,
Звезды рекли: «О цветы!
Вас тяготят эти капли печали.
К нам! На земле вы блаженства не знали.
Вечная радость − удел высоты».
Робко склонившись, цветы попросили:
«Звезды! Нам дайте ответ.
В небе, где нам вы блаженство сулили,
Разве вы горькие слезы не лили?»
И звезды ответили: «Нет!»
«Но ведь без слез и любви быть не может,−
Молвили звездам цветы,−
Пусть на земле нас сомненья тревожат.
Сладко блаженство на небе, и все же
Нам не прожить без любви и мечты».
Цветок на могиле
На могиле, хранящей немые следы
Чьей-то гибели, скорби, вражды,
Воплощение радости и красоты,
Воплощение жизни − цветы!
Взору явит цветок наступающий день,
Свет зари, упования тень.
А могила − лишь мрак пролетающих лет,
Тьму ночей и страдания след.
Что за смысл в безмолвной могиле сокрыт?
Что за голос в цветке говорит,
Если в каплях прозрачных от века дана
Им роса на рассвете одна?
Суждена человеку могила − а бог
Сотворяет для жизни цветок.
И со звезд отдаленных нисходят в ночи
На цветок и могилу лучи.
Цветущая ветвь
Собрав цветы на рейнском берегу,
Послал бы другу их поэт, наверно.
Ведь я поэт, и, значит, я могу
Тебе послать ветвь сакуры вечерней.
Студеным ветром сакура пьяна.
В росе рассветной замерзает ива.
Весна в столице − ранняя весна
Как сои, проходит робко, молчаливо.
Все дальше рельсы, нет конца пути.
Весна в столице − здесь зима осталась.
Цветы уже успели отцвести,
Ты яшмовой рукой их не касалась.
Не бросишь ты с презрением, о нет!
Ветвь сакуры с увядшими цветами.
Окрась же сердце в их печальный цвет.
В ночи с улыбкой к ним прильни устами!
Луна над старым замком
Написано в 1898 г. по закалу Токийского музыкального училища
на музыку нашего талантливого композитора
Такэ Ринтаро, кончину которого я оплакиваю и поныне.
Пир под вишней вешнею в замке родовом.
Сосны, озаренные лунным серебром.
Ясный отблеск падает в чаши с высоты −
О сиянье дней былых,
где же, где же ты?
Замок в пору осени инеем одет.
Блики на клинках мечей − отраженный свет.
Дальний клич гусиных стай, грустные мечты…
О, сиянье дней былых,
где же, где же ты?
Для кого теперь луна серебро струит?
Старый замок на холме весь плющом увит.
Одинокая луна свет печальный льет,
Ветер в соснах о былом жалобно поет.
Неизменны небеса, но таков уж мир:
За рассветом − увяданье, смерть венчает пир.
Не о том ли рассказать хочет нам она,
В час ночной над старым замком полная луна?
Китахара Хакусю (1885–1942)
Настоящее имя – Китахара Рюкити. Ведущий поэт японского символизма. Родился в г. Янагава на острове Кюсю. Рано начал писать и в 1906 г. примкнул к группе поэтов, объединившихся вокруг журнала «Мёдзё» («Утренняя звезда»). В 1908 г. был одним из основателей «Общества Пана», содружества токийской богемы и прибежища «чистого искусства», участники которого ратовали за революцию в культуре. Его эстетские устремления воплотились в первом поэтическом сборнике «Запретная вера» (1909 г.), насыщенном экзотическими реалиями «христианского века Японии», конец которому был положен в начале XVII в. указами сёгунов Токугава. Впоследствии опубликовал множество книг стихов в различных жанрах и формах. Прославился также как поэт жанра танка. Выход его сборника «Цветы павловнии» (1913 г.) доказал возможность создания традиционных пятистиший в манере модернистского эстетизма. В последние несколько лет жизни, несмотря на почти полную слепоту, Хакусю продолжал слагать стихи и комментировать памятники классической литературы.
Сокровенная музыка запретной веры
Как будто оживают предо мной
все ереси истерзанного века
И чудеса, что силой чар волшебных
творит могучий христианский бог…
Вот капитаны черных кораблей,
приплывших из страны рыжеволосых,
Багряное заморское стекло,
манящий пряный аромат гвоздики,
Парча, отборный хлопок, ром и вина −
товары южных варваров в порту.
Мне слышатся хоралы литургии −
голубоглазые доминиканцы
Поют о торжестве запретной веры,
поют об окровавленном кресте.
Магический сосуд являет взору
зерно горчицы с яблоко размером,
Всевидящая раздвижная трубка
для смертных открывает рай небесный…
Из камня возведенные дома,
где белой кровью мрамор пламенеет −
Та кровь, молва гласит, в лучах заката
играет, как вино в хрустальных кубках.
В чудесных магнетических виденьях
дым благовоний стелется, как бархат.
Мир призрачного лунного сиянья,
хранящий силуэты птиц, животных…
Молва гласит, из ядовитых трав
там добывают пудру и румяна…
О лик святой Марии, что написан
цветным пахучим маслом на холсте!
Слов литеры − латинских, португальских
в горизонтальных темно-синих строчках.
Звук этих слов, неведомых, прекрасных
таит печальное очарованье…
О, снизойди же, преподобный падре,
сверши заклятье, властью чудотворной
Верни столетья вспять − не пожалею,
коль кровь моя прольется на кресте!
Лишь об одном молю − мне сон заветный,
тот дивный сон багряный подари!
К тебе взываю, отче, − воспаряют,
Как дым, в мольбе душа моя и тело!
Красный епископ
Христианский прелат, ревнитель запретной веры,
Взор вперив в темноту, под луной стоит одиноко
Меж лекарственных трав, красноватых, отраву таящих,
Чей неясный шелест отдастся трепетом в сердце.
Все вокруг объято зловещей туманной мглою.
На воде, в тростниках играют лунные блики.
Фортепьяно во мраке исходит синим рыданьем.
Неподвижно стоит епископ с застывшим взором,
В долгополой мантии, рдеющей темным багрянцем,
Ароматом овеян, в сумрачной, сладкой истоме,
Одурманив себя ядовитым дымом гашиша −
Может быть, в предчувствии близкого наслажденья,
Может быть, уже во власти видений смутных,
Колдовским оцепенением скован.
На руке у епископа черная сова-вещунья.
В темноте глаза совы мрачно сверкают.
На подоле мантии мерно сверчок стрекочет.
Осенний взор
Поздней осенью, свесившись через мокрые перила,
Над рекой горюет пожелтевшая плакучая ива
Где-то вдалеке затихают звуки тромбона −
Похоронная тоска в воздухе повисает
Посмотри, вон там, у висячего моста, в полумраке
Газовые фонари, сонных коней дыханье
Балаган молчит − сквозь сизый занавес ночи
Цирковая наездница в зеркало вод глядится…
Whisky
Обагренное зарей вечернее небо.
В небе − голос сорокопута.
Выстроившиеся в ряд бутыли виски −
Равнодушно протирающая их девица.
Слышишь? В обагренном зарею небе
Голос сорокопута…
Поздняя весна
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
Томный теплый вечер опустился на берег.
Разлилось над гладью реки солнечное сиянье.
Отблески в окне офтальмологического кабинета.
За окном тополя вздыхают слабо, нестройно.
Ослепительны, нежны, жарки, безумны,
Припекают, парят лучи закатного солнца,
Желтизной пламенея и переливаясь.
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
Вновь и вновь звучит с щемящей тоскою
Так пронзительно, жалобно, безнадежно
Тонкий писк пичуг −
Удивительных красноклювых пташек.
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
Берег реки, усеянный всевозможным сором.
Болезненный скрип, наполняющий округу.
Желто-серые рыхлые клубы испарений
Непрестанно сонно, лениво сочатся влагой.
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
У кирпичной стены на заднем дворе больницы
Затеняет окно душистый развесистый тополь.
Из окна, до боли в глазах щурясь,
Больной неотрывно смотрит на солнце.
Уносясь в мечтах к этому весеннему небу,
К этим звукам, к этой воде, к этому аромату…
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
То темней, то ярче,
То тише, то громче,
Томно и нежно,
Снова и снова
Хириа-хисуриа,
Шу-шу-шу…
В небе багряные облака
В небе багряны-багряны облака,
В наших бокалах багряное вино.
Что о жизни горевать, если все равно
В небе багряны-багряны облака!
Вместо предисловия
Воспоминания чем-то сродни, наверно,
Чуть заметным касаньям светлячков с тонкой красной шейкой
В те дневные часы, когда зеленый фонарик,
Хоть и ярко горит, но в солнечном свете не виден.
А быть может, они сродни песне девушек в поле,
Собирающих колоски, цветы луговые,
Или белым перышкам, что обронил голубь
Во дворе винокурни на теплом далеком юге…
Звук всплывающих в памяти воспоминаний −
Это голос флейты, глухое кваканье жабы,
Это незабываемый вечер, когда больному
Врач принес наконец целительное лекарство,
Это в час заката губной гармоники песня.
Аромат всплывающих в памяти воспоминаний −
Это темный бархат,
Это взор карточной дамы,
Непонятное чувство − то, что пробуждает
Шутовское обличье Пьеро на подмостках.
Нет, они не гнетут, как день, проведенный втуне,
Не сжигают, как жар тропической лихорадки.
Словно вечер поздней весной, воздушны воспоминанья −
Или, может быть, словно осени моей легенда?..
Прялка
Колесо прялки, колесо прялки вертится тихонько, неторопливо.
Долгими печальными вечерами вертится, вертится колесо прялки.
В комнате по полу перекатываются две тыквы – золотистая тыква и красная тыква.
В этой комнатушке с деревянным полом, где на двери написано
“Больница для бедных”.
Одиноко грустит старуха-сторожиха – хоть глаза не видят почти и уши не слышат,
Но на улице май. Сладкий дух от шелковой пыли.
За стеклом в шкафу чья-то кость печально белеет.
Лунная дорожка протянулась поперек канала.
Колесо прялки, колесо прялки – тихо-тихо тянется шелковая нитка,
Тихо-тихо вращается колесо воспоминаний – вечер печален…
Зуёк
В эту ночь за окном кричал зуёк.
Кричал зуёк.
Ночь была холодна − я закрыл окно.
Закрыл окно.
Я фонарь задул, но голос зуйка,
Голос зуйка
В тишине ночной все еще звучит,
Еще звучит.
О зуёк! Ты, наверное, одинок!
Ты одинок?
Ты под ветром продрог на берегу?
На берегу…
О зуёк! Почему ты не уснешь?
Ты не уснешь?
Гаснут отблески звезд в рассветной мгле,
В рассветной мгле.
На синюю фетровую шляпу
Падает снег, на синюю шляпу ложится −
Легких пальцев касанье? Шепот невнятный?
Дух ли сакэ хмельной? Аромат ли мятный?
Слез мимолетных следы на милых лицах?..
Фешенебельный отель
В отеле фешенебельном из труб веселый дым,
Над крышей ветер мелкий снег взметает.
Лиловый светится фонарь, душе необходим,
И слезы сердца, как снежинки, тают…
Из книги «Рисунки тушью»
Бамбук на снегу
Чистый белый покров земли − а над снежным полем
Необъятная ширь пасмурного зимнего неба.
То ли бледно-лиловым, то ли зеленоватым
Отливает холодный, прозрачный воздух.
На снегу один к одному стволы бамбука.
Выровнявшись в ряд, замерли стволы бамбука.
Стройные прямые стволы ввысь взметнулись −
Контуры очерчены четко, словно на картине.
На ветвях бамбука мелкие сухие листочки.
Между ними глазки набухших завтрашних почек.
В темно-синих тучах, роняющих мрачные тени,
Затаилась горошина платинового солнца.
Полдневная тишь.
Гармония спета и тени.
Влажная, нежная отрада −
Ранней весны дыханье.
Ночь в пору ранней осени
Полная луна шестнадцатой ночи
чуть пошла на убыль.
Сполохи во мраке.
Отдаленных звезд влажное мерцанье.
Туч лиловых вата.
Сполохи во мраке.
Моря мерный плеск, приглушенный рокот.
Отголоски бури.
Сполохи во мраке.
Все светлей луна − на холме вздыхают
Заросли бамбука.
Сполохи во мраке.
Всюду на лугах звонкие цикады,
Блеск росы осенней.
Сполохи во мраке.
Лиственницы
1
Проходя через лиственничную рощу,
Я внимательно вглядывался в деревья.
Так угрюмы были лиственницы в роще,
Так невесел был мой путь одинокий…
2
Миновав одну лиственничную рощу,
Незаметно перешел я в другую.
Все по той же тропинке шагая,
Углубился я в сумрачную чащу.
3
В самом сердце лиственничной рощи
Меж стволов вьется узкая тропинка.
Сквозь туман и дождь по тропинке
Столько лет бродили горные бури…
4
Больше не было ни души на тропинке,
На тропинке в лиственничной роще.
И вилась, и петляла тропинка,
Уводя в неизведанные дали.
5
Проходя через лиственничную рощу,
Я шаги отчего-то замедлил.
Лиственницы были так печальны −
Мы немного пошептались с ними.
6
Выходя из лиственничной рощи,
Я увидел дым над кратером Асама.
Я увидел дым над кратером Асама
Сквозь развилку лиственницы на опушке.
7
Ливень начался в лиственничной роще.
Прошумел уныло и утихнул.
Только где-то куковала кукушка.
Только лиственницы влагой сочились.
8
О наш мир! Он печален и прекрасен!
Жизнь не вечна, но так щедра на радость:
У реки в горах слушать плеск потока,
Слушать ветра шум в лиственничной роще.
