И.В. Крайнова
Самое главное глазами не увидишь – зорко одно лишь сердце. Эта мысль Экзюпери очень подходит поэзии мудрых японцев.
В недосказанности – глубина их философии, простор для фантазии. И когда я писала книгу о поездке в Японию, внешне – с бытовым сюжетом, но с мистическим наполнением («Нэдзуми. Японские страдания»), к каждой главке подобрала эпиграф из Басё. Почему именно из Басё?
В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.
Это стихотворение поразило меня обнаженностью чувств и неожиданностью метафоры.
Или вот, часто я думаю точно так же: «Луна или утренний снег… / Любуясь прекрасным, я жил, как хотел. / Вот так и кончаю год». И я везде-везде в книге поставила трехстишья Басё.
Книжку оформляли три художницы, я просила их сделать по четыре рисунка, не иллюстрировать сюжет, а метафорично дополнить поэтические строки, используя японские символы – ворон, кукушка, сосна и др. Решили они тему по-разному, каждая в силу своей индивидуальности.
Светлана Лопухова, известная саратовская художница, педагог и мастер пастели, выполнила только три работы. Причем умудрилась написать их пастельно, с использованием серого фона. В издательстве очень хотели превратить его в белый. Некоторые рисунки к книжке действительно нуждались в «отбеливании», но только не Светины. Я решительно воспротивилась, и, думаю, оказалась права.
И как бы встающая из тумана Фудзи с белым озером и черными абрисами сосен («Узнавай все о сосне / У самой сосны, / О бамбуке – у самого бамбука»). И еще более лаконичный этюд с солнцем, где сосны обобщены до японских иероглифов, а птицы – до прерывистой волнистой линии («Повисло на солнце / Облако… Вкось по нему – / Перелетные птицы). И отвечающая бурной кульминации экспрессивная картина с предгрозовым закатом и утлыми лодочками («По озеру волны бегут. /Одни о жаре сожалеют / Закатные облака»). Все они получились, украсив книгу настоящей живописью.
Вторая художница — Анна Леонтьева, талантливая девочка из художественной семьи. Она закончила наше училище им. Боголюбова как дизайнер и училась в Суриковской академии художеств на графика.
Анечка не просто выполнила мою просьбу – она прислала из Москвы несколько вариантов каждой темы. Это были прекрасные, уже законченные графические работы – хоть на выставку отправляй. «А можно, я использую несколько вариантов – трудно что-либо выбрать?» – спросила художницу. Естественно, Аниных рисунков в книге большинство.
Одинаково прекрасен ее «уродливый ворон на первом снегу» и он же, решенный более плоскостно, раскрывающий крылья.
Скажи мне, для чего,
О ворон, в шумный город
Отсюда ты летишь?
И правда, для чего?.. В мифологии к ворону отношение сложное. Еще айны – древнейшее население Японских островов — считали, что вороны могут принести удачу в промысле, влиять на жизнь человека. Синтоизм приписывает ворону роль посланца богов.
Белые усики и узкое тельце сверчка Леонтьева поместила на своих рисунках в такие разные среды, что один ее вариант подошел для обозначения нашего трудного пути (поездки), а второй – для показа ловушки, в которую мы все попали. «Какая грусть! / В маленькой клетке подвешен / Пленный сверчок» . Никаких прутьев на картинке нет. Но видишь, кожей ощущаешь, что сверчок несвободен. Это грустно. Сверчок в Японии очень любим. На окраине Киото есть Сверчковый храм, где насекомые поют себе круглый год.
Тему кукушки Аня разработала во многих видах: женщина с японскими глазами и горы вдали; женщина в широкополой шляпе с кукушкой на голове; женщина, на наших глазах превращаемая в птицу, крыло у которой – соседняя гора. И настроение везде разное. «Ива склонилась и спит» – тут сама безмятежность женщины-кукушки. А рисунок к главе «Подполье не дремлет» как бы отвечает представлению о японской картине мира, где кукушка — вестник смерти, «связной» между этим и тем светом.
Я не видела сначала пятую картинку художницы на ту же тему. Она случайно попала в черновики. Увидела – и ахнула: настоящий дух, летящий, с развивающейся гривой, рядом с черной птицей, у которой такие же растрепанные перья. Еле успела включить его в последнюю главу, где моя таинственная собеседница распутывает, наконец, мистический клубок сюжета.
И это хокку Басё многозначно, при всей его конкретике:
«Прощальные стихи
На веере хотел я написать –
В руках сломался он».
Анечка создала целый цикл вееров. Белый, черный, полураскрытый, закрытый, решительно разделенный изящной женской ручкой на черную и белую части, словно на Инь и Ян.
Если работы Лопуховой немного более «живописны», чем нужно, Леонтьевой – более «художественны», то третий автор, заметная саратовская художница Светлана Золина, попала в яблочко. Света и раньше тяготела к японской теме, писала миниатюры в близком к старым гравюрам стиле. Теперь она превосходно справилась с темой буддистского храма, характерных изогнутых сосен, Фудзиямы. У нее великая гора Японии иная, не подавляющая своим величием, приветливая даже («пусть невидима Фудзи, как радует сердце она!»). Все очень просто, без штриховых подробностей, но это та самая простота.
Золина проиллюстрировала и обложку книги, развернув картинку на обе ее стороны. Из богатой символики – после больших колебаний! – мы остановили свой выбор на тории – типично синтоистском и японском атрибуте. Тории на обложке — как окошко в страну духов. Красные ворота на фоне обобщенных серо-черных линий гор и хвои.
Я благодарна своим друзьям-художницам — за любовь к Японии, за собственное видение страны и культуры, за тонкий художественный вкус.
Автор: Крайнова Ирина Викторовна
Саратовское отделение Общества «Россия-Япония»
