Издательство «Наука» при поддержке Международного Фонда Шодиева, широко известного своими благотворительными проектами в области российско-японских культурных связей, готовит к печати БОЛЬШУЮ БИБЛИОТЕКУ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ в 8 томах. Составление, перевод, вступительные статьи и комментарии Александра Долина.
ЦИКЛ 14
ПЕСНИ «ВЕСЕЛЫХ КВАРТАЛОВ» ЭПОХИ ЭДО (1603-1868)
Под луною в юго-восточном квартале любви
В квартале Фукагава
Крепки любви тенёта.
Была любовь забавой,
Становится заботой…
Могло ли быть иначе?
Мы встретились в Накачё,
И всё, чем одарить могла,
Ему я отдала.
Вдали от любопытных,
От взоров ненасытных,
Мы в комнатке укромной
За ширмою вдвоём.
Наносит милый ловко
Иглой татуировку –
По ней друг друга мы найдем
В рождении ином.
* * *
Кому стану я подражать…
Под звон сямисэна
Пустилась я в пляс.
Сегодня на сцену
Я вышла для вас.
Могу я кружиться
Ночным мотыльком,
Стремительной птицей,
Осенним листком.
* * *
Горная тропинка
Иду извилистой тропой
Вдоль речки Ёсино.
Свиданья нежного с тобой
Ждала я так давно!
Пускай печалятся в горах
Шиповника цветы,
Любви моей неведом страх –
Ведь у меня есть ты.
Пусть опадет с ветвей листва
Под ветром и дождем,
Я сохраню любви слова
На веере своем.
Легла тумана пелена –
Не сбиться бы с пути!
Нет, нет, нельзя! Ведь я должна
До вечера дойти…
* * *
По течению
Вишня отцвела давно и опала,
Лепестки цветов умчала река.
Возвещает ветер осени начало,
Над горой клубятся облака.
На листе кленовом выведу знаки –
Наши имена в сплетенье черт.
Письмена змеятся на красном лаке.
Разлучит их только смерть.
Поплывут они по теченью к югу,
На листе кленовом наши имена.
Будут о любви шептать друг другу,
Будут ждать, куда вынесет волна…
* * *
Сердце мое
Сердце, сердце мое…
Мир измены таит.
Вот в тумане дождь моросит,
Кап-кап – дождь моросит.
Кто-то красив, кто-то богат,
Молод один, другой староват…
Листья с деревьев мчатся в полет.
Может быть, счастье давно меня ждет?
Слышишь, олень одинокий ревет,
Красные листья копытами бьет…
Что ж так тревожно сердце мое?
* * *
Светает
Любовь вкушая вновь и вновь,
Я не заметила рассвет.
Близка разлука – слезы лью,
И рукава влажны.
Мне говорил он про любовь –
Да правда это или нет?
Случайно ль вымолвил «Люблю»
Иль я ему милей жены?
Ах, сердце некому открыть.
Хоть ты с собою позови –
О как же грустно вечно жить
В квартале проданной любви!
* * *
Просыпаюсь ночью
Ночью пробудилась –
Там, в лунных бликах,
Ворон печально
Крикнул на сосне.
Будде помолилась,
Светлому лику –
Свидеться с милым
Захотелось мне.
Ах, разлука злая!
Я в огне сгораю.
Все мне постыло,
А двери на замке.
Что ж, одна отрада –
Много ль мне надо?
Выпью, пожалуй,
Теплого сакэ.
* * *
Дикие гуси
Стая гусей меж туч видна.
В небе ярко сияет луна.
Ах, луна высока!
Лунный луч сквозь плетенку штор
В спальню мою прокрался, как вор
В сердце прокралась тоска.
Я повернулась к дружку спиной,
Тихо сказала: «Раз ты не мой,
Лучше иди домой».
* * *
Записки из спальни
Осенняя ночь холодна,
За тучами скрылась луна,
И ветер дышит зимой,
А милого нет со мной.
Рядом, рядом, возле подушки
Лютня моя.
Струны, струны, мои игрушки
Трогаю я.
Гуси с севера прилетели,
Мне привет принесли,
Будто песню о нем пропели
Где-то в ночной дали.
* * *
Одинокий крик
Кукушка пролетала,
Печально прокричала,
А может быть, сама луна
Разок прокуковала?
Ночь клонится к рассвету.
Покоя сердцу нету.
Коль виновата ты одна,
Так на себя и сетуй!
Ведь милый-то недаром
Подвластен женским чарам –
Тебе ли удержать его
В твоем домишке старом!
* * *
Сон
Мне послышался сквозь сон
Непонятный шум.
Неужели это он?
Я к дверям спешу…
То ли ветер пошалил,
Прошуршал листвой,
То ли милый приходил,
Да ушел домой.
И опять я спать легла.
Поутру проснусь.
На заре колокола
Разгоняют грусть.
* * *
Кукушка
Теплый дождик моросит
За окошком спальни.
Где-то нынче милый спит? –
На душе печально.
Там, в лесу, кукушки песня
Кровью захлебнется,[1]
«Никогда не быть вам вместе» –
В песне той поется.
Ах, кукушка, ты права,
Виноваты сами.
Оросим мы рукава
Кровавыми слезами.
* * *
Письмо
Если б зимою лютой
Месяц укрылся в тучах –
В снежных неясных бликах
Я бы его читала.
Если бы летом жарким
Месяц укрылся в тучах,
Мне б светлячков мерцанье
Свет его заменяло.
Если бы месяц скрылся
И не было ночи снежной,
Я бы во тьме кромешной
Сердцем письмо читала.
* * *
Едва проснусь…
Едва проснусь, ищу его,
И спать ложусь – ищу его,
И жду его, и жду его –
Но нету никого!
Одна под пологом ночным…
Горит светильник, вьется дым.
Горит любовь в груди моей.
Ах, если б милый знал о ней!
* * *
Берусь за кисть…
Берусь за кисть и в тушь макаю,
Пишу любимому посланье:
«Ах, от любви я умираю,
Прошу мне подарить свиданье».
И через слово повторяю:
«Люблю, люблю, изнемогаю!»
* * *
Сравните цветы
Ночью минувшей дождик окропил
Персика розовые цветы.
Много ли тратит румян и белил
Юная гейша в расцвете красоты?
Спустится вечером в залу на часок,
И перед зеркалом, будто невзначай,
Спросит: «Милей тебе персика цветок
Или цветок любви?[2] Ну-ка отвечай!»
Гость улыбнется: «Персиковый цвет
Равных себе не знает под луной».
В гневе красотка: «За такой ответ
С персиком и толкуй – только не со мной».
Если же вы насладиться хотите
Прелестью нежной живого цветка,
Не пропустите, к нам загляните!
Летняя ночка так коротка…
* * *
Холодная луна
Ушел, ушел мой милый,
И сердце защемило.
Блестит в ночи луна,
Бесстрастна, холодна.
Ах, только б, верен слову,
Пришел он завтра снова…
Душа тревогою полна –
Как холодна луна!
* * *
Короткая летняя ночь
Мы ночи краткие часы
В раздорах провели,
Но капли утренней росы
На рукава легли,
И я забыла обо всем
В объятиях его,
И в целом мире – мы вдвоем,
А больше никого…
Но все равно, ведь где-то там
Ждут милого дела.
Ах, если б хоть по вечерам
Лишь я его ждала!
* * *
Тоскую о милом
Зонтик мой снегом припорошило…
Чем-то сейчас занимается милый?
Знаю, все курит да пьет.
Вьются снежинки беспечной стаей…
Как я о встрече с ним мечтаю!
Верно, и он меня ждет.
Ночь холодна, замело дорогу.
Ну, ничего, осталось немного.
Пусть себе ветер ревет.
Где-то во тьме прокричала птица –
Это кулик. И ему не спится.
Бедный, подругу зовет.
* * *
Записки из спальни
Ночь без начала,
Ночь без конца…
Ветром примчало
От милого гонца.
В лунном свеченье
Прямо у ног
Лег на ступени
Павловнии цветок.
Просится в душу
Злая тоска.
Горько мне слушать
Пенье сверчка.
Книжку листаю
Ночь напролет.
Все-то я знаю
В ней наперед.
Ах, как любила
Бедная Аои![3]
Все это было
Будто бы со мною.
* * *
Милый ушел домой
Простился милый поутру.
Ушел к себе домой,
А я осталась на ветру –
Как холодно одной!
Не знаю, плакать ли о нем
Цикадою навзрыд,
Гореть ли молча тем огнем,
Что светлячок горит?
Ну что ж, пускай на край земли
Ведут его пути –
Ведь в этом мире мы могли
Друг друга не найти…
* * *
Мир грез
Как от росы на рассвете влажны
Травы лесные и ветви сосны,
Как шелестят на ветру!
Что я? – Былинка под каплей росы.
Милого жду, считаю часы,
А может быть, скоро умру…
Ах, этот мир облетающих роз,
Мир обещаний, несбыточных грез,
В холод сулящий жару!
* * *
Скучно
Сквозь бамбуковую дверцу
Солнца луч проник,
И тоска проникла в сердце
В тот же самый миг.
Сосчитаю я полоски
Света на полу,
А потом в стене все доски,
Ящики в углу…
* * *
Уединенная комната
в приюте любви
Дождик весенний брызнул в саду.
Чуть поднялась вода в пруду.
Ирис тигровый, ирис алый…
Как хорошо на сердце стало!
Вся Ёсивара отсюда видна.
Вечер спустился. Кругом тишина.
Смутно белеет Фудзи вдали…
Слышу, к подругам гости пришли.
* * *
Ты прохлады захотел –
Ветерок прошелестел
И на наше изголовье
Свежестью дохнул.
В спальне, где забылись мы
Под покровом летней тьмы,
Ветерок повеял нежный,
Свежестью дохнул.
* * *
Ах, как долго длится ночь!
Злой тоски не превозмочь.
Плачет, плачет надо мною
Горная кукушка.
В изголовье рукава[4]
Просушила я едва –
Больше слезы лить не станем,
Горная кукушка!
* * *
Ночь осенняя темна.
В небесах плывет луна.
Как обидно до рассвета
Плакать здесь одной.
Горько, горько в час ночной
Под блуждающей луной
За окно глядеть и думать
О судьбе иной…
* * *
Будто вновь пришел ко мне
В ясный полдень по весне
Самый первый мой, желанный,
Ненаглядный мой.
Он, любви моей под цвет,
В яркий пурпур был одет,
Самый первый мой, желанный,
Ненаглядный мой…
* * *
Утренний колокол
Вот и колокол рассветный
Говорит: «Пора!»
Все равно не будет завтра
Лучше, чем вчера.
Так учил великий Будда:
Жизнь – всего лишь сон.
Прозвучал удар последний,
А первый – был ли он?..
* * *
Росинка
Пусть в ином перерожденье
Буду я иной,
А сейчас любовь земная
Властна надо мной.
Что мне проку от учений,
Данных на века,
Если жизнь моя – росинка
В чашечке вьюнка!..
* * *
Случайное свидание
В ночь случайной нашей встречи –
Колокольный звон.
Ах, в душе прошедший вечер
Воскрешает он!
Я б еще тебя любила,
Во сто крат нежней,
Но пора, – иди, мой милый,
Возвращайся к ней…
* * *
И в счастливые минуты
Мне покоя нет.
Вместе горше почему-то
Ожидать рассвет.
Вот в полях запели птицы.
Манит зелень трав.
Жемчуг на шелку искрится,
Увлажнив рукав.
Пусть на твой вопрос ответом
Будет: «Блеск росы!» –
Так и жизни в мире этом
Сочтены часы.
* * *
Ночь весенняя на ложе,
Твой горячий шепот…
Ах, любовь, утраты множа,
Умножает опыт.
Как тоскливо стало в спальне,
Пусто, одиноко.
Сон без милого печальней
Прошлого урока.
Я уткнулась в изголовье,
До зари проплачу:
Снова, снова мне с любовью
Не было удачи!..
* * *
Река Тацута
В водах Тацуты кружится
Палая листва.
Вспоминаю милых лица,
Нежные слова.
Предрассветною луною
Берег озарен.
Над излучиной речною
Рдеет старый клен.
Много ль проку в укоризне,
Если все равно
От любви к любви по жизни
Плыть мне суждено…
* * *
Вижу тьму ночного свода
Из каморки тесной:
Раз в году стихают воды
Быстрины Небесной[5].
К перевозчице Сороке
Обращусь с мольбою –
Так давно минули сроки
Наших встреч с тобою!
Будто становлюсь я, право,
Той Ткачихи тенью.
Для души одна растрава
Звезд соединенье.
* * *
Там, у берега морского,
Водорослей груды[6].
Мошек жалобное пенье
Слышится повсюду.
Первый ливень над полями –
Осени примета.
Скоро, скоро сбросят горы
Все убранство лета.
Жизнь бесследно испарится
Утренней росою.
Ах, зачем так страшно воет
Ветер за стеною?..
* * *
Воды Ёсино умчали
Вешних вишен цвет.
Речку Тацута устлали
Желтые листы.
Попрошу волну речную
Передать привет, –
Может, о любви вчерашней
Снова вспомнишь ты.
Бросила с моста в протоку
Весточку-письмо,
Где переплелись, обнявшись,
Наши имена.
По теченью, по теченью
Пусть плывет само.
Пусть к тебе его доставит
Вестница-волна…
* * *
А луна всю ночь светила
Сквозь покров тумана…
Все, что между нами было,
Было так нежданно.
Аромат душистой сливы
С ветром долетает.
Сон об участи счастливой
До зари растает.
На плече твоем вздремну я
Вместо изголовья –
Пусть хулит любовь земную
Черное злословье!
* * *
Говорил, в ином рожденье
Вечно будем вместе,
А теперь и глаз не кажешь
К будущей невесте![7]
Ох, моя была бы воля,
Будь уверен, милый,
Я б тебя к себе гвоздями
Накрепко прибила!
* * *
Вино в трактире
Доброе вино – в трактире,
Чай, конечно, в чайной,
А в Кицудзи – дзёро плачет
У реки Печальной[8].
Ты не плачь, не убивайся,
Милый твой вернется.
В пятую луну вернется –
Шестой не дождется!
* * *
Милый – небожитель
Станом тонок, как девица,
Миленький мой.
Только с неба мог спуститься
Миленький мой.
Он вчера по горной тропке
Брел застенчивый и робкий,
Дымкою увит.
Не могла я надивиться –
Ну по всем статьям девица!
Прямо райский вид…
* * *
В мире бренном ты живешь.
Пей-гуляй в гостях!
Завтра вспомнишь и вздохнешь
О минувших днях.
Разве кто-то на века
Жизнью овладел?
Вроде, смертного пока
Ждет иной удел…
Я потешиться не прочь –
Заходи любой!
Всю сегодняшнюю ночь
Проведу с тобой.
Ничего, что допоздна
Ждет тебя жена, –
Пей вино, пока в бутыли
Не увидишь дна!
* * *
Вакасю[9]
Ох, какого же вакасю
Видел нынче я –
Поутру он шел из замка,
Ей-же-ей, друзья!
Кабы тушь была да кисти,
Да бумаги лист –
Хоть малюй с него картинку,
Так хорош, артист!
Ту картинку бы да в спальню…
Только вот семья!..
А не то увез бы, право,
Ей-же-ей, друзья!
* * *
Бренный мир
В бренном мире мы живем,
В мире суеты.
В меру курим, много пьем,
Нюхаем цветы.
В жизни все возьмем сполна,
Чтоб в урочный час
Закатиться, как луна…
И не станет нас.
* * *
Жизнь
Жизнь – всего лишь наважденье,
Но ведь хороша!..
Станет плоть бесплотной тенью,
Отлетит душа.
Наслаждайся же покуда,
Балуй естество:
Пей, да пой, да веруй в чудо –
Больше ничего!
* * *
С изголовья травяного
Полная луна
Над равниною Мусаси
В облаках видна.
Мне в пути тоску о милом
Вновь навеют сны.
Верно, от росы вечерней
Рукава влажны…
* * *
Ты о чем, сверчок, толкуешь
Ночи напролет?
Не о милой ли горюешь,
Что уже не ждет?
Не томи напрасно душу,
Ведь и без тебя
Нашей клятвы не нарушу –
Умереть любя!
* * *
В предрассветный час унылый
Вижу я во сне,
Как, целуя, шепчет милый
Обещанья мне.
Ах, проснуться – окунуться
В горести опять.
О превратном, невозвратном
Слезы проливать!..
* * *
То ли горных бурь ворчанье
Слышится с вершины,
То ли ручейка журчанье
Из лесной лощины.
Ветер в соснах сиротливо
Всё зовет кого-то,
И звучат его призывы
Музыкою кото.
* * *
Опустился летний вечер,
И доносит с моря
Посвежевший южный ветер
Жалобу тидори.
Видно, вместе нам с тобою
Нынче плакать, птица!
Было нам дано судьбою
С милым разлучиться…
* * *
Барабанит дождь вечерний
В дверь и в окна дома.
Капель шум глухой и мерный,
Лёгкая истома…
Как печально где-то в соснах
Ветер напевает !
Будто об ушедших вёснах
Мне напоминает.
* * *
Времена года[10]
Кто же, кто ступил впервые
на Тропу любви?
Столько душ по ней блуждает,
потеряв покой!
Долог путь от лета к лету,
от зимы к зиме.
Четырех сезонов звенья
составляют год.
По весне цветами вишни
Ёсино манит,
будоражит ожиданьем
первых лепестков.
Прилетел к Душистой Сливе
в гости соловей.
Раздается в Первой Трели
радостный призыв.
По теченью разметались,
к мягкой пряди прядь,
волосы Плакучей Ивы
в быстролетном сне.
На Прохладные Одежды
вешний цвет сменив,
Ёсино благоухает
летнею порой.
Хорошо у горной речки
помечтать в тиши.
Как не выбрать Аисомэ.
Первый Миг Любви!
В ясном зеркале потока
отраженье грез.
Чуть безоблачное небо
осенью дохнет –
одевается багрянцем
горная гряда.
В дни, когда осенний ветер
рвет с дерев листву,
всех прекраснее Такао
из окрестных гор.
А потом – то снег, то слякоть,
ливни по ночам.
Ах, тоскливо, одиноко
зимнею порой!
Видом Фудзи из Суруга
славится зима…
Стать мне, что ли, Белым Снегом –
пусть растает плоть!
Может, это и зазорно,
да терпеть невмочь –
о желанье сокровенном
в песне расскажу:
ласки я давно не знаю,
чахну без любви, –
кто утешит, приголубит,
утолит печаль?..
* * *
Конец осени
Ветер над увядшим лугом
навевает грусть.
Льется в сумраке осеннем
тихий перезвон –
это поздние цикады
голос подают.
Вот затеял перекличку
со сверчком сверчок,
и с кузнечиком кузнечик
разговор ведет.
Верещанье узорчатки
слышится в траве.
Отвечает судзумуси:
«Тири-тири-рин» –
будто листья, опадая, в воздухе шуршат.
Будто ива и багряник
стонут на ветру:
«Тири-тири-тири-титтэ», –
сетуют они.
Скоро, скоро зимней стужей
сменятся дожди.
Отпоют в листве цикады
и сверчки в полях.
Лишь печаль поры осенней
в сердце будет жить.
* * *
Тропинка в горах
Вдоль реки Ёсиногава
горная тропинка.
Грустно над рекой склонились
розы ямабуки,
будто дум тяжелых бремя
ветки их пригнуло.
Вот уже благоухает
дикий померанец.
Раскрываются бутоны
на кустах уцуги.
Нотой звонкою кукушка
возвещает лето.
Я бреду в чаду любовном
через мост Навета.
Пояс-оби повязала,
что любви длиннее[11].
Соткан пояс мой в Хитати,
в стороне восточной…
Листья желтые с павлоний
ветер обрывает,
над Мияги завывает,
осень накликает.
В сумерках туман холодный
над лугами бродит.
Нелегка Любви дорога –
вечная тревога.
На зиму и дуб могучий
с листвой расстается –
милый больше не вернется,
больше не вернется…
* * *
Осенний дождь[12]
Хвоя с сосен облетает.
Вечер наступает.
В полутьме за дымкой скрылся
склон горы Мацути[13].
Будто в иней превратился
на ветру осеннем
над дорогою Хигата
крик утиной стаи.
За холмом Эмон ударил
колокол в часовне.
Ясная луна восходит
в небе над полями.
Разум от тоски мутится.
Как слезам не литься!
В зарослях поблекших хаги
злобный вихрь ярится,
буйствует в хмельном задоре,
клены оголяет,
то утихнет, то взметнется –
покоя не знает.
В рукавах озябли руки,
промокают ноги.
Я с фонариком зажженным
бреду по дороге.
Мне места эти знакомы.
Все-то здесь я знаю.
Песенку о бедной дзёро
тихо напеваю:
«Хороши порой осенней
пурпурные склоны,
где сквозь дымку на закате
проступают клены.
Радуга мостом прозрачным
тянется за горы,
и спешит к мосту добраться
молодая дзёро».
Поздние побеги риса
полегли под градом.
Сотрясают ураганы
мыс Касивадзаки…
Долго ль тешиться сравненьем
цветов запоздалых?
Долго ли с Восточным краем[14]
сравнивать столицу?
Я в скитаньях бесконечных
до смерти устала.
Ах, куда бы мне прибиться,
где остановиться?
Та, что украшеньем Тика[15]
столько лет считалась,
ныне странствует по свету
перекати-полем,
позабыта, одинока –
как судьба жестока!
Вот бреду неверным шагом
к придорожной чайной.
«Эй, ворота отворите,
странницу впустите!
На минутку подойдите,
в оконце взгляните!..»
Прибежал на зов хозяин,
халат поправляет.
Видит, что явилась дзёро –
сразу уговоры…
С ним ли на ночлег остаться,
с жизнью ли расстаться?
Может лучше заколоться,
чем ему отдаться?
Ах, не знаю, то ль заплакать,
то ли рассмеяться…
* * *
Песня, открывающая путь грёз[16]
Плоть не вечна в этом мире.
Наша жизнь – роса.
Без следа в земле истлеет
пышная краса.
Ту, что прелестью пленяла,
услаждала взор,
обратит во прах бездушный
рока приговор.
Кости, брошенные в поле,
ливнем окропит,
выбелит студеным ветром,
зноем опалит…
Мы к горнилу преисподней
вместе побредем
под осенним хмурым небом,
под косым дождем.
Не роса порой вечерней
увлажняет путь –
грешных слез поток струится,
стон стесняет грудь.
Знаменье нам предвещает
муки в двух мирах[17]:
боль, обиды, холод, голод,
нищету и страх.
Суждено все сферы ада[18]
нам пройти с тобой –
стала нам любви отрада
смертною тропой…
[1] По японскому поверью, кукушка при пении исходит «кровью сердца».
[2] Обитательницы «веселых кварталов» издавна именовались «цветами любви».
[3] Аои – возлюбленная Блистательного принца Гэндзи в классическом романе Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи» (Х в.).
[4] Широкие рукава кимоно, служащие изголовьем для влюбленных, в классической поэтике являются аллегорией ложа любви. С другой стороны, рукава, увлажненные слезами, обычно передают горечь разлуки.
[5] В стихотворении быстрина (сэ) появляется на Небесной реке по аналогии с земными реками. Обыгрывается тема праздника влюбленных Танабата.
[6] Слово «водоросли» омонимично «подстилке» из одежд на любовном ложе, что создает дополнительный ассоциативный ряд.
[7] К будущей невесте… – то есть к невесте и жене в будущем рождении.
[8] У реки Печальной… – буквально «у реки Плача» (Накигава). Пример ассоциативной игры слов (энго).
[9] Вакасю – мальчики и юноши, исполнявшие (до запрещения властями) женские роли в театре Кабуки. Вакасю наряду с дзёро пользовались благосклонностью завсегдатаев «веселых кварталов» и знатных вельмож.
[10] В песне, содержащей сезонную «символику настроения», зашифровано описание красавиц Ёсивары, чьи имена (Ёсино, Первая Трель, Осенний Ветер, Фудзи и др.) должны были бросаться в глаза осведомленному читателю. Для посетителей «веселых кварталов» нередко составлялся перечень основных достоинств и цены обитательниц «чайного дома» в виде буклета.
[11] Повязывая пояс оби, героиня по ассоциации вспоминает об узах любви и с горечью отмечает, что пояс (а оби иногда бывали длиной свыше 5 м) оказался «длиннее» недолговечной любовной связи.
[12] Песня представляет собой фольклорный праобраз знаменитых митиюки (описаний бегства или скитаний) из пьес Тикамацу и его современников. Героиня, скорее всего, лишилась постоянного места в доме терпимости по возрасту (предельным возрастом для дзёро было двадцать семь лет) и вынуждена скитаться в поисках пристанища.
[13] Мацути – гора неподалеку от г. Нара на берегу реки Ёсино. В этих местах и разворачивается митиюки.
[14] Восточный край (Адзума) – в данном случае восточные провинции и г. Эдо.
[15] Тика – один из «чайных домов» «веселого квартала» Симабара, в Киото.
[16] Характерный образчик митиюки, в котором влюбленные направляются к месту двойного самоубийства (синдзю). Трупы совершивших синдзю обычно не хоронили, а выбрасывали на свалку, ибо подобная смерть рассматривалась как греховная. Отсюда и мрачная символика стихотворения.
[17] То есть в настоящем и будущем.
[18] В буддийском аду существовали три основные сферы (огня, голодных демонов и низменных тварей) со множеством подразделений.
