Публикуем на сайте ОРЯ последний отрывок из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы», а также Postscriptum
Соловья баснями не кормят = 腹が減っては戦はできぬ haraga-hettewa ikusawa dekinu
(Русская и японская поговорки)
ВО ВРЕМЯ ТИХООКЕАНСКОЙ ВОЙНЫ И ПОСЛЕ НЕЁ
Япония все больше и больше наращивала военные силы, готовясь к войне в Азии и на Тихом океане, став одним из основных объектов советской разведки. В марте 1932 г. в Японии произошло громкое убийство Ольги Кноррен. В свое время эта русская эмигрантка танцевала в Тегеране, где познакомилась с японским дипломатом и вышла за него замуж. Японец задушил жену не из-за ревности, а потому что выяснил, что Ольга являлась «советской шпионкой».
В свою очередь военные власти старались разыграть в предстоящей войне русскую карту. П.П. Балакшин отмечал: «Намеченные для выполнения особо серьезных заданий агенты обучались в строго законспирированных школах. Другие проходили особые курсы при обществе Кео-Ва-Кай в Харбине, где преподавателями были такие специалисты по русским делам и ведению разведки, как генерал Кисабуро Андо. Из русских преподавателей в школе был генерал Кислицын. Во многих городах Китая и Маньчжурии существовали японские школы, готовившие кадры агентов из среды иностранцев. Обычно они скрывались под видом школ изучения японского языка и культуры. Наиболее известными из них были японский колледж Дунвень в Шанхае и “Общество по изучению японского языка” в Тунчжоу. В Токио существовал институт для иностранцев, среди слушателей которого были и русские эмигранты, командированные туда из Харбина. В Токио существовала школа Накано, подготавливавшая сотрудников агентурно-разведывательной работы при японских военных миссиях. Она делилась на русское, китайское и английское отделения. Кроме языков проходилась география, экономика и политика соответствующих стран. Основным же предметом являлось изучение методов работы иностранных разведывательных органов, главным образом советских, американских, английских и китайских. Одним из дополнительных курсов было изучение различных способов вербовки белых эмигрантов и китайцев для разведывательной работы» [1].
Начало Тихоокеанской войны значительно изменило положение эмигрантов в Японии. Местная полиция стала обращать особое внимание на иностранцев, прежде всего выходцев из России, подозревая их в шпионаже. В январе 1939 г. японцы произвели серию арестов на юге Сахалина.
Можно выделить несколько причин получения эмигрантами советского гражданства. Многие, с огромной ностальгией вспоминая старые времена, искренне верили, что в ходе войны советская власть переродилась, и Россия стала прежней страной. Другие, особенно те, кому пришлось посидеть в японских тюрьмах по надуманным обвинениям и наветам, испытать издевательства и даже пытки, искали в советском паспорте защиты от бесправия и неопределенности. В третьей группе были те, кто хотел вместе с гражданством СССР получить какие-то преимущества и привилегии. В нее вошли и крайне правые, которые совсем недавно примыкали к фашистским организациям в Китае. В зарубежье дорога от национализма к патриотизму иногда была совсем короткой. Получение эмигрантами советского гражданства обострило идеологическую борьбу среди русских: был проведен ряд шумных манифестаций против получения советских паспортов.
Для новых советских граждан в Японии Советская миссия организовала Русский клуб, где «зимой тепло, не как в японских домах, летом под потолком работает электрический пропеллер. Можно попить чайку с бесплатным сахаром, почитать “Огонек” и “Крокодил” и благодушно послушать докладчиков о марксистской диалектике. Многие спрашивали, когда они поедут на родину, но советские представители отвечали: “Подождите. Вы нам нужны будете здесь. Вы должны доказать свою преданность Советской власти и принести пользу, заслужить поездку!»»[3].
На самом деле эмигранты нужны были советской власти именно в Японии: для пропаганды всего русского, а значит и советского, а также для сбора сведений о настроениях в японском обществе. Особый интерес вызывало молодое поколение, для которых японский язык был родным. В их лице советские представители в Японии получили квалифицированных переводчиков.
После капитуляции Японии натерпевшиеся невзгод русские эмигранты засобирались в другие страны. Первыми уезжали русские девушки, нашедшие себе мужей среди американцев. Очередь в Американское консульство за визами не убывала. По-прежнему обращались и за советскими паспортами, но быстро выяснилось, что их обладатели являются для советских властей людьми второго сорта. К этому добавились нерадостные сообщения от тех, кто все-таки попал в Советскую Россию, заставившие многих отказаться от паспортов СССР и попытаться поискать лучшую долю в других странах. Правда, японские власти объявили, что «бросать советские паспорта сов. подданные, быв. эмигранты могут, но их по прежнему будет правительство считать советчиками, и в сертификатах, выдаваемых полицейскими властями ставилась отметка “СССР”»[4].
Той части русской эмиграции, которая резко отрицательно относилась к Советскому государству, помогали американцы. Среди них оказались выходцы из России, например, полковник Борис Паш. Он родился 20 июня 1900 г. в Сан-Франциско в семье православного священника Федора Пашковского и в 1906 г. вместе с отцом приехал в Россию. Досрочно закончив в 1917 г. Киевскую духовную семинарию, Пашковский-младший сражался против красных на флагманском линкоре Черноморской эскадры «Генерал Алексеев»: вначале матросом, а потом мичманом. После окончания Гражданской войны вся семья вернулась в Америку. Отец вскоре овдовел, после чего принял постриг с именем Феофил. Он стал епископом, потом архиепископом и митрополитом Америки и Канады.
Борис Пашковский учился в колледже Спрингфилд (Массачусетс), где получил свою первую степень по физике и укоротил фамилию. До призыва на службу в органы военной контрразведки в начале 1940 г. он преподавал в Голливудской средней школе в Лос-Анджелесе и получил степень магистра в университете Южной Калифорнии. Инициативный, физически сильный, обладавший аналитическим умом, он сделал блестящую карьеру[5]. В 1942 г. Б. Паш стал начальником службы безопасности Манхэттенского проекта (Manhattan Project). Затем он отличился как военный руководитель миссии «Алсос» (Alsos), охотившейся за атомными разработками фашистской Германии. В конце апреля 1945 г. за несколько часов до входа советских войск в город Вайда (южнее Лейпцига) Паш вывез из местного бюро стандартизации 16 радиевых кубиков, часть которых не имела защитных экранов. Во время долгого пути на базу он находился рядом с этим грузом и получил радиевый ожог правой ноги, от последствий которого страдал в преклонные годы. Его имя увековечено в Зале Славы военной разведки США.
В 1946–1947 гг. Борис Федорович служил в Японии в штабе американской оккупационной армии, разместив свое подразделение в православном соборе Николай-До. Он-то и расстроил желание Японской православной церкви войти на правах автономной в состав Московского патриархата. Паш и в Японии занимался сбором материалов по созданию японской атомной бомбы. Американская разведка располагала данными о крупном ядерном центре в корейском городе Хыннам. Перед началом Второй мировой войны очень заметным оказался след немецкого урана, в большом количестве доставленного в бедную ресурсами Японию. После капитуляции Японии американцы постарались проверить свои подозрения.
Одновременно с Пашем в Японии находился другой американский разведчик русского происхождения, Олег Ипполитович Корнатович, уроженец Читы. Он отлично выучил китайский язык, учась в харбинской школе, а в Америку попал 13-летним в 1929 г. После учебы в Вашингтонском университете он поступил в американскую армию и сначала служил в Индии, обучая китайских добровольцев. Уже после войны капитана Корнатовича назначили переводчиком в штаб генерал Макартура, где ему пришлось иметь дело с советскими военными. После Японии он получил назначение в военную разведку в Корею. Позднее, перейдя на службу в ЦРУ, он полностью переключился в работу против советской разведки, затем была служба в Агентстве национальной безопасности в Вашингтоне.
С американской армией в Японии оказался и Николай Сергеевич Пальчиков, уроженец Хиросимы, которого до войны отправили на учебу в США. Там он поступил на военную службу и в Японию попал благодаря отличному знанию японского языка. Он был одним из первых, кто после взрыва приехал в Хиросиму, где нашел своих родителей.
Советская разведка в Японии тоже не дремала: Москва усиленно собирала информацию о деятельности американских оккупационных войск. В начале 1946 г. под дипломатическим прикрытием в Токио командировали 25-летнего разведчика Ю.А. Растворова, отлично знавшего язык и обычаи Японии. Получив первую практику, Растворов вернулся в СССР, где его включили в состав секретной группы по подбору агентов «пятой колонны» в лагерях японских военнопленных. Позднее он встретится с ними уже в Токио. Не подписав в 1951 г. в Сан-Франциско мирного договора с Японией, Советский Союз формально находился с ней в состоянии войны и не имел права на свое посольство. Поэтому в Токио открыли «временное дипломатическое представительство СССР», в котором подполковник Юрий Растворов стал вторым секретарем. В основном он занимался сбором информации об американских военных базах в Японии, посещая бары и рестораны и играя в теннис в американском клубе.
Для Растворова громадным потрясением стала смерть Иосифа Сталина. Его ведомство отчаянно залихорадило. Еще более омрачила настроение резидентуры смерть всесильного Берии. Нескольким сотрудникам представительства, в том числе и Растворову, предложили срочно вернуться в Москву. Один из историков советской разведки писал: «Подвыпивший “шифрик”, знавший в деталях комбинацию с отзывом Растворова, позлорадствовал: “В Москве тебе покажут, где раки зимуют. Там с тебя шкуру-то спустят!”». Хотя Юрий Александрович и не участвовал в репрессиях, он хорошо знал, какие могут быть последствия. За день до прощания с Японией, вечером 24 января 1954 г. Растворов окончательно решил стать «невозвращенцем». Слава Рихарда Зорге ему явно была не по плечу. Представители ЦРУ с распростертыми объятиями встретили советского коллегу, и началась война компроматов.
Японская газета «Йомиури Джапан» опубликовала в пяти номерах интервью Ю.А. Растворова. Оказалось, что очень энергичный резидент имел разветвленную сеть, состоявшую не только из бывших японских военнопленных, но и патриотически настроенных эмигрантов. Основное внимание обращалось на тех, кто нашел работу в американских оккупационных войсках: сразу после войны таких было немало. Их-то и планировали использовать для сбора разнообразной информации о Японии и американцах. Во внимание принималось отношение к американцам и англичанам, которых агент должен был ненавидеть. Таким оказался японский военный инженер, имевший подряды на сооружение военных объектов на Окинаве. Кандидатуру этого японца представил Борис Афанасьев: друживший с ним много лет и не раз слышавший недовольные высказывания в адрес американцев. Он передал эти сведения другому офицеру советской разведки, Савельеву.
«Действуя по инструкции Савельева, Афанасьев организовал в своем доме личную встречу между японским инженером и Савельевым, чтобы таким образом ввести японца в круг шпионажа. После того, как Савельев убедился в большой ненависти японца к американцам и искренности его желания работать для СССР, Савельев предложил практический путь для желаемой мести американцам путем активной работы и сотрудничества с Советской контрразведкой. Японский инженер принял предложение Савельева без колебаний и в течение первого же начального периода своей работы для СССР проявил огромную энергию, инициативу и необычайные способности»[6].
По другой схеме работал еще один добровольный помощник советской разведки, начавший сотрудничать с ней в 1947 г. «Его работа в качестве советского шпиона была особенно ценна в передаче органам советского шпионажа сведений о венерических заболеваний среди членов иностранной колонии в Токио и особенности тех лиц, которые были женаты и кто является членом дипломатического корпуса или иностранной военной миссии»[7]. Получив компромат, советский резидент мог шантажировать кандидата.
Говорили, что помощь советской разведке оказывал Александр Павлович Мичурин, одно время занимавший пост председателя Общества советских граждан в Японии. О нем П.П. Балакшин писал: «Поначалу советский клуб возглавлял бывший офицер и монархист, по приезде в Японию отказавшийся принять протянутую руку покойного митрополита Сергия за то, что тот был “розовый”, т.к. признавал Московскую патриаршую церковь. Председателем клуба он был сравнительно долго, был вообще полезным человеком, т.к. и поныне преподает в японских университетах русский язык, где можно работать среди японского студенчества в соответствующем и предписанном духе. Кроме того, господин председатель на голову выше “отрезчиков”, мог поговорить, даже, пожалуй, двинуть этих “отрезчиков” на что-либо!»[8].
Как писала сан-францисская «Русская жизнь»: «Боясь разоблачения Растворова и что “постаравшиеся” для советской тайной полиции вновь испеченные совграждане выдадут связи, им доверенные, Москва решила “милостиво дать разрешение на въезд в СССР”, но, чтобы было не заметно, что вытаскиваются шпионы, рассиропила их и выдачей виз тем, кто когда-то просил таковые»[9].
Несмотря на широкий резонанс, участники шпионского скандала не получили никакого наказания: из-за капитуляции закон против шпионажа в Японии не действовал. К суду привлекли лишь нескольких лиц по статье «неуплата налога по скрытым доходам». Среди них оказался самый ценный агент Растворова Хигураси Нобунори. На допросе, воспользовавшись оплошностью следователя, он выбросился из окна четвертого этажа и разбился насмерть.
Побег советского разведчика на время осложнил отношения с Японией, но и не оправдал надежд американцев: серьезного конфликта не получилось. Растворов собирал информацию об американских секретах, а не японских. Уже в октябре 1956 г. отношения были восстановлены. За два года до этого военный трибунал в Москве приговорил Растворова к высшей мерей наказания. Но к этому времени человека с такой фамилией уже не существовало: в США ему поменяли не только имя, но и год рождения[10].
Некоторое время в Японии жил известный литератор и историк Петр Петрович Балакшин. В марте 1948 г. его откомандировали из Сеула в Токио, назначив военным историком в гражданский сектор командующего объединенными вооруженными силами в Японии (Civil Historical Section of the Supreme Commander of Allied Powers, SCAP). Командовал тогда всеми американскими войсками в Японии генерал Д. Макартур (Douglas MacArthur). Писателю поручалось участвовать в работе по подготовке документа о военных преступлениях Японии. В 1951 г. он получил назначение старшим историком в штабе 314-го авиационного подразделения (314th Air Division), а покинул Японию 6 октября 1955 г., увозя с собой материалы для исторической драмы «Финал в Китае». Это масштабное произведение о российской эмиграции, в котором автор поставил перед собой цель остаться в стороне и от правых, и от левых, задумано было П.П. Балакшиным в Токио. В частности, он писал: «Мой подход в этой работе – беспристрастного, поскольку может им быть современник, – историка, старающегося разобраться в причинах и следствиях исключительно важного по значению вопроса возникновения, развития и распада русской эмиграции в Китае»[11].
В это время русская эмиграция в Японии насчитывала 300–500 человек. Она пополнилась за счет тех, кто был вынужден бежать из Китая после прихода туда Красной армии. Многие активные враги советской власти тогда сочли за благо как можно скорее покинуть Китай и через Тайвань перебраться в Японию, и русская община в Стране восходящего солнца оказала большую помощь соотечественникам. Нахождение в стране американских оккупационных войск дало некоторым русским мгновенную возможность восстановить материальное положение. После разрухи и карточной системы небывалыми темпами развивался черный рынок. Преимущество русских было велико. Многие из них отлично говорили по-японски и на других иностранных языках, имели возможность общаться с американцами. Выручало и знание японских реалий. С другой стороны они не решались покидать Японию, которая стала для них родной страной.
Среди приехавших в Японию из Китая был бывший гвардии подъесаул Юрий Аполлонович Черемшанский, служивший детективом Шанхайской муниципальной полиции и участвовавший в контрразведывательной работе против Коминтерна и СССР. В 1953 г. по его предложению было основано Российское национальное объединение в Японии (РНО). Членом инициативной группы, а затем и первым председателем РНО стал Д.Ф. Корежатков, работавший с 1945 г. по 1950 г. доверенным торгового предприятия Белоноговой в Кусиро, а затем переехал в Иокогаму управлять имуществом компании. 12 марта 1956 г. на новый срок переизбрали старый состав; председатель Д.Ф. Корежатков, вице-председатель и секретарь А.Н. Бакулевский; члены Ю.А. Черемшанский, П.А. Вдовин, М.А. Козыпин и К.С. Машковцев; в ревизионную комиссию вошли Я.И. Гусев и К.С. Шарыгин. [12].
РНО имело свой печатный орган, «Вестник», выходивший в 1954 г. в Токио. В его издании активное участие принимал журналист И.Г. Карнаух. До приезда в Японию он жил в Харбине и Шанхае, где публиковал статьи в «Китайско-русской газете». В 1950 г. он приехал через Тайвань в Японию и основал в Токио еженедельную газету «Неделя», первый номер которой увидел свет 1 марта 1954 г. В конце года редактор Карнаух писал: «Когда вышел первый номер “Недели”, его встретили смешками, издевательством и не ожидали второго номера первой в Японии русской независимой газеты. Принцип, говорят, дороже денег. У издательства был принцип. Заработка не было. Не было ниоткуда и помощи. На неоднократные обращения богатеи отмахивались, многие жертвенностью боялись замарать свои сомнительной чистоты эмигрантские ризы (а как-то “там” посмотрят!); совподданные побоялись дать информацию даже о простой культурной работе в своем клубе» [13]. Карнаух выпускал газету на протяжении 20 месяцев. В ней впервые были опубликованы материалы о деятельности русских фашистов во главе с Константином Владимировичем Родзаевским и о том, как японцы создавали в Харбине Бюро российской эмиграции в Маньчжу-ди-го (БРЭМ).
Объединения эмиграции так и не получилось. Как только вступили в силу новые иммиграционные квоты на выезд в США, многие активисты РНО покинули Японию, и общественная жизнь окончательно заглохла. Д.Ф. Корежатков остался в Японии, он скончался 27 ноября 1959 г. Его друзья писали: «Он был хорошо известен японским властям как антикоммунист и был авторитетом по русским вопросам. Надо отметить, что, будучи председателем РНО, К. всегда стремился к объединению различных юрисдикций православной церкви и в переписке и обращениях к главам настаивал на тесном единении ведущих русских организаций, считая недопустимым разногласие и борьбу между ними на личной почве»[14].
Другим интересным изданием был журнал «Жизнь Дальнего Востока». В нем публиковались новости местной русской общины, мировая хроника, воспоминания о жизни в Харбине, некрологи. Большое место занимали материалы, направленные против советского присутствия в Японии. Было в журнале представлено и литературное творчество русских эмигрантов, женская страница, сообщалась информация об эмиграции в другие страны. Редактор А.Н. Бакулевский опубликовал в нем «Краткую историю православную церкви»[15].
В основу своей общественной деятельности русские эмигранты ставили просветительство: в 1955 г. А.Н. Бакулевский, профессор Института иностранных языков, прочитал лекцию «Руссика в Японии со времен Петра Великого», а Ю.А. Черемшанский – «Сто лет Русско-японского договора» и «Памяти адмирала Колчака»[16]. При соборе Николай-до имелась библиотека, которой заведовал Бакулевский. После пожара во время землетрясения 1923 г. ее уже успели восстановить, и в ней насчитывалось около тысячи книг. При соборе работала и субботняя школа, в которой занимались около 20 детей. Возглавлял школу епископ Ириней, преподававший Закон Божий, велись также уроки русского языка и литературы, русской истории и географии. Учителями были Е. Щеголева и Н.Н. Аксенова, которая руководила также театральной студией и организовала несколько десятков успешных постановок.
Изменилась ситуация и в Японской православной церкви. В марте 1946 г. епископ Николай Оно решил вернуться в лоно Московской патриархии, но на церковном Соборе, собранном 6 апреля, дела приняли неожиданный оборот: епископу было предложено уйти на покой, а митрополиту всея Америки и Канады через главный штаб американских войск отправили просьбу прислать русского епископа. После долгих споров Николай Оно передал временно управление Японской церковью председателю консистории протоиерею Самуилу Узава. Вскоре в Токио из США приехал архиепископ Вениамин, но за шесть лет своего правления Японской церковью он так и не смог преодолеть разногласий между верующими.
Объединить их удалось только епископу Иринею, хиротонированному в сан епископа Токийского и Японского в июне 1953 г. Он застал церковь расколотую на две части: одну – с подчинением Американской православной церкви, другую, во главе с епископом Оно – Московской патриархии. Уже в первый год своего пребывания в Японии владыка значительно поднял не только благосостояние церкви, учредив множество новых приходов и увеличив число верующих, но и открыл русскую библиотеку-читальню, привел в порядок обветшалые храмы, улучшил работу сестричества и расширил школу русского и английского языков.
Объезжал он и другие приходы в Японии.17 октября 1954 г. Ириней открыл семинарию, закрытую в 1919 г. Это было необходимо: все священники в Японии были преклонного возраста. Сначала для занятий использовали Клуб молодежи, пока в сентябре 1955 г. не освятили здание семинарии, воздвигнутое усилиями епископа. В нем имелось три большие классные комнаты, студенческое общежитие, кухня, умывальник, гардеробная, канцелярия и кладовая. Строительство здания стоило священнику немалых трудов. За сбором средств Ириней ездил в Америку, где 350 тыс. йен выделил американский общественный и церковный деятель Спирас Окурас, известный благотворитель.
На торжественное открытие семинарии собрались около 180 человек. Присутствовали представители Токийской думы, Министерства иностранных дел Японии, многие религиозные и общественные деятели. В выступлениях от церковных дел то и дело переходили к насущным проблемам, в частности, помощи русским беженцам в Китае. Господин Я. Такено сказал: «Есть определенные законы, которыми я, как чиновник Японского правительства, должен руководствоваться, но в целях гуманности, я делаю все возможное для помощи русским эмигрантам и выдаче им виз на временное пребывание в Японии».
20 июля 1960 г. Ириней сдал все дела по церкви епископу Никону, который, пробыв в Японии два с половиной года, из-за болезни вернулся в Америку. Затем обязанности главы Японской православной церковью временно исполнял епископ Ситкинский и Аляскинский Амвросий, приехавший в Японию в начале ноября 1962 г. Впоследствии Указом Собора епископов Американской метрополии от 10 марта 1964 г. епископом Токийским и Японским стал владыка Владимир. «Получив предложение от Американской православной церкви, – отмечал Бакулевский, – стать автономной, Японская церковь созвала Собор, выбрала архиепископа Владимира главой Японской автономной церковью в сане митрополита. Архиепископ Владимир поехал в Москву, где от патриарха Московского Алексия получил томос, которым он утверждался в сане митрополита и назначался главой Японской автономной церкви. Но пробыв в таком положении сравнительно короткий срок, он в начале 1972 года по неизвестной причине отказался от возглавления Японской автономной церковью и в сане митрополита уехал в Сан-Франциско, где стал именоваться митрополитом Владимиром Сан-Франциским и Западно-Американским. Потом, вдруг, его удалили в Канаду, в Винипег, на место соборного священника». Следующим главой Японской православной церковью стал настоятель прихода в Кагосиме Василий Нагасима, постриженный в монахи под именем Феодосия в 1964 г.
Александр Николаевич Бакулевский, оказывавший большую помощь Иринею и другим главам Японской православной церкви (он был секретарем четырех иерархов, которые ее возглавляли: архиепископов Иринея и Никона, епископов Амвросия и Владимира), скончался на 94-м году жизни 5 июня 1979 г., ослепнув от долгой болезни, но не перестав интересоваться жизнью. Он оставил после себя исследование по истории Японской православной церкви и жену-японку, которая очень переживала утрату.
С конца 1950-х гг., когда русская диаспора насчитывала примерно полтысячи человек, экономическое положение вновь складывалось не в пользу русских. При быстрорастущей экономики Японии все руководящие посты вновь вернулись к японцам, и японские компании перестали брать на работу иностранцев. Резко увеличились налоги. Это вызвало новый поток покидавших Японию. Одним из первых репатриировался бывший фашист Огородников, который распространял в Японии советскую литературу. Уехал в Союз Виктор Борисович Афанасьев, окончивший японскую авиационную школу. Он служил переводчиком у Константина Симонова, когда тот приезжал в Японию, а также шофером главы советской делегации. Уехала его сестра Вера, учительница английского языка в Советской миссии. Их родители были токийскими домовладельцами. Репатриировались Елена Ф. Лимонис, работавшая в столовой Советской миссии, а также бывший монархист В.Я. Гедзевич, посланный японской военной миссией в Харбине служить на Токийскую радиостанцию еще до войны. Уехали бывшие служащие американских фирм в Токио супруги Стариковы, семьи Шишкиных, Зверевых, Шимякиных…
Другой поток русских устремился в противоположную сторону: уехали в Америку долголетний староста кафедрального собора В.И. Мерзляков и его жена, Л.И. Шмакова и ее муж В.И. Шмаков, казначей церковного комитета. К 1956 г. репатриировалось или выехали в другие страны около половины русских[17].
[1] Балакшин П.П. Финал в Китае. — Т. 1, Гл. 3.
[2] Симидзу М. Эмигранты под надзором // Родина. – 2005. — № 10. – С. 116.
[3] Балакшин П. Япония под новым солнцем // Рус. жизнь. – 1953. – 25 дек.
[4] Гроза Г. Русские покидают Японию // Рус. жизнь. – 1956 – 16 марта.
[5] «Кровавый камень» русского американца. [Электронный ресурс] // SAV.bz [Информационно-новостной портал]. URL: http://www.sav.bz/policy/ukrain/krovavyi-kamen-russkogo-amerikanca.html
[6] Сато Н. Показания Юрия Растворова // Рус. жизнь. – 1957. – 19 марта.
[7] Там же.
[8] Балакшин П. Япония под новым солнцем // Рус. жизнь. – 1953. – 25 дек.
[9] Там же.
[10] На первых порах американцы использовали Растворова-Саймонса в качестве советника и консультанта в противостоянии с КГБ. Иногда он читал лекции и проводил беседы с молодыми сотрудниками ЦРУ, а в конце 1950-х гг. работал менеджером в компании, занимавшейся электроникой. В 1979 г. Саймонс решил подать на ЦРУ в суд с целью добиться большей компенсации за свою работу. Как вспоминает его адвокат, на вопрос, скольких людей ему удалось выдать ЦРУ, Саймонс после некоторого замешательства ответил: «Три или четыре… Три или четыре тысячи». Но его бывшая деятельность висела над им дамокловым мечом: даже после распада СССР он постоянно ожидал возмездия. 79-летний Саймонс, или 82-летний Растворов, умер 19 января 2004 г., спустя почти 50 лет после своего бегства в США.
[11] The Bancroft Library. University of California, Berkeley. USA. Коллекция писем П.П. Балакшина. Box 3, folder 22 (Письмо В.В. Сапёлкину).
[12] Гроза Г. Русская жизнь в Японии // Рус. жизнь. – 1956. – 28 марта.
[13] Редакция // Неделя. – 1954. – № 42 – 43 (19 дек.)
[14] Ю. Ч[еремшанский]. Памяти поручика Д.Ф.Корежаткова, председателя РНО в Японии: (Некролог) // Рус. жизнь. –1960. — 23 янв.
[15] Жизнь Дальнего Востока. – 1956. – 15 янв.; 1 февр.; 15 февр.; 1, марта; 15 марта.
[16] Курбский И. Русские в Японии // Рус. жизнь. – 1955. – 22 марта.
[17] Гроза Г. Русские покидают Японию // Рус. жизнь. – 1956 – 16 марта.
Postscriptum
Автор заканчивает электронную публикацию о давней истории русского Токио. Эта работа состоялась благодаря бесценной помощи гранта Японского фонда (Japan Foundation grant). который позволил провести в Стране Восходящего солнца с декабря 2006 г. и по ноябрь 2007 г., занимаясь российско-японскими культурными связями. В результате были собраны уникальные сведения, нашедшие отражение в серии монографий: Русские в Хакодате и на Хоккайдо, или Заметки на полях» (2008), «Русский Нагасаки, или последний причал в Инасе» (2009), «Русская Япония» (2010), «Токио-Иокогама: Русские страницы» (2012) и в десятках статей.
Увы, в рукописи осталась «Кобе. Район Кансай» и еще добрый десяток интересных работ. Разумеется, в этих изданиях отражено далеко не все: что-то уже устарело и хочется уточнить, и переписать. Настоящая публикация состоялась благодаря бескорыстной помощи Председателя Центрального правления общества «Россия-Япония» Галине Борисовне Дуткиной и члену Центрального правления ОРЯ Олегу Игоревичу Казакову.
Всем им приношу искреннюю благодарность и признательность!
