Продолжаем публиковать на сайте ОРЯ отрывки из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы»
Нет худа без добра (русская поговорка)
苦あれば楽ありКу аре ба раку арии или 悪いことばかりはない warui kotobakariwa nai (японская поговорка)
РУССКОЕ ИСКУССТВО И КУЛЬТУРА
Как и язык, искусство и культура не только явились той основой, которая скрепила всех русских в зарубежье, но и оказали большое влияние на страну пребывания. Именно русские эмигранты познакомили японцев с европейским искусством и научили понимать его. Знакомство японцев с русским искусством началось с церковного пения, развитием которым деятельно занимались архиепископ Николай и его давний знакомый профессор Рафаил Густавович Кёбер. Японцы отмечали: «Торжественные совершения литургии, расписанные фресками стены, песнопения хора мужчин и женщин известны были всему Токио. Хор состоял из семинаристов. Их антифонное пение создавало впечатляющий музыкальный эффект. Литургия в соборе привлекала любителей музыки. Профессор философии Токийского университета Рафаэль Келе неоднократно водил своих студентов на богослужения. Почти каждое воскресенье присутствовали на богослужениях и студенты Токийской музыкальной академии «Уэно”. Хор первоначально возглавляли русские профессора хоровой музыки Яков Чихай и Димитрий Львовский, а позже японские музыканты Козабуро Охира, Дзукучи Токайрин, Рокуро Накадзима и Йохиносин Кису.
Йохиносин Кису, учившийся в Петербургской консерватории по классу скрипки, известен внедрением этого инструмента в музыкальную культуру Японии. Начиная с 1893 г. он пятьдесят лет был регентом соборного хора. Без преувеличения можно сказать, что хор Воскресенского собора сыграл важную роль в развитии музыки в Японии. И не только собор, но Токийская Православная Семинария и катехизическая школа также заметны были в период “Мейдзи”. Их воспитанники повлияли на все сферы японской культуры»[1].
Среди беженцев из России было немало профессиональных музыкантов. Одним из самых известных в Японии был Лео Григорьевич Сирота, который еще до эмиграции приезжал на Дальний Восток с гастролями. Живя в Японии, профессор Сирота преподавал в Токийской консерватории, имея очень много учеников, как японцев, так и русских[2]. В частности, у него учился пианист Анатолий Владиславович Колпаков, чье имя было хорошо известно как музыкальному сообществу Токио, так и широким круга любителей музыки. Музыкальное образование юноша начал в Харбине, где окончил гимназию Христианского Союза молодых людей, а затем продолжил в музыкальной гимназии в Японии. По словам Колпакова, судьба помогла ему встретить, в качестве своего учителя такого мастера как Лео Сирота, которому он обязан своими музыкальными достижениями.
«Харбинцы помнят прекрасный концерт А.В. Колпакова в августе прошлого года в Харбине. Тогда уже было признано, что в лице пианиста мы имеем не робкого ученика, а достойного молодого музыканта-виртуоза, идущего вслед за своим учителем. Восприимчивость, чуткость и добросовестность в работе сочетаются в нем с чувствами преклонения и восторга перед учителем.
Анонсированный на 25 июня сего года в “Ниппон Сейнендан” в Токио дебютный концерт 23-летнего А.В. Колпакова, по отзывам пресс, прошел блестяще. Следует сказать, что этот успех, очевидно, не был обычным успехом дебютанта, раз из Токио в местную русскую газету “Заря” столичный собственный корреспондент Борис Шилов дал свои впечатления в виде большой корреспонденции.
А.В. Колпаков имеет хорошую столичную прессу и признание своей известности и популярности. О дебютном концерте прекрасный отзыв дал известный музыкальный критик А.Д. Фишер в “Джапан Адвертайзер”, отметим также большую заметку “Джапан Таймс”. Обе эти газеты уделяют много места разбору достижений А.В. Колпакова со специально музыкальной точки зрения и не могут найти похвалы для дебютанта-виртуоза. А.В. Колпакову пророчат большую музыкальную карьеру и отмечают его исключительный музыкальный вкус. Аудитория устроила молодому пианисту бурную овацию.
В отзывах прессы то и дело, в разборе игры и среди указаний и похвал, встречаются дорогие для каждого музыканта имена: Лист, Бетховен, Шуман, Шопен и русские: Рахманинов, Прокофьев и др. И так приятно, что русское имя Анатолия Колпакова, связывается, в признании с такими корифеями звучаний, которые осмысливают и украшают жизнь и укрепляют нас в любви к прекрасному в дни тяжелых и ответственных испытаний, выпавших на долю всего человечества.
Поистине, русское одаренное юношество достойно всяческого поощрения, раз берет на себя заботу и честь высоко нести стяг неувядающей и не погибающей, несмотря на штормы, Русской культуры. И особенно ценно то, что наша молодежь выполняет эту трудную задачу так успешно, что награждается признанием своих заслуг со стороны квалифицированных специалистов, которые расточают похвалы не в силу каких-либо посторонних соображений, а в силу качества самого искусства, представляемого на суд общества с полным сознанием ответственности настоящем музыкантом, пусть даже молодым. Молодость – это не вина, а скорее возможность. Впереди – будущее. Счастливый путь!»[3]
Перед началом Второй мировой войны Колпаков уехал в Сан-Франциско, где выступал с концертами, работал переводчиком.
Ученицей Л. Сироты была и сибирячка Валентина Васильевна Белоусова[4]. С 1923 по 1935 гг. она жила в Харбине, где окончила музыкальную школу, показав себя способной пианисткой. Музыкальное образование Белоусова продолжила в Японии, в Токийской музыкальной академии. Журнал «Рубеж» отмечал: «На концерте, устроенном Русским дамским благотворительным обществом 19 января в Токио, с большим успехом выступала молодая 23-летняя харбинка-пианистка Валя Белоусова, ученица профессора ниппонской Императорской музыкальной академии Лео Сирота. Все три номера, “Ноктюрн” А. Скрябина, опус № 9, № 2 (для левой руки), “Краковен фантазия” Падерского и “Вальс” Шопена, были исполнены В. Белоусовой отличено. Пианистка играла с большим подъемом. В исполняемых произведениях чувствовался хороший тон, мягкое туше и превосходная техника»[5].
Весь концерт, о котором писал «Рубеж», прошел с большим успехом. Он дал хорошую прибыль, целиком отчисленную устроителями в фонд Русской национальной школы, которая строила в Токио собственное здание. В дальнейшем Белоусова завоевывала популярность и как преподавательница музыки.
Русские музыканты стояли во главе многих музыкальных коллективов Японии[6]. Дирижером Токийского нового симфонического оркестра был Эммануил Меттер, приехавший из Харбина, где он организовал в 1919 г. симфонический оркестр. Японцы пригласили его руководить оркестром, зная о заслугах музыканта. Перед отъездом в Японию коллеги предупреждали артиста о низком уровне подготовки японских исполнителей, но эти опасения не подтвердились. Напротив, Меттер остался очень доволен своими оркестрантами и полюбил Страну восходящего солнца. В одном из интервью он говорил: «Прежде всего, японцы очень дисциплинированы. Работа с ними происходит в обстановке полного спокойствия и тишины. У них нет даже намека на ту неприятную чрезмерную самонадеянность, которая так часто портит прекрасных европейских музыкантов. Японский оркестр – всегда оркестр, а не собрание более или менее хороших музыкантов, из которых каждый занят лишь мыслью о себе и о том, как бы ему побольше выделиться. Это взаимное уважение, столь ценное при работе с оркестром, соединяется в них с благоговейным отношением к музыке и с глубоким интересом, который заставляет их отодвигать вопрос о заработке на второй план и играть исключительно ради самой музыки»[7].
Вместе с тем, Меттер все же отмечал, что техника у большинства из оркестрантов действительно стоит на довольно низкой ступени. Еще труднее многим из них было добиться экспрессии в исполнении, которая, с точки зрения дирижера, еще важнее техники. Японец с детства привык скрывать свои чувства, прятать их тем глубже, чем они сильнее. Маска полного бесстрастия или вежливая улыбка – вот основа кодекса приличий для самурая[8]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вопрос об экспрессии был поначалу камнем преткновения для многих из оркестрантов. Но дирижера подкупало то, что его музыканты были проникнуты искренним желанием учиться и никогда не стремились показаться опытнее, чем они были на самом деле.
Особенно приятное воспоминание у Меттера оставил студенческий оркестр, в работе с которым артист чувствовал полное удовлетворение: из молодых музыкантов можно было лепить, что угодно. «В целом я скажу только одно: японские оркестры ничуть не ниже провинциальных оркестров европейских городов, хотя их и нельзя, конечно, сравнивать со столичными силами. Их еще много нужно развивать в музыкальном отношении, но ведь в этом нуждается и публика!»[9]
Выдающимся музыкантом и педагогом был Александр Яковлевич Могилевский, окончивший Московскую консерваторию с медалью и премией им. П.И. Чайковского, а затем 26-летним ставший ее профессором. Приехав в 1926 г. в Японию с женой, пианисткой герцогиней Лейхтербергской, музыкант занимался преподавательской деятельностью, ездил с гастролями по Японии и Китаю. В частности, с большим успехом прошли его гастроли в Харбине, Синьцзине и Дайрене[10]. В Токио супруги открыли музыкальную студию. Учеников сразу же явилось так много, что уже через несколько дней пришлось прекратить прием, тем более, что у музыканта были и другие обязанности. «Я буквально должен был летать с места на место, как метеор, – рассказывал Могилевский, так как помимо студии у меня было еще несколько уроков в других местах»[11].
Со слов талантливого музыканта, японская молодежь проявляла необыкновенный интерес к познанию вообще и к музыкальной культуре в частности; интересовалась историей музыки, ее развитием, современным состоянием. В то время, как публика на концертах предпочитала слушать европейских классиков – Бетховена, Моцарта, Шуберта, Шопена, учащаяся молодежь интересовалась модернистами – Дебюсси, Равелем и др. Как ученики японцы были выше похвал, к урокам относились очень серьезно, пропусков занятий почти не случалось. Они занимались прилежно, выказывая незаурядные способности и музыкальное чутье. Особенно маэстро был доволен юной скрипачкой Сува Неджико.
Супруги приняли горячее участие в судьбе юного пианиста Анатолия Ведерникова, начавшего учиться музыке в шесть с половиной лет у харбинского педагога В.И. Диллон и в 14 лет окончившего Высшую музыкальную школу им. А.К. Глазунова в Харбине. Н.Н. Лейхтенбергская и А.Я. Могилевский сразу оценили талант молодого музыканта и познакомили с ним токийские музыкальные круги. Первое выступление Ведерникова в Токио состоялось на приеме в доме Могилевских. Затем он выступил в радиоконцерте вместе с симфоническим оркестром под управлением Могилевского, а также на концерте в Хибия-холл в качестве солиста симфонического оркестра. Наконец, 19 декабря юноша дал собственный концерт в зале «Нихон Сейнен холл», выступив с большой программой, включающей в себя такие произведения, как «Чакона» Баха-Бузони, «Лунная соната» Бетховена, скерцо, ноктюрн, мазурки и вальсы Шопена и «Легенда» и «Рапсодия № 12» Листа[12].
В сопровождении матери Н.П. Ведерниковой музыкант совершил гастроли по Китаю и Японии, и в этом ему вновь помог профессор А.Я. Могилевский[13]. Музыкальные критики крупнейших токийских газет в своих отзывах о нем говорили, что в ряду первоклассных мировых пианистов, посетивших Токио за последние годы, Ведерникову принадлежит одно из первых мест.
Во время Второй мировой войны А. Могилевский с женой жили в Японии. В этот период у него учился Георгий Ястремский, приехавший 22-летним из Китая в Японию весной 1943 г. для продолжения образования[14]. Он родился в музыкальной семье: мать играла на арфе в оркестре М.Н. Дружининой. В Харбин он попал в 1935 г., самостоятельно перейдя границу в Приморье, окончил гимназию и Высшее начальное училище с отличием, 1-ю Харбинскую музыкальную школу, учился музыке у В.Д. Трахтенберга. В 1941 г. юноша стал лауреатом Всеманьчжурского конкурса[15]. «Рубеж» писал: «Не часто попадаются личности, подобные молодому Ястремскому, исключительное упорство в достижении намеченной цели, сила духа, выдержка, вера в добро, скромность при большом самолюбии, наконец, талант, – все это является залогом тому, что из Ястремского вырабатывается истинный выразитель высокого искусства музыки»[16].
Другим известным музыкантом-выходцем из России был Леонид Крейцер, обосновавшийся в Японии в 1938 г. Выпускник Санкт-Петербургской консерватории, он преподавал в Лейпциге и Берлинской Высшей школе музыки (1921–1933), был профессором Берлинской государственной консерватории по классу рояля. Крейцер был одним из двух пианистов, включённых в чёрный список «Союза борьбы за немецкую культуру» Альфреда Розенберга, и в 1933 г. вынужден был покинуть Германию. Некоторое время музыкант жил в США, а затем переехал в Японию, где бывал и раньше, совершая концертное турне по Дальнему Востоку[17].
Много лет жил в Японии выпускник Московской консерватории скрипач Е. Крейн, пользовавшийся большой популярностью в 1930-е гг. Он выступал с концертами, часто давал концерты по радио, имел музыкальную студию, в которой обучалось множество учеников, в основном японцев. «Как педагог, – отмечали современники, – Е. Крейн зарекомендовал себя с лучшей стороны: ученики отмечают ровный, спокойный характер своего преподавателя, его готовность в любой момент, не считаясь с недостатками времени, самому показать ученику всякий не дающийся ему пассаж, и считают его метод преподавания удачно разработанным, благодаря чему ученикам легко воспринимать искусство скрипичной игры. Из выдающихся юных учеников Е. Крейна следует отметить двенадцатилетнюю Цудзи (Туузи) Хисако, исполнявшую сложнейшие произведения скрипичной литературы. Она не раз выступала в качестве солистки с симфоническими оркестрами в Токио и других крупных городах, и каждое ее выступление неизменно вызывало восторженные отзывы в публике и прессе»[18].
Часто Е. Крейн выступал на концертах со своей женой, певицей Китазава Сакаэ, ученицей Розины Сторкио и обладательницей прекрасного драматического сопрано приятного тембра. Ее лучшей ролью была Чио-Чио-сан, и арии из оперы «Мадам Батерфляй» вызывали восторг публики. В 1933 г. Китазава Сакаэ с мужем успешно гастролировали в Италии. Токийский корреспондент «Рубежа» писал: «Ниппонская публика чрезвычайно ревнива, следит за музыкальным развитием своей страны, проявляя к этому самое серьезное отношение горячо приветствуя каждый новый успех своих соотечественников в этой области. Интерес к музыке и ее служителям огромный, это в один голос отмечают все посещающие страну Восходящего солнца иностранные музыкальные знаменитости. В Ниппоне нелегко завоевать успех, но когда это удается, пути к быстрому продвижению, к широкой известности, к самой блестящей карьере, открыты.
С огромным триумфом прошли по Японии гастроли известного русского певца Ф. Шаляпина. Все концерты проходили с аншлагом, не было ни одной японской газеты, не написавшей бы о нем. Выступив в Токио с пятью концертами, 7 февраля 1936 г. артист поехал в Нагою и Осаку.
Выступал в Японии и знаменитый пианист Артур Рубинштейн. Отвечая на вопросы корреспондента «Рубежа», он говорил: «Когда я ехал в Ниппон, мне говорили о том, что у меня на концерте будет ниппонская публика. Должен сознаться, что отнесся к этому скептически, потому что я никак не мог себе представить, что восточный народ может постигать западную музыку во всей ее глубине. Можете представить себе мое удивление, когда я убедился в противном. Мои концерты в Ниппоне показали мне быстро, что и публика и музыканты в этой очаровательной стране перешагнули за ту грань, который отделяет наш тип музыкальной интерпретации от типично восточного. Они не только играют, они действительно чувствуют музыку тонко и правильно»[19].
Поездку в Японию совершила со своим мужем, профессором К.И. Зайцевым, и талантливая камерная певица С.А. Зайцева. В Токио она имела возможность встретиться с крупнейшими музыкальными авторитетами страны, и познакомить их со своим искусством. Музыкальные круги Токио оказали Зайцевой самый теплый прием, а ее выступление имело большой и заслуженный успех. Крупнейшие печатные органы Японии дали самую лестную оценку ее исполнению романсов. Помимо концерта певица выступила и по радио. Ей аккомпанировал профессор К.И. Зайцев[20].
Известным музыкантом также считалась харбинка М.Н. Кузнецова. Ее муж Масснэ был богатым предпринимателем, владельцем французской акционерной компании, разрабатывавшей золотые рудники в Корее. Он поощрял увлечение жены музыкой, и она неоднократно ездила с гастролями по Китаю и Японии[21].
В музыкальной жизни Японии сыграла большую роль и Анна Дмитриевна Бубнова-Оно, воспитавшая несколько известных скрипачей: Ивамото Мари, Нагаи Сусуму, Сува Нэдзико и др. За все годы педагогической работы Бубновой число ее учеников составило более тысячи человек. В 1946 г. они создали музыкальное общество «Оно Анна-дзеси коэнкай». После Второй мировой войны А.Д. Бубнова стала профессором музыкальных институтов Тохо и Мусасино[22].
Японцы с удовольствием слушали и русские народные песни, в частности, в исполнении Е.Т. Григоренко. Певица начала выступать в московском «Яре» (1905), затем гастролировала по России. Восемь лет она пела на Нижегородской ярмарке, а в 1915 г. приехала в Харбин. В 1922 г. Григоренко впервые отправилась в Японию, где выступала более года, и в дальнейшем не раз возвращалась в нее после гастролей. «Русская песня в ее исполнении вызывала слезы на глазах не только русских слушателей. Иностранная пресса, отмечая выступления Е.Т., писала, что никто не мог бы вложить столько души, как Е.Т., и заставить слушателей понять всю глубину русской народной песни»[23].
Певица Финна Рокс пела в церковном хоре в Харбине, затем гастролировала вместе с мужем К. Ардатовым по Китаю и Японии. «Харбин хорошо знает Финну Рокс. Здесь она выросла, здесь пела в церковном хоре и здесь началась ее карьера певицы после того, как М.Д. Агренева-Славянская взяла ее в свой хор и увезла на острова. В Гонконге Финна Рокс отделилась от хора и начала выступать самостоятельно. Теперь она уже прекрасная опереточная субретка и исполнительница жанровых и интимных песенок, которую знает и Харбин, и Шанхай, и многие из городов Ниппона»[24]. Известными музыкантами в Японии считались Л.И. Коханский (настоящая фамилия Каганов, Дж.), преподававший в Токийском музыкальном училище и Консерватории Мусасино. Там же работал и известный педагог П.М. Виноградов[25].
Русская культура всегда пользовалась в Японии популярностью, даже в периоды сложной политической обстановки. В 1936 г. журнал «Рубеж» писал: «Ниппонцы очень интересуются русской музыкой и в свои радиопрограммы часто включают русские номера. Дальневосточные радиолюбители с удовольствием слушали летящие по радиоволнам из Иокогамы русские народные и цыганские песни, обычно под мастерский перебор гитары или в сопровождении балалайки. Это поет пользующийся в Иокогаме большой популярностью артист В. Кузнецов, стремящийся повсюду прославлять имя матушки России»[26].
Даже во время войны в Японии не ослабевал интерес к музыке. «Токийская музыкальная академия в последнее время выпустила много выдающихся ниппонских солистов, которые все являются учениками профессоров академии: пианино – Лео Сирота и Леонид Крейцер, скрипка – А. Могилевский и В. Фрей, виоланчель – Р. Дюксон[27]. Все русские учителя музыки имеют здесь много учеников и, встречая самое благожелательное отношение к себе, имеют также прекрасный заработок. Даже молодые талантливые харбинцы, как госпожа Козловская, госпожа Белоус, Г. Абаза, г. Колпаков и многие другие работают здесь очень успешно.
Список русских музыкантов, работавших в Японии, можно продолжать долго. Они оставили хорошую память о себе у любителей музыки в Стране восходящего солнца, а главное, благодарных учеников и последователей. Тесно связанным с русскими музыкантами, в частности, оказался японский композитор и дирижер Козака Ямада (Kosaka Yamada). Впервые он побывал в России в 1914 г., заехав в Москву из Германии, где окончил Императорскую академию в Шарлоттенбурге. Впоследствии композитор вспоминал: «Однажды на вечеринке у артистов 1-й студии Московского Художественного театра кто-то из гостей-студентов сел к роялю и заиграл… Я не знал, что он играет – я никогда раньше не слышал этой музыки, – но странное чувство охватило меня… Студент играл как раз то, что звучало во мне… Эти звуки были понятней и ближе, нежели все то, что я слышал до этого вечера. Приступив в 1924 г. к формированию симфонического оркестра для токийской филармонии, я решил пригласить русских музыкантов и с этой целью приехал в Харбин. Но стихийное бедствие 1924 г. нарушило мои планы. В 1925 г. я вторично с этой же целью приехал в Харбин и, при любезном содействии председателя местного союза “Рабис” г. Грицай, пригласил лучших музыкантов Харбина, а также выписал кое-кого из Киева и Москвы. Только благодаря русским музыкантам и композиторам широкие слои населения нашей столицы и крупных провинциальных центров стали проявлять интерес к европейской музыке, и интерес этот неуклонно возрастает»[28].
В феврале 1931 г. японский композитор вновь побывал в Харбине проездом в Париж, куда ехал по приглашению директора Русской оперы М. Бенуа. Это приглашение Козака Ямада считал большой честью для себя и отмечал, что работа с русскими артистами и музыкантами доставляла ему большое эстетическое удовольствие.
Русские артисты снимались и в японских кинофильмах. В частности, режиссер Ясуджиро Симадзу из киностудии «Тоохо Тохо», поставивший около 200 фильмов, в 1943 г. снял фильм «Королева песни Харбина» по одноименному роману японского писателя Джиро Осараги. В съемках принимали участие русские артисты из Харбина Г.С. Саяпин, Ф.Г. Хмарин, В.И. Томский и др.[29]
[1] Ушимару, протоиерей Прокл Ясуо, профессор Токийской Православной Семинарии, Япония, Автономная Японская Православная Церковь. Японское православие и культура периода «Мейдзи» Оп.: Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковно-историческая конференция. Киев, 21-28 июля 1986 года. http://www.krotov.info/history/19/57/ushimaru.htm
[2] Сирота Л.. Два клавир-абенда // Рубеж. – 1930. – № 12 (15 марта). – С. 14: портр.; Клеменс Ю. Рояль на родине сакуры. Ниппонка Чиеко Хара – одна из победительниц Шопеновского конкурса // Рубеж. – 1938. – № 12 (19 марта). – С. 7: фот., портр.
[3] Ач. Блестящий столичный дебют: Концерт А.В. Колпакова в Токио // Рубеж. – 1940. – № 30 (20 июля). – С. 10: портр.
[4] (Биография) // Русский Харбин. / Сост., предисл. и коммент. Е.П.Таскиной. – М.: Изд-во МГУ, 1998. – С. 239; Верижская Т. Памяти В.В.Белоусовой: (Некролог) // На сопках Маньчжурии. – 1998. – № 54 (июнь). – С. С. 8: портр. Соч.: Моя музыкальная жизнь // На сопках Маньчжурии. – 1996. – № 29 (март). – С. 3; Моя жизнь и музыка // Русский Харбин. – М.: Изд-во МГУ, 1998. – С. 145–152.
[5] Оргинский Г. Успех харбинки на концертной эстраде // Рубеж. – 1936. – № 7 (8 февр.). – С. 18: портр.
[6] Музыка в Ниппон // Рубеж. – 1936. — № 27 (27 июня). – С. 8, ил.
[7] Николаев В. Музыкант и слушатель. Дирижер Э. Меттер – о Харбине и Японии // Рубеж. – 1934. – № 25 (16 июня). – С. 17–18, портр., ил.
[8] Собр. А.А. Хисамутдинова. Из путеводителя Ё. Сато (Yoshiaki Sato): «Нам неприятно проявлять эмоции на людях, так как мы несознательно чувствуем, что они не стоят внимания посторонних. Для нас самое главное – такт. Тем не менее, не понимая его, европейцы часто принимают нас за нечестных. Они даже думают, что мы мысленно уходим от прямого ответа или скрываем настоящие чувства» (2011).
[9] Николаев В. Музыкант и слушатель. Дирижер Э. Меттер – о Харбине и Японии // Рубеж. – 1934. – № 25 (16 июня). – С. 17–18, портр., ил.
[10] Л.Х. Концерты А.Могилевского // Рубеж. – 1940. – № 39 (21 сент.). – С. 9: портр.
[11] Шляпин А. Успехи русской музыки в Ниппон: Скрипач А.Я.Могилевский – о музыкальности ниппонцев // Рубеж. – 1935. – № 45 (2 нояб.). – С. 15: фот., портр.
[12] Забайкальцев П. Юный Харбинский пианист пленил токийцев // Рубеж. – 1936. – № 6 (1 февр.). – С. 10: фот.
[13] От успеха к успеху // Рубеж. – 1935. – № 35 (24 авг.). – С. 14: портр.
[14] В Ниппон – для совершенствования: К отъезду скрипача Г. Ястремского // Рубеж. – 1943. — № 8. – (10 марта). – С. 25, портр.; Первый концерт Георгия Ястремского по возвращении из Ниппон // Рубеж. – 1944. – № 33 (20 нояб.). – С. 17: портр.
[15] Кто победит на Всеманьчжурском конкурсе вокалистов и музыкантов? Девять харбинских претендентов на звание лауреатов // Рубеж. – 1942. – № 45 (10 дек.). – С. 23: портр.
[16] Терехов Л. Георгий Ястремский: К предстоящему выступлению талантливого молодого скрипача // Рубеж. — 1941. – № 33/6 (16 авг.). – С. 18: портр.
[17] Турнэ по дальнему Востоку // Рубеж. – 1931. – № 18 (25 апр.). – С. 16, портр.
[18] Шляпин А. Волшебство музыки. Е. Крейн и его ниппонский ученики // Рубеж. – 1938. – № 16 (16 апр.) – Сю 15, портр., ил.
[19] Николаев В. Большой мастер фортепьянной игры. Артур Рубинштейн – о Ниппоне и Китае // Рубеж. – 1935. – № 24 (8 июня): портр.
[20] Успешное турне камерной певицы С.А. Зайцевой в Ниппон // Рубеж. – 1938. – № 32 (6 авг.). – С. 8: портр.
[21] Отъезд М.Н. Кузнецовой // Рубеж. – 1935. — № 29 (13 июля). – С. 6, ил.; Привет от М.Н. Кузнецовой // Рубеж. – 1935. – № 36 (31 авг.). – С. 10: портр.
[22] Фокин С.И., доктор биологических наук, ведущий сотрудник БиНИИ. http://www.spbumag.nw.ru/2006/24/13.shtml; Кожевникова И. Бубнова-Оно Анна Дмитриевна // Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: Энциклопед. биогр. словарь. – М.: РОССПЭН, 1997. – С. 112–113.
[23] Л.Ж. Русские песни Е. Григоренко // Рубеж. – 1931. – № 40 (20 сент.). – С. 17, портр.
[24] Привет от Финны Рокс // Рубеж. – 1936. – № 7 (8 февр.) – С. 16, портр.
[25] Курата Юка Архивные фонды Японии: к изучению проблемы русской эмиграции в Японии // Зарубежная Россия. 1917–1939 гг. Сборник статей. – СПб.: Изд-во «Европейский Дом». – 2000. – С. 435–439.
[26] Русская песня по радио // Рубеж. – 1936. — № 35 (22 авг.) – С. 18, портр.
[27] Шилов Б. Новый порядок создает новую музыку: Театральная и музыкальная жизнь Ниппона во время войны // Рубеж. – 1942. — № 27 (4 июля). – С. 18–19, ил.
[28] Юлиан К. Первый композитор Страны восходящего солнца: К проезду г. Казак Ямада через Харбин // Рубеж. – 1931. – № 10 (28 февр.) – Обл., с. 14–15, портр., ил.
[29] «Королева песни Харбина»: Фильм, рассказывающий о жизни российской эмиграции в Маньжу-Го // Рубеж. – 1943. – № 9 (20 марта). – С. 16–18, ил.
