Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
ОДА МУЗЕ
Не знаю, кто первым сказал: «Всё имеет своё начало и имеет конец». Но сказано очень мудро. А вспомнил я это в такой связи.
Та байка, которую вы читаете в данный момент, 30-я по счёту. Когда я написал первую, то не предполагал, что получится так много. Вот и подумал, не пора ли поставить точку? И, правда, пора. Но завершающую байку я решил посвятить своей Музе. Той, кто водила моим пером, вернее курсором, кто придавала мне жизненные силы и вдохновляла меня. Сейчас, когда я остался в одиночестве, когда не с кем посоветоваться и просто спросить, как правильно выразить ту или иную мысль, особенно остро ощущаешь Её отсутствие.
Итак,
мою музу звали Ирина. Друзья называли Ириша, Ирик или Ируся, а одна родственница − Ирэн, видимо под впечатлением «Саги о Форсайтах», которая когда-то была очень популярна благодаря телесериалу.
Наша встреча произошла совершенно случайно.
В Московском институте востоковедения, куда я поступил всего пару месяцев назад, шёл торжественный вечер, посвящённый Октябрьской революции. Проходило это мероприятие во Дворце культуры имени Русакова в Сокольниках. Наверное, был какой-то дежурный доклад, потом традиционное распитие в буфете крепких алкогольных напитков. Но, когда по всем правилам должны были начаться танцы, всех пригласили в зал, где началось кино. Зал, если кто-либо когда-либо бывал в этом архитектурном памятнике модернизма, устроен так, что ниоткуда не видно экрана. А тут ещё полутёмный зал, да к тому же моя врождённая близорукость.
Не удивительно, что я не только не видел фильма, но даже не разглядел маленького ангелоподобного сорванца с луком и стрелами, который, видимо, крутился вокруг меня. Зато я заметил рядом с собой симпатичную девушку, тихо беседовавшую со своими соседями. Я встрял в их разговор и выяснил, что она тоже учится на японском отделении, только в другой группе. Именно тогда я произнёс фразу, которую мне поминали долгие годы: «Давай дружить!»
Так пронеслось три года (!) в течение которых мы не разлучались ни на один день. Даже когда я серьёзно заболел и несколько месяцев валялся в постели, Ируся по дороге в институт каждое утро ездила для меня за творогом на рынок, а потом заносила его к нам домой.
В конце концов я встал на ноги и даже успешно сдал сессию. Но именно в этот момент наш продвинутый роман получил серьёзный удар. Ируся провалила экзамен по японскому языку, лишний раз подтвердив старую истину, что изучение «нихон-го» требует усидчивости и не терпит пропуска занятий, что происходит неизбежно, если в голове только «любовь-морковь».
Пришлось быстро решать вопрос о переходе её на вечернее отделение Полиграфического института. На этот раз я после занятий каждый вечер ездил с Ирусей на её лекции и семинары. Преподаватели настолько привыкли к моей физиономии, что спрашивали с меня материал, как и с других студентов-вечерников. Пришлось дополнительно учить латынь и русскую морфологию (Ируся училась на редакционном отделении).
Едва удалось наладить совместную учёбу, как последовал новый прокол.
Как обычно, днём мы сидели у Ируси дома, и вдруг совершенно некстати вернулся её папа. Он был очень строгий мужчина, бывший военный, прошедший войну (1-ю мировую!) в чине офицера уланского полка и награждённый за боевые заслуги орденом св.Станислава 1-й степени, дававший право на потомственное дворянство. Это просто к слову.
Встретив меня, Евгений Самсонович (так звали моего будущего тестя), по всем правилам дореволюционного этикета, давно и безнадежно утраченного строителями социализма, очень учтиво указал мне на дверь. Он совершенно справедливо увидел в моём лице главную причину того, что его дочь оказалась отчисленой из института.
Я гордо покинул дом в твёрдой уверенности ещё вернуться.
Естественно, на наши отношения с Ирусей моё изгнание из её отчего дома никак не повлияло, и мы по-прежнему продолжали ежедневно встречаться.
Как было сказано выше, так продолжалось целых три года, пока моя мудрая мама не задала риторический вопрос: «Неужели не надоело каждый вечер провожать домой Ирочку и возвращаться домой на последнем трамвае?» Она, как всегда, была права.
И вот наступил исторический для нас день 11 июля 1950 года.
В ЗАГСе Киевского района г.Москвы, расположенном на Кутузовском проспекте (он там и по сей день), нам было назначено бракосочетание на 14 часов. Точно в назначенное время под палящим солнцем стоял только наш единственный свидетель − мой папа. Брачующиеся прибыли из разных концов города с некоторым опозданием. После торжественной церемонии, в ходе которой заведующая поздравила нас от имени трудящихся и районных властей, я…помчался на стадион «Динамо», где моя любимая команда в футболках цвета «электрик» играла с московским «Торпедо». А Ируся поехала ко мне домой, который стал «наш», чтобы помогать маме готовить семейный ужин.
Быстро, почти «стенографически», пробегусь по последующими годам.
Вскоре в молодой семье появился первенец, наречённый Андрюшей. Когда ему исполнилось три месяца, этот мир покинул, как его называли Вождь и Учитель, завершив тем самым самую кровавую эпоху в истории страны − сталинизма. Впрочем, сейчас по поводу завершения оной идут довольно жаркие споры. Но это не имеет отношения к нашей байке.
Следующим важным этапом стало окончание факультета журналистики МГУ, куда перевели часть студентов Полиграфического института, в том числе и новобрачную. Здесь хочется вспомнить одну забавную историю.
Преддипломную практику Ируся проходила на Всесоюзном радио. Вроде бы она приглянулась там, и редакция зарубежной эстрады пообещала подать на неё заявку (тогда существовала такая практика). Но комиссия по распределению молодых специалистов никакой заявки не получила и порекомендовала выпускнице самой искать работу. Естественно, что мы все были очень расстроены.
Так получилось, что именно в этот вечер мой папа (он был очень известным художником) присутствовал на большом правительственном приёме в Кремле и его познакомили с председателем Гостелерадио. Папа не преминул ему заметить, что незаслуженно обидели невестку − выпускницу МГУ, прошедшую успешно практику в стенах подведомственному ему учреждению.
На следующее утро к Ирусиным родителям (она была у них прописана) примчался завотделом кадром Гостелерадио, сообщил, что произошла нелепая ошибка, и попросил немедленно с ним связаться. Так была восстановлена справедливость, а Ируся многие годы проработала в этом учреждении, пока не настала пора ехать с супругом в Японию.
Я уже привык, что Ируся всегда была на шаг впереди. Так она первой вступила в ряды КПСС (этого требовала её работа), раньше меня стала членом Союза Журналистов СССР и даже первой в нашей семье смогла побывать за границей. Едва не случилось так, что жена заведующего бюро АПН в Японии, прибыла к месту работы мужа …до его приезда.
Дело было так. Накануне нашего вылета в Токио нас с женой принял председатель правления АПН Б.С.Бурков. Давая последние указания и напутствия, он на прощание сказал, что из японского посольства до сих пор не пришёл мой паспорт с визой и, видимо, завтра жене придётся лететь одной. Легко представить себе наше состояние до утра, когда раздался звонок моего непосредственного начальника, сообщившего, что паспорт получен и он привезёт его прямо в Шереметьево.
Мне и раньше приходилось бывать в Японии в командировках, и по возвращению я подробно рассказывал о своих впечатлениях и общих знакомых, которые там работали. Однажды Ируся сама невольно приняла участие в укреплении советско-японских культурных связей связей.
В Москве по приглашению АПН находился один японский издатель. Фамилия его была Икэда. Так получилось, что провожать его в аэропорт я поехал вместе с женой. Японский гость всю дорогу расспрашивал её о жизни, о быте, о досуге, а в конце поинтересовался, что за журнал она держит в руках.
Ируся сказала, что это новый номер журнала «Новый мир», в котором опубликована повесть, вызвавшая огромный читательский интерес. Называется «Один день Ивана Денисовича», автор − никому не известный писатель Солженицын. Икэда-сан попросил её подарить ему этот журнал, что она и сделала.
Прошло, наверное, полгода, и я получил официальное письмо на бланке японского издательства. В нём сообщалось, что благодаря г-же Ефимовой удалось едва ли не первыми издать повесть, о которой сейчас говорят во всём мире. В знак благодарности президент Икэда просит передать указанной госпоже от него скромный подарок − наручные часы.
Но на практике всё оказалось не так просто. Мне было велено отказаться от подарка. Началась длинная бюрократическая волокита: отправить сувенир адресату АПН не может, т.к. сначала я должен был получить его под расписку, а я отказался участвовать в этой пантомиме. Кончилось всё тем, что часы официально получил мой начальник и передал его Ирусе. Кстати говоря, мы встречались вместе с женой в Токио с Икэда-саном. Он очень благодарил её, а потом поинтересовался, пользуется ли она его подарком. Он был вдвойне рад, увидев часы на её руке.
Японию Ируся полюбила сразу. В первый же вечер после тёплой встречи в бюро я предложил ей прогуляться по округе и отведать местную кухню. Благо совсем рядом с нашим домом находилась традиционная сусечная, где мы уселись на высоких тумбах прямо перед стойкой. Знакомство состоялось, и с той далёкой поры суси и сасими, тэмпура и унаги, сябу-сябу и сукияки стали для Ируси любимыми деликатесами. К этому следует добавить, что в еде она была очень привередлива и угодить ей было очень трудно.
Сейчас, спустя много десятилетий вспоминая нашу жизнь в Японии, хочется особо отметить следующее.
Я уже поминал, что у нас сложились очень добрые отношения с соседями. Сначала это была только семья Рогалисов, потом, после переезда соседей стало четверо, а учитывая ротацию кадров, наверное, сменилось порядка десятка семей. Но я не припомню, чтобы с кем-нибудь у нас были натянутые отношения. Думаю, что главная заслуга в том, что в бюро сохранялась атмосфера добрососедства, принадлежала Ирусе.
Во-первых, в отличие от некоторых своих предшественниц она никогда не считала себя кем-то вроде начальницы и со всеми жёнами у неё были ровные приятельские отношения. Надо отдать её должное, что даже в большом и очень пёстром по своему составу женском коллективе советской колонии она пользовалась уважением и не случайно её избирали даже секретарём женской партийной организации (в ней, наверное, было человек пятьдесят!).
Естественно, что из-за своего общественного статуса Ирусю часто привлекали ко всякого рода протокольным мероприятиям, встречам и посещениям. Будучи по натуре довольно стеснительной, она каждый раз волновалась, нервничала, если предстояло еще выступление, и тогда лучше было к ней не приближаться. Я пытался объяснить ей, что всё у неё получится и нет никаких оснований для волнений. Но в душе понимал, что это пустые слова.
Я уже вспоминал, что у нас было много друзей, с которыми мы проводили время, вместе отдыхали, путешествовали по стране или чаёвничали вечерами и играли в карты. Мы часто ходили в гости, а двери нашего дома были всегда открыты. Ируся была гостеприимной хозяйкой и отличной кулинаркой. Правда, у неё был своеобразный комплекс неполноценности, который выражался в постоянной опаске, что гости уйдут голодными или, не дай Бог, подумают, что хозяйка − жмот.
Когда я говорю о гостях, то имею в виду не только соотечественников. Бывали у нас и японцы. Однажды я познакомился с довольно одиозной личностью К.Яцуги. Японцы называют таких деятелей «куромаки», то есть мастером политической закулисы. Я был заинтересован в этом случайном знакомстве и всячески его поддерживал. Как-то Яцуги-сан позвал нас с женой к себе в гости. Такое очень редко бывает и свидетельствует об особой близости.
Кроме нас были приглашены только две пары, одна из которых долгие годы провела за границей и свободно владела английским языком. Хозяин шепнул мне, что специально пригласил их, чтобы моей супруге не было скучно за столом, где говорили только по-японски. Понятно, он не мог знать, что с таким же успехом он мог пригласить какую-нибудь чету из Танзании или Новой Гвинеи, поскольку Ируся владела английским в том же объёме. Но надо отдать ей должное: всем своим видом она поддерживала «беседу».
Этот обед нам запомнился и тем, что повар и официанты были приглашены из известного китайского ресторана.
Как говорится, настал наш черёд пригласить Яцуги-сана. По его просьбе мы позвали ещё две пары наших старых друзей (мы ещё вместе учились в институте!) Зацепины (зав. Отделением ТАСС) и Вдовины («Правда»).
За давностью лет не помню меню, но Ируся великолепно справилась и попотчевала всех блюдами русской кухни. Правда, потом уже после ухода гостей, она заметила: «Ты, надеюсь, обратил внимание, что г-жа Яцуги у себя дома сидела, как барыня, а я носилась с тарелками!» Мне нечем было крыть, и я лишь заметил, что, зато она коня на скаку не остановит.
Кстати, я вспомнил невольно другой случай, когда Ируся проявила своё достоинство и врождённое чувство долга почти в аналогичных обстоятельствах.
Мы с ней сидели за длинным столом в киргизской деревне. Гостей было около пятидесяти. Это действо продолжалось уже, наверное, часов пять (!) и вот, наконец, наступила кульминация − внесли дымящиеся кастрюли с бешбармаком, а в руках тамады оказалось блюдо, на котором лежала баранья голова. В цирке в этот момент звучит барабанная дробь.
Встаёт пожилой киргиз в традиционном халате, вырезает тонким ножом глаз (?) и обращается к Ирусе:
− У нас есть такое поверье: человека, которого мы хотим снова у себя видеть, мы просим съесть бараний глаз. С этими словами он ставит перед женой эту штуку.
Хорошо зная свою жену, которая вообще не любит мясо, не терпит баранину и тем более малосъедобные её части, я сразу понял её душевное состояние. Но мы оба поняли также и то, что обратного пути нет. На лице Ируси мелькнуло выражение отвращения, бессилия и ненависти ко всем древним традициям киргизского народа, но в следующее мгновение она проглотила этот чёртов (простите, бараний) глаз и одарила всех приятной улыбкой.
Здесь хотелось бы особо выделить одну черту её характера − чувство ответственности и обязательность. Это проявлялось и в работе и в отношении к своим общественным обязанностям. Я не помню случая, чтобы она сорвала приёмку или отправку какого-либо материала. Она не покидала телетайпную (тогда именно такое средство связи помимо телефона соединяло Москву и Токио). Иногда этот аппарат многие часы без перерыва гнал в бюро информационную ленту, и надо было следить, чтобы не было обрывов. И она следила.
Конечно, вокруг её головы не было видно нимба, а характер не был сплетён из одних добродетелей. Она категорически не умела прощать. Особенно предательство и двуличие. Замеченная в этих грехах персона исключалась из списка друзей и знакомых пожизненно. Такие случаи бывали, и список «грешников» с годами пополнялся. Порой это серьёзно осложняло мою жизнь, поскольку у меня не было оснований ни с того, ни с сего прервать отношения с давним знакомым. Но наш дом был для него закрыт.
Но зато к друзьям она всегда была очень внимательна и радушна, готова была придти на помощь, помочь советом или личным участием.
Ируся редко меняла своё отношение к тому или иному явлению или процессу. Так, например, она категорически была против того, когда я в глубоко пенсионном возрасте вздумал заново писать свою диссертацию, начатую полвека (!) назад. Она исходила из того, что скрупулёзная работа над иероглифическими текстами, а главное − излишняя нервотрёпка от общения со своими коллегами по Институту востоковедения РАН, встретившими мой научный порыв, мягко говоря, не совсем доброжелательно, может плачевно сказаться на здоровье.
Но, слава богу, работа была закончена, «силы добра» преодолели «силы зла», защита прошла успешно (Учёный совет проголосовал единогласно), диплом был получен и обмыт вместе с директором института и вся эта эпопея забыта, как страшный сон. Правда, Ируся осталась при своём твердом мнении, что мне это совершенно было не нужно (как всегда, была права!), но епитимия с меня была снята.
Естественно, что за семьдесят лет нашей совместной жизни случались разные ситуации. Бывал не только попутный ветер, и ясное солнышко порой заволакивали тучки, но наш семейный челн ни разу не перевернулся и не сел на мель. Думаю, что главная заслуга в этом принадлежала кормчему, которым несомненно была Ируся. Ей удавалось либо умело обходить опасные участки, либо сохранять спокойствие в самых сложных ситуациях. Короче говоря, она всегда оставалась для меня добрым другом, помощником и верным хранителем семейного очага.
Точно также она очень внимательно исполняла свою роль матери.
Если перефразировать классика, все матери хороши по-своему. Плохие матери бывают только на театральных подмостках и в криминальной хронике. Вне всякого сомнения, Ируся была хорошей матерью.
Так получилось, что после нашего отъезда в Японию семиклассник Андрюша остался на попечении моей мамы. Родители хорошо знают, как могут вести себя юноши этого возраста без строгого пригляда. В нашем случае такой пригляд был, но, увы, примерно через год после нашего отъезда скончалась мама. На «вахту» встала моя тётя, но тоже ненадолго. Короче говоря, чем ближе был срок окончания школы, тем интенсивнее становились рейсы Ируси из Токио в Москву. Это при том, что после 8 и 9 класса на летние каникулы Андрюша приплывал в Японию. Думаю, что эти две поездки способствовали тому, что он решил связать свой дальнейший жизненный путь со страной Восходящего солнца.
В 1970-м году мы приурочили свой отпуск с подготовкой сына к вступительным экзаменам в Институт восточных языков при МГУ (впоследствии был переименован в ИСАА). Лучшим местом для этого мы посчитали Дом отдыха кинематографистов в подмосковном Болшеве. Нам предоставили маленький домик, и мы решили, что в таком уединении абитуриент сможет лучше заниматься. Впрочем, вскоре нам пришлось убедиться в ошибочности нашего решения.
В то время в Доме отдыха собрались очень интересные люди и со многими из них мы познакомились. С Михаилом Григорьевичем Папавой (лауреат Сталинской премии 1 степени, автор сценария «Иваново детства», поставленного А.Тарковским) мы играли в преферанс, к нам «на огонёк» заглядывал Леонид Утесов, который любил послушать новые магнитофонные записи, привезенные нами из Японии, а Ируся подружилась с Нюшей − супругой Александра Галича, в которого мы все были влюблены. Кстати говоря, он единственный из отдыхающих, к которым обращалась мать абитуриента, мог рассказать о «Снах Веры Павловны», входивших в программу по литературе.
Никогда не забуду, как в мой день рождения на терраске нашего домика собрались московские друзья и пришёл Александр Аркадьевич с гитарой. Прежде чем взять аккорд он продекламировал своё поэтическое поздравление:
По-российски окая
Под цветущей вишнею
Не в Москве, а в Токио
Жили Ира с Мишею.
Ну и что хорошего
В гейшах с Фудзиямою
Если можно в Болшево
Делать то же самое.
Короче говоря, не благодаря, а вопреки нашему насыщенному отдыху в Болшево, Андрюша сдал вступительные экзамены и томительно ждал, когда объявят результаты. Мы уже вернулись в Москву и не находили себе места. В какой-то день я ездил по делам, а когда вернулся домой, застал Ирусю в слезах. Она рыдала и не могла произнести ни слова. У меня в голове уже пробежали все возможные катастрофы с потерей близких, когда она смогла вымолвить несколько слов: «Звонили и сказали, чтобы он явился на овощную базу».
В переводе на доступный язык, это означало, что Андрюшу приняли и, как всякий студент, он должен начать с переборки картофеля на районной базе. Забегая вперёд скажу, что наши волнения были не напрасны: сын окончил институт, поступил в МИД и проработал на японском направлении почти 30 лет. В те самые «турбулентные» 90-е годы он непосредственно участвовал во всех перипетиях российско-японских отношений.
Несколько слов хочу посвятить Ирусе как бабушке и прабабушке (!).
Понятно, что об этом должны были бы говорить сами представители этого поколения. Но в силу разных независящих от меня обстоятельств реализовать это сложно. Поэтому ограничусь кратким экскурсом.
Внучка свои первые шаги делала в нашем доме, а бабушка каждое утро ни свет, ни заря бегала в детскую кухню за питанием − всякими кашками-малашками. Потом были ритуальные прогулки с коляской.
Так получилось, что незадолго до появления Екатерины Андреевны мы решили обзавестись собачкой. Не обошлось без острых споров, какую взять породу, но остановились на кэрри-блю-терьер, которую назвали Кэтрин, что и было зафиксировано в её паспорте рядом с именами родителей − Арес-Марек и Авва фон Юнгверзее. Поэтому, когда повзрослевшая внучка спросила, почему её назвали, как собаку, мы с полным основанием адресовали этот вопрос её родителям. Забегаю вперёд, чтобы с грустью сообщить, что Кэтрин (в быту просто Катя) завершила свой жизненный путь в возрасте 12 лет в Токио и похоронена на Тама боти.
А пока что Ируся ежедневно гуляла в одной руке держа поводок с собачкой, а в другой внучку.
Однажды случилась такая история. Как-то вечером к нам пришли друзья и засиделись допоздна. Перед сном, вынимая из ушей серьги, Ируся обнаружила, что одной не хватает. Перерыли весь дом, но всё было тщетно. Тогда она спросила меня, были ли на ней серьги за ужином. Я честно признался, что не обратил внимания. Услышав по этому поводу ряд сентенций о моём отношении к жене и внимательности, мы отошли ко сну.
Следующее утро я начал со звонка вчерашним гостям и с вопроса, были ли за ужином на Ирусе обе серьги, но выяснилось, что они тоже не обратили внимания. Смирившись с произошедшей пропажей (а серьги-то были жемчужные!), Ируся стала собираться на прогулку с внучкой. Тут она вспомнила, что вчера гуляла на пустыре напротив дома и там играла с обеими Катями, одна из которых на неё прыгала. Она даже примерно обрисовала место, где это происходило.
Не буду утомлять подробностями, но среди щебёнки и разбросанного мусора я углядел жемчужную серьгу и был прощён. Может, это не имеет прямого отношения к характеристике Ируси как бабушки, но история запомнилась.
А потом мы опять укатили в Японию, и внучка Катя переехала к другим бабушке-дедушке. Она была болезненным ребенком и поэтому, когда мы приезжали в отпуск, то часто навещали её в больницах.
Могу лишь добавить, что к внучке Ируся всегда относилась с болезненным трепетом, жалела её (личная жизнь Кати долго не складывалась) и старалась скрытно всучить ей какие-нибудь деньги. Она успокоилась только тогда, когда внучка нашла своё счастье в лице мужа Андрея (!) − третьего Андрея по счёту в нашей семье.
Внук же (Катин брат), как и положено, исходя из профессии и службы его папаши, родился в Токио. Все его прямые родственники предлагали назвать новорожденного либо Борисом, либо Михаилом, но родители предпочли Андрея. В итоге чуть не возникло недоразумения при определении ребёнка в местные ясли, поскольку на Касумигасэки не поняли, зачем советнику российского посольства требуется пребывание в дошкольном заведении.
Впервые мы увидели Андрюшу-маленького, когда он уже пытался делать первые шаги, был белобрысым и краснощёким.
В отличие от Кати он рос с мамой и папой в обстановке всеобщего обожания. Со временем он стал самым высоким членом семьи и довольно симпатичным парнем. Бабушке он тоже нравился, особенно когда окружающие единодушно подчёркивали их внешнее сходство. Ируся смирилась с тем, что в силу жизненных обстоятельств её внук вынужден был учиться за рубежом, но уровень его образования вызывал много вопросов и даже поводов для беспокойства (бабушка, однако!). Безупречный и свободный английский (именно английский, а не американский) язык вызывал у неё восторг. Она с гордостью рассказывала знакомым, как внучок, находясь на практике в Общественной палате, переводил американскому послу («фишка» была в том, что посол говорил …по-русски, а Андрюша переводил его на английский!).
Ируся не могла понять (кстати, я тоже), как это не знать наизусть «У лукоморья» или «Бородино», которые сама помнила в свои восемьдесят пять. Она сердилась, когда ей (и мне тоже) объясняли, что в современном мире не обязательно помнить таблицу умножения, дату Ледового побоища и хотя бы один раз прочитать «Войну и мир» или «Евгения Онегина».
Увы, подобные разочарования пришлось пережить Ирусе и при общении со своим правнуком Женей. Симпатичный мальчик легко ориентировался в киберпространстве, но «корову» мог написать через «а». Жена моя была абсолютно грамотным человеком и отличным редактором (все свои рукописи я передавал ей на предварительную читку и правку). А основы этого, по её словам, были заложены ещё в школе, где заставляли писать диктанты. Никакие IT-технологии не могли и не могут заменить этот простейший педагогический приём, и никакая автоматическая система проверки правописания не поможет стать грамотным.
Несколько слов об отношении Ируси с друзьями. У неё были всего три или четыре «товарки», с которыми она работала ещё на Радио. Они регулярно встречались, и не раз мне приходилось встречать их на станции и привозить к нам на дачу. Последней оставалась подружка Верочка, которая присутствовала на 90-летии Ируси. Она говорила, что юбилярша всегда была для неё примером элегантности, хорошего вкуса и требовательности.
Все остальные наши друзья были общими, включая моих школьных соучеников и сослуживцев. Помню, как на одном из её юбилеев в ресторане «Баку» собралось около пятидесяти гостей. Мы разделили их на несколько групп: школьные, «японские», московские, сослуживцы. Всех объединяла любовь к Ирусе.
Расскажу о нескольких.
Начну с Бесковых − Кости и Лерочки.
Впервые я попал на стадион «Динамо» 22 сентября 1936 года. Меня привёл папа на матч московского «Динамо» и софийской «Славии». Победили бело-голубые со счётом 4:0 и с той поры я стал болельщиком динамовцев. Помню, как осенью 1945 года мы с ребятами собирались у приемника и ловили едва доносившийся сквозь помехи голос Вадима Синявского, передававшего из Англии репортажи о выступлениях моей любимой команды. «Бесков», «Хомич», «Трофимов» − эти фамилии были для меня, как имена апостолов.
В 1950 году мы с Ирусей сидели в ресторане Дома кино и вдруг я увидел за соседним столом самого Костю Бескова. Рядом с ним сидели две интересные девушки, одна из которых была его красавица-жена Лерочка, а вторая − Ирусина школьная одноклассница. Так мы познакомились, а на следующий день пошли вместе на каток. И с той поры практически не разлучались. Даже находясь в Японии, мы не теряли связь.
Помню, как однажды дежурный по посольству позвонил мне утром и сообщил, что на моё имя пришла телеграмма. Я, понятно, занервничал и попросил прочитать её. Текст был краткий: «Поздравляем рождением внука Гриши тчк Лера Костя». У нас наступил шок, поскольку наш сын − студент 2-го курса − ничего не сообщал о своих матримониальных планах. А потом поняли, что на свет появился Гриша Федотов − сын Любы Бесковой и её любимого мужа Володи Федотова − известного форварда ЦСКА и внука того самого знаменитого Григория Федотова.
Более полувека (!) длилась наша дружба. Мы всегда вместе отмечали семейные праздники и спортивные победы Кости, а также переживали потери близких и обидные неудачи. Лерочка была нашим «массовиком-затейником», которая водила нас в театры и на концерты, в кино и рестораны. Мы вместе ездили отдыхать в Кисловодск и катались в Центральном парке на колесе обозрения. Дом Бесковых на Садово-Триумфальной был постоянным местом встреч очень разных и интересных людей. Мы познакомились там с известными спортсменами − гроссмейстером Котовым и Андреем Старостиным, композитором М.Табачниковым, будущими народными артистами А.Баталовым и И.Кобзоном, светилами-хирургами, партийными начальниками и генералами. И сейчас, проезжая мимо этого дома с мемориальной доской у их подъезда, невольно вспоминаю то время, когда мы были вместе со своими радостями и горестями.
Следующая супружеская пара − Русины Лёшка и Любочка.
Сохранилось фото: две молодые женщины стоят в московском дворе с детскими колясками. В левой виден нос Лёшки, в правой − дрыхну я. Женщины, понятно, наши мамы. Они были подругами и жили в одном подъезде. Мы − на четвертом этаже, они − на седьмом. Потом Русины перехали на улицу Горького, но наши мамы постоянно встречались. Во время войны мы с Лёшкой учились в одной школе. Все мы носили, вернее, донашивали то, что удалось достать на барахолках, поскольку никакой общепринятой торговли не было. И вдруг Лёшка появился в школе в роскошном белом полушубке, который ему подарил его дядя полковник. Мы просто обалдели, и с тех пор за ним пожизненно закрепилась прозвище «Доха». Даже его маму − Зою Михайловну − звали между собой «Старая доха».
Прошло много лет. Лёшка успешно закончил Военный институт иностранных языков Красной Армии и честно закончил службу в чине подполковника. Мы иногда перезванивались и даже с Ирусей были свидетелями на его свадьбе. Один раз он как-то обратился ко мне с довольно странной просьбой − дать ему на вечер…штаны. Оказалось, что он работал тогда переводчиком с группой египетских военных, обучавшихся в наших институтах, и по случаю их выпуска был приём, который открывал министр и члены советского руководства. Из каких-то соображений переводчикам было велено явиться в штатском. Вот почему Лёшке понадобились мои штаны, так как своих не оказалось.
На гражданской службе мой школьный друг очень преуспел, устроившись в английскую фирму, связанную с нефтедобычей. На какое-то время он овдовел, но по прошествии нескольких лет нашёл своё новое счастье в лице Любочки, которая по профессии была скорняком. Наша дружба обрела «второе дыхание», когда Лёшка справлял своё 70-летие. На своём юбилее он был в смокинге и кто бы мог поверить, что он когда-то одалживал у меня штаны.
Более того, как он сказал, помня оказанную ему когда-то любезность, мы с Ирусей получили приглашение отдохнуть две недели на его таймшере на Канарских островах. Ну кто отказался бы! Мало того. На следующий год мы получили аналогичное приглашение и тоже на таймшер, но на … Лазурный берег. Лёшка самолично разработал маршрут, по которому мы прилетели в Париж, а потом, покрутив неделю по Франции, прибыли на Лазурный берег неподалёку от Ниццы. Чтобы не вызывать у читателя чувства раздражения, переходящего в открытую зависть (мало ли какие могут возникнуть чувства, когда читаешь эти знакомые до боли географические названия!) отмечу лишь, что мы раз пять ездили по Лёшкиным таймшерам и дважды брали в аренду в Париже авто (жаль только в нашей группе был единственный водитель в моём лице) и колесили не только по Франции, но и по окрестным Австрии, Германии, Швейцарии и даже заезжали в великое княжество Лихтенштейн. Так что могу резюмировать о своих отношениях с Русиными следующим образом: Лёшка с лихвой откупился за однажды одолженные штаны. Шутка.
Закончить свою байку о наших общих с Ирусей друзьях хочу упоминанием замечательной супружеской пары − Затевахиных − Юли и Игоря. Поскольку браки, как известно, свершаются на небесах (правда, ведущие теологи ставят это под сомнение!), видимо там, наверху не спешили соединить эту замечательную пару. Они оба прошли довольно сложный семейный путь прежде, чем нашли друг друга. Юля была довольно близкой подругой Ируси, а я долгие годы знал, работал и дружил с её первым избранником. Но потом произошло то, что произошло.
Когда мы познакомились с Игорем, он был молодым хирургом. Потом в многоликой компании, собравшейся в летнем кафе, мы обмывали его кандидатскую диссертацию. Следующей памятной для меня вехой стал 1979-й год. Во весь рост стала проблема, как отметить мой полувековой юбилей. Сначала решили в ресторане «Баку», для чего пришлось обращаться за помощью к знаменитому азербайджанскому художнику Таиру Салахову. Только по его протекции удалось заказать кабинет на пятьдесят гостей. Но за неделю до торжества, когда я пришёл вносить аванс, мне сообщили, что цены поднялись в 2 (два!!!) раза, и пришлось отказаться от этой затеи.
Вечером, вернувшись на дачу, решили пойти поделиться своими проблемами с Затевахиными, которые жили по соседству. Выслушав нас, Игорь сразу стал серьёзным: «Значит так. Юбилей устроим у нас. У меня есть несколько досок-сороковок, и я сколочу стол. Ты идёшь в магазин «Советское шампанское» к директору и берёшь у него три ящика водки, сославшись на меня. А потом едешь в шашлычную «Риони» на Арбате (шеф-повар Гиви сейчас лежит у меня с резекцией желудка) и просишь пятнадцать кило шашлыка! Всё будет в лучшем виде!»
Когда мы, окрылённые, пошли домой, уже начались работы по строительству стола.
Далее, я всё сделал в соответствии с полученными указаниями и нигде не произошло никакого сбоя. В ночь перед «Днём Х» я проснулся от сильнейшей грозы и понял, что с потоками воды смыло все надежды (какое застолье под проливным дождём!?). Но отменить мероприятие тоже было невозможно, поскольку приглашения уже были разосланы и подтверждены.
Не буду говорить, в каком душевном состоянии мы с Ирусей отправились к Затевахиным на дачу. То, что мы там увидели, вызвало у нас полный шок: накрытый стол, напоминавший по своей форме коленчатый вал, начинался на крытой террасе, продолжался вдоль коридора и заканчивался в соседней комнате! Короче говоря, юбилей прошёл на высочайшем организационно-гастрономическом уровне, если не считать нескольких потерь среди гостей (заснули на участке).
А ещё не могу не вспомнить, что Ируся с полным основанием называла Игоря своим спасителем. Именно Игорь руководил операцией, когда у неё удаляли злокачественную опухоль, а когда у Ируси случился тяжёлый инфаркт и я перевозил её из загородной больницы в Измайлово, академик И.И.Затевахин лично встречал нас в приёмном отделении. Благодаря ему удалось продлить её жизнь на несколько лет. Нет слов, чтобы отблагодарить нашего друга и его дочь Машу за всё, что они сделали для нашей семьи.
Вспоминается ещё один эпизод. Со своей близкой подругой Наташей, которую мы знали тысячу лет, Ируся перезванивалась каждый день, хоть обе они в силу возраста находились не в лучшей форме. И вот однажды Наташа не подошла к телефону. Целый день вплоть до следующего утра по её номеру раздавались только длинные гудки. И тогда Ируся подняла тревогу: нашла не без труда дочку Наташи − очень занятую по работе − и добилась, чтобы кто-нибудь срочно поехал на дачу, где Наташа пребывала в одиночестве. Волнения были не напрасны: её нашли лежащей у входа в дом без сознания. Ещё немного и… Эта история благодаря Ирусе имела хороший конец.
Понятно, что тема «Ируся и друзья» безбрежна и завершить её хотелось бы адресованными ей автографами, хранящимися в нашей домашней библиотеке.
Дорогим друзьям Ире и Мише Ефимовым
В знак любви и признательности за гостеприимство и с надеждой на то, что нам доведётся провести вместе ещё много приятных дней.
С наилучшими пожеланиями
Юрий Арбатов
13.11.1983
Токио
(Г.А.Арбатов академик, директор Института США и Канады АН СССР, депутат Верховного Совета СССР)
Милая Ира,
Я вас давно люблю, и наконец-то есть случай сказать вам об этом (ладно, ужо, люблю и вас, Миша).
Г.Бакланов
(Г.Бакланов − писатель-фронтовик, главный редактор журнала «Знамя»)
Дорогим Минечке и Ирику Ефимовым
На добрую память о нашей молодости.
К.Бесков
15.05.94
(К.И.Бесков − заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер СССР)
Дорогим Ире и Мише с любовью и дружбой и многими хорошими чувствами (с желанием взять реванш в шахматы).
Г.Боровик
(Г.А.Боровик − писатель, публицист)
1967. Мише и Ирику – в светлый (для нас) праздник их возвращения в Москву из дальних стран.
С любовью
А.Бочаров
30.7.82
(А.Г.Бочаров − литературовед, профессор МГУ)
Дорогим Ирочке и Михаилу Борисовичу, с которым мы, бывало, дневали и ночевали в далёких краях, но с которыми всегда рады встречаться особенно вблизи…
Ваш
Н.Добронравов
30.УП.1980.
Москва. Олимпийская деревня.
(Н.Н.Добронравов − поэт)
Сыну моему Мише, родному и единственному с любовью –
От столетнего и, в общем, непутевого отца.
Всё выше написанное относится и к моей любимой снохе Ирочке в равной степени, что подписью удостоверяется.
Бор.Ефимов
28 сентября 2000 г.
(Б.Е.Ефимов − народный художник СССР, академик АХ РФ)
Ире и Мише
По случаю случайного знакомства и в знак значительной симпатии!
Арк.Инин
10.3.74. Таллинн Мюнде-бар
(А.Инин − драматург, писатель-сатирик)
Милым Ире и Мише
На добрую память от 1/3 Кукрыниксов.
М.Куприянов.
4 апр. 73г.
(М.В.Куприянов − народный художник СССР, академик АХ СССР)
Дорогим Мише и Ирочке Ефимовым
С любовью от автора (2) и друга (1)
Е. Примаков
1985
(Е.М.Примаков − академик)
Дорогим Ире и Мише
С искренней симпатией и добрыми дружескими пожеланиями.
Эльдар
11.08.81
(Э.Рязанов − кинорежиссёр, народный артист СССР)
Ирине и Мише – обещанное
Будьте!
Роберт Рождественский
(Р.И.Рождественский − поэт)
Ирине и Мигелю Ефимовым
С чувством глубокой солидарности.
Д.С. (перевод с исп. яз.)
25 июня 1972г.
Токио, Япония
(Давид Сикейрос − мексиканский скульптор)
С благодарностью самым близким и любимым Ефимовым за активное участие в моём счастье.
В.Федотов
30 апреля 2000 года
(В.Федотов − футболист ЦСКА, тренер «Спартака»)
Вот, в основном, всё что хотелось бы сказать о своей Музе. Не знаю, суждено ли мне встретить её вновь, но я верю, что пока я думаю о ней и мысленно советуюсь с ней, она рядом, моя дорогая, незабвенная Муза.
А вам, мой дорогой читатель, спасибо за снисхождение и долготерпение.
