Продолжаем публиковать на сайте ОРЯ отрывки из книги известного специалиста по истории Японии, доктора исторических наук Амира Александровича Хисамутдинова «Токио — Иокогама: русские страницы»
Легко сказать – трудно сделать
言うは易く、行うは難し Iu wa yasuku, okonau wa katashi
(русская и японская поговорки)
ПОМОГАЯ СООТЕЧЕСТВЕННИКАМ: «ЯПОНЦЫ» РУССКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
До Октябрьской революции 1917 г. русская эмиграция в Японию была немногочисленной: она не превышала нескольких сотен человек. Ситуация заметно изменилась уже в 1918 г. Близость к российским берегам, схожесть климата способствовали тому, что часть беженцев предпочла осесть именно здесь. К тому же в этой стране у русских эмигрантов не возникало серьезных проблем с властями, как это нередко случалось в других государствах. В 1918 г. в Токио была основана одна из первых эмигрантских организаций – Русское общество в Японии. Его председателем избрали военного агента полковника Н.В. Осипова, а секретарем – А.В. Серапинина. В основном Русское общество занималось благотворительностью, помогая нуждавшимся. Так, к лету 1920 г. членами общества было роздано 20 тыс. иен[1].
В начале 1920-х гг. в Токио продолжало работать посольство Российской империи, возглавляемое Дмитрием Ивановичем Абрикосовым[2], продолжавший жить в японской столице и после закрытия посольства[3]. Торговым агентом Российского посольства (1917–22) являлся Карл Карлович Миллер[4], а военно-морским атташе, назначенным в 1917 г. Временным правительством, был контр-адмирал Б.П. Дударов. Его коллеги говорили: «На тернистом пути общественного служения ему, как и многим из нас, не раз приходилось переживать разочарования, но благодаря своему такту, доброжелательности и особой, ему одному свойственной манере обхождения с людьми, эти разочарования не отражались на личных отношениях к нему»[5]. Несколько лет военным агентом в Российском посольстве в Токио служил Владимир Николаевич Айвез-оглы (1918–22)[6] и Трофим Васильевич Виккен[7].
Неоднократно бывал в Японии и адмирал А.В. Колчак, который писал: «По окончании своей специальной военно-морской миссии в С[оединенные] Ш[таты] С[еверной] А[мерики] по вопросам ведения морской войны, я со своим штабом 27-го октября ст.ст. [1917] оставил Сан-Франциско и после 16-дневного перехода прибыл в Иокогаму. В Иокогаме я получил сведения о большевистском перевороте в России и начале мирных переговоров с Германией. Не признавая ни новой большевистской власти, ни нарушения обязательств в отношении союзников, я обратился к Великобританскому послу Sir Cuningham Green с просьбой о принятии меня на службу правительства Великобритании для участия в войне»[8].
Если во время Гражданской войны в России российские дипломаты в Японии в основном занимались взаимоотношениями Страны восходящего солнца и Временного российского правительства адмирала Колчака, для которого покупали оружие и снабжение, то с окончанием войны их главной заботой стало обустройство русских эмигрантов, в том числе колчаковцев, массовой волной перебравшихся в Японию в 1920 г.
В феврале 1920 г. в Японии ввели так называемую «систему предъявления наличных денег». Отныне каждый прибывающий в Японию иностранец, не считая транзитных пассажиров, при отсутствии у него японского гаранта должен был подтвердить таможенным властям наличие у себя денежной суммы (в любой из признанных валют), эквивалентной не менее 1500 японских иен. Это рассматривалось как материальный залог.
Небольшая численно русская эмиграция в Японии не испытывала особенно тяжких лишений, какие выпали на долю русских эмигрантов в большинстве других стран. Но все же и здесь выходцам из России приходилось браться за всякий, подчас очень нелегкий труд, в борьбе за сосуществование. Хотя в те времена не принято было иностранцам работать физически, в 1920 г. в Иокогаме, где проживали 300–400 русских, на местном рынке торговал пончиками бывший генерал-майор. Здешние эмигранты также делали попытки объединения: арендовав дом, они основали Русское собрание. В этом же здании разместилась и небольшая церковь: ее содержал отец Петр Булгаков, долгое время живший в Японии. Во флигеле Русского собрания эмигранты открыли начальную школу, которую посещали около 20 детей. Большую помощь приехавшим из России оказывал Дамский комитет Русского собрания. Организованный ими склад одежды пользовался популярностью у эмигрантов. Одежда, собранная у людей побогаче, быстро находила новых владельцев.
Известным просветителем в дальневосточной эмиграции был Иннокентий Николаевич Серышев, священник, талантливый журналист и увлеченный до самозабвения эсперантист[9]. После Октябрьской революции 1917 г. он вышел за церковный штат и устроился на работу в культурно-просветительский отдел Союза алтайских кооператоров, был секретарем и членом правления Союза. Гражданская война заставила Серышева покинуть родной Алтай и в 1919 г. он из Бийска перебрался в Томск. Когда большевики победили и там, Серышев решил уехать на Дальний Восток.
Он вспоминал, что помог ему в тот период именно язык эсперанто. Имея 200 корреспондентов из 80 стран, он смог во Владивостоке, где была сильна эсперантская группа, получить визу в Японию – для изучения японского языка. Члены владивостокского общества «Эсперо» помогли ему собрать и деньги, необходимые для въезда в Японию. Он вспоминал: «С первых годов моего студенчества я слыл японофилом (а это было в 1900–1903 гг.), и во время обыска у меня на даче была найдена на русс. и англ. языках большая литература о Японии, мои рукописи о ней и большое количество фотоснимков, посвященных этой же стране […][10].
Приехав в Токио в январе 1920 г., Серышев постоянно ходил в кимоно, спал на полу, ел палочками, носил японские чулки «таби», ходил в «гета». Как-то посольский священник П.И. Булгаков, уезжая в командировку, попросил Серышева провести службу. Он ее провел, но в японской обуви. Булгаков, которому пожаловались на молодого священника, только посмеялся по этому поводу[11].
От природы Серышев был хорошим ходоком и пешком преодолел сотни километров по дорогам Японии. Целью этих путешествий было знакомство с методикой преподавания в японских школах. Сам же он зарабатывал на жизнь уроками эсперанто и русского языка, пока не получил приглашение от директора Японского эсперантского издательства доктора Осида вести в его Школе языков разговорные курсы по эсперанто, а заодно составлять японо-эсперантский словарь и разговорник. В это время в Японии имелось около 35 эсперантских обществ и кружков, работавших в основном при университетах и колледжах. Например, в Иокогаме было открыто «Эсперанто Коммерца Корпорацио», которое вело деловые сношения с заграницей на языке эсперанто.
И.Серышев провел в Японии более двух лет, изучая японский язык в школе жены священника Российского посольства Петра Булгакова. Ему не удалось уехать в Америку, как планировалось, и в начале 1922 г. он перебрался в Харбин, где вскоре стал ходатайствовать о получении визы в Австралию. Ему вновь помогли друзья-эсперантисты. Из Харбина через Японию Иннокентий Серышев в январе 1926 г. переехал в Австралию.
Большой урон русским общинам нанесло землетрясение 1923 г. «1 сентября в 11 часов 58 минут город Токио жил как обычно: служащие спешили на завтрак, мчались трамваи, такси и велосипеды, магазины и рестораны были полны посетителями. И вдруг в течение одной минуты город превратился в сплошные развалины. В сотнях мест вспыхнули гигантские пожары… Улицы Токио казались адом: дым и пламя, везде трупы и стонущие еще живые люди… Многие районы города – Ниобаши [Нихомбаси], Киобаши [Кёбаси], Асакуса, Шитайя [Ситая], Шиба [Сиба] и др. перестали существовать. С залива дул ураган, превращая пламя в смерч. По данным правительства, только в заводском районе у залива не менее 38.000 рабочих сгорело заживо… Общий итог катастрофы: четверть миллиона человеческих жертв[12]. Около трехсот разбитых мостов, тысяча сгоревших трамваев, пять тысяч больших зданий, разрушенных до основания и триста тысяч сгоревших домов. Завязанные в узлы стальные трубы, согнутые в вопросительный знак рельсы… Мрак и ужас…»[13]
Амплитуда землетрясения, во время которого был разрушен Токио и окружающие его префектуры, равнялась 7,9 балла по шкале Рихтера. Его жертвами стали 150 тыс. человек, стихия полностью разрушила 101 тыс. домов, а наполовину разрушенных оказалось 103 тыс. Несмотря на то, что близость природы наложила отпечаток на конструкцию японского дома, и его необыкновенная легкость обычно позволяла сохранить жизнь обитателей во время землетрясений, в 1923 г. это утверждение было опровергнуто.
Множество строений погибло в результате страшных пожаров, которые длились три дня. Общий урон достиг 5500 млн иен (нынешних 55 трлн иен). Для тех лет это было национальным бедствием. Многие предрекали, что Япония никогда не поднимется из руин. Ущерб от землетрясения был усугублен социальным взрывом. Часть радикально настроенных японцев решили, что причиной пожара были поджоги корейцев. В результате большое число корейцев было убито (по некоторым источникам от 233 до 6600 человек). Я. Лович, находившийся во время землетрясения в Иокогаме, написал небольшой рассказ, в котором рассказал о трагедии. Вот последние строчки: «К вечеру я узнал, что уже нет ни Токио, ни Иокогамы. Мой рай был сожжен и залит кровью.… Нет! Бежать… бежать из этого ада, от этой призрачной, обманчивой красоты, из этого царства ужаса и страданий…»[14].
Жертвы среди русского населения составили около 60 человек[15]. «Редкая русская семья, – вспоминал очевидец, – не потеряла кого-нибудь. Много погибло в большом 4-этажном обложенном кирпичами строении, которое иногда называли «русским домом», т.к. большинство его обывателей были наши соотечественники. Когда дом этот рухнул, то спаслось только несколько человек, успевших выскочить из нижнего этажа. Как это ни покажется странным, уцелел кое-кто из бывших на самом верхнем этаже. Они спустились вместе со всем домом»[16]. В те дни много работы выпало отцу Петру Булгакову, который неустанно читал молитвы на панихидах.
Землетрясение не только погубило большое число эмигрантов, но и нарушило связи между родственниками. С другой стороны, стихийное бедствие подтолкнуло многих к возвращению на родину, чему способствовали и японские власти. Впрочем, настроение у всех русских было выжидательным. Большинство продолжали мечтать о скором возвращении в Россию, но с каждым годом надежды оставалось все меньше.
Сборы денежных средств на оказание помощи беженцам, как сообщал в отчете Совету послов в Париже Д.И. Абрикосов, «превзошли все ожидания». К российским 30 тыс. иен из средств российского посольства и военного агента добавились деньги, выделенные Японией, которая была очень заинтересована в скорейшей отправке русских, пострадавших от Кантоского землетрясения. Одни хотели уехать в Китай или Америку, другие находили кров в Японии. Через некоторое время стали покидать Японию и сами дипломаты.
По сведениям японской полиции, на 19 мая 1929 г. в Японии насчитывалось 1477 русских, из них 800 мужчин и 677 женщин. Под русскими подразумевались все выходцы из России, включая евреев и татар. Сочувствовали Советской власти 532 мужчин и 467 женщин. К белым причисляли себя 478 человек: 268 мужчин и 210 женщин. Жили в Японии и русские, не относившиеся к эмигрантам: это группа советских граждан, состоявшая главным образом из служащих советских учреждений, а также небольшое число лиц, получивших иностранное подданство, и русские жены японцев и других иностранцев.
Основными районами расселения и деятельности русских являлись крупнейшие торгово-промышленные центры: Токио и соседняя Иокогама, а также Кобе с соседними Осакой и Киото[17]. Но обнаружить русских можно было и других частях страны, даже на островах, находящихся в мандатном управлении Ниппон. В Нагасаки, в частности, по данным японской полиции, после окончания Гражданской войны в России проживали чуть больше ста русских эмигрантов. Все они были разрознены и не смогли образовать никаких общественных организаций.
В Хакодате, где в 1924 г. насчитывалось около полусотни русских, поселились выходцы из Приморья, которые успешно занимались рыбным промыслом. Остались здесь и бывшие русские сотрудники компании «Нитиро», работавшие на японских рыболовных участках, арендованных у России. Некоторые из них, оказавшись без работы, бедствовали. В окрестностях города жили русские староверы. Известным деятелем здесь был Александр Алексеевич Вановский, интересовавшиеся философией, религией и японскими литературными памятниками.
В 1920 г. в Хакодате с Южного Сахалина переехал бывший каторжанин Дмитрий Николаевич Швец. На Сахалине он торговал мехом и имел магазин в Александровске, и в Японии продолжил торговлю мехом и продуктами. В 1925 г. в г. Асахикава приехала семья Старухиных вместе с девятилетним сыном Виктором. Позднее он стал известным игроком первой бейсбольной команды Японии. В семье другого русского эмигранта и японки, также проживавших в Асахикаве, в 1921 г. родилась будущая актриса Кога Умэко, выступавшая под псевдонимом Тикуси Мисуко. Позднее она организовала собственную труппу и поставила несколько интересных спектаклей
Несколько русских семей облюбовали городок Кусиро в западной части Хоккайдо, где жили японские рыбаки, промышлявшие на тихоокеанском побережье. Русская коммерция здесь держалась в основном на снабжении. Пантюхины, в частности, владели лавкой «Харбин». Занимались мелкой торговлей также Юшковы и Дудоровы. Особенно удачливой коммерсанткой стала Ольга Алексеевна Белоногова (урожденная Шешукова). После окончания Гражданской войны на Дальнем Востоке она вместе с отцом, Алексеем Шешуковым, перебралась в Харбин, а в 1932 г. – в Японию. Вместе они стали заниматься продажей отрезов. Девушке было 18, когда скончался отец. Оплакивать судьбу не было времени, и Ольга продолжила торговлю вразнос самостоятельно. Со временем она осела в Кусиро, где быстро открыла лавку. Когда подошло время обзаводиться семьей, Ольга Алексеевна через знакомых выписала из Харбина русского жениха Игнатия Белоногова. Выбор оказался счастливым. В Кусиро у них родились сыновья Сергей, Глеб и Георгий и дочери Вера и Ольга. Вместе с детьми рос и бизнес. Наряду с торговлей Белоногова занялась недвижностью. Только в Иокогаме она владела пятью домами!
Японские власти не помогали российской эмиграции, но и не препятствовали ее деятельности, поскольку русское присутствие в Стране восходящего солнца им нисколько не мешало. К японским чиновникам эмигранты обращались нечасто: чтобы получать какое-либо разрешение или справку, а также в исключительных обстоятельствах, когда русских привлекали к суду в качестве свидетелей или ответчиков. Население Японии в общей массе сохраняло равнодушие по отношению к эмигрантам, хотя встречались и те, кто продолжал враждебно относиться к русским. Больше симпатий и отзывчивости они находили у других иностранцев, которые старались держаться вместе.
В правовом отношении русские были уравнены с другими иностранцами. Разница, правда, наблюдалась в том, что те могли обращаться к своим дипломатам, а русские после 1925 г. были лишены этой возможности. Проблемы создавало и плохое владение русским языком японцев-переводчиков. Это была еще одной причиной, почему русские не спешили обращаться к властям за помощью. Эмигранты имели в основном паспорта Лиги наций, которые выдавались на год. Срок действия многих уже давно закончился, но власти смотрели на это сквозь пальцы. Большинство русских искали любую возможность перебраться в другие страны, но сделать это было нелегко. Многим пришлось задержаться в Японии надолго.
Журнал «Рубеж» писал: «Много ли русских постоянно живет в Ниппоне? По недостаточно проверенным данным, количество бывших российских подданных исчисляется всего в 2500 человек, причем в это число входят представители всех национальностей, религий и политических оттенков: русские, татары, евреи, армяне, поляки и др.
Подавляющее большинство, конечно, эмигранты, прибывшие на острова Страны восходящего солнца в пореволюционные годы. Из тех русских, что жили в Ниппоне до революции, сохранились лишь единицы, тоже перешедшие на эмигрантское положение»[18].
Почти все русские, не менее 90 процентов, занимались в Японии торговлей вразнос, продавая в основном сукно, одежду или скобяной товар. В это время японцы как раз заинтересовались европейской одеждой, отдавая ей предпочтение перед национальной, поэтому торговля тканями и готовыми изделиями приносила неплохой доход. Появился даже особый термин «отрезчики», т.е. торговцы вразнос тканями, «отрезами», которые использовалось для пошива национальной или европейской одежды.
Говорят, что начало торговле вразнос положили татары. Потом этим занялись сибиряки, а следом потянулись русские из Маньчжурии. Сложив купленные в кредит ткани в тюк или чемодан, смотря по количеству, они колесили изо дня в день по городам и селам, предлагая свой товар. В основном они посещали учреждения, фабрики или заводы. Как писали очевидцы, «отрезчики» отлично знали, куда пойти и к кому обратиться: то в деревне намечалось какое-нибудь событие, то корейцам, занятым на земляных работах по постройке железной дороги, требовалась рабочая одежда. Некоторые торговцы со временем обзавелись постоянными клиентами и по много лет объезжали на велосипеде конторы и банки, где их хорошо знали. Время от времени они наведывались за товаром в Токио или Осака, где у них сложились прочные торговые связи.
Выходных у разносчиков не было, прервать торговлю могли только непогода и праздники – как японские, так и русские. Обязательно отмечались Рождество и Пасха, когда русские приезжали в Токио или Кобе, где имелись сравнительно большие общины. Труд разносчика был очень тяжелым, особенно в летнюю жару, когда нужно было на велосипеде под палящим солнцем и при повышенной влажности преодолевать многие километры. Среди «отрезчиков» была популярна песня с такими словами:
«Нихон куни – Сима-зима
От Хоккайдо до Цусима…
И аруйта сотни миль,
Мы прошли, глотая пыль»[19].
Смысл ясен даже без перевода незнакомых слов: глотая пыль, торговцам приходилось преодолевать сотни миль по дорогам Японии … Требовалось обладать и соответствующим характером, чтобы разговориться с потенциальным покупателем, убедить его в необходимости покупки. С недостаточным знанием языка сделать это было не так-то просто. Отчасти, правда, помогала европейская внешность, вызывавшая немалый интерес японцев и внушавшая доверие.
С тяжелыми тюками на плечах, с узлами и чемоданами, наполненных материей, готовыми платьями или «канемоно», то есть металлическими изделиями, русские эмигранты обходили из края в край весь Ниппон, все его острова. Несколько лет такой работы, и редкий работник оставался здоровым: наживали чахотку и другие болезни; были случаи преждевременной смерти людей, казавшихся совершенно здоровыми. Между тем, у многих из них оставались семьи, от трех до шести человек, которых надо было, и кормить, и одевать, а нередко и лечить. Если при нормальных условиях еще удавалось сводить концы с концами, то каждое осложнение, хотя бы кратковременная болезнь, выбивало семью из колеи, и она испытывала большие затруднения. Обойтись в таком случае без посторонней поддержки было невозможно, и русские эмигранты иногда пользовались помощью от местного иностранного женского общества[20].
Японские торговцы с уважением относились к нелегкому труду русских «отрезчиков», ценили их за удачу и находчивость. «Забавно видеть, – писала сан-франциская “Новая заря”, – как в маленьком японском театре, где показывается современная японская комедия, русский отрезчик выводится на сцене для придания “местного колорита”. Сюжет пьески сводится к злоключениям на железнодорожной станции какой-нибудь старозаветской старушки, которая никак не может попасть ‘в темп современной жизни”, т.е. попросту говоря, на поезд. И вот для придания правдивости сцене, в число людей, характерных для маленькой захолустной японской железнодорожной станции, показан бородатый человек в рубахе и в высоких сапогах, с тюком товара и железным «аршином»[21].
Поначалу торговое дело было очень выгодным, и многие сумели хорошо обосноваться на этом рынке услуг. Особый успех сопутствовал тем, кто находил возможность открыть лавку, в которой продавцом выступали жена или мать. Со временем русским пришлось потесниться и уступить часть рынка китайцам и японцам, которые были менее требовательны и могли значительно сбить цену. С другой стороны, в городах, а потом и в японском захолустье стали появляться магазины, имевшие такой же ассортимент, как и у разносчиков.
Работали русские эмигранты и в общественном питании, в частности, занимались изготовлением и продажей хлеба и булочек[22]. Гастрономических магазинов и булочных в Японии того времени было совсем немного: 10–15 на всю страну, и конкуренцию русским кулинарам никто не составлял. В Токио были популярны булочная «Накамура-я», в которой пекли русские булки и пирожки. Новый товар пришелся по вкусу японцам, и ассортимент постепенно расширялся. Известной была и кондитерская «Фудзи-я», в которой работал П. Окруженов. Рестораны, которые содержали белоэмигранты, появились в Хибия и Адзабу (в Токио), Мотомати (Иокогама), потом в Кобе, Нагасаки и др.[23] Кстати, пирожки с тех пор прочно вошли в японский быт. Правда, от русских они все же значительно отличаются. В России пирожки можно и печь, и жарить, а для начинки имеется много разных вариантов: мясной фарш, творог, овощи, фрукты. В Японии же почти все пирожки жареные, и их начинкой в основном бывает фарш с луком и «харусамэ» (вермишель из бобовой муки). Так что налицо явное упрощение этого русского кушанья.
Попасть на работу в японские государственные учреждения русским было практически невозможно: там предпочитали нанимать соотечественников. К тому же японский язык подавляющего большинства эмигрантов оставлял желать лучшего. Чтобы устроиться в частные предприятия тоже требовалось знание английского или японского языков, а также хорошая рекомендация. При этом предпочтение отдавали тем, кто имел технические специальности. Больше успехов на этом поприще добивались русские женщины, которые устраивались стенографистками или секретарями. Работали они и кельнершами, продавщицами, шляпными мастерицами и пр. В зажиточные японские семьи охотно брали русских гувернанток: было престижно иметь на этой должности европейку. Платили же русским значительно меньше, чем японцам, занимавшимся таким же трудом.
Быт русских во многом соответствовал японскому образу жизни. Подавляющее большинство эмигрантов жили в японских домах, хотя и предпочитали обставлять их по-русски: кровать, стол со стульями, икона в углу. Они ели тот же рис с рыбой и свежими или маринованными овощами. Так как им приходилось часто быть в разъездах, то на ночлег они оставались в японских гостиницах-рёканах или в онсенах. В июле–августе торговля в Японии останавливалась из-за жары. Тогда русские предпочитали, как они говорили, разъезжаться по дачам, в основном, перебираясь поближе к морю. Здесь можно было найти сравнительно дешевую квартиру, даже дешевле, чем в городе.
Японцы нередко помогали русским в случае природных катаклизмов, в том числе и во время наводнения 1938 г. «Среди пострадавших в Кобе и окрестностях оказались и русские эмигранты, – писала пресса. – Одна большая семья из семи человек едва спаслась полуодетой из дома, и этот дом после этого был унесен потоком. Одна эмигрантка, находившаяся на втором этаже этого дома, была унесена вместе с домом и протащена несколько кварталов вниз, где, израненная, избитая, с большим трудом была извлечена.
У некоторых погибло все имущество. Некоторые семьи оказались разъединены и долгое время ничего не знали о судьбе своих близких. Судьба кое-кого из эмигрантов неизвестна пока и до сих пор. Точного подсчета потерь во всем округе Кансай пока, конечно, произвести было невозможно, но они все время производятся. Сейчас идет упорная работа по восстановлению разрушенного, которой несколько мешают повторяющаяся время от времени дожди.… Если в дальнейшем дожди, большая часть разрушенного в течение лета будет восстановлена.
Нужно полагать, что выдержка и энергия одних и жертвенностью других сделают свое дело, и страна без большого напряжения выйдет из нового несчастья, как выходила из других»[24].
К концу 1920-х гг. основанием Объединенного комитета русских эмигрантских обществ в Японии была предпринята попытка объединить русских. Эта организация, которую возглавил С.В. Миронов, вобрала в себя все эмигрантские формирования, существовавшие в стране в то время: Общество эмигрантов на севере Японии, Общество эмигрантов в районе Кансай, Совет уполномоченных представителей генералов М.К. Дитерихса, Д.Л. Хорвата и Г.М. Семенова. Особую активность проявляли представители Д.Л. Хорвата. По городам Кобе, Осака и Киото им был бывший управляющий конторой Добровольного флота во Владивостоке Леонид Федорович Де Компанион (он жил в Кобе, а затем переехал в Дайрен, где умер перед окончанием Второй мировой войны), а на Хоккайдо – бывший офицер Козьма Родионович Зверев, который держал в Хакодате кафе-кондитерскую «Волга».
В 1928 г. выходцы из России объединились в Русское национальное общесво белых эмигрантов. На следующий год, 15 февраля 1929 г. возникло Общество взаимопомощи русских эмигрантов на острове Хоккайдо. Председателем правления выбрали Р.С. Потапова, секретарем Д.Ф. Корежаткова, в ревизионную комиссию вошли В.А. Дударов, П.Н. Леонтьев и К.Ф. Старухин. Всего общество насчитывало 20 членов. Бессменным секретарем Общества был Дмитрий Федорович Корежатков. Приехав на Хоккайдо из Харбина в 1926 г. и поселившись в г. Асахикава, он, как и большинство русских, занялся торговлей вразнос. Дмитрий Федорович принимал деятельное участие в судьбе русских, бежавших на Южный Сахалин или Японию. Он находил способы переправить их в Шанхай и спасти от депортации, на которой настаивал в таких случаях СССР. «Эти беглецы (даже из числа заключенных!), – писала “Русская жизнь”, – долгое время пользовались покровительством Японского правительства. Но после военных столкновений у озера Хасан и у Холхин-Гола их стали возвращать в СССР в обмен на пленных японцев. Вскоре после этого поток беженцев прекратился».
В основном все эмигрантские организации в Японии занимались благотворительностью. Так, в ноябре 1935 г. Русское национальное общество в Японии, основанное в 1931 г. (первый председатель Чертков, секретарь А.Н. Капустин, которого вскоре сменил А.Н. Бакулевский[25]), устроило благотворительный бал хризантем. Для него устроители арендовали фешенебельную гостиницу «Нью-Гранд». Вечером 16 ноября сюда съехались «сливки» тогдашнего японского общества, которых встречал распорядитель Г.И. Чертков. Автором постановки был артист оперетты К. Ардатов, в балете хризантем участвовали Вера Филиппенко, Сисикина, С. Землякова, Эмико Обара, а солировала Ф. Рокс. Публика очень тепло встретила владельца кафе «Самовар» В.А. Кузнецова, выступившего с несколькими сольными песнями под гитару. Уже в полночь объявили результаты конкурса «Мисс Очарование». Этим званием была удостоена 23-летняя М.И. Шевченко[26]. Чистая прибыль от этого мероприятия составила большую сумму в 408 иен и 52 сен[27].
В течение нескольких лет одной из самых красивых женщин считалась Надежда Фоменко из Токио[28]. Журнал «Рубеж» писал о ней: «Русская красота, грация и вкус покоряют мир, как и русское искусство. Если бы в Японии производились выборы “Мисс иностранная колония”, выбранной, несомненно, оказалась бы наша соотечественница Надя Фоменко. На каждом большом балу в Токио или Иокогаме за последние полтора – два года она неизменно получает первый приз или звание королевы бала, как за внешность, так и за чудесные стильные костюмы, в которых она появляется»[29].
После отъезда Нади Фоменко из Японии место русской красавицы заняла дочь сибирского миллионера Мария Шевченко. Она окончила Харбинскую гимназию Оксаковской и 2-ю Харбинскую зубоврачебную школу, после чего училась на медицинском факультете Висбургского университета. Поселившись в Японии в 1933 г., она работала ассистентом зубного врача в Токио.
Через год Русское национальное общество решило закрепить прошлогодний успех и устроило костюмированный бал с развлекательной программой. В том же отеле «Нью-Гранд» вновь с успехом выступил В.А. Кузнецов, а также цыганский хор под его управлением. Зрителям тепло приняли певиц Е.А. Бирон и Трегубову, а артист Б.В. Зарянов покорил публику пляской под аккомпанемент хора, гитар, бубнов и тамбурина. Особенный успех выпал на долю Е.О. Грдзеловой, восхитившей зрителей роскошным украинским костюмом[30]. В перерывах публику угощали шампанским, крюшоном и русскими закусками и предлагали сыграть в лотерею.
В те годы организующую роль проявлял Русский национальный клуб в Токио, арендовавший большой трехэтажный особняк. На открытии клуба один из важных гостей-японцев пожелал русским скорейшего возвращения на родину.
В Иокогаме религиозным и культурным центром был храм Покрова Пресвятой Богородицы. Старое здание храма сгорело во время Великого землетрясения, и православные решили построить новую церковь на возвышенности около Иностранного кладбища. «Для русской колонии Иокогамы, а также для православных ниппонцев 17 октября 1935 г. был днем большого духовного торжества. В этот день митрополитом Сергием в сослужении с многочисленным духовенством был освящен новый Свято-Рождественский храм. О новом храме православные жители Иокогамы мечтали давно, — великое землетрясение 1923 года снесло с лица земли их прежнюю церковь, и с тех пор им приходилось тесниться в небольшом молитвенном доме, который постепенно приходил во все большую ветхость.
По призыву покойного священника о. Романа Циба [Тиба], начались сборы пожертвований, но только щедрый дар старосты прихода Марка Сибазаки, который пожертвовал 50 цубо земли и 500 иен, да г-жи Кимура, которая, не будучи православной, пожертвовала 1100 иен, дали возможность осуществить эту мечту»[31]. На открытии храма присутствовали почти все деятели Русского национального общества во главе с генерал-майором П.П. Петровым. Служба в иокогамском храме проходила на японском и церковнославянском языках.
[1] Дело России. — Токио, 1920. — 2 июня.
[2] Bakhmeteff Archives в Columbia University (фонд Boris J. Bok (Bock) Manuscripts, 1910–1950. 2 items (1 box); Васкевич П. В защиту покойного Д.И. Абрикосова // Рус. жизнь. – 1952. – 23 сент.; Подалко П.Е. … новые поколения поднимут факел, выпавший из наших рук (Д.И.Абрикосов) // Изв. Вост. ин-та Дальневост. гос. ун-та. — 1997. — Спец. вып. — С. 171– 186.
[3] В ноябре 1946 уехал в Сан-Франциско и поселился в Пало-Альто (Калифорния) в доме своего друга контр-адмирала Б.П.Дударова. Живя в эмиграции, писал воспоминания о своей дипломатической карьере.
[4] Миллер К.К. Из записки Карла Карловича Миллера, торгового агента при Российском посольстве в Токио // Рус. жизнь. — 1976. — 3 янв.
[5] Барский К.П. Светлой памяти адмирала Бориса Петровича Дудорова: (Некролог) // Рус. жизнь. – 1966. – 18 нояб.
[6] ГАПК. Ф. 115. Оп. 1. Д. 60. 16 л. (Айваз-оглы).
[7] ГАПК. Ф. 115. Оп. 1. Д. 185. — 9 л.; SMPF. Reel 82.
[8]«Злостные для русского дела события»: Зап. А.В.Колчака. 1918 // Ист. арх. — 1998. — № 3. — С. 70 – 83.
[9] Хисамутдинов А.А. Иннокентий Серышев – востоковед и эсперантист // Проблемы Дал. Востока. – М., 2001. — № 2. – С. 148 – 155.
[10] Серышев И. Метаморфозы моей жизни в Японии // Путь эмигранта. – 1935. — № 4 (Окт.). – С. 18.
[11] Серышев И. Что вспомнилось: (Из жизни духовенства) // Новая заря. – 1945. – 28 сент.
[12] По японским источникам, около 105 тыс. погибших и без вести пропавших.
[13] ГИЧ [Г.И.Чертков] Православное христианство в Японии // Рус. жизнь. — 1977. — 27 сент.
[14] Лович Я. Кипарисовый крестик // Рубеж. – 1931. – № 16 (12 апр.). – С. 6 – 9.
[15] «Список лиц, погибших от землетрясения 1 сентября 1923 года, в городах Токио и Иокогаме, составленные в Российском консульстве в г. Кобе: Адрахманова Биби Хавер, Адрахманова Рамзея, 1 год, Агафуров Наритдин Занейдович. Погибшие русские // Рус. жизнь. – 1923. – 16 нояб. – С. 6.
[16] Никитин Д.В. 1 сентября 1923 года // Никитин Д.В. На берегу и в море: (Сб. рассказов и очерков) — Сан-Франциско: Мор. изд-во при кают-компании мор. офицеров в Сан-Франциско. — Б.,г. — С. 265.
[17] Председатель Общества русских эмигрантов в Кобе. 19 мая 1929 г. Коллекция М.Врангель в Гуверовском архиве. Документ подготовил и опубликовал Андрей Квакин, д.и.н., профессор МГУ. Электронная версия документа перепечатывается с сайта Андрея Квакина http://akvakin.narod.ru/
[18] Амурский Н.Русские в Ниппоне // Рубеж. – 1938. — № 8 (19 февр.) – С. 7 – 8, ил.
[19] Чертков Г.И. Светлой памяти А.Н. Бакулевского: (Некролог) // Рус. жизнь. – 1979. – 9 авг.
[20] А-ский Н. Дружно на помощь бедноте! Деятельность Русского женского благотворительного общества в Кобе // Рубеж. – 1937. — № 24 (12 июня). – С. 19, ил.
[21] Муратов В.П. Русские в Японии // Новая заря. – 1934. – 12 июня.
[22] Русские офени в Японии // Рубеж – 1930. — № 7 (8 февр.). – С. 20, ил.
[23] Накамура Ё. http://russia-japan.nm.ru Окно в Японию. Доклад профессора Накамура, Ёсикидзу на VIII Российско-японском Форуме, организованном 26 июня 2005 г. в г. Нагоя (Япония) Обществом «Япония – страны Евразии» и Обществом «Россия-Япония».
[24] Амурский Н. Стихийное бедствие в Ниппоне. Наводнение в Кобе и его окрестностях // Рубеж. – 1938. — № 30 (23 июля). – С. 3, 6, ил.
[25] Чертков Г.И. Светлой памяти А.Н. Бакулевского: (Некролог) // Рус. жизнь. — 1979. — 9 авг.
[26] Курский Ю. Очаровательнейшая леди Токио и Иокогама – русская эмигрантка мис Мария Шевченко // Феникс. – 1935. – 8 дек. – С. 15: портр.; Оргинский Г. «Очаровательнейшая» // Рубеж. – 1935. – № 51 (14 дек.) – С. 5: портр.
[27] О. Русский бал хризантем в Токио. М. Шевченко получила звание очаровательнейшей девушки // Новая заря. – 1936. – 10 янв.
[28] Лавры русской в Токио // Рубеж. – 1929. — № 21 (Б. д.). – С. 7, портр.
[29] Несменяемая королева // Рубеж. – 1931. — № 13 (21 марта). – С. 17 портр.
[30] Оргинский Г. Успех русского бала в Иокогаме // Рубеж. – 1936. — № 32 (1 авг.). – С. 10, ил.
[31] Новый православный храм в Ниппон // Рубеж. – 1935. — № 46 (9 нояб.) – С. 8, ил.
