Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
Я − НАЧАЛЬНИК
По понятным причинам я не стал в младенческом возрасте далай-ламой и не управлял Тибетом, в 17 лет, как Аркадий Гайдар, не командовал полком, до своего 30-летия не стал, как некоторые, особо даровитые, ни президентом, ни даже вице-президентом крупного банка. Начальником я стал много позже.
Впервые мне доверили руководить маленьким коллективом в 35 лет. Это была журнальная редакция, штат которой состоял примерно из десяти сотрудников. Моей главной заботой было следить за графиком работы и не допускать никаких опозданий с отправкой материалов (текстов, фото и макета) в Токио, где печатался наш журнал. Поскольку на другом «конце» редакционной цепочки были японцы − по своей натуре убеждённые «аккуратисты», срыв графика означал полномасштабную беду.
Самым слабым звеном у нас были авторы, которые не всегда укладывались в сроки сдачи, и художники-оформители, одолеваемые муками творчества. Со временем я приобрёл некоторый опыт управления всеми редакционными процессами, и мне удавалось избегать крупных проколов.
Но иногда возникали проблемы другого рода. Начало 60-х годов, когда было создано АПН и началась моя служба, по времени совпало с кратковременным периодом оттепели. Возникшая атмосфера нонконформизма опьянила редакцию, тем более, что руководство Агентства всячески упирало на общественный характер вновь созданной организации.
Иногда нас заносило и мы «теряли берега». Помню жаркие споры, которые мы вели с визирующими инстанциями и с цензурой, которые старались всячески сдержать наши либеральные порывы и вычёркивали целые куски в текстах. Порой некоторые фото казались им излишне фривольными. Например, нам «забодали» цветную обложку с изображением девушки в бикини. Но едва проскочив мимо «домашней» Сциллы, мы порой попадали в водоворот заморской Харибды. Так случилось, когда мы в муках подготовили материал о русских художниках-авангардистах, который вызвал недовольство руководства посольства. Можно вспомнить и другие примеры.
У наших коллег из соседней редакции «Soviet Life» (журнал издавался в США) произошёл такой случай. Им пришло предложение из «Playboy» подготовить совместный материал о советской деревне. В качестве проекта им прислали даже предполагаемый макет: 1-я полоса − зима, красивая пейзанка в меховом комбинезоне на тракторе, 2-я полоса − она же весной в лёгком костюмчике на том же тракторе, 3-я полоса − лето, трактор, пейзанка в бикини и, наконец, последний разворот − один трактор.
Естественно, предложение американцев осталось без ответа.
Но все эти страсти-мордасти были быстро забыты, едва я переступил порог токийского бюро.
Ещё в Москве до нас доходили разные слухи о том, что в представительстве не всё благополучно. У моего предшественника был открытый конфликт с моим коллегой, в результате чего одному из них пришлось вернуться преждевременно домой и даже проститься с АПН. Следующий состав бюро тоже оказался не совсем удачным. Так что мы с женой были готовы к разным трудностям.
Ещё раз напомню, что к моменту нашего появления в Токио бюро АПН, которое формально считалось пресс-отделом посольства, состояло из двух штатных единиц, плюс входящий в его структуру корпункт АПН такой же численностью. Оба «звена» находились в разных концах города и размещались, естественно, в разных арендовавшихся зданиях. К этому следует добавить, что половину этой четверки составляли товарищи, у которых были свои не менее важные задачи, чем выпуск журнала и бюллетеня для японской прессы, и подчинялись они отнюдь не заведующему бюро.
Мой предшественник быстро передал мне дела, как говорится, «накрыл поляну» для всей журналистской братии (нас тогда было человек двадцать) и на следующее утро улетел домой. А я стал осваивать ещё неведомое мне житьё-бытьё.
Прежде всего мы познакомились с нашими единственными соседями − четой Рогалисов − Володей и Софой. Мы оказались с главой семьи одногодками и даже родились с разницей в один день! Как и у нас, их единственный ребёнок остался с бабушками в Москве. Правда, наши жизненные пути заметно различались, но это никак не помешало нам установить дружеские отношения. Крепко сложенный, голубоглазый Володя много лет посвятил морской службе и на наши редакторские «заморочки» смотрел с плохо скрываемой иронией. Но несмотря на свою вечную занятость, он всегда готов был подставить плечо и придти на помощь.
Короче говоря, с соседями нам повезло, ибо редко встречались такие доброжелательные, честные и чуткие люди. Как говорится, если надо было бы определить единицу измерения добрососедства, то я бы её назвал «1 рогалис»
Софа числилась секретарём бюро и очень добросовестно и аккуратно вела все наши дела. Впоследствии она освоила бухгалтерию и даже после возвращения в Москву многие годы (пока позволяла служба мужа) работала в центральной бухгалтерии Агентства. А в те годы бухгалтером бюро у нас была М. Сенаторова − супруга сотрудника посольства, впоследствии ставшего заведующим сектором Японии в ЦК КПСС.
О корпункте я не говорю, поскольку там был свой «старший», подчинявшийся мне только формально, как и корреспондент АПН в Осака.
Если со своими коллегами из числа советских граждан всё было довольно ясно и понятно, то о японских сотрудниках такого не скажешь.
Здесь придётся углубиться в историю.
После подписания Совместной декларации 1956 года о восстановлении между СССР и Японией дипломатических отношений были определены на основе взаимности многие практические вопросы. Стороны договорились о численности дипломатов, журналистов и т.д. Тогда же в Москве решили начать издавать в Токио двухнедельный иллюстрированный журнал «Советский Союз сегодня». Для этого необходимо было набрать штат переводчиков, технический персонал и создать необходимую материальную базу − транспорт, склад, рассыльных и т.п.. Дело в том, что в Японии периодические издания распространяются не по почте, а через собственную сеть.
Тогда же начались консультации между КПСС и КПЯ о создании при пресс-отделе посольства соответствующей редакции. Так появилось несколько активистов японской компартии из числа бывших служащих КВЖД (китайско-восточной железной дороги), хорошо знавших русский язык. Номинальным руководителем издательской группы назначили секретаря посольства С.Знобищева а помощником ему придали атташе А.Пушкова, впоследствии ставшего директором издательства АПН и заместителем председателя правления Агентства.
К моменту моего появления в бюро уже работало около двадцати местных граждан и появилась молодёжь, в основном, выпускники УДН − Университета дружбы народов имени Лумумбы. Но старшим негласно, хотя и не старейшим, оставался Нобухико Такахаси. Он и явился ко мне в мой первый рабочий день.
После официального знакомства он сразу же посвятил меня в установившийся в коллективе порядок взаимоотношений. Понятно, что руководителем бюро являюсь я, как представитель посольства и как лицо, назначенное Москвой. Что касается сотрудников из числа японских граждан, то они подчиняются местным законам и правилам, которые мы тоже должны уважать и соблюдать. Это относится к продолжительности рабочего дня, отпускам, отгулам и т.п. Так, например, оказалось, что по местным праздникам они, естественно, отдыхают, а по советским должны работать. Это − на бумаге, а практически, как они могут работать, если отсутствует руководство в моём лице. Кроме того, как и на японских предприятиях, вместо отпусков практикуются оплаченные отгулы по несколько дней в году.
Ещё одним новшеством для меня стало существование в коллективе такого образования, как Симбоккай. Так называлась «тройка», которая избиралась всем японским коллективом сроком на полгода, которая была уполномочена вести с руководством (в моём лице) переговоры по трудовым вопросам.
И, наконец, последнее: согласно японскому законодательству каждую весну парламент принимает постановление о повышении зарплаты, которое имеет обратную силу. Иными словами, в конце апреля устанавливается, насколько повышается зарплата, а рассчитывается она с 1 января. Всё это относится и к бонусам, которые выплачиваются два раза в году (в размере месячного оклада в середине года и двухмесячного − в конце года). Кстати говоря, стоило большого труда договориться о количестве бонусов, поскольку на японских предприятиях их гораздо больше.
Так были определены правила, на которых строились наши взаимоотношения. Но жизнь оказалась намного сложнее.
Самой большой головной болью для меня было убедить московскую бухгалтерию, в необходимости пересчёта зарплаты, ибо составляя смету на будущий год, было невозможно предсказать, насколько японским трудящимся удастся повысить свою зарплату. Наша пресса с восторгом писала и показывала «весеннее наступление» пролетариата в Японии, массовые забастовки на железных дорогах и в мартеновских цехах. А я принимал достигнутые «братьями по классу» успехи как необходимость ломать утверждённую свыше смету бюро. Не всё было просто и с соблюдением порядка и дисциплины. Речь не идёт о борьбе с опозданиями на работу или «несунами». Второе было исключено по определению, а в случае опоздания сотрудники всегда приносили справки о нарушении графика движения поездов или автобусов. Как правило, такого рода нарушения решались на уровне Симбоккай и до меня даже не доходили.
Но однажды Такахаси-сан доложил, что кто-то из сотрудников загулял и не вышел на работу. Я вспомнил, что один из моих предшественников установил в бюро доску для приказов, на которой вывешивал объявления об административных наказаниях: такому-то имярек объявлен строгий выговор с предупреждением. Эта мера оказалась для всех совершенно непонятной и вызвала только ухмылки. Поэтому я спросил, что рекомендуется делать в таких случаях. Последовал совет, который я и выполнил: провёл с нарушителем беседу, но при этом избегал слова или выражения, которые могли бы нанести обиду провинившемуся.
Негласный кодекс поведения и характер человеческих отношений не позволяют даже бросить тень на человеческое достоинство. Это святое правило, которое не позволено нарушать никому − ни начальнику, ни подчиненному!
За долгие годы пребывания в Японии в качестве руководителя японского коллектива я твердо усвоил несколько неоспоримых истин, которых строго придерживался.
Во-первых, я исходил из того, что весь мой московский опыт «управления» практически неприменим на токийской почве. Менталитет моих подчинённых настолько отличался от нашего, что требовал совершенно иного подхода. Формула «Я − начальник, ты − дурак» и наоборот, которая является квинтэссенцией принятого у нас стиля, несовместима с уставом того «монастыря», куда я попал.
Во-вторых, я раз и навсегда усвоил для себя истину, что никогда не пойму своеобразную японскую душу с её пониманием основных жизенных догматов − что есть хорошо, а что − плохо. А потому лучше сделать вид, что не заметил проступка, чем лишний раз заострить на нём внимание.
В-третьих, пришлось смириться с тем, что японцы на генетическом уровне с подозрительностью и лёгким недоверием относятся ко всем иностранцам. Они опасаются, что плохо понимают собеседника и могут показаться смешными.
Практически моя роль начальника сводилось к тому, что я сосредоточился исключительно на творческих и редакционных вопросах, а в хозяйственные и организационные дела влезал, руководствуясь сметой, здравым смыслом и рекомендациями японских коллег.
После того, как было построено новое трёхэтажное здание (я выступал в роли заказчика и приёмщика), в него переехало бюро и корпункт. Это «сожительство» было чётко определено: на одном входе висела табличка «Пресс-отдел Посольства СССР в Японии», а на соседнем− «Отделение Агентства печати Новости (АПН)». Естественно, что почти вдвое увеличилось количество сотрудников: к прежним двум семьям добавились ещё три, а японский штат вырос почти вдвое. Так что под моим началом оказалось почти сорок (!) японских граждан.
Среди них было несколько ветеранов, в том числе упоминавшийся выше Такахаси-сан и Каваи-сан (наш многолетний завхоз). Но прибавилась и молодёжь. За давностью лет, к своему сожалению, в памяти не сохранилось множество фамилий и почти все имена. Назову лишь несколько: Исии, Мацумото, Судзуки, Миямото, Сато, Нода, Араи, Кисикава, Оцука. Все они были очень достойные люди и прекрасные работники. Мне хотелось бы лишь выделить очень талантливого переводчика и великолепного знатока русского языка Харуми Токунага, а также Каваками-сана − потрясающего эрудита и очень требовательного, я бы даже сказал дотошного редактора. Всем им я бесконечно благодарен за то, что они помогли мне лучше познать их страну и вложили много труда в благородное дело ознакомления японцев с жизнью советского народа.
Говорят, что на некоторых японских предприятиях стоят резиновые изображения их боссов. Уходя с работы, сотрудники могут двинуть по физиономии этих истуканов, чтобы снять накопленный за день стресс. Возле бюро такого изваяния с моим изображением не было, и накопившийся стресс сотрудники снимали другими способами. Я закрывал глаза на то, что некоторые задерживались далеко за полночь и играли в служебной столовой (в бюро была и такая для местного персонала) в маджан или пинг-понг.
Кроме того, 2-3 раза в году весь наш разношёрстный коллектив с чадами и домочадцами выезжал на природу. Обычно это мероприятие приурочивали весной к цветению сакуры и осенью к любованию красными клёнами. А ещё помню, как однажды ездили скопом на горную речку, где ловили форель. Также традиционной была встреча новых сотрудников и их супруг, приехавших из Москвы. В нашей комнате для приёмов (мы её разгораживали для деловых бесед и встреч с посетителями) накрывали столы с пивом и лёгкими закусками и просили вновь прибывших рассказать о себе, где учились, почему решили изучать Японию. Мне всегда казалось, что такая неформальная обстановка способствовала укреплению в коллективе атмосферы дружбы.
Однажды мне довелось сопровождать в поездке в Японию руководителя Агентства. Программа предусматривала и встречу с коллективом бюро. Новый заведующий организовал её следующим образом: в середине той самой комнаты для приёмов стояли три кресла для важного гостя, сопровождавшего его лица и заведующего, а коллектив выстроился вдоль стенки. Прямо картина маслом: то ли «Разговор барина с челядью», то ли «Визит гауляйтера». На меня это произвело угнетающее впечатление.
Был ещё один момент, представлявший для меня загадку. Казалось бы, наш коллектив являл собой нечто вроде «сборной солянки», если исходить из идеологических взглядов его членов. Помимо ортодоксальных коммунистов, насколько мне было известно, были и члены соцпартии, а также приверженцы самых разных политических взглядов и просто совершенно аполитичные индивидуумы. Казалось бы, трудно было избежать острых споров и распрей. Более того, как известно, КПЯ из «братской партии» превратилась в острого критика КПСС, и можно было бы предположить, что её члены как-то проявят своё негативное отношение к советской пропаганде, что составляло суть нашей работы. Но ничего подобного не было. Царила полная идиллия. Все без исключения сотрудники бюро были между собой дружелюбны, вежливы и готовы всегда придти друг другу на помощь. Конечно, не обходилось без подшучивания, но всё это происходило в рамках доброжелательства.
Однажды мне сообщили из Москвы, что есть возможность представить к правительственной награде кого-либо из наиболее отличившихся местных сотрудников. У меня было две подходящих кандидатуры, но в ходе предварительной беседы один категорически отказался. Я был буквально огорошен, ибо считал его человеком, совершенно свободным от партийной зависимости и вполне лояльным в отношении нашей страны. Не знаю, что заставило принять его такое решение, но настаивать, понятно, не стал. Зато Такахаси-сан с благодарностью принял из рук посла советский орден.
Я никогда не сталкивался с какими-то проявлениями доносительства. Видимо в нашем случае, т.е. при наличии заморского начальства, такое было исключено. Впрочем, вспоминается такой случай: члены Симбоккай пришли ко мне в кабинет и довели до моего сведения, что один сотрудник, ответственный за фотоархив, … тайно торгует нашими фотографиями.
Честно говоря, услышав такое, мне, прежде всего, хотелось объявить ему благодарность. Ведь мы старались как можно шире распространять материалы о Советском Союзе, а тут ещё за это платили деньги! Пусть даже они шли не в наш «карман». Но его коллеги были настроены решительно и считали, что он позорит весь коллектив и его нужно уволить. Точно уже не помню, чем закончилась эта история, но мне, кажется, удалось достигнуть компромисса: коллега ушёл, но по согласованию с бюро продолжил распространять фото.
Завершая свою байку, должен сказать, что мой десятилетний опыт работы с японским персоналом позволяет мне сделать следующий вывод: японцы очень исполнительны, аккуратны, пунктуальны и (хотел сказать дежурное «трудолюбивы») честно относятся к своим обязанностям. Вроде бы ничем не отличаются от наших соотечественников. И всё-таки не такие!
Между этими фото прошло четыре года, семь месяцев и десять дней. Столько времени длилась моя первая длительная командировка в Японию.
