Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
МОИ КОЛЛЕГИ. ВЛАДИМИР ЦВЕТОВ
Так получилось, что вся его жизнь, исключая светлое детство и школьные годы, прошла на моих глазах и, более того, с моим активным участием.
С Володей Цветовым мы познакомились в стенах Московского института востоковедения в самом конце 40-х годов. Он тогда только поступил на японское отделение, а я уже был на завершающем этапе. По существу знакомство произошло при весьма драматических обстоятельствах: комсомольское бюро нашего отделения, членом которого я был, рассматривало персональное дело первокурсника Цветова, обвинявшегося в морально-бытовом разложении. В то время такое обвинение грозило изгнанием из комсомольских рядов с последующим исключением из института.
Повод был банальный: поступила анонимка, в которой юноша обвинялся в страшном грехе − амурных отношениях с одной студенткой. Во времена повального ханжества и вседозволенного «стукачества», когда в обществе процветало показное целомудрие (историческая фраза: «В нашей стране секса нет!»), а жизнь надо было, говоря словами Маяковского, «чистить под Ленина», чтобы полнее соответствовать сладким сказкам, сочинённым по мотивам его биографии, обвинить в моральном разложении было то же, что заподозрить в ереси в эпоху средневековья. Мне самому пришлось испытать такое на собственной шкуре.
Молодого Цветова спасло только то, что подруга, которую якобы он совратил с пути истинного, выступила его горячей защитницей. «Святая инквизиция» ХХ века в нашем лице ограничилась только строгим выговором. Впоследствии мы с Володей познакомились поближе и даже вместе выступали в баскетбольной команде.
После окончания института я поступил в аспирантуру МГУ, а Володя тоже перешёл в Университет, но на исторический факультет, в связи с расформированием нашей альма матер.
Сменилась и «арена» наших общений − вместо баскетбольной площадки встречи стали проходить преимущественно за нашим кухонным столом, где мы с приятелями дулись в преферанс. Это продолжалось даже после того, как я официально зарегистрировал свои многолетние отношения с Ирочкой. Кстати, это радостное событие совпало с днём рождения Володи, что дало ему повод для шутки: «Мы одновременно отмечаем моё появление на свет и Мишино завершение холостяцкой жизни. Возможно, между этими событиями существует какая-то связь, которая пока не открыта мировой наукой».
Дальше пронеслись почти десять лет, в течение которых мы регулярно общались с Цветовыми. Если сначала наши встречи представляли собой загульные «мальчишники», то с появлением сначала Ирины Ефимовой, а потом − красавицы Юлии Цветовой, они стали носить семейный характер. Вместе мы отмечали радостные дни рождения детей и вместе тяжело переживали расставания с близкими. Особенно тяжёлой стала трагедия, связанная с неизлечимой болезнью и смертью маленького Вовочки − первенца Цветовых.
Я хорошо знал его родителей. Они представляли собой довольно странную пару. Яков Евсеевич был журналистом и писателем, когда-то работал в газете «Правда» и был известен как автор нескольких произведений о прошедшей войне, в частности о легендарном Кирилле Орловском – бывшем чекисте, партизане, дважды Герое Советского Союза, потерявшим в бою обе руки и ставшим председателем белорусского колхоза «Рассвет». По натуре Цветов-старший был человеком угрюмым, чёрствым и малообщительным. Полной противоположностью ему была Володина мама − Мария Тихоновна с необычной девичьей фамилией Могила. Она всегда приветливо относилась к друзьям сына и отличалась гостеприимством. Будучи партийным работником, она доросла до секретаря райкома КПСС в Москве, а в последние годы занимала пост заместителя министра социального обеспечения. Когда тяжело заболела моя жена, и ей потребовалось лечь в Институт ревматизма, именно Мария Тихоновна пришла к нам на помощь.
Мне кажется, что В.Цветов во многом впитал в себя столь различные, а порой и противоречивые черты своих родителей, и именно этим можно объяснить некоторые его поступки, а может и ошибки, которые он совершил в своей жизни.
Получив институтский диплом, Володя устроился на работу в Совинформбюро в японскую редакцию, где уже работали наши однокашники. Тем временем я прокисал в академическом Институте точной механики и вычислительной техники, где разрабатывал алгоритм машинного перевода с японского языка на русский. Я не скрывал своей зависти к друзьям, которые занимались журналистикой, и мечтал присоединиться к ним. Я регулярно ездил к ним в обеденные перерывы, и мы вместе ходили в соседние кафе. Не раз они приглашали меня на свои праздничные мероприятия или в «кульпоходы» в кино и театры.
И вот однажды «День Х» настал: было принято решение на месте Совинформбюро создать Агентство печати Новости, и, следовательно, понадобились новые кадры. Когда я шёл на беседу к представителю руководства АПН, Цветов меня напутствовал словами: «Если тебя спросят, на какую должность рассчитываешь, отвечай − старший редактор!»
На деле получилось несколько иначе. Когда большой начальник спросил меня, согласен ли я быть младшим редактором, я сразу же согласился, боясь, что он передумает. Сам Цветов был назначен ответственным секретарём (должность главного редактора оставалась вакантной) редакции журнала «Советский Союз сегодня». Таким образом, он стал моим непосредственным руководителем.
Редакция наша была малочисленной (5-6 сотрудников), примерно ровной по возрасту, а творческий состав укомплектован исключительно японистами. Самым молодым был Цветов, но он смог себя поставить так, что сохранив со всеми товарищеские отношения и подлинно творческую атмосферу в работе редакции, добился авторитета и уважения в коллективе. Его указания были чёткими, а правка рукописей очень профессиональной. Думаю, что не каждому удалось бы руководить творческим коллективом так уверенно.
В наших отношениях с В.Цветовым был ещё один забавный нюанс. По странному стечению обстоятельств мы с ним оказались внешне очень похожими, а голоса не различали даже жёны. Однажды меня в коридоре встретил главный кадровик Агентства и на повышенных тонах сделал мне реприманд по поводу того, что я не сдал свой загранпаспорт. Я тщетно пытался ему объяснить, что он обознался, что я − не Цветов. Были и другие случаи, когда сходство между нами приводило к разным комичным ситуациям. Однажды я даже ходил вместо Володи на свидание с девушкой.
Вскоре из Японии вернулся наш представитель (мы с ним вместе учились в одной студенческой группе), которого назначили главным редактором, а Володя с Юлей и дочкой Машей полетели в Токио. Спустя два года мне довелось впервые оказаться в стране, которую я изучал со школьной скамьи. Я прилетел в качестве переводчика спортивной делегации и пробыл там около двух недель. Естественно, что моя встреча с близкими друзьями была очень теплой.
Здесь требуется небольшое отступление.
В те годы бюро АПН состояло из двух советских сотрудников, обладавших дипломатическими рангами, двоих технических работников, в роли которых выступали обе супруги, и персонала из числа японских граждан (около десяти человек). Бюро размещалось в особнячке, в котором проживали обе семьи, и находились служебные помещения.
Мне показалось, что за стенами этого здания царят спокойствие, доброжелательство и взаимовыручка.
Но оказалось, что я ошибался. Под одной крышей оказались два медведя, которые не смогли разделить «берлогу», да и «медведицы» тоже оказались неуживчивыми. Короче говоря, когда номинальный завбюро приехал в отпуск, следом за ним прилетел длинный «хвост» его финансовых нарушений. Не знаю, как ему удалось отвертеться, но он поспешно вернулся в Токио, а Цветовы полетели домой.
Володя рассказал, что руководитель АПН Б.Бурков встретил его, как отец родной, побывал у них в гостях дома и предлагал ему хорошее место. Я помню яркое выступление Цветова на партийном собрании, где он с пафосом рассказывал, как на японской свадьбе мастер церемонии в качестве напутствия молодым зачитал «Кодекс строителя коммунизма», принятом на недавнем съезде КПСС. Руководство Агентства было в восторге, зал рукоплескал. Выступавший был в полном шоколаде. Казалось, что работа в АПН сулила Володе светлые перспективы.
И всё-таки в АПН он не остался. Думаю, что какая-то обида глодала его душу, а, будучи по натуре очень честолюбивым, не мог забыть её. Как звёздного форварда, Цветова тут же взяли в команду Гостелерадио в иновещание.
Смена места работы отразилась на нём: Володя стал более серьёзным, много занимался публицистикой, часто выступал в разных аудиториях и, в частности, очень увлёкся японской эстрадой. Готовил интересные музыкальные передачи по союзному радио, переводил на русский язык тексты песен, которые пользовались огромной популярностью в исполнении советских звёзд. Мы подтрунивали над ним в связи с тем, что на концертных афишах среди авторов стихов фамилия «Цветов» стояла в одном ряду с Лермонтовым, Есениным, Рождественским и Евтушенко.
В наших отношениях возникла пауза (не по моей инициативе) по нескольким причинам. Одна из них − распался его союз с Юлей. Сначала я пытался сохранять нейтралитет, но потом обстоятельства сложились так, что я всей душой принял её новую семью. Володя тоже женился, у него родилась дочь, но больше я никогда не бывал в его доме.
В период моей второй командировки в Японию мы вновь оказались вместе (Цветов был в качестве заведующего японским отделением Гостелерадио − единственного в то время телевизионного канала в СССР). Мы регулярно рядом сидели на партсобраниях и на совещаниях у посла, по работе оказывались вместе на разных мероприятиях и освещали одни и те же события. Всё было корректно, но не более того.
Те, кто помнят старое советское телевидение, как говорится, не дадут мне соврать, что подавляющее большинство репортажей зарубежных корреспондентов были похожи друг на друга, как негритянские близнецы: из Нью-Йорка, Бонна, Парижа, Лондона и Токио, перебивая друг друга, наши представители трендели о массовых забастовках, катастрофах и горячей поддержке мирных инициатив, с которыми выступали советские руководители. Голос Цветова ничем не выделялся. Особенно запомнилось его интервью с железнодорожником со станции Ёёги (в Токио там находится штаб японской компартии). Но Володя болезненно принимал эту критику.
И вот однажды посол Владимир Яковлевич Павлов прямо спросил журналиста Владимира Яковлевича Цветова, не надоело ли ему самому трендеть одно и то же. «Неужели вы не замечаете многие интересные вещи из японской жизни, которые было бы полезно знать советским людям?»
Лично я не присутствовал при этой беседе, но мне о ней рассказал сам посол. Могу сказать лишь одно: Володя преобразился. Его японские репортажи вызвали буквально ажиотаж у советских телезрителей, о них стали говорить в общественном транспорте и на рабочих местах. Приезжая домой в отпуск, я не раз слышал, как в троллейбусе люди горячо обсуждали телепередачи Цветова. Без всякого преувеличения могу сказать, что Володя стал заметным явлением на информационном поле страны.
К тому же следует иметь в виду, что до 1982 года на территории Советского Союза существовала только одна общая телепрограмма, которая преимущественно была рассчитана на чёрно-белые приёмники. С этого времени передачи стали вестись по трём каналам, из которых первый был общесоюзным, второй − региональным, а третий – образовательным. Примерно тогда же наша промышленность начала осваивать цветные телевизоры. Сильным стимулирующим толчком для развития отечественного телевидения стала Московская Олимпиада 1980-го года.
Но сразу же нашлись и влиятельные критики. При мне на Цветова буквально набросился заезжий секретарь обкома, который кричал: «Вы, что, здесь сидите, чтобы расхваливать самурайские порядки, их экономические достижения и показатели?». Мы пытались защитить своего коллегу, но самое веское слово сказал посол − дескать, у японцев есть многое, чему не худо было бы нам поучиться.
Не берусь судить, но мне кажется, что именно в этот период во взглядах Цветова произошли большие перемены. В дни своей комсомольской молодости в АПН он не раз, выполняя указания свыше, громил всяких «отщепенцев» − стиляг и им подобных. Помню, как он с блеском выступал в качестве общественного обвинителя на суде над молодым поэтом-диссидентом, которого объявили тунеядцем. Думаю, что в тот момент Володя был абсолютно искренним.
Убеждён, что он был искренним и в дни путча в августе 1991 года, когда вышел на защиту Белого дома. Достаточно сказать, что он посмертно был награждён медалью «Защитнику свободной России».
Понимаю, что ступаю на весьма опасное поле, но хотел бы лишь высказать одну мысль: бывает, что в современном мире, когда рушились догмы и государства, при определённых обстоятельствах у человека могут меняться взгляды. Мне кажется, это нормально. Во всяком случае, мне по душе ближе те, кто под воздействием вновь открывшихся фактов стал иначе смотреть на те или иные явления, чем это было в дни его молодости. Я также не могу понять и тех, кто отстаивает давно обветшавшие и скомпрометировавшие себя сомнительные каноны. В конце концов, ещё двадцать пять веков назад мудрый Гераклит сказал: «Всё течёт и ничто не остаётся на месте». Тем более взгляды человека.
Вспоминая о корреспондентской работе, о В.Цветова, хотелось бы упомянуть ещё об одной стороне его деятельности, весьма далёкой от чистой журналистики. Он её не особо скрывал, но и не афишировал. Во всяком случае, я знал о его хороших контактах с одним из руководителей компании «Асахи тэрэби» г-ном Миура Кинэдзи. Именно с его помощью Володе удалось решить важную задачу, стоявшую перед советскими СМИ.
Напомню, что Московская Олимпиада 1980 года проходила в обстановке бойкота, объявленного странами Запада в связи с вступлением нашей армии в Афганистан. Мало того, что многие ведущие спортсмены из многих стран мира не смогли выйти на Олимпийские старты. Была реальная угроза, что сами игры окажутся в жёсткой информационной блокаде. Но этим планам наших недругов не суждено было сбыться, поскольку японское телевидение проявило желание освещать Игры. Сработали законы конкуренции. В роли «штрейкбрехера» выступило «Асахи тэрэби» − одна из ведущих компаний Японии. Можно лишь предполагать, какие усилия предпринял В.Цветов, чтобы прорвать эту блокаду.
Через пару лет закончилась Володина командировка, и он стал собираться домой.
Он более семи лет проработал в Японии (срок невиданный по тем временам). Последнее, что он сделал, вызвало шок у всех, кто его давно и хорошо знал, вместе учился и работал (японисты довольно узкая «каста», сильно связанная между собой по той причине, что заканчивали одни и те же институты): он написал резко отрицательную характеристику на своего помощника, которого Москва собиралась назначить на его место. Согласно старым порядкам, эту характеристику должно было утвердить партийное собрание. Но журналистская братия единодушно отказалась это делать, ввиду явной тенденциозности и несправедливости этой бумаги. Лично я так и не понял, зачем Володя решил на прощанье ошельмовать своего молодого коллегу. Но справедливость восторжествовала, и сменщик Цветова ещё долго передавал из Токио свои репортажи. Правда, нужно признать, что они явно уступали по своему звучанию и интересу тем материалам, которые готовил его предшественник.
Накануне своего отъезда Володя пригласил меня в «сусечную» и сделал неожиданное предложение, которое я принял не без колебаний.
Речь шла о том, чтобы я сменил его в роли «мадогути», которую он исполнял последние несколько лет.
Дословно «мадогути» в переводе означает «окошко», но чаще японцы используют его, когда хотят представить человека, через которого желательно поддерживать связь. В этом случае должность посредника не имеет никакого значения. Важно кого он представляет. Так, например, с помощью Цветова определённые круги японского руководства имели возможность устанавливать контакты с «нужными» гостями из Советского Союза. А его counterpart Миура-сан был вхож в самые высокие японские кабинеты.
В качестве примера приведу рассказ корреспондента «Правды» И.Латышева. Не сомневаюсь в его достоверности, поскольку автор его был убеждённым недругом В.Цветова.
Итак, во время пребывания в Японии главного редактора «Правды» В.Афанасьева (напомню, что в те годы это была очень крупная и влиятельная политическая фигура) его, посла Д.Полянского, собкора И.Латышева и корреспондента Гостелерадио В.Цветова пригласил на ужин Миура-сан. Далее предоставляю слово участнику встречи:
«Прошло уже более часа нашего совместного сидения на татами за низеньким столиком с японскими яствами и сакэ, как Афанасьев в беседе с уже захмелевшим Миурой выразил сожаление по поводу того, что встреча делегации с премьер-министром Японии, как видно, срывается. В ответ Миура встревожился, нахмурился и вдруг самоуверенно заявил:
− Как это так срывается?! Нет, этого не случится. Я, Миура, даю вам слово, что завтра премьер-министр примет вашу делегацию!
Все мы, гости, заулыбались, воспринимая его слова как шутливый хмельной кураж. Но не тут-то было. Миура вызвал своего секретаря, находившегося в соседнем помещении, и при нас громко сказал ему:
− Звони сейчас же на дом генеральному секретарю кабинета министров Танаке, подними его с постели, если он лег спать, и скажи ему, что я прошу его без промедления приехать сюда, в ресторан.
Честно говоря, тогда мы и этот разговор восприняли как игру на публику, которая кончится извинениями по поводу того, что с Танакой связаться не удалось. И каково же было наше изумление, когда спустя минут сорок генеральный секретарь кабинета министров появился в ресторане, сел на татами за один стол с нами, выслушал внимательно просьбу Афанасьева, поддержанную соответствующими репликами Миуры, сделал какие-то пометки в своей записной книжке и, уходя, пообещал безотлагательно сообщить ответ премьер-министра. И вот чудо: утром на следующий день, 29 мая, вся делегация советских журналистов, в том числе и я, были приняты премьер-министром Охира Масаёси. Прием был коротким и длился минут пятнадцать-двадцать. Но сам факт встречи советских журналистов с премьер-министром Японии был, тем не менее, знаменателен».
Могу лишь добавить, что наверняка такая встреча не состоялась бы без «связки» Цветов-Миура. В этом я смог лично убедиться, заменив Володю в качестве «мадогути».
Вернувшись в Москву В.Я.Цветов целиком посвятил себя творчеству. Он много писал, вёл колонку в газете, написал вместе с В.Мережко сценарий художественного фильма на основе реальной истории о советской вакцине, спасшей миллионы японских детей. На мой взгляд, его лучшей работой в области публицистики стала книга «Пятнадцатый камень сада Рёандзи». Мне очень дорог его автограф «Мише Ефимову, хоть и поздно, но от чистого сердца дарю эту книгу. В.Цветов 9.Х.1987.»
Уже не помню, что привело его в АПН, но он зашёл ко мне, и мы очень тепло пообщались. Прежде, чем вручить книгу, он сделал вышеприведенную надпись. Мне показалось, что он немного был обижен. Дело в том, что незадолго до нашей встречи вышла моя книжка «Японские вертикали» с предисловием В.Овчинникова. Володя как-то вскользь заметил, что я мог бы и к нему обратиться. Мне оставалось только промолчать.
«Сэкитэй» («Сад камней»), которому посвящена книга В.Цветова − великое творение средневекового монаха Соами, включённое во Всемирное наследие ЮНЕСКО. Миллионы людей любовались этим садом, сидя на дощатых ступенях в храме Рёандзи. Миллионы голов пытались разгадать философскую загадку, которую задал людям Соами. На белом песке, казалось бы, произвольно разбросано 15 разных неотёсанных каменных глыб. Но с какой бы точки, ты не разглядывал их, видишь только 14. Один камень всегда остаётся вне поля видимости. Ну и что, какой в этом смысл? Каждый ищет свой ответ. И каждый будет правильным, как и то, что всегда останется что-то невидимое и неизведанное.
Автор завершил книгу следующими словами: «Рассказывают, что перед чтением творений великих литераторов Танской эпохи люди мыли руки розовой водой. Постичь суть каменного хаоса, сотворённого человеческим разумом, возможно лишь очистившись от привычных стереотипов, предвзятости и высокомерной уверенности, что нет вопросов, на которые ещё не найден ответ». Тем самым автор предлагает читателю свою версию развития Японии, не считая её истиной в последней инстанции, и с уважением относится к другой точке зрения.
Вскоре после несостоявшегося путча в 1991 году Володя позвонил мне и сказал, что снова едет на работу в Японию. Это стало для меня полной неожиданностью. Я слышал, что новая власть предлагала Цветову разные посты, в том числе и руководителя Останкино. Мне казалось, что, учитывая его амбициозный характер, перед ним открывались широкие перспективы, о чём я ему прямо сказал. На это он ответил, что его решение твёрдое, и для него нет ничего более интересного, чем работа на телевидении, тем более в Японии,
Увы, его третья командировка оказалась короткой. Онкология перечеркнула все его планы, и он скончался в токийской больнице в октябре 1993 года в возрасте 60 лет.
После официального прощания в Токио торжественная панихида состоялась в Москве в Доме Прессы, который вскоре стал местом работы Совета Федерации Федерального Собрания РФ.
На Большую Дмитровку мы пошли вместе с его дочерью Машей, которая к этому времени была уже Марией Игоревной Затевахиной. Проститься с В.Я.Цветовым пришло много народа, среди которых были не только коллеги, но и узнаваемые политические деятели того времени, например Г.Бурбулис.
Похоронили Володю на Немецком кладбище в одной могиле с отцом. На соседней аллее нашла свой покой Юля и их сын.
