«Россия и Япония. Сто лет отношений». Публикация книги Константина Оганесовича Саркисова

Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений». Глава IV. Эпизод 15. «Русско-японский союз − Конвенция 1916 года»

В переполненные протокольными мероприятиями дни визита великого князя Георгия Михайловича в Японию решалась еще одна важная задача. Скромный член делегации, единственный гражданский в ней − Григорий Александрович Козаков, директор департамента Дальнего Востока российского МИД, правая рука Сазонова в японских и китайских делах, имел важнейшее поручение. Ему следовало объяснить японскому руководству, что по сведениям российского МИД, подтверждаемым многими источниками, в Германии созрел стратегический план проникновения в Китай и установления там своего доминирующего положения. Германские виды на Китай объясняли намерением кайзера нанести России удар «в спину», чтобы заставить ее капитулировать в войне в Европе. [Times] 08.07.1916).

В связи с этим союз между двумя странами, о необходимости которого русский министр иностранных дел говорил давно, теперь стал крайне насущным [ДВПЯ], 1916/1/3: 107, 108).

Мысль о союзе России и Японии впервые возникла, как это ни парадоксально, во время войны между ними. В середине октября 1904, когда Порт-Артур был в осаде и до его падения оставалось чуть более двух месяцев, а на фронтах в Маньчжурии воцарился хрупкий баланс, одна японская газета опубликовала статью под названием «Видный русский политик и идея русско-японского союза». Поводом для нее послужило сообщение из русской столицы о высказываниях одного из русских политиков высокого ранга в пользу скорейшего завершения войны [Иомиури]: 12.10.1904).

Новый всплеск настроений в пользу русско-японского союза пришелся на начало и середину 1912 года, когда существенные различия в подходах Англии и Японии к китайской революции пробили заметную брешь в их союзных отношениях, а русско-японский союз стал рассматриваться как его альтернатива (Асахи: 25.02.1912).

С началом Первой мировой войны идея союза становится вполне реальной и даже насущной. В заметке русской газеты из Дайрена: «Квантунский генерал-губернатор Фукусима, в беседе с вашим корреспондентом 20 августа [2 сентября], высказался о необходимости заключения самого тесного союза между Россией и Японией… В отношении борьбы между Россией и Германией везде единодушно высказывается пожелание победы храброму русскому солдату. Нынешний момент в отношениях России и Японии на Дальнем Востоке можно считать историческим» (Новое Время 09.09 (27.08).1914).

Через несколько дней тот же источник из Ляояна (провинция Ляонин, Китай) сообщал о просьбе группы японских военных опубликовать их мнение, «что ни один Японец не имеет что-то против России, а минувшая война была обоюдной ошибкой и в настоящее время в японской военной среде наблюдается самое искреннее желание заключить тесный союз с Россией» (Новое Время: 13.09 (08.31).1914).

Сообщалось о мероприятиях в Петербурге, участники которых призывали к установлению союзных отношений. Одно из таких событий состоялось в Москве 3 сентября 1914 года. Банкет, устроенный популярным в те годы писателем, журналистом и путешественником Василием Ивановичем Немировичем-Данченко (старший брат известного режиссера), собрал московскую творческую интеллигенцию. Хозяин приема, сам участник русско-японской войны, пригласил к себе энтузиастов союза с Японией. В конце приема воодушевленные участники его спели гимны Англии, Франции и России, что не составило труда, учитывая характер публики. Но другое дело японский гимн. Компенсируя незнание слов и мелодии «Кимигаё», все как один повернулись к Востоку и прокричали «Бандзай!» [Асахи].

В марте 1915 г. ведущая российская газета публиковала своеобразный манифест новых отношений России и Японии.

«Нет необходимости много распространяться о том, что нынешняя война в Европе сильно повлияла на упрочение наших дружественных отношений с Японией… Еще недавние подозрительность, осторожность, недоверчивость и известная сдержанность заменились явным доброжелательством, симпатиями и искренностью. То, что происходит сейчас, отличается, как день от ночи, от того, что было еще год-два тому назад …Для русско-японских отношений наша война против объединившихся Германии, Австрии и Турции послужила, во всяком случае, очень определенным доказательством, что мы должны были точить мечи не для отмщения, а для самозащиты на западе, где произошло столкновение двух культур, где вспыхнула в действительности борьба народов… Таким образом, сейчас настал момент естественного сближения нашей родины с Японией, открыто проявившей нам свои симпатии. До сих пор нас не связывали с Японией экономические отношения, которые могли бы служить для прямого материального благополучия обеих стран. Но мы не проявляли глубокого интереса к тем экономическим источникам, которые имеются в Японии, ни японцы не интересовались тем, чем они могли пользоваться от нас. Теперь можно упрочить наше дружественное сближение. Как мы, так и японцы можем найти друг у друга многое, что нужно тем и другим. Для нашего товарообмена с Японией сейчас открывается широкое поле, так как дальневосточные рынки, после удаления с них предметов германского и австрийского ввоз открыли новые места для промышленности других стран. В том числе нашей и японской» [Новое Время].

В этой декларации двусторонних отношений громко прозвучала идея усиления экономических связей как основы прочных отношений. Их слабость отличала двусторонние отношения, делая их уязвимыми от политических и геополитических факторов все последующие годы, в том числе в советские и постсоветские времена.

***

В новом 1915 году стала очевидным изменение в позиции Англии к русско-японскому союзу. В новом году Грей заявил, что не против русско-японского договора, − говорил Сазонов японскому послу на их встрече 2 января в доме на Мойке. Из телеграммы Бенкендорфа он узнал, что Англия не будет возражать, если этот союз будет заключен и до окончания войны. Теперь ничто не мешает русско-японскому союзу и пора начинать переговоры. Их можно поручить Малевскому в Токио, но он предпочитает вести их здесь в Петербурге с Мотоно [с которым в этом плане накоплен положительный опыт подобной работы (конвенции 1907, 1910 и 1912 годов)]. Союз четырех держав − Англии, Японии, Франции и России нужен не столько для победы над Германией, сколько для периода после окончания войны, чтобы не допустить возрождения немецкой угрозы миру и спокойствию на земле [ДВПЯ].

Мотоно не нужно было агитировать. В телеграмме Като он вновь высказал свою «личную» точку зрения в пользу такого союза. Он догадывается, что останавливает Токио от принятия решения на этот счет. Ситуация на фронтах войны остается неясной, и очевидно лишь то, что война затягивается. Вступление Японии в союзные отношения потребует от нее более существенного участия в войне, а японскому правительству хотелось бы ограничиться только тем, что уже достигнуто, и не тратить свои силы и ресурсы на войну в Европе, где у нее нет интересов. Но, заключая союз, можно оговорить масштабы своего участия в войне в Европе, к тому же это участие может принести определенные материальные выгоды. Союзные отношения могут помочь ей юридически закрепить в послевоенных договорах те результаты, которых она добилась в войне на Дальнем Востоке [ДВПЯ].

Реакция Като оставалась прохладной. Если бы Грей поменял свою позицию, то об этом было бы известно от Иноуэ, − пишет он Мотоно. К тому же здесь в Токио не считают, что возникли какие-то новые обстоятельства, которые заставляют вновь вернуться к рассмотрению этого вопроса, и поэтому он воздержится от того, чтобы поручить Иноуэ выяснить у Грея, изменил он свое отношение к русско-японскому союзу или нет [ДВПЯ].

Услышав от Мотоно об этой реакции его шефа, Сазонов не стал ее комментировать. Однако видно было, что он «весьма разочарован», сообщал из Петербурга Мотоно [ДВПЯ].

Через несколько дней (13 января 1915 года) Като передал Грину содержание телеграмм Мотоно в расчете, что через него об этом узнает и Грей и, таким образом, станет ясно, действительно ли Англия изменила свою позицию [ДВПЯ].

Накануне Като снабдил своего посла доводами против заключения союза, не дожидаясь конца войны. Впрочем, они уже не раз звучали:

• разбавив англо-японский союз более широким соглашением [присоединением к нему России], можно привести к его ослаблению
• возможность такого союза следовало бы рассматривать после войны, когда будет ясной расстановка сил и интересов
• и без такого союза все возможные его цели могут быть достигнуты через существующий японо-английский союз.

16 января на встрече в Форин Офис Грей, выслушав доводы Иноуэ против заключения еще до окончания войны «союза четырех», сказал, что в общем, он разделяет эту точку зрения. [ДВПЯ].

«Не называя барона Като противником русско-японского союза, газеты приписывали ему намерение отложить вопрос о новых союзах до после войны, когда с большей определенностью выяснится политическое положение каждой из воюющих держав. Однако такой план не встречал сочувствия японского общественного мнения…», сообщал Сазонову Малевский [МОЭИ].

− У меня, в принципе, нет возражений против японо-русского союза, но я считаю, что такой союз следовало бы заключить после войны, и, насколько мне известно, Грей придерживался того же мнения,− в Токио Като внушал английскому послу Грину. Однако если в позиции английского правительства будут какие-то перемены, просьба прежде оговорить это с японским послом в Лондоне [ДВПЯ].

***

Летом 1915 года русские войска оставили Варшаву, и фронт приблизился к Риге. Возникла прямая угроза Петрограду, и вопрос, включать Россию в англо-японский союз или заключать отдельный японо-русский союз именно теперь или отложить на время после войны, становится остро актуальным.

6 июля, все еще в кресле министра иностранных дел, Като на встрече с Грином перед отъездом того на отдых в Никко, уточняет, нет ли изменений в английской позиции. Реакция Лондона была быстрой. 9 июля специальной нотой британское посольство в Токио извещало Като о получении ответа из Форин Офис, в котором подтверждалось, что «сэр Эдвард не изменил своей позиции» к японо-российскому союзу − он должен быть заключен после окончания войны, а если будут какие-то изменения, то вначале обе стороны обменяются мнениями в неофициальном порядке [ДВПЯ].

Но Сазонов подстегивает события, несколько блефуя: мол, до него дошли слухи, что Япония выступает за союз, а он не реагирует на ее призывные сигналы, между тем, как он приветствует такой союз.

С подачи Сазонова в Лондоне Бенкендорф на встрече с Греем делает официальное заявление: Из разговоров с японским послом в Петрограде и донесений русского посла в Токио у министра иностранных дел России сложилось впечатление, что Япония хотела бы более близких отношений с Россией и даже формального союза. Оставить это без внимания означало бы, что он, Сазонов, против такого союза. Однако это расходится с его намерениями.

Грей парирует: отношение его к возможности японо-российского союза с самого начала войны не менялось, а все дело в позиции японского министра иностранных дел Като. О союзе зашла речь в самом начале войны. Тогда он говорил, что в принципе одобряет эту идею, однако трудно обсуждать условия нового постоянного союза в разгар войны, в которую вовлечены все заинтересованные страны. К тому же, он не может обсуждать далее этот вопрос без предварительных консультаций с Като [ДВПЯ].

Таким образом, Грей дал понять, что ключ к решению вопроса о союзе в руках Като. Тот же, активно участвуя во внутренней политике, вместе с Окума продвигая идею «парламентской монархии», навлек на себя критику со стороны гэнро. Недовольство «старейшин» вызывала и его действия как министра иностранных дел в отношении Китая при навязывании тому «21-го требования», а теперь, летом 1915 года, негативную реакцию «старейшин» вызвало нежелание Като подписывать союз с Россией до окончания войны.

Об этом русскому послу Малевскому сообщал Гото Симпэй, не раз тайно встречавшийся с ним. В депеше от 15 июля 1915 года Малевский сообщал Сазонову об одной из таких встреч.

«Посетивший меня под покровом тайны барон Гото сообщил мне следующее: князь Ямагата и маркиз Иноуэ − «гэнро» − недовольны ходом японской внешней политики и ее главой [Като]. Они обеспокоены тем, что японская дипломатия не заботится об обеспечении положения Японии в будущем. Они давно настаивают на осуществлении идеи покойного князя Ито, мечтавшего о русско-японском союзе и видевшего в нем залог мира на Дальнем Востоке. Переговоры на эту тему, имевшие место в Лондоне в январе текущего года между сэром Э. Греем и послом Иноуэ, остались без всякого результата. Время идет, политическая обстановка меняется, и благоприятный момент может быть упущен. В связи с этим, «гэнро», то есть, главным образом, князь Ямагата и маркиз Иноуэ, решились обсудить вопрос на своем совещании в присутствии графа Окума и потребовать от последнего внесения дела в кабинет. Барон Гото прибавил, что князь Ямагата намерен, в случае каких-либо возражений в кабинете, взять все дело в свои руки» [МОЭИ].

Но Като непреклонен. Едва сдерживая себя от возмущения, он выговаривал Мотоно за то, что тот, вопреки его, министра, позиции ведет разговоры в пользу союза с Россией [ДВПЯ]. Посол оправдывался, мол, говорил он об этом как о своем личном мнении, и не помнит, чтобы хоть раз намекнул, что это позиция японского правительства [ДВПЯ].

***

В самом начале августа все пока на своих местах, но Като − главное препятствие к союзу − уходил в отставку. Ссылаясь на мнимое недомогание, он уже ни с кем из дипломатов не встречался. В посольствах об этом догадывались, но вида не подавали − в дипломатической переписке все желают ему «скорейшего выздоровления».

Этим пожеланием советник британского посольства Норман заканчивает адресованную Като памятную записку. Он замещал Грина, отдыхавшего в Никко, и вынужден был напрямую обращаться к японскому министру иностранных дел. В документе от 1 августа слова Грея о том, что если Като не хочет поднимать вопрос о формальном союзе с Россией до окончания войны, то присоединение Японии к Лондонской декларации союзных держав от 5 сентября 1914 года (о незаключении сепаратного мира с Германией) будет некоторым движением вперед и «будет встречено Сазоновым с удовлетворением».

На следующий день, 2 августа, Норман направил еще одну памятную записку. Самая острая проблема текущего момента − это материальная и политическая помощь России. Насчет поставок оружия, нет сомнения, что Япония сделает все от нее зависящее. Что же касается политической помощи, то она может быть оказана в любой форме, которая при сохранении в силе англо-японского союза, поставит двусторонние отношения на более прочную основу.

Из дальнейшего текста следовало, что Англия не против союзного соглашения Японии с Россией при условии, что оно не подрывает основ англо-японского союза, а единственная проблема − это Като (его нежелание подписывать договор до окончания войны) [ДВПЯ].

Но эта проблема очень скоро решилась сама по себе. Главный противник заключения союза с Россией до окончания войны объявил о своей отставке. Заместитель Като Мацуи 3 августа сообщал Норману: Барон Като просил меня принести извинения, что в связи с подачей прошения об отставке несколькими днями ранее он не считает себя вправе высказываться по вопросу, от которого зависит будущее направление японской внешней политики.

В тот же день, оставаясь формально министром иностранных дел, Като направил телеграмму Мотоно. Он в процессе рассмотрения его просьбы об отставке и просит сообщить об этом в Лондон Иноуэ. К этому он добавил просьбу прислать свои доводы относительно того, что японо-российские отношения выиграют в случае заключения союза [ДВПЯ].

В принципе, это уже не его дело, но важно для его преемника. Крайне тяжелое положение на фронтах и угроза выход России из войны заставляют Англию пересматривать всю старую стратегию. Он читал беседу Иноуэ с Греем от 3 августа.

Английский министр был предельно откровенным.

В свое время мы, англичане, воспротивились выходу России в Средиземное море, из-за чего были Крымские войны. Мы делали все, чтобы не дать России проникнуть в Персидский залив. И им не оставалось ничего другого как двигаться в сторону тихоокеанского побережья. Тогда мы помогли начаться русско-японской войне. Если встать на позицию России, то ее стремление получить выходы к морю следует признать вполне естественным желанием, и английское правительство в результате нынешней войны поняло, что неправильно заниматься тотальным повсеместным блокированием [России]. В связи с этим, говорил под секретом Грей, Англия намерена с учетом позиции Турции в этой войне согласиться с выходом России в Средиземное море через Константинополь.

− Значит ли это, спрашивал японский посол, что Англия не против оккупации российскими войсками проливов и Константинополя? Грей отвечал: нет, вопрос об оккупации каких-то мест пока еще не решен, однако в отношении данной территории нужно будет признать за Россией определенную степень контроля [ДВПЯ].

Япония не являлась членом Антанты и Грей скрыл от японского посла сверхсекретную информацию о том, что в марте 1915 г. британское и французское правительства пришли к соглашению, что, «при условии доведения войны до успешного конца и осуществления пожеланий Великобритании и Франции в Оттоманской империи и в других местах, они признают за Россией обладание Константинополем и Проливами (моё подчеркивание − К.С.)… русское правительство согласилось, что когда оно вступит в обладание Константинополем, она предпримет меры к тому, чтобы он был обращен в порт-франко для товаров, идущих транзитом…» (Памятная записка английского посольства в Петрограде министру иностранных дел о предложении сообщить Италии секретное соглашение от марта 1915 г) [МОЭИ]

Пока Като знакомился с телеграммой из Лондона, подоспела длинная депеша из Петербурга. Мотоно, наконец, прислал обоснования своей агитации в пользу союзов с Россией (пока речь идет о присоединении России к англо-японскому союзу или о четырехстороннем союзе с участием и Франции).

Япония, имея в своем активе только союз с Англией, может оказаться в трудном положении при заключении мирного договора по итогам войны с Германией и Австрией. Хорошо, если ее интересы совпадут с интересами Англии. В противном случае, к примеру, в вопросе об островах южной части Тихого океана, ей не к кому будет обращаться за поддержкой. Трехсторонний или четырехсторонний союз идеально было бы заключить во время войны. Однако, если это невозможно сейчас, то непременно нужно сделать после войны.

Все три державы Антанты полны решимости сокрушить мощь Германии и Австрии. Не ясно, удастся ли им это, но каким бы ни был исход войны, прочные связи с Англией, Францией и Россией в интересах Японии. Если победят страны Антанты, союз с ними будет иметь очевидные плюсы. Если же победит германо-австрийская коалиция, то возмездие Германии за войну против нее в Китае неминуемо. Тогда тем более одного союза с Англией будет недостаточно. Союз с Англией следует поддерживать как можно дольше, однако в Китае экономические интересы двух стран уже не совпадают и они чем дальше, тем больше могут расходиться. Это обязательно скажется на политических отношениях двух стран, и нужно быть к этому готовым.

Развитие тех же экономических интересов Японии в Китае потребует огромных капиталовложений. Деньги на это могут дать только Англия и Франция. Сохранение и развитие японских интересов в Маньчжурии и Монголии требуют тесных отношений с Россией, союз с которой лучше всего отвечает этим целям.

Доходят сведения о том, что ряд людей в Японии выступает за необходимость сближения с Германией. Это в высшей степени безответственная позиция. Она чревата тем, что Англия и Россия станут злейшими врагами Японии. Напротив, в случае российско-германского сближения и угрозы японским интересам в Северной Маньчжурии лучшим средством против такого развития событий − союз с Россией. Это же позволит легче решить старую проблему передачи Японии участка железной дороги от Сунгари до Чанчуня [ДВПЯ].

***

Письмо Мотоно было последним из адресованных Като. 10 августа 1915 года его прошение об отставке было удовлетворено, и по его рекомендации место министра иностранных дел должен был занять посол в США Тинда Сутэми[1]. Но тот отказался, и следующим в списке был Исии, японский посол в Париже, который с готовностью откликнулся на предложение стать министром иностранных дел (Times: 13.08.1915).

Прощаясь в Париже с политиками и коллегами дипломатами, Исии помимо чисто протокольных бесед затрагивал вопросы, с которыми ему предстояло столкнуться уже в положении главы японского МИД. В центре внимания была российская тематика. На встрече с Делькассе он хотел выяснить, насколько верна точка зрения, что в России по-прежнему сильны прогерманские настроения. Из «секретных записок» Розена Исии вынес впечатление, что политические взгляды бывшего посла России в Японии совпадают с взглядами недавно скончавшегося графа Витте и отражают мнение целого ряда влиятельных российских политиков, которые отличаются сильными прогерманскими и соответственно − антибританскими и антияпонскими настроениями. Французский министр охотно отвечал.

Граф Витте в определенном смысле был носителем странных причудливых идей. У него были последователи. Это правда, как правда и то, что после начала войны он что-то замышлял. Но его скоропостижная смерть, как говорил французский посол в России [Палеолог], вместе с ним унесла в могилу и его идеи. Франция всегда настороженно относилась к политике России на Дальнем Востоке, в которой один кошмар сменял другой. Не давая России повторить безрассудство 1904 года, Франция побуждала ее сосредотачивать свои силы в Европе, что с самого начала лежало в основе франко-русского союза (ДВПЯ, 15/3–1/1: 27, 28).

Со слов Делькассе о том же самом сообщал Извольский из Парижа. Но уже скоро Исии встретился с Извольским сам, и российский посол услышал тот же вопрос − насколько сильны в России прогерманские настроения, несмотря на войну.

«Если под идеями покойного графа Витте он разумеет мысль о необходимости единения России с Германией, исключающего соглашение с Англией и Японией, то идеи эти чужды и русскому правительству, и русскому обществу» (в черновике: «Политические идеи графа Витте умерли вместе с ним, но еще при жизни разделялись небольшой группой русских, не имеющих отношения к правительству»). Исии настойчиво допытывался, «окончательно ли восторжествовала в России политика соглашения с Англией и Японией и много ли сторонников разделяют идеи графа Витте и барона Розена?». Сазонов просил от его имени передать будущему министру иностранных дел Японии, что «…мы твердо вступили на путь соглашения с Англией и Японией и надеемся на дальнейшее укрепление наших отношений к этим державам». [МОЭИ].

Телеграмма была отправлена из Царского Села. «Да» в левом нижнем углу телеграммы могло означать, что телеграмму читал и одобрил сам царь.

Несмотря на твердые заверения в невозможности никакого соглашения России с Германией, Исии все еще сомневался и писал одну за другой телеграммы Окума, задавая вопросы и прося санкции на откровенные разговоры на эту тему.

Он отплывал из Марселя в Кобэ только 4 сентября. Времени было достаточно, чтобы лучше узнать настроения в политических кругах Европы, охваченной войной. Предстоял визит в Лондон и беседа с Греем. Хотелось предельно откровенно обсудить два вопроса. Первый о решении Японии присоединиться к Лондонской декларации 5 сентября 1914 года о незаключении сепаратного мира с Германией. Очевидно, что Англию это обрадует. Но самый важный вопрос − второй. Не считает ли Грей, что вынужденная под натиском германских войск оставить Варшаву и отступить до Риги, откуда рукой подать до русской столицы, Россия может пойти на сепаратный мир с Германией?

Если ответ будет утвердительным, то следовало выяснить, считает ли Англия присоединение России к англо-японскому союзу панацеей от этого? [ДВПЯ].

В развитие своих мыслей Исии посылает еще одну телеграмму Окума. В случае если Петроград будет вынужден заключить сепаратный мир с Берлином и дело дойдет до заключения нового союза между ними, то вполне вероятно, что Россия обратит свой взор на Восток. Подобный ход событий беспокоит не только Англию и Францию, он не отвечает интересам Японии. Вероятность такого сценария не так уж мала, учитывая уроки истории. В Семилетнюю войну (1756–1763) воевавшая на стороне австро-французской коалиции Россия в конце войны переметнулась на сторону Пруссии. В наполеоновских войнах Россия вначале примкнула к Англии [третья коалиция 1805 г.], а затем ее оставила и вошла в лагерь противника. Вряд ли можно с уверенностью сказать, что сейчас это полностью исключено [ДВПЯ].

Опасения, что история может повториться, беспокоили японцев. Об этом Малевский предупреждал из Токио. Поражения в Галиции могут заставить Россию заключить с кайзером сепаратный мир, «способный легко перерасти в союз». В этом случае Японии не избежать мести Берлина за войну в Китае. «Страх перед германским возмездием оказывает несомненное влияние на здешние настроения» [МОЭИ].

Зная о предстоящей встрече Исии с Греем Окума 26 августа инструктировал его по основным вопросам, которые тот будет обсуждать в Лондоне. Эти инструкции в тот же день были одобрены на заседании правительства.

• по поводу присоединения Японии к Лондонской декларации о незаключении сепаратного мира с Германией следовало сказать, что с его личной точки зрения нет особых препятствий к этому
• на возможный вопрос, намерена ли Япония заключить отдельный союзный договор с Россией, «чрезвычайно важно» в первую очередь выяснить мнение Грея на этот счет
• по вопросу вступления России в англо-японский союз следует избегать каких-либо обещаний − в японском правительстве к этой идее относятся с осторожностью, и после возвращения Исии в Токио этот вопрос будет вновь подвергнут тщательному анализу [ДВПЯ].

Встреча Исии с Греем состоялась в Лондоне 30 августа 1915 года. Английский министр практически повторил то, что он уже говорил Иноуэ в начале месяца (3 августа) и позднее 18 августа, когда речь шла о поставках России японского оружия из стратегических запасов. Он снова подчеркивал, что союз между Японией и Россией не только не противоречит целям англо-японского союза, но и способствует их достижению. Поэтому Англия должна приветствовать его [ДВПЯ]. Есть три варианта:

• вступление России в англо-японский союз
• отдельный русско-японский союз
• присоединение Японии к Лондонской декларации 5 сентября 1914 года

На вопрос Исии, что предпочтительнее для России − первое или второе, и может ли третье заменить первое и второе, Грей отвечал, что он и сам толком не понимает, так как предложения Сазонова были спонтанными, одно следовало за другим и ему трудно связать их воедино. Ясно лишь одно − времена поменялись так радикально, что теперь Англия готова согласиться на выход России через Дарданеллы в Средиземное море. Поэтому вполне возможно заключение какого-то союзного соглашения Японии с Россией, если оно не идет вразрез с англо-японским союзом. Согласившись с российским предложением, Япония может заключить союз на выгодных Японии условиях, говорил Грей.

Исии поинтересовался, удастся ли России удержать натиск германских войск. Военная ситуация для России крайне тяжелая. Некоторые считают, что придется оставить Петроград и Москву. Судить об этом трудно, однако очевидно, что русские войска будут сражаться до последнего и сделают все, чтобы не допустить этого, говорил Грей. Вместе с тем из источников в нейтральных странах известно, что Германия хотела бы до начала зимы, к ноябрю завершить свою операцию полным разгромом русских войск. Однако все признаки в пользу того, что ей вряд ли это удастся.

− А не повторится ли история прошлых войн, когда, как, например, в Семилетнюю войну, Россия переходила на сторону противника? — задавал очередной вопрос Исии.

− Этого не будет, говорил с уверенностью Грей. В Семилетнюю войну вся политика делалась «на пятачке» императорского двора. Сейчас это общенародная война и народ не допустит никакого перехода на сторону противника [ДВПЯ].

В тот же день была аудиенция у английского короля, завершившаяся обедом. После банкета от имени Грея и ответного приема в японском посольстве состоялся визит к британскому премьеру Асквиту, и Исии возвратился в Париж.

Визит в Лондон укрепил Исии в мысли, что Англия не только не возражает против союза России с Японией, но даже его приветствует. Несмотря на свою близость к Като, Исии меняет свою позицию. Теперь он за союз еще в ходе войны, хотя и с определенными оговорками.

И в России призывы к союзу звучали все громче. 1 августа 1915 года при открытии Государственной Думы Сазонов в речи по вопросам внешней политики заявил о «фактическом» союзе, который связывает Россию с Японией и призвал к более тесному единению. «Истекшие со времени Портсмутского договора десять лет доказали, что мирное сожительство России и Японии вполне возможно и обоюдно для них выгодно. Нынешние наши фактически союзные отношения с Японией должны явиться преддверием еще более тесного единения» [МОЭИ].

Из России поступала информация о поразительном росте настроений в общественном мнении России в пользу военного союза с Японией. В июле 1915 года японское генконсульство в Москве направило материал по этой теме, снабжая его вырезкой из московской газеты «Утро России».

«Главной основой сближения России с Японией следует, во всяком случае, считать не взаимную торговлю, а взаимные политические выгоды от справедливого разграничения сфер влияния обеих держав на Дальнем Востоке. В этом направлении Япония уже сделала шаги, полезные для России. Она создала прецедент, которым мы, несомненно, воспользуемся. А именно, укрепимся навсегда в Маньчжурии и Сев. Монголии [моё подчеркивание − К.С.], разграничившись там с Японией полюбовно и застраховав себя от китайской опасности тем, что между Китаем и Россией создастся буфер из земель, находящихся или во владении Японии, или под ее контролем. Проще говоря, вместо двух соседей, могущих в будущем причинить России немало хлопот, мы будем иметь на Дальнем Востоке всего одного соседа, причем более разумного и толкового, с которым можно всегда сговориться на почве реальных интересов, чего о Китае сказать нельзя, потому что от него всегда надо ожидать эксцентричностей, опасность которых до сих пор была ничтожна вследствие военной беспомощности Китая, но она может сильно вырасти, когда его армия станет представлять внушительную силу» [Утро России].

С учетом националистической направленность этого русского издания, оценки значения стратегических отношений с Японией и Китаем позволяют точнее определить атмосферу того периода, и могут даже пригодиться при анализе сегодняшней ситуации в регионе.

18 сентября Окума на встрече с Малевским заявил, что в ближайшее время Япония подпишет Лондонское соглашение о незаключении сепаратного мира с Германией. Сообщая об этом в тот же день, российский посол успокаивал Сазонова, что это не будет заменой союза с Россией [МОЭИ]. Его в этом убеждал английский посол в Токио Грин. Из своего разговора с Окума тот вынес впечатление, что вопрос о союзе может быть поднят Россией «хотя бы на другой день после подписания Японией [Лондонской] декларации 1914 года» [МОЭИ].

В доме у Певческого моста в Петрограде о содержании этого разговора узнали и из дешифрованной здесь телеграммы Окума, адресованной Мотоно. Из нее следовало, что Грин передал Окума мнение Грея, что присоединение Японии к Лондонской декларации будет не только приятно для России, но также покажет всему миру, что решение Токио непоколебимо, а это, несомненно, окажет влияние на ход войны [МОЭИ].

***

В январе 1916 года переговоры по союзному договору вышли на финишную прямую. Как уже упоминалось, во время визита великого князя Георгия Михайловича на этот счет вел переговоры Козаков. Сопровождавший российскую делегацию Адати Минэитиро записал в своем дневнике о первой такой беседе Козакова с Тэраути.

7 января: 1916 года в вагоне курьерского поезда на пути из Аньдуна в Пусан. На вопрос Козакова об отношении в Японии к идее заключения такого союза, он [Адати] заверил, что все «старейшины» и руководство страны считают необходимым передать этот вопрос на рассмотрение японского императора, а Тэраути поручено вести на этот счет разговоры с Козаковым и информировать о них [ДВПЯ].

11 января в вагоне поезда по пути из Кобэ в Токио состоялась их первая беседа. Козакову не нужно было представляться генералу. Он встречался с Тэраути в бытность того военным министром во времена, когда работал секретарем в русской миссии (с 1906 г.). Генерал выказывал ему «явное расположение, продиктованное, конечно, его убеждением в пользе дружбы между Россией и Японией». Об этом писал Козаков в записке от 23 февраля 1916 года, которую Сазонов вместе со своей докладной запиской препроводил царю через несколько дней [МОЭИ].

Из нее было видно, какое задание получил Козаков от Сазонова.

«…Министр иностранных дел поручил мне ознакомить японских государственных людей с его взглядами на будущие отношения России и Японии и на необходимость для них солидарного действия, направленного против внедрения Германии в Китае…Став союзниками, Россия и Япония, естественно, могли бы рассчитывать на некоторые взаимные услуги. Русское правительство желало бы получить от японского необходимое нашей армии оружие. До сих пор японское правительство уступало нам предметы вооружения устарелые или лишние, но не трогало запасов, необходимых для мобилизации японской армии. Для союзников оно может дать оружие, которое составляет вооружение его армии и утрата которого при уступке нам была бы равнозначна его израсходованию на полях битвы против общего врага. Что касается японского правительства, то, хотя, в сущности, к большим политическим комбинациям неразумно примешивать вопросы о мелких выгодах, но дабы избежать упреков, что Япония не извлекает соответствующих выгод из сближения с Россией, японское правительство могло бы потребовать от нас каких-либо компенсаций, например уступки ему ветки Китайско-Восточной железной дороги, находящейся в японской сфере, или компенсаций в других областях, не затрагивающих суверенных и территориальных прав России» [МОЭИ].

Документы японских архивов более полно передавали беседу Козакова с Тэраути в вагоне поезда. Союзные державы, Англия, Франция и Россия, крайне заинтересованы в присоединении Китая к войне против Германии, ликвидации вредного влияния Берлина на Пекин и готовы действовать. Но Россия без согласия на это Японии не может предпринимать каких-либо действий в этом направлении, говорил Козаков.

− Необходимость ограничить германское влияние в Китае очевидна, однако попытки насильно вовлечь Китай в Антанту вряд ли будут успешными. Напротив, давление на него может вызвать обратную реакцию − протест против унижения национальной гордости, комментировал Тэраути.

− Япония советует Юань Шикаю воздержаться или отложить введение в Китае императорской системы правления. Не опасно ли это тем, что Юань, в попытках найти поддержку его замыслу, начнет склоняться на сторону Берлина? − спрашивал Козаков.

− Возможно, что не удастся уговорить Юаня отказаться от императорской короны, но вполне возможно заставить китайского президента изменить свое отношение к Японии, отвечал Тэраути.

− Не следует ли относиться к Китаю с большей мягкостью, задавал очередной вопрос Козаков, не уточняя, что он имел в виду. Но Тэраути прекрасно его понял и отвечал кратко − следует.

− В Петербурге полагают, что русско-японский союз не затрагивает интересов союза между Японией и Англией.

Тэраути отвечал, что он не только не противоречит англо-японскому соглашению, но и усиливает его.

Далее разговор пошел о тех самых «взаимных услугах», которые, если и не были определяющими, то в силу своей практичности, в значительной мере помогали в работе над союзом. В виде такой «услуги» Козаков заявил о готовности продать Японии часть железной дороги − ответвления от КВЖД к Маньчжурской дороге в обмен на поставки Японией оружия и боеприпасов.

Тэраути, по свидетельству Козакова, обещал ему самую энергичную поддержку в его контактах как с гэнро, так и с министрами, но посоветовал не затрагивать этой темы в разговорах ни с Окума, ни другими политиками, а изложить все на встрече с министром иностранных дел Исии [ДВПЯ].

Разговор с Тэраути касался принципиальных вопросов, которые требовали детализации. Поэтому Козаков в тот же день 11 января все еще в дороге, после ужина, встретился с Адати, чтобы уточнить и конкретизировать детали разговора с Тэраути.

− В будущем договоре главным должен быть пункт о политике двух стран в Восточной Азии, в котором необходимо зафиксировать их обязательство «помогать друг другу дипломатически» в политике в отношении Китая, говорил Козаков. Что же касается поставок оружия, то Япония следовало бы по возможности полностью удовлетворить потребности России в оружии. В ответ Россия готова будет уступить часть железной дороги от реки Сунгари до Чанчуня, находящейся в зоне японского влияния в Маньчжурии. Но это будет оформлено в виде продажи за деньги, которые пойдут в счет поставленного России оружия [ДВПЯ].

Когда делегация во главе с Великим князем была занята посещением культурных объектов в Токио, 14 января по совету Тэраути Козаков встретился в японском МИД с министром иностранных дел Исии. Как и в разговоре с Тэраути, он передавал слова Сазонова, что заключение русско-японского союза не только не затронет интересов союза между Японией и Англией, но, напротив, поможет преодолеть наметившееся в последнее время некоторое охлаждение в отношениях между ними.

− Россия не просит Токио прислать ей на помощь японских солдат. Более того, она вполне понимает его колебания, когда об этом просят Франция и Англия − это не так просто послать большое число войск за тысячи километров.

Козаков передал слова Сазонова, что при всей привлекательности трехстороннего (Англия − Япония − Россия) союза или четырехстороннего союза с включением к ним еще и Франции, Россия предлагает пока заключить русско-японский союз [ДВПЯ].

20-го января, когда делегация Великого князя завершала свое пребывание в Токио, Исии пригласил Козакова в МИД, чтобы сообщить ему о том, как продвигается дело с обсуждением и принятием решения относительно предложенного Сазоновым союзного договора между двумя странами.

− Получено согласие троих гэнро. Воспользовавшись присутствием Ямагата, Ояма и Мацуката на прощальном обеде во дворце в тот же день 20-го января, Окума и он провели небольшое секретное заседание с ними. Ояма сказал, что не возражает, и более того − поддерживает союз с Россией, Мацуката заявил, что в целом его поддерживает. Ямагата заявил, что «поддерживает от всей души» [ДВПЯ].

Годом ранее в пользу такого союза в печати высказывался еще один гэнро − Иноуэ Каору. В интервью журналистам на своей даче он говорил, что можно и нужно усиливать сотрудничество двух стран в Маньчжурии и Монголии, но разумнее было бы пойти дальше и заключить союз между двумя странами [Асахи]. Если бы он был еще жив (одно из главных действующих лиц истории двусторонних отношений − Иноуэ Каору скончался 1 сентября 1915 г.), он, несомненно, проголосовал бы за японо-российский союз.

Секретность, которой пытались окружить двусторонние контакты по вопросу о союзе, была на самом деле фикцией. Уже 26 января в японской прессе можно было прочитать, что японское правительство, «занятое по горло» проблемами отношений с собственным парламентом и переговорами с Китаем, стремится ускорить разработку текста «оборонительного союза с Россией». Уже доложено о нем трем гэнро − Ямагата, Ояма и Мацуката, и хотя еще не было заседания кабинета министров, но премьер-министр Окума все более склоняется в пользу договора, а из Лондона от Иноуэ приходят телеграммы, что Англия не только не против, а Грей даже выражает радость по поводу сближения Японии и России. Давний сторонник японо-российского союза князь Ямагата при каждой встрече с Окума и Исии говорит о своей поддержке договора. Министр иностранных дел Исии недавно его посетил и пункт за пунктом давал разъяснения по тексту проекта договора. Поэтому, заключала одна из газет, рождение союза не за горами [Иомиури].

***

14 февраля 1916 года после отъезда делегации Великого князя Малевский в сверхсекретной телеграмме Сазонову сообщал, что Ямагата прислал к нему «генерала Танака» сообщить по секрету, что Мотоно предписано начать с Сазоновым переговоры по новому соглашению относительно «Китая и винтовок». Из слов посланника Малевский делал вывод, что речь о снятии риска военных действий в Китае, которое дает возможность Японии уступить России дополнительно от ста до ста пятидесяти тысяч ружей. Более конкретные условия русский намеревался «выведать» у японского министра иностранных дел [МОЭИ].

R этому моменту Исии завершил работу над концепцией договора и 15 февраля отправил в Петербург проект договора. В сопроводительном письме он перечислял важнейшие договоренности в ходе визита Великого князя и переговоров с Козаковым, которые в текст проекта союзного соглашения не вошли, но которые подразумевались.

Япония соглашалась:

• во-первых, защищать территориальные владения России и ее специальные права на Дальнем Востоке, в то время как ее силы отвлечены на войну в Европе
• во-вторых, снабжать Россию оружием в максимально возможных объемах;
• в-третьих, учитывая трудное финансовой положение России и отсутствие у нее свободных денег, подписаться на заем российского министерства финансов.

В ответ она могла бы рассчитывать на взаимность в жизненно важных вопросах:

• в первую очередь снижение высоких таможенных пошлин на японские товары
• чрезмерно жесткие ограничения на рыболовство вдоль берегов российского Приморья.
• готовность России уступить железнодорожную ветку от КВЖД к Чанчуню, что свидетельствует о желании России во имя союзных отношений идти навстречу интересам Японии, хотя обладание этим ответвлением от КВЖД было изначально неестественным − эта была часть ЮМЖД и в большей мере проходила по территории, расположенной в сфере японских интересов [ДВПЯ].

Что касается самого договора, то в японском проекте его открытой части были всего две статьи:

• оказание помощи друг другу всеми имеющимися мирными средствами в случае угрозы их территориальным правам и особым интересам на Дальнем Востоке
• обещание не заключать каких-либо соглашений или союзов, имеющих агрессивный характер в отношении одной из сторон.

Секретная часть была обширнее и включала в себя шесть статей, из которых две последние были процедурными, а первые четыре по существу:

• случай, когда какая-либо «третья держава» приобретала политическое доминирование в Китае, враждебное одной или обеим сторонам договора, признавался нарушением насущных интересов каждой из договаривающихся сторон
• стороны обязались входить в контакт друг с другом для откровенного обмена мнениями и обсуждения мер, необходимых для предотвращения возникновения такой угрозы
• стороны, обязались не заключать мирный договор без согласия друг друга, если одна из них приходит на помощь другой во время военного конфликта с «третьей державой»;
• стороны обязались согласовывать между своими представителями условия и формы оказания друг другу помощи вооруженными силами [ДВПЯ].

Не имея еще на руках проекта договора и инструкций к нему, Мотоно 16 февраля встретился с Сазоновым. Он считал нужным получить от русского министра подтверждение всему тому, что от его имени в Токио говорил Козаков.

Россия искренне стремится к союзу, и его радует готовность японского правительства заключить такое соглашение,− говорил Сазонов. В конце беседы договорились встретиться через несколько дней, чтобы начать обсуждение текста соглашения [ДВПЯ].

Позиция японского правительства по вопросу о новом договоре в виде памятной записки была передана в российский МИД 18 февраля.

В ответ на проявление доброй воли − гарантии безопасности российских территорий на Дальнем Востоке, поставки оружия и подписку на военный заем Япония могла бы рассчитывать на искренние дружеские жесты с российской стороны, говорилось в документе. В свое время повышение таможенных пошлин, более суровые ограничения японского рыболовства причинили серьезный ущерб японским экономическим интересам, вызвали тревогу у японского правительства и посеяли сомнения в японском обществе. К счастью, визит великого князя Георгия Михайловича возродил доверие и надежды. Но для движения вперед японское правительство надеется, что российская сторона пойдет ему навстречу прежде всего в двух вопросах − о таможенных пошлинах и рыболовстве в российских водах. Кроме того, если бы Россия, как говорил Козаков, могла бы уступить железнодорожную ветку от Харбина до Чанчуня на подходящих условиях, то это помогло бы окончательно расчистить путь к союзным отношениям [МОЭИ].

Сообщая Мотоно о готовности дополнительно поставить в Россию 20 млн. ружейных пуль, и сверх этого − 120 тысяч карабинов и 60 млн. пуль к ним, Исии подчеркивал, что это сделано в знак благодарности за согласие продать Японии железнодорожную ветку от Харбина до Чанчуня. Вместе с тем, он просил ни в коем случае об этом не говорить в разговорах с российской стороной [ДВПЯ].

В одной из расшифрованных в русском МИД телеграмм, адресованных Мотоно, на этот момент обращалось особое внимание. «В вопросе об уступке ветви Восточно-Китайской железной дороги, не желательно, чтобы создавалось впечатление, что к этому решению российская сторона пришла, идя навстречу нашей просьбы». Если, Россия сама сделает это предложение, исходя из собственных побуждений, это будет иметь значительно большее позитивное влияние на общественное мнение в Японии и облегчит решение вопроса о поставках оружия. [МОЭИ].

Мотоно в ответ прислал свои соображения по концепции договора с Россией. Как и договор с Англией, он должен быть максимально открытым. В секретную часть следует включить только пункты, касающиеся Китая. Относительно взаимодействия и взаимопомощи, включая военную, в случае если Китай окажется под «доминированием третьей державы», то, коль скоро документ секретный, лучше вещи называть своими именами: «под “третьей державой” имеется в виду Германия». Абстрактное, обезличенное понятие «третьей державы», способно не только вызвать подозрения у Англии и Франции, которых придется знакомить с текстом, но может поставить Японию перед тяжелым выбором в случае столкновения между Россией и Англией, теперь уже двух ее союзников [ДВПЯ].

Не ограничиваясь комментариями по концепции договора, Мотоно направил Исии свой проект открытой и секретной частей договора. В открытой части он предлагал более высокий уровень союза − обязательство сторон в случае военного конфликта одной из них в целях защиты своих территориальных прав и специальных интересов на Дальнем Востоке вступить в войну для оказания помощи против агрессора. Условия оказания военной помощи он оговаривал в следующих пунктах проекта. Секретная часть прямо называла Германию как потенциальную угрозу в Китае [ДВПЯ].

Но Токио не поддержал своего посла в Петрограде. Его вариант значительно увеличивает обязательства японского правительства по договору и существенно отличается от проекта, составленного правительством и на который после согласования с гэнро получена санкция императора, отвечал Исии, и предлагал начать переговоры на основе правительственного проекта [ДВПЯ].

Тексты телеграммы Мотоно в адрес Исии и ответ последнего были расшифрованы в МИД России и были на руках у Сазонова [МОЭИ]. После того, как Исии не согласился с предложениями Мотоно по тексту договора, 24 февраля 1916 года японским правительством было принято развернутое постановление из 6 пунктов. После общих слов о мире, дружбе и изменении характера взаимоотношений, фиксировалась готовность России в свете новых отношений уступить Японии железнодорожную ветку − ответвление от КВЖД к Чанчуню и собственное решение оказать всю возможную помощь в поставках оружия, причем в максимальной мере, только лишь без ущерба нуждам собственной обороны. Подчеркивалась также необходимость «пойти на шаг дальше» и заключить между двумя странами союзный договор. Оговаривались основные моменты, на которых должен был строиться такой договор:

• оказание взаимной дружественной помощи мирными средствами в целях защиты обоюдных территориальных прав и специальных интересов
• отказ от договоров с третьими странами, которые были бы враждебны в отношении одной из сторон
• обязательство в случае, если Китай окажется под политическим доминированием какой-либо третьей страны безотлагательно вступить в консультации относительно угрозы взаимным интересам, и принятия мер, необходимых для воспрепятствования этому
• а в случае, если в результате принятых мер одна из сторон вынуждена будет вступить в войну с третьей стороной, другая союзная держава окажет ей помощь, в том числе вооруженными силами [ДВПЯ].

25 февраля, перед тем как отправить проект союзного договора Мотоно в Петербург, Окума с Исии направились в Хаяма. Здесь на берегу залива Сагами чуть южнее курорта Камакура располагалась зимняя дача и излюбленное место императора Тайсё. Здесь он безвылазно находился и после того как 25 ноября 1921 года передал свои полномочия сыну-регенту и где скончался 25 декабря 1926 года.

Тем временем Сазонов за несколько дней подготовил обстоятельный ответ на японскую ноту от 18 февраля. Новые таможенные пошлины продиктованы в первую очередь нуждами казны, чрезмерно обремененной расходами на нынешнюю войну. Новый устав тихоокеанского рыболовства связан с необходимостью более детального определения условий эксплуатации рыболовных участков, чтобы не допустить резкого сокращения запасов рыбы в результате ее интенсивного лова. Эти оба вопроса являются чисто внутренними и в силу близости отношений между двумя странами следовало бы оставить свободу действия в них. «Однако если бы в данном случае шла речь об оказании услуги Японии взамен жертв, которая она могла бы принести для того, чтобы прийти на помощь России, то российское правительство не поколебалось бы пересмотреть свое законодательство по этим двум вопросам, учитывая японские интересы» [МОЭИ].

А еще через некоторое время (26 февраля) на встрече с японским послом Сазонов изложил основные позиции по условиям заключения союза.

• Что касается поставок японского оружия, то его устраивает обещание Японии сделать максимум возможного.
• Россия готова продать Японии железнодорожную ветку от Сунгари до Чанчуня. В отношении того, что Козаков в Японии говорил якобы о возможности уступить и часть этой ветки к северу от Сунгари до Харбина, то это заблуждение. Указанный участок находится в зоне российского влияния и не может быть уступлен ни при каких обстоятельствах. Дело в том, что в разговоре в вагоне 11 января по пути в Японию на вопрос Адати, нельзя ли Японии получить участок дороги севернее Сунгари вплоть до Харбина, Козаков среагировал не совсем четко, по крайней мере, не сказал твердо «нет».

Расплывчатость ответа Козакова была истолкована как намек на такую возможность, и позже именно на это будет ссылаться японская сторона, настоятельно прося уступить и эту часть ветки. Получивший, судя по всему, нагоняй от Сазонова Козаков 10 марта написал письмо к Адати с просьбой помочь ему разъяснить следующее «маленькое недоразумение»… Мотоно, на основании полученной им инструкции, полагает, что во время переговоров Козакова с Адати речь шла об уступке всей этой ветки от Харбина до Куанченцзы [Чанчуни], тогда как на самом деле он говорил только о части ее, расположенной в японской сфере влияния, то есть между Куанченцзы и Сунгари» [МОЭИ].

Не было единства взглядов сторон и по вопросу об участии Китая в войне против Германии. Самым насущным вопросом для России был подрыв германского политического и особенно экономического влияния в Китае, и для этого наиболее радикальным способом, с точки зрения Сазонова, было присоединение Китая к Антанте. Мотоно повторял, что японское правительство не приветствует это и вряд что-то можно сейчас изменить, однако с его точки зрения вопрос о подрыве экономических позиций Германии в Китае можно было бы изучить отдельно от вопроса о его присоединении к Антанте. Сазонов согласился, что это вариант, заметив, однако, что все же никак не может понять, почему Токио против включения Китая в Антанту [ДВПЯ].

Ответ на этот вопрос дает Исии. Включение Китая в состав стран Антанты повлечет за собой союзные обязательства по снабжению китайской армии оружием. О нежелательности этого в условиях политического разброда в Китае Япония заявляла еще в конце 1915 года. Теперь же внутренняя ситуация в этой стране стала еще более неустойчивой [ДВПЯ].

Но это лишь часть, и не самая главная, истинных мотивов. Вступление Китая в войну, политически ставило его на один уровень с Японией и Россией. Следовательно, на пути любых требований к нему по защите «специальных интересов» могло возникнуть новое препятствие. Китай мог бы апеллировать к союзническому характеру отношений и своему вкладу в победу над Германией, что собственно, и произошло на Парижской мирной конференции в 1919 г. Под угрозой оказались тогда японские позиции в Китае, а о российских интересах речь вообще не шла − Россия вышла из игры из-за внутренних потрясений и революций.

***

После обмена мнениями относительно продажи железнодорожной ветки от Сунгари до Чанчуня, поставок японского оружия и вступления Китая в Антанту и, придя к общему мнению, что все эти вопросы не должны влиять на содержание и решимость заключить союзный договор, 13 марта 1916 года Мотоно впервые передал Сазонову японский вариант соглашения. Быстро пробежав глазами, Сазонов заметил, что именно таким он и ожидал его увидеть, однако, учитывая важность документа, он должен будет согласовать его с другими членами кабинета министров, а затем уже отправить в могилевскую ставку на «благоусмотрение» царя.

Мотоно, воспользовавшись моментом, вновь стал выяснять возможность уступки железнодорожной ветки к северу от Сунгари до Харбина. Накануне, 10 марта в отдельной телеграмме его настоятельно просил сделать это Исии, добавляя, однако, что это ни в коем случае не является условием подписания договора, то есть должно быть основано на доброй воле российской стороны.

Сазонов отвечал вежливым, но твердым отказом. Со времен первой русско-японской конвенции строгое разграничение сфер влияния двух стран в Китае было основой двустороннего сближения. На этот раз Россия согласилась на уступку Японии части железной дороги от Чанчуня до пересечения реки Сунгари именно потому, что она находилась в сфере японского влияния, и не может передать оставшуюся часть до Харбина, именно в силу того, что она находится в сфере влияния России.

Сообщая о реакции русского министра, Мотоно просил обсудить, насколько эта уступка России важна для дальнейшего хода переговоров по союзному соглашению [ДВПЯ].

Очень важна, отвечал Исии, и японское правительство «глубоко сожалеет» об отказе России уступить этот участок от берега Сунгари в районе станции Таолайцзяо (陶頼昭Taolaizhao) до другого берега Сунгари у Харбина. Беря свое начало в горах (Чанбайшань) у корейской границы этот самый крупный приток Амура, двигаясь на северо-запад, здесь в Маньчжурской долине делает петлю, чтобы повернуть в обратном направлении на северо-восток к великой реке. Район между двумя берегами Сунгари был местом интенсивного грузопотока. Его присоединение к японской Маньчжурской дороге (ЮМЖД) экономически было очень привлекательным.

Натолкнувшись на категорический отказ Сазонова уступить эту часть, Исии 20 марта отправил Мотоно телеграмму с поручением предложить российской стороне передать ее во временное административное управление Японии на определенных условиях, главным образом, для того, чтобы изменить ширину железнодорожного полотна и устранить неудобства, связанные с необходимостью перегрузки товаров и пассажиров с одного пути на другой. Вдобавок, он просил признать права японских судов на судоходство по Сунгари, то, чего Япония давно и безуспешно добивалась [ДВПЯ].

Но на встрече 21 марта Сазонов не стал вдаваться в детали вопросов помимо самого договора, и предпочел говорить по самой концепции и статьям договора. Он передал японскому послу российский проект двустороннего союза и пояснительную записку к нему. Русско-японский союз рассматривался как соглашение, предусматривающее взаимопомощь двух стран, включая военную, в случае их военных действий против Германии.

Предусматривая военную помощь друг другу, он, по мнению Сазонова, должен быть обставлен целым рядом ограничительных условий. Сама концепция договора начиналась с фразы о том, что в случае военного конфликта с Германией России и Японии одним было бы сложно справиться с противником. «Поэтому было бы разумнее, чтобы российское и японское правительства взяли на себя окончательное обязательство оказывать друг другу вооруженное содействие только в случае оказания им военной помощи [со стороны] их союзников».

Речь, разумеется, шла об Англии и Франции. Исходя из этого же Сазонов предлагал установить срок русско-японского соглашения таким же, как и срок англо-японского союза. В случае же изменения или расторжения последнего стороны обладали бы правом потребовать пересмотра и соглашения между ними, чтобы привести в соответствие с новым политическим положением.

Он предлагал убрать из японского проекта упоминание в открытой части договора о мирном характере средств, которым будут пользоваться стороны при защите их прав и интересов в Китае, чтобы не создавать иллюзий у потенциального противника, который не будет иметь возможности ознакомиться с секретной частью договора, что военные средства не предусматриваются.

Далее Сазонов предлагал зафиксировать в отдельной статье секретной части об обязательстве сторон уведомлять друг друга о международных соглашениях, которые они предполагали бы заключить относительно их особых интересов в Китае, и чтобы те из этих соглашений, которые относились бы ко внутреннему Китаю, заключались бы только с предварительного согласия друг друга.

Во избежание впечатления, что данное соглашение перекрывает все предыдущие (конвенции 1907, 1910, 1912 гг.), нужно было бы специально упомянуть, что все они остаются в силе. Было бы полезно также провозгласить в открытой части принцип равной заинтересованности двух держав в том, чтобы Китай не подпал под доминирующее влияние какой-либо иностранной державы, а во вступительной части провозгласить решимость сторон «уважать независимость Китая и поддерживать равновесие иностранных влияний на китайское правительство» [МОЭИ].

Передавая концепцию и проект договора в Токио, Мотоно энергично поддержал замечание Сазонова об исключении слов о мирных средствах. Слова «мирными средствами» использовались лишь в первой конвенции 1907 года. В последующих двух их уже не было. Применение их теперь будет означать движение вспять, писал он [ДВПЯ].

На очередной встрече 2 апреля в доме на Мойке Мотоно получил ответы и на другие вопросы. Россия не может согласиться на передачу в административное управление участка железной дороги от правого берега Сунгари при ее первом пересечении дорогой и до Харбина. Этот участок расположен в зоне российского влияния, что противоречит основополагающему принципу соблюдения интересов друг друга в соответствующих зонах влияния. Что же касается судоходства по Сунгари, то, исходя из того же принципа, Россия могла бы согласиться на использование японскими судами той части реки, которая находится в зоне влияния Японии. Однако в случае, если с этим не согласится Китай, Россия вынуждена будет поддержать Китай как партнера по совместному предприятию, коим является судоходство по Сунгари.

Все это ему говорил Сазонов, и сдвинуть с его жестких позиций, не удалось. Нужно понимать, − продолжал он, − что уступки России были связаны с ее тяжелым положением на фронтах и ее благодарностью за помощь. Настаивать на больших − нецелесообразно, да и пустая трата времени [ДВПЯ].

Видимо, вняв совету посла, Исии уже не настаивал на своем и просил только разъяснить Сазонову, что «Сунгари в пределах японской сферы влияния» − это участок реки до устья реки Нэнь (嫩江), а не до пункта Сюшуйган в верховьях реки, как это, видимо, считает русский министр. Таким является толкование японского правительства текста дополнительной статьи секретной части конвенции 1907 года [Романов]: 474–476).

Исии просил уточнить еще один момент. Включает ли передаваемая Японии часть железной дороги «к югу от Сунгари» станцию Таолайцзяо, расположенную на правом берегу и, следовательно, к северу от реки, спрашивал Исии [ДВПЯ].

18 апреля 1916 года, спустя почти месяц после получения текста российского проекта Исии (18 апреля) прислал Мотоно свои замечания и предложения по нему. Он просил исключить некоторые формулировки и перефразировать слова. В первую очередь это касается преамбулы. В ней желательно ограничиться декларацией двусторонних отношений как отношений мира, согласия и взаимного доверия. Что же касается «уважения независимости Китая», то это положение уже есть в конвенции 1907 года и повторять его нет особого смысла.

Это замечание со стороны Исии как, впрочем, и все другие, можно было ожидать. Любое упоминание в договоре или соглашении о «независимости и территориальной целостности» вызывало в Токио повышенную реакцию. Не возражая против них в принципе, Токио стремился не акцентировать на этом внимания. Положение в русском проекте о том, что «никакая держава не должна стремиться пользоваться там [в Китае] преобладающим политическим влиянием» вызывало аллергическую реакцию.

«Преобладающее политическое влияние» в Китае, начиная с революционных событий 1911-1912 гг. в этой стране − центральный пункт всей политики Японии в отношении великого, но слабого соседа. Преследуя эту цель, японская государственность переродилась в милитаризм. Прямая агрессия в Китае привела страну к началу войны на Тихом океане и, в конце концов, к краху. Но к этому ложному и роковому пути японскую политику толкали не только внутренние силы. Во многом ситуация в самом Китае, разброд и шатания, внутренняя политическая борьба провоцировали на это, «соблазняя» к прямому военному вторжению.

С середины декабря 1915 года, когда Юань Шикай провозгласил себя императором, дела в Китае пошли еще хуже. Реставрация монархии по мысли китайского президента должна была успокоить страну и принести ей долгожданный мир и стабильность. На самом деле все было наоборот. Нового императора стали покидать его ближайшие соратники, целые провинции объявляли о неподчинении. Практически повторялась ситуация первой революции, когда Китай был расколот на юг и север, только с той разницей, что авторитет Юаня был на нуле. Резко активизировались оппозиционные силы, Гоминьдановцы, лидер которых Сун Ятсен скрывался в Японии, замышляли новую революцию.

Перспектива резких перемен в Китае и беспокоила, и вдохновляла Токио. Возникал шанс прихода к власти в Китае если не откровенно прояпонских сил, на что рассчитывать не приходилось, то, по крайней мере, не столь резко антияпонских. В принятом 7 марта 1916 г. постановлении японского правительства о политике страны в Китае так и говорилось: «кто бы вместо Юань Шикая ни пришел бы к власти в Китае, это будет значительно лучше с точки зрения японских интересов», для «установлении в Китае преобладающего влияния, внушение китайскому народу этого влияния и формирование на этой базе японо-китайских дружественных отношений» [ДВПЯ].

Этот документ «для сведения» был разослан по японским посольствам в основных странах. Его получил и Мотоно. Российский МИД, который расшифровывал телеграммы японского посла, раскодировал и эту. Впрочем, ее перевод, хранящийся в российских архивах, стилистически отличается от оригинала, а в публикации к тому же сокращен, в результате чего намерения Японии в отношении Китая выглядят особенно агрессивными [МОЭИ].

Текст этого постановления, был на столе у Сазонова, когда он и его помощники составляли проект русско-японского договора. Именно поэтому в российском проекте в преамбулу было включено положение о том, что «никакая иностранная держава не должна стремиться к преобладающему влиянию в Китае». Пытаясь не допустить этой формулировки, Исии писал Мотоно: Нет необходимости подтверждать действие всех предыдущих секретных соглашений. Однако, если русская сторона посчитает это важным, то следует согласиться [ДВПЯ].

Вскоре из Петрограда пришло сообщение Мотоно (19 апреля) о беседе по поводу границ. Сазонов действительно полагал, что пределы Сунгари, которые относятся к японской сфере ограничиваются ее истоками и пунктом Сюшуйган (秀水站) в верховьях. На замечание Мотоно, что, по мнению японского правительства, они включают район до устья реки Нэнь, русский министр попросил время для изучения этого вопроса и 18-го апреля передал памятную записку, из которой следовало, что Россия не станет возражать против японского судоходства в этих пределах, однако сохраняет за русскими судами право на навигацию на участке.

Одновременно он сообщал об отказе в просьбе Японии продлить участок продаваемой железной дороги от Чанчуня до Сунгари до станции Таолайцзяо на правом берегу. Этот вопрос придется решать во время следующих встреч, заключал японский посол [ДВПЯ].

Мотоно вновь получил указание продолжить усилия, чтобы добиться согласия России на продление продаваемого участка до Таолайцзяо. Сугубо для его сведения, Исии сообщает Мотоно, что приобретение дороги до указанной станции важно в военном отношении. Только это заставит военных отказаться от их надежды на приобретение всей дороги вплоть до Харбина. Имея в виду, что от военных зависит во многом решение о поставках России максимального количества оружия, вопрос о владении станцией Таолайцзяо приобретает особую остроту [ДВПЯ].

Мотоно готов приложить максимум усилий. Он тоже считал вопрос о Таолайцзяо принципиально важным, и просит срочно дать ему санкцию попробовать занять более жесткую позицию на переговорах, давая понять, что Япония может отказаться от своего обязательства о поставках оружия в полном объеме. Если это не сделать сейчас, в будущем добиться этого будет еще труднее, добавляет он [ДВПЯ].

Исии такой санкции не дает и вместо жесткого нажима выбирает мягкий примирительный вариант. Он поручает передать Сазонову, что Япония готова выполнить все свои обещания по поставкам оружия, несмотря на то, что передаваемая ей ветка от Харбина до Чанчуня по протяженности лишь ее половина.[2] В то же время японскому правительству трудно понять, отчего нет никакой возможности, как утверждает Сазонов, уступить станцию Таолайцзяо на правом берегу Сунгари. Японии в любом случае придется строить конечную станцию на ветке, которую она приобретает, и она должна стыковаться с российской частью дороги. В связи с этим, место строительства такой станции должно быть выбрано с учетом, что в будущем она станет процветающим большим населенным пунктом. Топография же пункта, где заканчивается японская часть дороги на левом берегу Сунгари − это гористая местность, малоподходящая в этом смысле. Правый берег болотистый тоже не подходит, и единственное удобное место − расположенное чуть в отдалении селение Таолайцзяо. Это было причиной японской просьбы уступить эту станцию. Однако если российская сторона никак с этим не может согласиться, то следует узнать, какое место для строительства совместной стыковочной станции может быть для нее приемлемым.

Исии просит напомнить Сазонову предысторию проблемы. Начиная с августа 1915 года, Токио делал все от него зависящее, чтобы поставить России недостающее ей вооружение, не оговаривая это никакими требованиями. Предложение об уступках как вознаграждение за «доброе отношение» исходило от самой России − как разговоры о ветке к Чанчуню от КВЖД, так и всякие намеки на уступку Северного Сахалина. Япония не инициировала эти разговоры, а только следовала российским предложениям, никогда не делая их условием поставок оружия (ДВПЯ, 1916/1/3: 142, 143).

Чтобы не было никаких сомнений, Исии на встрече с Малевским, покидавшим свой пост, специально затронул эту тему и просил по возвращении в Петербург объяснить все это Сазонову.

После восьми лет работы Малевский-Малевич покидал японскую столицу. Его отставка с поста русского посла была неожиданной для всех и в первую очередь для него самого. Сразу после успешного визита великого князя и в самом начале переговоров о заключении союзного договора − это выглядело странным, если не подозрительным. «Опасаюсь, как бы мое внезапное отозвание не было бы истолковано в Японии как изменение той политики, которую императорское [российское] правительство преследовало здесь по высочайшей воле в течение последних восьми лет, имевшей главной целью укрепление дружеских связей между обеими державами»….Было бы желательным в течение некоторого времени подготовить японское общественное мнение к его уходу, чтобы избежать неправильного толкования, обращался Малевский к Сазонову. Для этого же он просил ходатайствовать о назначении его в государственный совет, дабы придать отзыву из Японии характер награды за труды в этой стране [МОЭИ].

Но Сазонов не внял просьбам посла. Мотоно в телеграмме Исии, расшифрованной в российском МИД, сообщал, что разногласия между Сазоновым и Малевским обсуждались в российском правительстве, а непосредственной причиной стало то, что русский посол в последнее время не выполнял инструкции министра иностранных дел [МОЭИ]. Какие именно, не уточнялось.

17 марта 1916 года Малевского в Фениксовом зале дворца принимал император. После официальной части, когда Малевский сложил с себя полномочия посла, и они официально перешли к временно исполняющему обязанности посла советнику русского посольства Михаилу Сергеевичу Щёкину, он вместе с императором и присоединившейся к ним дочерью Евгенией проследовал в Павлониевый зал, где их ожидала императрица. После короткой светской беседы русский посол с дочерью были приглашены на обед в банкетный зал Хомэйдэн. За столом можно было увидеть также премьер-министра Окума и министра иностранных дел Исии, а также министра императорского двора и высших чинов придворного церемониала. На прощание император и императрица преподнесли послу и его дочери ценные подарки [Асахи].

За день до этого Малевского и его дочь принимал у себя в частной резиденции премьер-министр Окума. Из русского посольства был приглашен только Щёкин. Японцев было тоже немного, но их участие было весьма представительным: военно-морской министр Като Томосабуро с супругой, военный министр Осима Кэнъити (大島 健一), министр иностранных дел Исии с супругой и некоторые другие.

Значительно больше было провожавших на Токийском вокзале 30 апреля. Частично это объяснялось тем, что через десять минут после отъезда русского посла на вокзал прибывал поезд с принцем Канъин, так что часть присутствовавших совмещали проводы посла со встречей принца. Но к их числу не относились 130 слушателей и слушательниц духовной школы при православном Воскресенском соборе (Николай-до), которые здесь же на платформе в манере православного четырехголосного хора исполнили «Боже, царя храни…»

Для отъезжавших железнодорожные власти Японии выделили особой комфортабельности вагон. Теперь он был заполнен не только посольским багажом, но и многочисленными букетами цветов. Как писала пресса, черные шелковые цилиндры официальных лиц, политиков, дипломатов, лидеров делового мира мелькали вперемежку со шляпами дам, среди которых можно было увидеть жен военно-морского министра Като и барона Гото Симпэй.

Ровно в 8 часов 30 минут утра после краткого молебна, проведенного настоятелем Воскресенского собора отцом Сергием, поезд отошел от платформы [Асахи].

***

По возвращении в Петербург Малевский, если бы и говорил с Сазоновым, то вряд ли это что-то бы изменило. Мотоно не раз и тщетно пытался повлиять на Сазонова во встречах с ним и через Крупенского (11 марта японские газеты из Пекина сообщали о назначении преемником Малевского российского посланника в Пекине Крупенского [Асахи], который в это время находился в Петербурге, готовясь к отъезду в Токио.

Против уступки какой-либо части дороги от Харбина до Чанчуня выступили министерство финансов и руководство КВЖД, и их сопротивление удается преодолеть только доводами «политической необходимости», говорил Сазонов. Уступка же Таолайцзяо, по их мнению, вообще неприемлема, так как сведет коммерческую ценность оставшейся части к нулю.

С завидным упорством добиваясь своей цели, Мотоно предлагал компромисс: Участок на правом берегу до Таолайцзяо останется в собственности России, но поездам японской Маньчжурской дороги будет разрешено прибывать на эту станцию для стыковки с поездами КВЖД.

Этот вариант вряд ли изменит позицию Минфина и КВЖД, однако он обдумает это предложение, отвечал Сазонов. Но судя по тону, с которым Сазонов говорил это, надежды на успех мизерны, признавался Мотоно. В российской практике железнодорожных отношений был прецедент, когда поездам из Вены и Берлина разрешали следовать по российской территории до конечного пункта в Варшаве. Однако он не может быть использован в аргументах. Как раз намерение России пересмотреть это соглашение с Австрией и Германией было одной из причин происходящей сейчас войны, − замечал японский посол. Поэтому он предлагал создать совместную комиссию и попытаться решить эту проблему технически, не заостряя на ней внимание, чтобы быстрее двигаться к подписанию союза [ДВПЯ].

Железнодорожные проблемы не были единственным камнем преткновения в переговорах по союзному договору.

В российском проекте соглашения в его секретной части был пункт (5-й). В нем формулировалось обязательство каждой из сторон не заключать каких-либо договоров или соглашений во внутреннем Китае с третьей стороной, которые противоречили бы интересам одной из сторон договора. Исии настаивал на исключении этого пункта, как лишающего Японию свободы действий в Китае. Он напоминал, что изначальной целью договора было недопущение политического господства Германии в Китае. Именно об этом говорил Козаков в Токио на встрече с ним, когда передавал опасения, что Берлину удастся через Туркестан проникнуть в Китай и попытаться «схватить Россию за горло», и именно этот разговор встретил полное сочувствие в Токио и побудил к составлению японского проекта договора [ДВПЯ].

В ход переговоров, как это уже было неоднократно, вмешались обстоятельства внутреннего характера, на этот раз связанные с внутренней ситуацией в России. На встрече 7 июня, выслушав в очередной раз о замечаниях по тексту договора, Сазонов неожиданно заявил, что после недавней болезни врачи рекомендовали ему отдых, и через неделю почти на месяц он покидает столицу. Он хотел бы подписать договор до этого. Мотоно, скорее всего, не догадывался, что дни Сазонова в российском МИД сочтены и только договор с Японией его удерживал от подачи царю прошения об отставке.

Если Россия согласится убрать пункт 5-й секретного соглашения, о котором уже шла речь, то Япония будет готова заключить документ хоть завтра, заверял Мотоно. Что же касается станции Таолайцзяо, то Сазонов обещал переговорить по этому вопросу непосредственно с царем во время его поездки в Ставку (ДВПЯ, 1916/1/3: 151).

Вернувшись из поездки в Ставку (Могилев), Сазонов 12 июня встретился с Мотоно. Царь заявил, что нет оснований не верить Японии, и он соглашается на исключении пункта 5 и собственноручно вычеркнул его из текста. Вопрос об уступке железнодорожной ветки к югу от Чанчуня до Сунгари был решен на совещании в его присутствии, и он дает на это свое согласие. Цену за уступаемую железнодорожную ветку нужно согласовать с министерством финансов. Пожелания царя связаны только с тем, чтобы Япония нашла новые резервы для поставок возможно большего числа карабинов и особенно патронов к ним. Насчет уступки части дороги от Сунгари до Харбина и о станции Таолайдзяо не было речи [ДВПЯ].

Итак, можно было подвести итоги. Проект союзного договора был согласован и готов к подписанию. Из него были изъяты все пункты российского проекта от 18 марта, в которых в какой-то мере ограничивалась свобода действий Японии в Китае. В преамбуле отсутствовали слова об уважении независимости Китая и обязательств сторон не стремиться к преобладающему влиянию в нем. Из открытой части договора была изъята 3-я статья, обязывающая стороны не вступать с третьей державой в какие-либо соглашения, затрагивающие территориальные права и особые интересы на Дальнем Востоке. Была исключена 5-я статья об обязательстве сторон не заключать с третьей державой никакого договора в отношении внутреннего Китая. Не была включена и статья, подтверждавшая сохранение в силе секретных конвенций 1907–1912 годов.

Вне рамок договора была достигнута договоренность по вопросу о продаже Японии железнодорожной ветки до Сунгари. Как совладелец компании, занимающейся судоходством по Сунгари, Россия признавала право японских судов на судоходство от истоков реки до впадения в нее реки Нэнь, то есть в пределах японской зоны влияния.

Теперь оставалось поставить в известность и передать копии договора Англии и Франции. Исии в сверхсекретной и срочной телеграмме в Лондон (22 июня) поручал Иноуэ после согласования с русским послом в Лондоне сроков и формы передачи вручить копию договора Грею и на словах заявить, что, как тот может убедиться, договор заключен на срок действия англо-японского союза и не только не нарушает его интересы, но и усиливает его [ДВПЯ].

Аналогичная телеграмма с несколько другим содержанием в тот же день ушла и Мацуи в Париж.

Получив 26 июня от Иноуэ текст договора и выслушав пояснения к нему, Грей попросил время для более детального изучения документа, прежде чем дать свою оценку. Впрочем, он уже сейчас с удовлетворением воспринял слова посла о том, что русско-японский союз «дополняет» англо-японский. Вспомнив историю, как создавался этот документ, английский министр иностранных дел подчеркнул, что его ошибочно причисляли к оппонентам договора. Он соглашался с мнением тогдашнего министра иностранных дел Японии Като о целесообразности заключения такого союза только после войны, лишь чтобы не противоречить и не идти против него.

Интерес у Грея вызвала статья 4-я секретного соглашения, в которой предусматривалось, что каждая из сторон не будет обязана предоставить другой помощь вооруженными силами в случае ее военного конфликта с третьей державой, не обеспечив себе содействия со стороны своих союзниц. Этот пункт снимал полностью всякие подозрения, если они и оставались, что русско-японский союз не только умаляет значение англо-японского, но он напрямую привязан к нему [ДВПЯ].

После сообщений послов в Лондоне и Париже об одобрении правительствами Англии и Франции текста договора, Исии поставил в известность Мотоно о дальнейших шагах. Учитывая, что Сазонов очень торопится, он ускорил процедуру одобрения документа императором. 28 июня документ был послан в министерство двора, где 29-го после одобрения текста Тайным Советом, он поступил «на благоусмотрение» императора.

Исии был уверен, что договор может быть подписан в Петербурге уже 1 июля, а его обнародование может состояться 3-го июля. Он поручил Мотоно согласовать эти сроки и поскорее сообщить, устраивают ли они Сазонова [ДВПЯ].

Что же касается меморандума о продаже Японии железнодорожной ветки и ее прав на судоходство по Сунгари, то, по мнению российской стороны, он нуждался в уточнении, и российская сторона предлагал подписать его позднее и сделать это в Токио. Оставались еще некоторые детали. У японского правительства в бюджете нет денег на приобретение дороги и покупателем будет компания бывшей ЮМЖД, писал Исии Мотоно и просил выяснить в этой связи, кто будет «продавцом» с российской стороны − правительство или КВЖД. [ДВПЯ].

Но эти детали не имели принципиального значения, так как произошло главное событие − 3 июля 1916 года в Петрограде Сазонов и Мотоно поставили свои подписи под новой, четвертой конвенцией, которая венчала десятилетний путь после окончания войны и по своему содержанию впервые определяла условия, при которых недавно воевавшие друг с другом страны обязались воевать, но теперь друг за друга.

В открытой части после краткой преамбулы определялось, что:

• Россия не примет участия ни в каком соглашении или политическом сочетании, направленном против Японии, и точно так же Япония против России (ст. 1)
• при угрозе территориальным правам или особым интересам на Дальнем Востоке одной из сторон, признанным другой, обе стороны должны были прийти к соглашению о мерах, которые они примут для оказания друг другу поддержки и содействия для охраны и защиты означенных прав и интересов (ст. 2).

Последний пункт уже был близок к тому, чтобы новое четвертое (формально третье, так как конвенция 1912 г. была секретной) соглашение между двумя странами назвать союзом. Знакомство с секретной частью «соглашения», уже не вызывало никакого сомнения в союзном характере отношений. В тексте в двух местах (Ст. 2 и Ст. 4) стороны называли себя «союзницами» (во французском оригинале договора: alliе, в японском тексте: «домэйкоку») [Price; ДВПЯ].

Секретная часть состояла из шести статей, которые определяли условия и принципы, при которых обе стороны оказывали друг другу военную помощь в том случае, если Китай подпадет под владычество какой-либо враждебной им третьей державы:

• стороны вступят в откровенные и дружеские сношения каждый раз, когда обстоятельства того потребуют, и согласятся относительно мер, которые должны быть приняты, дабы воспрепятствовать тому, чтобы создалось такое положение (ст. 1)
• если при принятии этих мер возникнет война между одной из них и третьей державой, как она обозначена, другая сторона по просьбе своей союзницы придет ей на помощь, и в таком случае обе стороны обязуются не заключать мира без предварительного согласия между собой (ст. 2)
• условия предоставления вооруженной помощи одной из сторон другой и средства, какими эта помощь будет осуществлена, устанавливаются их компетентными властями (ст. 3)
• твердо установлено, что ни одна из сторон не будет обязана оказать своей союзнице вооруженную помощь согласно статье 2, не обеспечив себе со стороны своих союзниц содействия, соответствующего серьезности грозящего конфликта (ст. 4).

Остальные две статьи касались срока вступления в силу данной конвенции и хранения ее в строгой секретности.

Русско-японская конвенция 1916 года, несомненно, относится к категории союзного договора. Хотя сфера применения его секретной части − не регион, а только одна страна − Китай, его открытая часть также определяла союзные отношения на Дальнем Востоке. И в этом смысле, соглашение знаменовало новое качество двусторонних отношений.

Не случайно, соглашение было высоко оценено в России. «Акт исключительной политической важности… в нем всего только две статьи, всего только несколько десятков слов, но они составляют эпоху в жизни государств Дальнего Востока» [Новое Время].

Это же событие дало повод для осмысления исторического прошлого.

«Нашу восточную соседку… мы хорошо успели узнать лишь за последние годы. Сто двадцать пять лет прошло с тех пор, когда Россия впервые вступила в сношения с Японией еще при императрице Екатерине II. Плохие исполнители предначертаний великой Государыни, а затем смерть ее остановили начатое дело. Неудачные первые шаги были как будто роковыми и для будущего, и наше знакомство с Японией шло черепашьими шагами в то время, когда пролетел целый век, сильно изменивший далекий Восток… История в свое время расскажет о тех обстоятельствах, которые привели Россию к одному из крупнейших недоразумений нашего прошлого − «японско-русской войне». Здесь мы и японцы лучше узнали друг друга, чем во время мира, и научились уважать друг друга… То была война, но она не была настоящей войной двух народов-врагов. Эта война помогла нам сблизиться, и в час нашего нового, настоящего кровавого испытания наш бывший враг, бывший у нас за спиной, не только не воспользовался «обстоятельствами», но дал доказательство своей дружбы, теперь уже испытанной. От этого до формального объявления на весь мир о нашем соглашении с Японией, правда, был один шаг, но его не легко было сделать теперь же, − этот шаг глубокого мира во время войны народов. Наша дипломатия в этом случае может смело сказать, что она исполнила свой долг» (Новое Время): 07.07 (24.06).1916).

Открытая часть, в которой не фигурировал Китай как объект соглашения, давала повод для расширительного толкования.

«…Соглашением с Японией мы окончательно обеспечили свой тыл на случай новых осложнений в Европе и Передней Азии. В свою очередь, Япония обеспечила свой тыл на случай столкновения с Америкой. Пока эти возможности представляются довольно отдаленными, но, по русской пословице, береженого и бог бережет, Россия и Япония развязали себе руки и могут отныне спокойно взирать на будущее разрешение тех национальных задач, какие будут поставлены ходом истории» [Русское Слово].

В свете достигнутого продажа ветки КВЖД от Чанчуня (Куанченцзы) до левого Сунгари не выглядела как потеря, а даже как избавление от ненужных забот и прошлых амбиций.

«Развязавшись с этим последним остатком печальной памяти Квантунской авантюры, мы отказываемся окончательно от каких бы то ни было притязаний на среднюю Маньчжурию», писала в редакционной статье газета, и добавляла: «Да и северная Маньчжурия нам, в сущности, вовсе не нужна, особенно после того, как открылось движение по Амурской железной дороге» [Русское Слово].

Отклики в Англии и Франции были не только позитивными, но даже хвалебными. Со специальным заявлением выступил Грей.

12 июля король Георг V пригласил к себе в Букингемский дворец японского посла с супругой. В нарушение протокола на встрече не было ни одного министра или чиновника − обеденный стол был накрыт на четверых. Столь узкий состав свидетельствовал об особом расположении английского монарха и его искренней радости по поводу заключения русско-японского союза. В беседе с послом британский монарх обнаружил прекрасное осведомленность во внешней политике его страны.

В течение всего обеда и беседы после него король был чрезвычайно любезен и откровенен, передавал в Токио Иноуэ. Он в первую очередь выразил свою искреннюю радость по поводу подписанного договора и заметил, что это было его давним желанием. О намерении Сазонова заключить союз с Японией ему докладывал министр иностранных дел еще в середине 1914 года, и уже тогда он поручил Грею сделать все возможное для реализации этого предложения, а при необходимости выступить посредником между двумя странами. Русско-японский союз придавал еще большую силу англо-японскому союзу. Но не только в этом его достоинства. Союзные отношения между Россией и Японией укрепляют отношения стран Антанты с Японией, что он считал очень важным, так как до него доходили сведения, что Германия намеревалась сразу после войны вступить в переговоры с Японией с предложением совместно управлять Китаем. Когда немцы поняли, что Япония на это не пойдет, они, используя свои особые методы, стали раздувать антияпонские настроения среди английских коммерсантов в главных торговых центрах Китая − в Шанхае, Тяньцзине и Ханькоу. С другой стороны, насколько ему известно, в Японии есть силы, которые настроены критически в отношении Англии и считают союз с ней не отвечающим интересам страны. Он просил посла по возвращении домой обратить внимание на эти настроения в обществе и в японской печати [ДВПЯ].

Особую радость союз вызвал в Японии. Празднества в Японии по поводу заключенного договора впечатляли. 7-го июля в день публикации текста договора в Токио состоялась грандиозная манифестация, организованная мэрией Токио и торгово-промышленными кругами. Демонстранты с факелами шли по улицам японской столицы. Около сорока тысяч участников, двигаясь по улицам, подошли к посольству России, где их приветствовал новый российский посол Крупенский.

В организации массовых мероприятий, несомненно, был задействован «административный ресурс», но, как писал в своей депеше в Вашингтон американский посол Гатри, «радость простых японцев была неподдельной».

Он вряд ли стал бы приукрашивать действительность − США новый договор был не по душе [FRUS].

Едва ли можно было представить как организованный сверху визит 10 июля в русское посольство директора токийской средней школы Такатихо (ныне частный университет с тем же названием). Он привел с собой ученика школы Ито Хирохару − внука князя Ито. Молодой Ито вручил русскому послу Крупенскому корзину цветов и в довершении спел российский гимн [Асахи]. Это было глубоко трогательно и символично. Внук − свидетель воплощения мечты своего деда − союза между Японией и Россией.

14 июля 1916 года указом императора «барон» Мотоно стал «виконтом». Того же титула удостоился и Исии. Окума после долгих лет пребывания в ранге «графа» был повышен до титула «маркиз». Для Мотоно новый аристократический титул венчал успех по службе. С 9 октября 1916 года он министр иностранных дел в кабинете Тэраути. Для Исии и Окума − утешительный приз перед отставкой [Асахи].

---

[1] Крупный дипломат, с именем которого связаны многие события в довоенной японской внешней политике.

[2] От Чанчуня до левого берега Сунгари по протяженности − лишь половина всего участка от Чанчуня до Харбина (около 115 км. из порядка 230 км.).