Дорогие читатели! Сегодня мы публикуем статью Константина Саркисова «Николай Невский и Тайвань»
На нашем сайте была опубликована статья Константина Саркисова о гастролях Шаляпина в Японии в 1936 г. Автор забыл упомянуть, что поводом взяться за нее стал один из эпизодов его пребывания на острове в научной командировке в 2013 г. В журнале «Тайваньская Панорама» он описал свое путешествие в горы к аборигенам, некогда «дикарям», а ныне вполне респектабельным гражданам непризнанной Республики. (См.: https://taipanorama.tw/tr.php?post=2547. «Николай Невский и Тайвань»). Одно из ярких впечатлений автора − увлечение семьей местных жителей творчеством великого русского певца в период японского правления. Это настолько необычно, что редакция решила попросить К.О. Саркисова вернуться к своей публикации, внеся в нее дополнения и свои фотографии, рассматривая это как важное и малознакомое дополнение к теме «Япония и Шаляпин».
Николай Невский и Тайвань
Португальцы, испанцы, голландцы и англичане − это те, кто помимо, конечно, китайцев и японцев, сыграл заметную роль в истории Тайваня. Русских, увы, трудно обнаружить среди миссионеров, пиратов, авантюристов или литературных мистификаторов вроде Джорджа Псалмоназара с его книгой по истории Тайваня, которую часто цитировали в Европе первой половины 19 века.
Географические устремления России 17 и 18 веков касались северной части Тихого океана. Это экспедиции с выходом на берег Охотского моря, открытия северных берегов Америки, Камчатки, Курильских, Командорских и Алеутских островов. В южной части Тихого океана к первой половине следующего, 19 века активность россиян связана с открытием ряда островов в районе островов Кука, Маршалловых островов, Французской Полинезии, Папуа -Новой Гвинеи знаменитой экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева, русским мореплавателями Юрием Федоровичем Лисянским на шлюпе «Нева», Отто Евстафьевичем Коцебу на бриге «Рюрик» и других.
Что же касается геополитических интересов России, то они стали очевидными в середине 19 века и утвердились после основания Владивостока. Какое-то время они не простирались южнее Кореи и Цусимы, пытаясь обеспечить свободный проход в южном направлении, что стало одной из важных причин военного столкновения с набравшей к этому времени силы Японией. В годы русско-японской войны где-то в конце 1904 года ходили слухи, что в случае падения Порт-Артура флот Того будет ждать эскадру Рожественского здесь в Тайваньском проливе у западных берегов острова.
В 20 веке после падений китайской и российской империй в бурной истории Тайваня появляются русские имена. Прежде всего хотелось бы упомянуть о Фаине Ипатьевне Вахревой − в замужестве Цзян Фанлян (蔣方良).
«Боевая подруга» тайваньского президента (1978-1988) Цзян Цзинго, сына Чан Кайши, с будущим мужем познакомилась в 1933 г. на Уралмаше в Свердловске, куда тот был сослан как троцкист. Он окончил в Москве Коммунистический университет трудящихся Китая, но из-за своих «троцкистских убеждений» был сослан на Урал, где вполне могла закончиться его жизнь. Но после начала прямой японской агрессии в Китае в июле 1937 г. и сближения Москвы с Чан Кайши тому удалось добиться согласия Сталина на высылку сына в Китай. Фаина последовала за мужем. Судьба женщины из бедной белорусской семьи, ставшей «первой леди» пусть и не признанной большинством стран мира Китайской республики (Тайвань) известна только историкам, политологам и ограниченному кругу читателей.
Еще менее известна история о русском ученом, который из Японии и при поддержке японских властей отправился на Тайвань для «полевого исследования» языка цоу − одного из коренных народов острова, судьба и культура которого привлекала внимание как фрагмент полинезийской культуры, которая по ряду причин не смешивалась с китайской, а язык давал пищу для научных предположений о происхождении японского языка. Отдельная тема − полувековой период японского правления островом, опыт японской «цивилизаторской» роли, которую огромное большинство клеймит и порицает как колонизаторскую, а немногие напротив воздают должное за огромные перемены в китайском захолустье, позволившие после войны совершить впечатляющий скачок в экономическом и технологическом отношении. Речь идет о Николае Александровиче Невском.
* * *
В июле 1927 года Николай Невский, молодой, но уже зрелый лингвист-этнограф отплыл из Кобэ на Тайвань. Путешествие по морю к острову было долгим, но не очень утомительным. Время быстро проходило за беседами о предстоящей работе с другом и коллегой Асаи Эрин （浅井恵林), специалистом по языкам тайваньских аборигенов. Оба были молоды, полны творческих планов. Невскому было в ту пору 35 лет, Асаи был на два года моложе.
В порт Цзилун (基隆, Keelung) на самой северной оконечности Тайваня пароход пришел только на четвертый день. Морские ворота северного Тайваня представляли собой удобную гавань, которая начала обустраиваться еще при испанцах. В 1874 году, в мае здесь заправлялись углем корабли адмирала Сайго Цугумити во время японской карательной экспедиции против аборигенов Тайваня. Цзилун упоминался в японских сводках о франко-китайской войне 1884-1885 годов. В 1895 г. японские экспедиционные войска высадились здесь, чтобы поднять над островом японский флаг и подавить сопротивление республики, провозгласившей себя независимой после того, как в Симоносэки после поражения в войне с Японией Цинский двор отрекся от своей колонии в ее пользу.
При японцах порт разросся, появились причалы для военных и рыболовецких судов, большая судоверфь. Сейчас Цзилун входит в территорию Большого Тайбэя. А тогда в столицу острова, население которой было чуть больше 200 тысяч, из порта нужно было добираться на поезде. Железная дорога длиной чуть менее 29 километров была построена в 1891 году еще при китайском правлении. В 1893 году она была продлена еще на 70 км. до Синчжу (新竹Hsinchu).
Добравшись до столицы и переночевав в ней, Невский вместе с Асаи на следующее утро отправился в генерал-губернаторство за разрешением на поездку. Места обитания тайваньских аборигенов находились под особым контролем японских властей, везде были устроены японские полицейские посты и, по словам «Нью-Йорк Таймс», поселения располагались за проволочными заграждениями, через которые пропускался электрический ток. Та же газета убеждала, что это были не напрасные предосторожности. Дотошность в статистике − черта японского национального характера. Благодаря ей мы знаем, что в 1927 году из 4 миллионов 250 тысяч и 160 населения острова − «дикарей», как тогда официально называли аборигенов,− было 139 тысяч 327 человек.
Их образ жизни менялся под влиянием контактов с внешним миром, и атрибуты цивилизации проникали в их среду, но это не было результатом их естественной эволюции, и племена продолжали жить в «полудиком» состоянии, писал Невский. Испытывая на себе «цивилизаторское давление «со стороны вначале китайцев, а затем особенно японцев, они сопротивлялись, нападали зачастую первыми. За период с 1910 по 1927 год от их рук погибло 6 тысяч 918 японцев и местных жителей китайского происхождения.(«New York Times», Oct 30, 1930). Не лучше были отношения между самими аборигенами. Они враждовали между собой, безжалостно истребляя друг друга. Некоторым из них приписывали особые формы жестокости, относя к людоедам. Но людей они не ели, а просто отрезали им головы, которые сушили и «приносили в дар». Так что скорее их следовало бы считать не людоедами, а «головорезами», «охотниками за головами» (headhunters), как прозвали их европейцы и американцы и как они же фигурально называют сотрудников агентств по найму на работу профессионалов.
Японцы пытались бороться с этим и другими «пережитками» первобытного строя, но с переменным успехом. Поэтому опека со стороны генерал-губернаторства и японских полицейских властей была не лишней. Но главное − без нее невозможно было бы добраться до мест проживания племен, и тем более заручиться их согласием на контакты. Путешествие в одиночку грозило встречей не только с охотником за головами, но и, как предостерегали власти, опасностью оказаться в гуще тропического леса, населенного медведями, пантерами и кишащего ядовитыми змеями.
Получив без особого труда благословение властей, Невский и Асаи вечером того же дня снова в поезде. Железная дорога была построена при японцах. Теперь она простиралась от Цзилуна до Гаосюна. Асаи направлялся в долины центрального хребта к племенам Таял (泰雅ныне − «Атаял», Невский − в горы Алишань к племени Цоу (также «Цзоу» 鄒. В два часа ночи Асаи вышел на станции Тайчжун (台中), и Невский продолжал путь один до станции Цзяи (嘉義). Пока Невский спит и до Цзяи еще четыре часа езды, следовало бы рассказать немного нем самом.
Николай Александрович Невский родился в 1892 году в городе Ярославле на берегу Волги. Мать умерла сразу после родов, а спустя четыре года не стало и отца. Маленький мальчик попадает на воспитание к деду в город Рыбинск. На берегу правого притока Волги с ароматным названием Черемуха, там, где она впадает в великую русскую реку. Маленькая рыболовецкая деревушка, быстро разросшаяся в слободу, жители которой платили дань великим князьям «красной рыбой». Во времена, когда в нем ходил в гимназию Николай Невский, «Брокгауз и Ефрон» писали о Рыбинске как об одном из «самых красивых и богатых городов на Волге, не уступающий по своим постройкам многим губернским городам». В 1909 году он перебрался с берегов Волги на берега Невы, где определилась его судьба как востоковеда. Через год после окончания Факультета восточных языков Петербургского университета по специальности китайский и японский языки в 1915 году он уехал в Японию на стажировку на два года. А далее простая арифметика − к 15 прибавить два, получится 1917 год. Две революции и гражданская война. Невский не может и не рискует возвращаться домой, надолго остается в Японии и продолжает заниматься наукой. В поисках корней формирования современного японского языка по совету глубоких знатоков не только лингвистики, но этнографии он изучает язык айну, потом напротив на самом юге − язык жителей островов Мияко из архипелага Рюкю (Окинава), что уже существенно ближе к Тайваню. Его интересуют не только редкие языки, но быт и нравы людей на них говорящих.
Он становится зрелым ученым, но слава к нему придет позднее, когда за написание грамматики тангутского (盛夏語）языка он посмертно получит Ленинскую премию.
А пока скромный профессор русского языка Института иностранных языков в Осака （大阪外国語大学）в ночном поезде доезжает до Цзяи.
Рано утром около 6 часов он вышел из вокзала и направился к станции узкоколейной однопутной дороги. Это лесопромышленная дорога была построена японцами для разработки лесных массивов Алишанских гор, богатых Chamaecyparis formosensis или тайваньскими кипарисами − огромными деревьями, из которых в Японии делали «тории» − ворота в синтоистский храм.
Дорога в горы за облака до станции «Развилка» (十字路) в «тряском вагончике», ведомым американским паровозом, заняла 4 часа.
Здесь Невский сошел, проводив взглядом вагончики, которые ушли выше в горы туда, где можно увидеть высочайшую вершину Восточной Азии − Нефритовую гору (Юйшань, 3952 м.).
Нужно было спускаться вниз пешком по горным тропам в селения цоу в сопровождении одного из его жителей. Все это он узнал в пристанционном отделении японской полиции, куда, как его инструктировали, он должен был явиться «для получения дальнейших указаний». Через несколько часов появился «шерп» − мальчишка лет десяти. Он подхватил чемодан приезжего и двинулся в путь так быстро, что Невский едва за ним поспевал. Дорога петляла крутыми тропами, потом была горная долина с бурной рекой и через нее висячий мост, «грузно колыхавшийся всей своей массой и готовый как трамплин подкинуть переправлявшихся и сбросить их в шумящую внизу бурную горную реку». Сейчас везде солидные сооружения, готовые к любым нагрузкам. Висячие мосты остались лишь на потеху туристам.
Первым селением цоу оказался поселок Тофуя (特富野). Жить и делать свою работу предстояло в другом селении − Таппан (達邦) еще ниже, в двух километрах отсюда. Там был дом-резиденция японского полицейского начальства этой местности, и в нем в одной из комнат ученому предоставили комнату, не столько из гостеприимства, сколько из предосторожности − здесь было безопаснее, и иностранец находился в поле зрения. Уже на следующий день японец − полицейское начальство − познакомил его с цоусцем по имени Вонгы Ятаунгана (高一生; Гао Ийшень; Ко Иссэй), жителем Тофуя. Тот прекрасно, как и сам Невский, владел японским языком и обучал ему местных детей.
«Со следующего дня Вонгы сделался моим учителем и оставался таковым в течение месяца», − вспоминал о нем тепло Невский. Знание обоими японского сыграло свою роль. Работа продвигалась быстро. За один лишь месяц русскому ученому удалось собрать обширный материал. После его обработки родилась книга − «Материалы по говорам языка Цоу» (Ленинград, 1935 г.). В ней фонетика языка цоу, некоторые вопросы словообразования и морфологии. Захватывающая часть книги − «тексты» с описанием быта, нравов и поверий цоу.
Книгу по праву можно считать «бесценным вкладом» в изучение полинезийской культуры и языка, до сих пор не вполне оцененным. Причина, скорее всего в том, что этот труд незавершенный. Как признавался Невский, книга − это только «первая часть» труда. Предстояло на том же материале написать грамматику и словарь говора языка цоу. Но это уже в другой России − советской, куда, поддавшись уговорам коллег, Невский возвращается в 1929 году. Вначале один, потом к нему приезжает семья – жена-японка и дочь.
В Ленинграде он пишет грамматику, но другого исчезнувшего тангутского языка, за которую посмертно получит Ленинскую премию. Но пока он не подозревает о близком конце − подает одну за другой заявки с просьбой направить в научную командировку, но каждый раз безрезультатно. Жизнь обрывается в ноябре 1937 году, когда его и жену − расстреляли по подозрению в шпионаже в пользу Японии.
На родине в памяти остается светлый образ замечательного соотечественника. Но так случилось, что памятник (стела) ученому установлена только на острове Мияко. Она в центре его столицы, а маленькая, ведущая к нему улица, названа его именем − крохотный «Невский проспект» за 10 тысяч километров от знаменитого на весь мир петербургского тёзки.
* * *
Дилетантски увлекшись судьбой Невского, я имел прямое отношение к увековечению памяти русского ученого на японской земле. И в научной командировке на Тайване не мог упустить случая побывать у цоу.
11 января 2013 года, вместе с Митико Икута, японским авторитетом по Невскому, спустя 85 с лишним лет после пребывания Невского, мы с женой отправились «по следам Невского». Многое было контрастным тому, о чем писал Невский. Холл тайбэйского вокзала высотой в десятиэтажный дом поражал своими светлыми красками и просторами.
На платформу линии высокоскоростной железной дороги электровоз марки THSR 700 (скорость до 300 км. в час) медленно вкатил состав из комфортабельных вагонов.
Спустя 1 час 26 минут мы выходили из вагона экспресса в Дзяи. В здании вокзала современной конструкции из стекла и металла нас встречал один из сыновей Вонгы Ятаунгана − Аваи Ятаунган (高英傑). Высокого роста, удивительно скромный, скорее даже застенчивый человек. Он встретил нас так радушно, что уже через несколько минут мы были друзьями. Вопросов к нему было много, но мы приберегли их для следующего дня, когда на его «мазде» отправились в горы. Было бы заманчиво воспользоваться той же, что и Невский, лесопромышленной дорогой. Но, увы, из-за тайфуна, случившегося в 2009 году, дорога в большей части выведена из строя.
Мы въехали в Тофуя ((特富野)). После небольшой экскурсии по селению мы двинулись к конечной цели − селу Таппан (達邦). У въезда в поселок на обочине дороги скульптурная группа − цоуская семья.
Живые цоусцы, хоть не так живописны как гипсовые, но произвели на нас сильное впечатление. Нас ждали, и вскоре мы познакомились с младшей сестрой Аваи (имени по-цоуски, к сожалению, я не запомнил, китайское в иероглифическом написании: 高春英). Как и ее брат, она, естественно, не видела, но много слышала от отца о русских.
Из старых сооружений в селении − место сбора мужчин племени, что-то вроде парламента − огороженный двор с трибунами. Раньше здесь в большой плетеной сетке хранились головы «врагов».
Другая, но современная достопримечательность − католическая церквушка. Цоусцы верят в своих собственных богов, у них есть и священная гора, которой они поклоняются. Но это не мешает быть еще и католиками. После войны их вместе с другими аборигенами обратили в новую веру. Алтарь в церквушке выполнен в виде лубочной картины в духе Ивана Генералича и других мастеров хорватского примитива. Наивный и милый рисунок − слева цоусец держит сноп проса, другой справа − овцу. Служит в церкви католический поп − 32-летний поляк и делает это на языке цоу. Раньше здесь несли службу немецкие священники.
В комнате рядом с алтарной мы разговорились. Возможно, располагала духовная атмосфера церкви, но, когда речь зашла о встречах их отца с Невским, брат и сестра Ятаунган неожиданно для нас запели русские песни. Отчетливо слышалась мелодии без искажения мелодии: «По диким степям Забайкалья…», «Из-за острова на стрежень…», «Эй ухнем…». Звучали они то по-японски, то по-цоуски. «Эти песни пел нам отец в детстве вместо колыбельных. Научился он им у Невского», − говорил нам Аваи. Когда счастливый от пения песен детства и произведенным на нас эффектом, он запел «на бис» что вроде «Ха-а-ха-а-ха-а», мы вначале ничего не поняли, но он нам объяснил, что это шаляпинская «Блоха» − отец еще до войны ездил как-то в Дзяи и приобрел там пластинку фирмы «Victor», записанную во время гастролей Шаляпина в Японии в 1936 году.
Когда же в исполнении брата и сестры зазвучала «Катюша», мы справедливо засомневались, что это влияние Невского. Оказалось, что один из жителей села служил в японской армии на подсобных работах и попал в сибирский лагерь (цоу солдатами не брали, так как они не имели японского гражданства, но в советском плену сидели «по полной программе».) Там он выучил эту популярнейшую песню и привез ее к цоу. С тех пор «Катюша» оказалась в местном репертуаре, особенно во время застолий.
* * *
Наше путешествие к цоу завершилось поездкой на следующий день в Тайнань (台南) в Музей истории Тайваня.
В экспозиции − специальный раздел о движении аборигенов за гражданские права. Вонгы Ятаунган, отец Аваи и его сестры, был лидером этого движения. Чан Кайши в 1951 году на встречу с ним и его соратниками прислал жену своего сына Цзян Фанлян (Фаину Ипатьевну Вяхреву).
Но уже через три года Вонгы постигла судьба его русского друга − он был расстрелян по ложному обвинению и посмертно реабилитирован. Повадки диктаторов во всех странах одинаковы, и теперь его портрет на почетном месте, и я смог рядом с ним сфотографировать его сына − Аваи.
Несмотря на все политические бури и лишения, исследования культуры и быта аборигенов продолжались и после войны. Об этом фотография сотрудников замечательного Этнографического института. После войны он вошел в состав Исторического факультета Тайваньского университета, уже не императорского, а национального (ныне кафедра и институт этнографии人類学科および研究科). В нем не прекращали работу тайваньские этнографы-энтузиасты. По приглашению Института в нем продолжали работать и японские ученые.
…Мы вышли из Музея. Аваи говорил, что с гражданскими правами аборигенов сейчас все в порядке. У них льготы при поступлении на работу и в вузы. Оба его сына окончили университеты, живут в Тайбэе − все хорошо и пока мирно. Внезапно возникшая на наших глазах сцена с невестой в развевающейся на ветру белой фате добавила еще больше оптимизма его словам и навеяла лирическое настроение в рифмованной форме.
Панегирик Тайваню
(Формозе − «Прекрасному острову»)
Теперь все ясно − не напрасно
Моряк назвал тебя прекрасным
В тебе так много красоты
Как будто с богом ты на «ты»
Он одарил тебя природой
Голубизною небосводов
Глядящих в зеркало озер
В ущелья рек высоких гор
В долинах − в мелкие речушки
В морском песке на дне − в ракушки
И чтоб красою не наскучить
Порою нагоняет тучи
Как юноша девичий стан
Тебя ласкает океан
Когда же сердится и в непогоду
С тобою делит он невзгоды
Ты был убежищем когда-то
Для беглецов и для пиратов
Теперь же, твой удел иной −
Мир, радость и покой!
