Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
НА ФОТО − БОВИН
«Юрист, парткарьерист, спичрайтер и тайный советник вождей, политический обозреватель, дипломат. Растиньяк из Ростова, мушкетёр-бузотёр, московский Гаргантюа − гроза и слава домжуров и домлитов, покоритель Шампани и Пельмени, философ-жизнелюб. Тонкий толстяк, еретик при дворе, нонконформист-царедворец, мыслитель в царстве мертвечины, обаятельный доктринёр-экспериментатор, в том числе на собственной шкуре. Честолюбивый вольнодумец, он тянулся к власти, каковой был всесильный ЦК. Другого легального, нелегального способа реализовать идеи не было. Он работал со словом, а получал всегда за дело. И тогда, когда его отлучили от ЦК, Суслов лично распорядился отобрать у него пропуск. Но и это не всё, был ещё Гуманитарный институт, работа на радио и ТВ, участие в международно-следственных комиссиях, где он был одним из самых деятельных участников и интересных собеседников».
Этот, удивительно точный портрет Бовина нарисовал главный редактор популярного журнала «Новое время» А.Пумпянский. Не менее ярко говорил о себе сам Александр Евгеньевич: «Чувствую себя как неповоротливый, покрытый длинной шерстью мамонт, вокруг которого бегают шустрые лошади Пржевальского и думают: «Неужели он ещё не вымер?»
Мне посчастливилось довольно близко познакомиться с Бовиным (мы сразу перешли с ним на «ты» и называли друг друга по имени) в Токио, куда он прибыл во главе маленькой журналистской группы. В её составе были ещё политический обозреватель АПН Г.Герасимов (будущий spokesman МИДа и посол в Португалии) и главный аналитик Агентства В.Шундеев. Изначально возглавить эту мини-делегацию планировалось А.С.Черняеву − помощнику генерального секретаря ЦК КПСС М.Горбачёва, − но что-то не срослось и «граф» (так называл его Бовин за дворянское происхождение) остался в Москве.
Естественно я очень хорошо знал его заочно по регулярным выступлениям на ТВ (он вёл «Международную панораму») и в «Известиях», где он был политическим обозревателем.
Но многие страницы его богатой биографии, абсолютно не соответствовавшими яркой и оригинальной внешности, узнал много позже. Разве можно было представить себе этого двойника Онорэ Бальзака кандидатом философских наук или самым молодым в стране народным судьёй или, наконец, директором леспромхоза. В возрасте Христа он попадает в «святая святых» − ближний круг руководителя страны Л.Брежнева и на протяжении десятка лет становится его спичрайтером и активным членом мозгового центра. Говорят, что именно Бовину принадлежит авторство многих «перлов», изречённых Леонидом Ильичём, в частности, «экономика должна быть экономной»!
Не помню, почему организация визита сей журналистской группы была поручена бюро АПН, но нам такая работа была не впервой и мы уже обладали соответствующим опытом.
Самым трудным при составлении программы пребывания любой делегации было заинтересовать японские СМИ и местный истеблишмент во встречах и беседах с советскими гостями. Своих двух коллег я знал очень хорошо: это были интеллигентные и приятные собеседники, но в Японии их не знали и особого интереса они не вызывали. Бовина, как журналиста, тоже никто не знал, но о его месте в советской иерархии говорили депутатский мандат (правда, Верховного Совета РСФСР!) и членство в Ревизионной комиссии КПСС.
Среди моих японских знакомых был Кадзуо Яцуги. Это весьма колоритная фигура, которую в середине прошлого века относили к известным «куромаки», который брал на себя довольно сложные миссии сомнительного характера. Как подлинный японский патриот, он недолюбливал и американцев, и коммунистов, прежде всего «доморощенных». В какой-то момент «сэнсэй» (он был уже в преклонном возрасте, но, несмотря на лысину и сильную близорукость, выглядел очень крепким, румяным мужчиной) решил попробовать свои таланты переговорщика на ниве отношений с СССР, а вернее, показать «мастер-класс» в области решения «территориальной проблемы».
Я объяснил ему, что А.Бовин − лицо приближённое к «особе императора», вернее, лидера страны, − является его советником и пишет его речи. Яцуги-сан охотно согласился встретиться с влиятельным гостем и с другими членами делегации. Интересно, что утром следующего дня по инициативе японской стороны состоялась не планировавшаяся встреча Бовина и Ко с самим Сигэо Нагано − одним из самых влиятельных промышленников, как его называли, «стальным королём»
В отличие от отечественных политологов и дипломатов, на смерть стоявших, утверждая, что нет между нашими странами территориальной проблемы, Александр Евгеньевич начал свою беседу у Яцуги с …анекдота.
«Жили два соседа, которых разделяла тонкая перегородка.
Как-то один из них сказал другому:
− У меня к тебе большая просьба: когда ты ложишься спать, ты с грохотом сбрасываешь свои башмаки. Будь любезен, ставь их потише, не буди меня.
На следующий день сосед крепко выпил, поздно заявился домой, а когда ложился спать, по привычке с грохотом сбросил башмак. Но тут же вспомнил о просьбе соседа и второй башмак тихонько снял и поставил у кровати.
Проснулся он под утро от страшного стука в стену.
− Чёрт тебя подери! Скорее уже сними второй башмак, а то я всё жду и не могу заснуть!»
− Вот и я, − сказал Бовин, − предлагаю сразу же обсудить волнующий вас вопрос и перейти к следующим темам.
Надо признать, что такой подход свидетельствовал о его незаурядной смелости и самостоятельности в обсуждении сложных политических проблем. Свою позицию по данному вопросу он, кстати говоря, выразил на страницах газеты «Известия», считавшейся тогда советским официозом:
«Только сильная, уверенная в себе Россия может пойти на территориальные уступки. Только ощутимые результаты российско-японского сотрудничества смогут преодолеть исторически сложившееся недоверие, изменить общественное мнение России. Не знаю, к какому году это произойдёт. Но уверен, что это произойдёт обязательно. Пессимизм? Нет, оптимизм без иллюзий».
Своим японским собеседникам он всячески внушал мысль о бессмысленности и бесперспективности давить на нашу страну для достижения скорейшей договорённости.
Он говорил: «Представьте себе песочные часы. Если давить на них сверху, чтобы песок сыпался быстрее, вы только засорите их, и они вообще остановятся!»
Но общение с А.Бовиным оставило в моей памяти не только очень интересные, порой даже острые дискуссии с видными политическим деятелями, депутатами парламента и настоящими «акулами пера», но и множество забавных эпизодов.
Понятно, что его комплекция была явно не приспособлена для застолий в японских ресторанах, хоть хозяева всячески старались облегчить его мучения, подкладывая под него подушки и разные подпорки. Но однажды Бовин сообщил нам, что сил больше нет, тазобедренный сустав больше ему не подчиняется и, пожелав нам успеха, отправился в отель, как он сказал, «вытянуться на кровати и пошевелить пальчиками ног».
На очередной ужин в старом японском ресторане мы отправились без него втроём. У входа нас встречал хозяин − депутат парламента. Почти одновременно настоящий рикша (!) доставил туда настоящую гейшу (!). Короче говоря, всё указывало на высший уровень организованного приёма. Отсутствие Бовина вызвало у принимающей стороны нескрываемое огорчение.
Но то, что мы увидели, войдя в главную залу, повергло нас в шок: в центре, рядом со столом стоял настоящий золочённый трон! Оказывается заботливые хозяева, видя переживания главы делегации, взяли этот шедевр мебельного искусства на прокат в каком-то театре. Так он и простоял грустно весь вечер, словно боевой конь в ожидании своего господина.
Кстати, в тот вечер в Токио произошло очередное землетрясение, которое осталось нами почти незамеченным. Но на следующее утро Бовин вспоминал, что, находясь в своём номере на 27-м этаже, первой мыслью было, надо ли надеть штаны. Но по мере того, как амплитуда колебаний принимала всё более угрожающий характер, он понял, что при раскопках это уже не будет иметь принципиального значения и остался в постели.
А вот сцена иного рода.
Как-то утром Александр Евгеньевич сказал мне, что ему надоели все эти суси-муси и он хочет просто большой кусок мяса, а ещё лучше − настоящий «айсбайн».
Я его предупредил, что наверное в Берлине или Гамбурге такое желание можно было бы исполнить без проблем, а в Токио это сделать сложнее, но я постараюсь.
Не без труда удалось по телефонному справочнику найти на Гиндзе немецкий ресторан, куда якобы захаживал ещё Зорге. Естественно я заказал заранее столик и четыре «айсбайна» (для всех членов делегации и себя).
В самом заведении нам предложили богатый выбор закусок и напитков. По просьбе Бовина мы остановились на пиве, водке и шампанском, которое он практически сам и выпил. На этом этапе сошёл с дистанции Володя Шундеев, заявив, что месяц назад он был в ГДР и до сих пор ему ещё мерещится недоеденный «айсбайн».
Главное блюдо внесли три повара в сопровождении шефа в высоком белом колпаке. Нам пожелали приятного аппетита и обратили внимание на то, что на каждой голяшке был прикреплён флажок ФРГ с шестизначным номером, который указывал, каким по счёту было приготовлено данное блюда с момента основания ресторана.
Не буду задерживаться на описании трапезы, поскольку все гурманы хорошо знают, что это такое и что его трудно отнести к лёгким диетическим блюдам. Но не без труда мы одолели его. Вот тут-то Бовин и обратился ко мне, вытирая салфеткой рот:
− Старик, ты можешь меня презирать и даже подвергнуть остракизму. Но я бы съел ещё одну штуковину.
Сначала я подумал, что это весёлая шутка и даже рассмеялся. Далее происходило следующее.
Я подозвал официанта, сказал, что всё было очень «ойсий», то есть вкусно и один наш друг хотел бы повторить. Японец тоже рассмеялся и поблагодарил. Когда я повторил свою просьбу, он удалился и пришёл с метрдотелем. Реакция была такой же: сначала натужный смех и удаление. Последним появился шеф в своём колпаке, несколько раз переспросил и признался, что такое с ним происходит впервые.
Александр Евгеньевич не подкачал и успешно справился со вторым «айсбайном». На прощанье шеф-повар поинтересовался, откуда прибыл гость. Уверен, что он долго ещё вспоминал и рассказывал внукам о таинственном русском. А когда мы уходили, нас вышел провожать весь штат ресторана.
Мне очень хотелось привезти Бовина в соседний с бюро ресторан, на витрине которого висела яркая реклама: «Посетитель, который съест два бифштекса, получит в качестве премии − третий!» К сожалению, не удалось, но вовсе не по причине физической невозможности. Просто не хватило времени.
Завершить эту байку хотелось бы воспоминаниями нашего гостя о многолетней работе над историческими документами, которая велась на «даче». По его словам, отбиралась небольшая группа авторов из числа штатных консультантов и некоторых приглашённых авторитетов, которых «запирали» на подмосковной даче или санатории на несколько месяцев. Режим был строгий, но, как говорил Бовин, «Программу партии на воде не напишешь!».
Иногда к ним после работы приезжал Л.Брежнев. Судя по всему, ему нравилось за бокалом вина вспоминать былое, особенно дни войны (среди авторов многие прошли фронт). В такие моменты он расстёгивал свой маршальский мундир и становился обыкновенным человеком со всеми слабостями и радостями. Генеральный секретарь симпатизировал своему спичрайтеру, чего нельзя сказать о главном идеологе М.Суслове. Сам вид Бовина, его взгляды, которые он считал слишком либеральными, и свободная форма поведения претили чахоточному консерватору, который не скрывал свою неприязнь.
После очередной эпатажной выходки Александра Евгеньевича «сослали» в «Известия» политобозревателем. По слухам, причиной был его ответ на вопрос, читал ли он последний доклад Брежнева: «Я не читал, а писал этот доклад!»
Сохранились и другие высказывания Бовина. Например, когда его спросили о наиболее ярких впечатлениях об Израиле, куда его назначили последним советским и первым российским послом, он ответил: «Очень много евреев». На вопрос, верит ли он в социализм с человечьим лицом, последовал ответ: «А может крокодил иметь человеческое лицо?»
В Москве мы с Бовиным встретились лишь один раз: он подъехал к зданию АПН за каким-то японским лекарством, которое я достал по его просьбе. Расставаясь, сказал, что каждое утро перед работой сидит полчаса на скамейке за памятником Пушкина. «Приходи − поболтаем». Я не собрался и до сих пор жалею.
