Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем заключительное эссе автора.
То, что можно считать эпилогом
Выше уже упоминалось о талантливой даме Сэй Сёнагон (кстати, это её не настоящее имя, а «кликуха», которую она получила как фрейлина молодой императрицы Тэйси (Садако) супруги императора Итидзё). Помимо имени, которое ей подарила Госпожа, она получила ещё тетрадку, куда должна была вносить разные заметки.
Известно о ней немного. Даже настоящее имя не сохранилось. Родилась она около 996 года и принадлежала к роду Киёвара. Ее отец происходил из провинциальной чиновничьей аристократии и был известным поэтом и ученым. В 26 лет Сэй Сёнагон по настоянию и протекции отца поступила в свиту императрицы Тэйси. Известны ее романтические отношения с придворными среднего ранга и правителями провинций. Позднее, оказавшись в центре дворцовых интриг, она была вынуждена покинуть дворец. О последних годах жизни Сэй Сёнагон достоверных сведений нет. Есть предположение, что в конце жизни она очень нуждалась; по другим сведениям, постриглась в монахини.
Исполнительная Сэй Сёнагон вела своеобразный дневник примерно пятнадцать лет, пока императрица не умерла во время родов. Затем во дворце случился пожар и прочие несчастья. Всё кончилось очень печально, и рукопись исчезла. Как говорится, «Финита ля комедия».
Со временем появилось несколько вариантов книги. Объяснение этому нашлось в последнем «дане» (т.е. главе) одного из них, который относится, видимо к началу ХI века. Он заканчивается следующими словами:
«Тюдзё Левой гвардии Цунэфуса, в бытность свою правителем провинции Исэ, навестил меня в моем доме.
Циновку, поставленную на краю веранды, придвинули к гостю, не заметив, что на ней лежала рукопись моей книги. Я спохватилась и поспешила забрать циновку, но было уже поздно, он унес рукопись с собой и вернул лишь спустя долгое время. С той поры книга и пошла по рукам».
Выходит, только благодаря тюдзё второму начальнику (сейчас этот чин соответствует двухзвёздному генералу) императорской гвардии, ставшему потом нечто вроде губернатора, и который оказался любителем изящной словесности, человечество узнало об этом шедевре древней японской литературы.
«Записки у изголовья» стали своего рода энциклопедией жизни придворной аристократии эпохи Хэйан. Это не сухая и занудная летопись событий, происходивших при императорском дворе. Автор описывает отдельные сцены, делает зарисовки с натуры, рассказывает о разных персонажах того времени. Некоторые «даны» состоят всего из одной фразы, перечня прочитанных книг или быстрого наброска. Например:
«То, что выглядит на картине лучше, чем в жизни.
Сосны. Осенние луга. Горное селенье. Тропа в горах.»
Данная глава по своей форме относится к так называемым «перечислениям», в которых указываются разнообразные явления и обстоятельства, вызывавших у автора разную эмоциональную реакцию. Вот, например, дан «То, что наводит уныние»:
Собака, которая воет посреди белого дня.
Погонщик, у которого издох бык.
Комната для родов, где умер ребенок.
Жаровня или очаг без огня.
А вот дан «То, что докучает»:
Гость, который без конца разглагольствует, когда тебе некогда. Если с ним можно не считаться, спровадишь его без долгих церемоний: «После, после»… Но какая же берет досада, если гость − человек значительный и прервать его неловко.
Растираешь палочку туши и вдруг видишь: к тушечнице прилип волосок. Или в тушь попал камушек и царапает слух пронзительным «скрип—скрип».
«То, что нельзя сравнивать между собой»:
Лето и зима. Ночь и день. Ненастье и солнечная погода. Старость и юность. Белое и черное. Любимый и ненавистный.
Он все тот же, но каким он казался тебе, пока ты любила, и каким кажется теперь! Словно два разных человека».
Таких «перечислений» в «Записках» около сотни (всего данов 306) и они составляют определённый фон повествования. Фактически это своеобразная «периодическая таблица» человеческих чувств, анализ восприятия различных явлений природы и жизненных обстоятельств.
В какой-то степени этот творческий приём много веков спустя использовал Владимир Владимирович (который поэт Маяковский), когда писал строки о «Крохе-сыне» спрашивавшего отца, «что такое хорошо». Помните?
Если ветер, крыши рвет, если град загрохал,
каждый знает это вот, для прогулок плохо.
Дождь покапал и прошел. Солнце в целом свете.
Это очень хорошо и большим и детям.
Могу вспомнить ещё в этой связи песню Высоцкого «Я не люблю»:
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Пробегая мысленно по этим «перечислениям» от Сэй Сёнагон до Владимира Владимировича и Владимира Семеновича, нельзя не обратить внимания на их универсальность. Получается, что во все времена и самыми разными людьми от юной аристократки времён Хэйан до нынешних обитателей Большого Каретного переулка все реагируют примерно одинаково в схожих обстоятельствах. Правда, «Наше всё» писал в «Борисе Годунове»:
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.
Тем не менее, если исключить тех, кто похож на «поседелых в приказах» дьяков, в массе своей люди одинаково неравнодушно реагируют на добро и зло.
Коль скоро я позволил себе встать на путь эпигонства, то решил попробовать этот творческий приём, применительно к своим японским впечатлениям. Вот, что получилось.
То, что вызывает уныние.
В сезон цую (дождей) забыть дома зонтик
Когда торопишься, тебя останавливает телефонный звонок старого знакомого, которого не видел много лет.
Спрашивать дорогу у прохожего по-японски, а он начинает отвечать на очень плохом английском.
Трели цикад жаркой летней ночью.
Попасть в автомобильную «пробку» на хайвэе по дороге в аэропорт.
То, что причиняет досаду.
Здесь трудно отделаться одной фразой. На память приходит целая история, которая приключилась со мной и, вспоминая о ней, до сих пор чувствую горький привкус досады.
Дело было ровно полвека назад. Издательство АПН после долгих согласований с разными высокими инстанциями выпустило многострадальные мемуары маршала Г.К.Жукова. К этому времени автор находился в опале, болел и переживал наверное самые тяжёлые дни в своей бурной жизни. Придирчивые цензоры из Министерства обороны, курировавшие это издание, издевательски вымарывали целые страницы и даже главы. А некогда всесильный маршал, один из главных творцов Победы, не мог им возражать. Потом уже стало известно, что Л.И.Брежнев очень хотел, чтобы автор где-нибудь его упомянул. Георгий Константинович долго сопротивлялся, но, в конце концов, согласился, хоть никогда не встречался во время войны с будущим генеральным секретарём ЦК КПСС. Уступив нажиму, он при этом заметил: «Умный поймёт». Так или иначе, но рукопись была в конце концов, закончена, и книга вышла в свет.
Я тогда работал в Японии. И вот однажды приходит указание начальства срочно (А как же иначе!?) провести переговоры с местным издателем о выпуске на японском языке мемуаров маршала. Естественно, я сразу отмёл всякую «мелюзгу» и решил предложить книгу видным издательским компаниям. В рекламном проспекте, который мы разослали, говорилось, что «автор − всемирно известный военачальник современности, который мог сказать Сталину «Нет!».
Откликнулось издательство крупнейшей газеты «Асахи». Но его директор сказал мне, что предварительно они должны познакомиться с рукописью, которая может быть на русском или английском языке. Вскоре я получил из Москвы русский текст и следующие условия контракта: мы передаём мировые права на все японские издания, получаем аванс $50 000 и соответствующий процент от реализации.
На следующий же день я торжественно передал рукопись и сказал, что тем самым оказываю «Асахи» большую честь.
Прошёл месяц-другой, пока меня пригласили в издательство. Сказать, что я был жестоко разочарован − слишком мало. Вежливо улыбаясь, директор вернул мне рукопись со словами: «Мы готовы издать книгу маршала Жукова, но на других условиях: аванс пять тысяч долларов и больше никаких расчётов».
Я всё забрал, вежливо раскланялся и на прощанье сказал, что сожалею, но предложенные ими условия вряд ли приемлемы. В тот же день в Москву полетел отчёт о провале переговоров.
Ответ не заставил себя ждать. Я не поверил своим глазам, прочитав, что АПН согласно на предлагаемые условия!
Когда я вновь появился в издательстве, то чувствовал себя пойманным за руку аферистом (без всякой торговли в одночасье согласился на явно унизительные условия!). Вскоре мемуары Г.К.Жукова появились в Японии, но чувство досады не покидало меня.
С маршалом меня связывает ещё один эпизод, который тоже вызывает негативные эмоции.
После возвращения из Японии я был назначен главным редактором издательства АПН, и как-то ко мне пришла по делам Мария Георгиевна − дочь Маршала Победы. По ходу непринуждённой беседы я спросил её, дошло ли до отца лекарство, которое я покупал в Японию и отправлял в Москву. Она ответила, что, действительно, просила достать это лекарство, но так его и не получила. Мне оставалось только развести руки. Было очень досадно за необязательность своих коллег.
А вот ассоциации другого рода.
То, что вызывает жуткое чувство
Зеленый омут.
Пещера в ущелье.
Гром. Не только имя его устрашает, он сам по себе невообразимо ужасен.
Ураган. («Записки у изголовья»
Каждый раз, как я вспоминаю тот случай, меня охватывает и страх, и ужас. Короче — жуткое чувство.
Вскоре после приезда в Токио в нашем Бюро раздался телефонный звонок. Голос по-английски, но с характерным для азиата акцентом, представился пакистанским коммерсантом и сообщил, что мой предшественник купил у него ковёр. Нет ли у меня аналогичного желания?
Я быстро и твёрдо ответил отказом. Но продавец ковров с настойчивостью дятла продолжал звонить и предлагать хотя бы посмотреть его товар. В конце концов, я сдался, и мы с женой поехали в гости к пакистанцу.
Нас встретил пузатый хозяин и его многочисленная челядь. Лавочка была маленькой и тесной. Нас усадили на стулья и стали перед нами расстилать разные ковры. Попивая зелёный чай, мы выражали своё восхищение мастерством пакистанских ковроделов, но от покупки воздерживались. Засим, раскланявшись, уехали восвояси.
Прошло несколько дней, и жене понадобился для чего-то её «серпастый и молоткастый» паспорт, но найти его она не смогла. В доме поднялась паника. Паспорта нет, хоть тресни! Я уже вспомнил участь своего коллеги, жена которого, возвращаясь из-за границы, потеряла паспорта − свой и мужа. Кара была страшной: за потерю бдительности строгач по партийной линии, неназначение на обещанную должность и длительный запрет на зарубежные выезды.
Все шкафы были перерыты, помойки тщательно обследованы. В полном отчаянии я решил позвонить торговцу коврами: не попадалась ли ему случайно красная книжица? И, о Боже, оказывается между коврами они нашли какое-то удостоверение. Видимо жена, доставая из сумки носовой платок, выронила своё удостоверение личности, которое всегда надо было держать при себе.
Как же мы радовались! Но в памяти остались не красочные ковры, которых мы не купили, а щемящее чувство страха.
То, что никуда не годно.
Мои записки не предназначены для чужих глаз, и потому я буду писать обо всем, что в голову придет, даже о странном и неприятном. («Записки у изголовья» (141-й дан).
Не помню, при каких обстоятельствах я познакомился с относительно молодым интеллигентным японцем лет тридцати пяти, приятной наружности. В его визитной карточке значилось, что он президент компании по обслуживанию элитных автомобилей «Роллс-Ройс», «Бугатти», «Ламборджини» и других аналогичных марок. Его офис находился в Кавасаки, неподалёку от Токио.
Как-то в конце года он позвонил и пригласил нас с женой в гости на «бонэнкай». Обычно в декабре у японцев есть такая традиция устраивать проводы старого года, то есть «бонэнкай». Но в данном случае хозяин счёл необходимым предупредить нас, что встреча пройдёт на открытом воздухе в форме BBQ т. е. «барбекю» некая разновидность шашлыка.
Японцы очень редко принимают гостей дома, так что это приглашение меня несколько удивило, тем более, его «формат».
На вопрос жены, что ей надеть, я сказал, это, в конце концов, не визит во дворец к императору, где очень строгий дресскод, так что достаточно просто выглядеть прилично и чтобы было тепло. Правда, на всякий случай достали семейную драгоценность − ниточку жемчуга, которую жена одевала в исключительных случаях.
Итак, поехали в Кавасаки. Указанный адрес привёл нас в какую-то промзону. Наконец, мы остановились около открытого гаража, где стояло несколько грязных грузовиков. Как назло, мела позёмка, было сыро и холодно. Я решил, что мы заблудились, но вдруг заметил улыбающегося хозяина, махавшего нам рукой.
Откровенно говоря, мы представляли себе место нашей «Garden-party» несколько иным. Но обратного пути не было. Вместе с президентом нас встречал вице-президент и генеральный директор. А точнее − супруга, которая держала на руках малыша с длиной зелёной соплёй, застывшей в носике.
Было и обещанное барбекю, которое мы жарили на керосинке прямо у въезда в гараж. Сквозил ледяной ветрило. Кроме нас никого больше не было. Согреться удалось только после чарки «Столичной», которую мы привезли с собой.
Опуская все подробности, могу лишь сказать, что жена мне не раз поминала потом тот визит к президенту, и самыми нежными словами были: «Соображать надо! Нельзя же ездить абы кабы!». Мне нечем было крыть.
То, над чем посмеиваются
Обвалившаяся ограда.
Человек, который прослыл большим добряком. («Записки у изголовья» 27-й дан)
Более 12 лет у нас была собака керри-блютерьер по имени Катя. Последние шесть лет жизни она провела вместе с нами в Японии. Когда я сидел за рулём, она всегда лежала рядом. Однажды мне довелось подвозить приехавшего из Москвы известного кинорежиссёра народного артиста СССР Льва Кулиджанова.
Он естественно, как и положено было советскому начальнику, сел впереди, рядом с водителем, а жена с собакой сзади. Но не тут-то было. Катя решительно стала толкать гостя в спину. Сначала он культурно делал вид, что не обращает внимания на собаку, но потом начал выражать некоторое недовольство. Я вынужден был объяснить, что он занял чужое место. Кончилось тем, что пришлось остановить машину и Лев Александрович пересел назад, а Катя важно улеглась впереди. На прощанье руководитель Союза Кинематографистов СССР признался, что впервые в жизни уступил место собаке. И такое порой бывает.
То, что кажется отвратительным
Отправляешься полюбоваться каким—нибудь зрелищем или совершаешь паломничество в храм − и вдруг полил дождь. (121-й дан)
С моим другом и коллегой однажды произошла такая история.
В середине 60х годов АПН начало издавать по примеру американского «Ридерс дайджеста» ежемесячный обзор советской прессы такого же формата под не очень оригинальным названием «Спутник». Изначально предлагалось назвать новое издание привлекательнее − «Берёзка» или «Матрёшка», но потом решили не морочить людям голову и дали привычное «Спутник». Каких только изделий не выпускалось в стране под этим названием − от механических бритв до часов, велосипедов и пылесосов! Появился и журнал, выходивший на нескольких языках.
Инициаторы этого издания видимо рассчитывали повторить коммерческий успех «РД» и стали искать зарубежных партнеров. Получив соответствующее указание, коллега нашёл в Японии такого издателя. Договорились, что мы предоставляем материалы и ведём рекламную кампанию, партнёр берёт на себя издательские расходы, а прибыли от реализации − пополам. АПН вложило в этот проект около одного миллиона долларов и стало ждать будущих барышей.
Прошло примерно полгода, и наш партнёр появился в Бюро… постриженный наголо. Так он выразил своё полное финансовое фиаско. Позволю себе немного переиначить песню нашего известного барда Александра Галича: «Да, денежки мы «протютюкали, прозяпали». Мой коллега, автор этого проекта требовал от издателя сатисфакции: «Судя по вашей визитке, вы издаёте около двадцати журналов. Все в одночасье прогорели?» Оказалось, что в трубу вылетел только наш «Спутник».
Мы поняли, что партнёр оказался заурядным жуликом и просто «кинул» АПН. Решили искать свои деньги через суд, но знакомый японец-юрист отсоветовал, сказав, что это будет стоить очень дорого и доказать мы ничего не сможем.
Мне оставалось только посочувствовать коллеге, которому пришлось долго и много писать разные объяснительные записки. Мораль? Если не хочешь столкнуться с чем-то отвратительным, нужно «тщательнЕе» готовиться.
Впрочем, мне тоже однажды пришлось оказаться в весьма сложной ситуации по вине японского партнёра.
В 1970 году наша страна жила под знаком 100-летия со дня рождения Ленина. Естественно, что и все советские зарубежные представительства тоже готовились отметить эту дату. Бюро АПН в Японии не стало исключением.
Мы получили большую фотовыставку и указание провести её на высшем уровне. С этой целью я арендовал на Гиндзе большое помещение с широкими витринами, выходившими прямо на главную улицу Токио. Знакомые японцы порекомендовали мне одного человека, который взял на себя все технические заботы (понятно, что не безвозмездно!).
22 апреля была среда, рабочий день. С утра светило солнце и всё настраивало на праздничный лад. Я с коллегой поехал загодя на Гиндзу, чтобы проверить готовность. Войдя в помещение, я обомлел: все фото аккуратно … лежали на полу. Лицо, которому я доверил решение всех технических вопросов, при виде меня, лучезарно заулыбалось.
— Как вам нравится наша задумка? Мы решили, что выставка, посвящённая такому великому преобразователю современного мира, должна быть лишена рутины. Мы предлагаем новый подход. Посетители будут проходить мимо и разглядывать фото с высоты своего роста!
Я не сразу нашёл подходящие слова, но видимо «Лицо» правильно поняло моё состояние. Опуская все подробности, отмечу только, что мы, как по тревоге, собрали всех наших сотрудников с жёнами, вооружились молотками, гвоздями, кнопками и принялись за работу.
Мы почти успели. Здесь ключевое слово «почти». Ровно в назначенный час официального открытия у входа появился посол СССР О.Трояновский со своими коллегами − посланцами социалистических стран и другими почётными гостями.
Мне пришлось шепотом объяснить послу, что произошла задержка и попросить его задержать торжественное открытии выставки на 15 минут. Олег Александрович, будучи сам большим педантом, никогда и никуда не опаздывавшим, вошёл в наше положение и с присущим ему блеском занял внимание гостей.
Потом были речи, перерезание наспех натянутой красной ленты и даже приличный фуршет. Но меня ещё долго преследовали ночные кошмары и вид лежащих на полу фотографий с изображением Ильича.
То, что умиляет
Ребенок лет двух—трех быстро—быстро ползет на чей—нибудь зов и вдруг замечает своими острыми глазками какую—нибудь крошечную безделицу на полу. Он хватает ее пухлыми пальчиками и показывает взрослым. (151-й дан)
Порой задаёшь себе вопрос, как так получилось, что два народа − русские и японцы, живущие совсем рядом, так не похожи друг на друга. Речь идёт даже не о внешности. Религия, обычаи, традиции, письменность ничего общего. Меня всегда умиляло, что «яма» по-японски «гора». Когда мы машем на прощанье рукой, японец воспринимает это, как знак подойти поближе. Мы считаем на пальцах, начиная загибать мизинец, а японец − с большого пальца. Никогда не мог понять, почему в японских «избах» (деревенских домах) даже на Хоккайдо, где бывают и настоящие морозы, не говоря уж о снежных заносах, нет нормальных печек, и люди тщетно пытаются согреться у хибати − своеобразного камелька! И т.д. и т.п. Редко можно встретить зимой японца в тёплой шапке, большинство только обматывается длинными шарфами, но при этом явно страдает от холода.
То, чему можно позавидовать
Тебе нездоровится, ты лежишь в постели… Как остро тогда завидуешь людям, которые смеются, разговаривают, прогуливаются, словно у них нет никаких забот на свете! (158-й дан)
Всегда поражался и даже завидовал способности японцев воспринимать и наслаждаться прекрасным. Для них это совершенно естественно, как смеяться или разговаривать. Они могут находить и оценить прекрасное в одиноко стоящем дереве, в плавающем карпе, в падающем снеге и в коротком трёхстишии хокку. Достаточно побывать в «Саду камней» в Киото и посмотреть, как масса людей сидит и молча разглядывает обыкновенные камни, лежащие на белом песке, или многочисленных посетителей парков, любующихся цветущей сакурой. Бонсай и икэбана стали подлинными произведениями искусства. Даже ресторанные блюда японцы превратили в изумительные картинки, вызывающими восторг. Не случайно васёку («японская кухня») находится под охраной ЮНЕСКО.
To, что далеко, хотя и близко
Последний день двенадцатой луны и первый день Нового года.(166-й дан)
Именно так я воспринимаю Японию − далёкую страну, с которой связал всю свою долгую жизнь и которую до сих пор чувствую рядом с сердцем.
* * *
Вот такие ассоциации возникли в моей памяти в связи с «Записками у изголовья» Сэй Сёнагон.
После того, как самобытная писательница завершила описание нравов при дворе императора эпохи Хэйан, прошло чуть более тысячи лет. За это время род человеческий (и японцы, понятно, не исключение) прошагал большой путь: он открыл Америку и прорыл Панамский канал, изобрел радио и нашёл «палочку Коха», построил Великую китайскую стену и московский Кремль, расшифровал тангутские письмена и решил теорему Пуанкаре, создал «Войну и мир» и написал «Лунную сонату». Короче говоря, довольно много успел и даже, преодолев земное притяжение, вырвался на просторы космоса. Эти победы цивилизации вполне могли бы быть объединены в дан под условным названием «То, чем можно гордиться», Но автор «Записок» не мог по понятным причинам всего этого знать, и поэтому такой дан отсутствует.
Отсутствует (и по тем же причинам!) другой дан, который можно было бы назвать «То, что составляет позор человечества». Ведь славный путь великих открытий и преобразований не раз нарушался страшными трагедиями и всемирными катастрофами. Виною тому была не только стихия, но и человеческий фактор. Достаточно вспомнить Варфоломеевскую ночь, костры инквизиции, геноцид, работорговлю, резервации и другие «прелести» цивилизации, не говоря уж о ХХ веке, который вместил в себя две мировые бойни и несколько революций, Хиросиму и Нагасаки, Чернобыль и Холокост.
Что и говорить: многое было пережито, многое вошло в анналы его истории − и хорошее, и плохое − чего не дано было знать даме эпохи Хэйан и что она вследствие этого не включила в свои дневники.
Только единицы обладают даром предвидения. Но, как правило, современники им не верят. К оракулам испокон веков отношение было особое. Порой, за плохой прогноз им рубили даже головы.
Не жди и от меня, читатель, прогнозов на будущее. Самому хотелось бы знать, как, например, будут дальше развиваться отношения между Россией и Японией, удастся ли когда-нибудь разрешить пресловутый «территориальный вопрос». Даже не берусь предугадать, когда мы, обитатели планеты Земля, сможем очистить её от этой проклятой заразы Ковид19, которая охватила весь мир. Более того, я ещё даже не решил, как закончить сие затянувшееся повествование.
Попробую такой вариант, который прошу считать эпилогом…
Мои часы, установленные на смартфоне, показывают сейчас 11.25. понедельник 16 ноября 2020 года.
Наверняка, в одном из родильных домов нашего небольшого подмосковного города в этот момент появляется на свет младенец. Точно также на родине Сэй-Сёнагон в древнем Киото тоже издаёт свой первый крик новый гражданин Японии.
Мне очень хотелось бы, чтобы эти два малыша выросли бы здоровыми и счастливыми и чтобы над ними всегда было мирное голубое небо. Пусть они внесут свой посильный вклад в развитие цивилизации и никогда не познают того, что могло бы войти в дан «То, что составляет позор человечества».
Вот теперь конец. Всё. Точка.
