«Россия и Япония. Сто лет отношений». Публикация книги Константина Оганесовича Саркисова

Продолжаем публикацию книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений».

8. Месяц перед войной. Январь 1904 года

В первый день нового 1904 года (в России 19 декабря 1903 года) поправивший свое здоровье Курино направился в Дом у Певческого моста. В который раз он просил ускорить ответ на последние японские предложения (от 21 декабря 1903 г.). Отстраненный от участия в переговорах министр иностранных дел России стал, как обычно, отделываться общими фразами, чуть-чуть разбавляя их малозначащими комментариями от себя. Японский проект был обстоятельно рассмотрен, и в ближайшее время без промедления будут посланы инструкции Розену в Токио, чтобы представить их японской стороне для обсуждения в духе дружбы и взаимопонимания − Ламсдорф просил заверить Комура, что нет никаких оснований сомневаться в возможности достичь согласия. [ДВПЯ].

Эта информация, малоутешительная для Комура, была не единственной в тот день. Пришла телеграмма из Лондона. Англия отказала в финансовой помощи в случае войны с Россией. Лансдаун говорил, что, несмотря на полное сочувствие японской позиции, на этот раз нет возможности выполнить просьбу о займе. Казна Соединенного Королевства в прошлом году недобрала налогов и в ней всего 3 млн. фунтов. К тому же больших расходов требует только что начавшаяся (декабрь 1903 года) военная экспедиция в Тибете. Крайняя ограниченность бюджетных ассигнований на сухопутные войска при непредвиденных затратах на войну с тибетцами вынуждает британское правительство самому прибегнуть к выпуску нового внутреннего займа. В этих условиях вряд ли удастся добыть денег еще и для Японии. Выслушав это, Хаяси, тем не менее, настойчиво просил сделать все возможное, чтобы Япония получила английские кредиты. Лансдаун обещал еще раз поставить этот вопрос на обсуждение в правительстве. [ДВПЯ].

Доводы о нехватке средств в бюджете и невозможности поэтому предоставить Японии финансовую помощь выглядели неубедительно. Создавалось впечатление, что у Лондона уже нет того энтузиазма, что два года назад, когда он подталкивал Токио к союзу против России. Англо-русская конфронтация пока сохранялась, но это был последний этап «Большой игры». Завершающей ее акцией была упоминавшаяся экспедиция в Тибет, где Лондону померещился «русский след». В то же время в Персии стал вырисовываться компромисс − деление ее на северную и южную сферы влияния России и Англии.

Остатки прежнего соперничества сглаживались теперь тем, что для Англии обозначилась другая и на этот раз смертельная угроза. Быстрый рост Германской империи, ее экономическое развитие в сочетании с геополитическими амбициями не оставляли сомнений в будущем столкновении интересов двух стран.

Теперь идеи и ценности «Большой игры» уступают место концепции «Антанты» − «Согласию» Англии в первую очередь с Францией. Беспрецедентный визит в ее столицу английского короля в апреле 1903 года и ответное посещение французским президентом Лондона в июле того же года символизировали быстрое сближение двух стран и ускорили подготовку англо-французского соглашения в будущем 1904 году (8 апреля).

Как и через 35 лет в Европе, в новой геополитической конфигурации вопрос, на чью сторону станет Россия, был определяющим. В этом плане назревавшая война ее с Японией для Англии теряла свою прежнюю привлекательность и стала даже вызывать определенные сомнения.

Сделала ли Япония все возможные уступки, чтобы не было войны? − вопрос английского посла Клода Макдональда на встрече с Комура 2 января был как неожиданным, так и необычно прямым. Озадаченный этим японский министр не пожалел времени, чтобы изложить позицию, которая уже была закреплена в соответствующих решениях его правительства. Это было сделать не так сложно − он их сам писал. Японские требования минимальны и разумны, и поэтому нет ни малейшей возможности для еще больших уступок, убеждал Комура.

Он согласен, реагировал Макдональд, и всегда это подчеркивал в своих депешах в Форин Офис, а его коллега в Петербурге [Чарльз Скотт] в телеграммах в тот же адрес заблуждается на этот счет, считая, что требования Японии могли бы быть более умеренными. [ДВПЯ].

На этой же встрече Макдональд передал конфиденциальную информацию от Лансдауна о расстановке сил в Петербурге между сторонниками и противниками войны с Японией − еще в прошлом году Комура просил поделиться сведениями, которыми Лондон располагал: Российский император полностью под влиянием т.н. партии войны и в их руках сосредоточено решение всех вопросов по соглашению с Японией. Поэтому мало надежд, что попытки Ламсдорфа и других склонить царя к умеренной позиции, несмотря искренность их стараний, увенчаются успехом. [ДВПЯ].

Информацией о том, что происходит в эти в Петербурге по поводу соглашения с Японией, делился с Курино и американский посол в России. Он сообщал, что несколько дней тому назад в Зимнем Дворце прошло секретное совещание в присутствии императора. Оно не пришло ни к какому определенному решению. [ДВПЯ].

Роберт Маккормик (Robert Sanderson McCormick) − американский посол в Петербурге с января 1903 г. по март 1905 г. Его работа посла в русской столице была высоко оценена обоими противниками в войне − один их немногих случаев в истории дипломатии. В 1907 г. за заслуги в годы войны указом Николая II он был награжден Орденом Александра Невского, а за внимательное отношение к интересам Японии в тот же период император Японии наградил его Орденом Восходящего Солнца.

Безобразов, ставший неожиданно еще одним из информантов японского МИД, в эти дни болел и не выходил из дома. Царь приказал ему поскорее выздороветь, т.к. его ждут неотложные дела, сообщал в Токио Курино и добавлял, царь, похоже, не хочет войны, но по-прежнему под сильным влиянием Безобразова, которому поручил сделать все, чтобы избежать войны. [ДВПЯ].

О том, что и Ламсдорф все еще питает надежды на лучшее и не теряет оптимизма в отношении мирного решения конфликта с Японией, сообщалось в послании японского посланника в Вене от 3 января.

Макино Нобуаки (牧野伸明), второй сын одного из творцов революции Мэйдзи Окубо Тосимити, − заметная фигура в истории японской политики и дипломатии. Еще мальчишкой возрасте 11 лет его отец взял с собой в путешествие в США и Европу («Миссия Ивакура»). В США он остался на учебу в одной из школ Филадельфии. Но очень скоро вернулся домой, чтобы продлить свое образование в Токийском университете. Еще до его окончания он был принят на работу в японский МИД, откуда направлен в японское посольство в Лондоне. Здесь он повстречался с Ито Хиробуми, который стал опекать его до своей смерти в 1909 г. Скорее всего по его инициативе в возрасте всего 30 лет он становится губернатором префектуры Фукуи, а через год префектуры Ибараки, но уже в конце 90-х он вернулся на дипломатическую работу − вначале посол в Италии, а потом − в Австро-Венгрии. После русско-японской войны он становится министром образования в кабинете Сайондзи, который стал оказывать ему покровительство после смерти Ито. На Парижской мирной конференции 1919-1920 гг., где формально роль главы японской делегации принадлежала Сайондзи, ее фактически выполнял Макино. Перед первой мировой войной он короткое время был в ранге министра иностранных дел. Высокая репутация у членов Императорского дома позволили ему возглавить Министерство двора　(宮内大臣), а затем в течение 10 лет (1925-1935) быть министром — хранителем печати（内大臣). В 20-е годы, когда из «гэнро» в живых Сайондзи остался один, он привлекал Макино к процессу определения кандидатуры будущего премьер-министра для представления и утверждения ее императором. 15 мая 1932 г. он среди других стал объектом террористического акта правых элементов в армии и на флоте.

 

Посол Австро-Венгрии в Петербурге Алоиз фон Эренталь (Alois Lexa von Aehrenthal) передавал своему министру графу Агенору Голуховскому о том, что Ламсдорф все еще питает надежды на лучшее и не теряет оптимизма в отношении мирного решения конфликта с Японией. [ДВПЯ].

О том же самом сообщал из Петербурга и Курино. Он встречался с Эренталем, зная, что у того с Ламсдорфом «самые близкие» отношения. 1 января они долго беседовали − австрийский посол уверял, что российский министр иностранных дел искренне желает разрешения конфликта «самым мирным образом» и открыто об этом говорит, но есть силы, которые этому препятствуют. Тем не менее, добавлял от себя посол, он не знает ни одного в руководстве России, кто хотел бы войны, не говоря о царе, в мирных намерениях которого не приходится сомневаться. [ДВПЯ).

Все эта информация не содержала ничего нового, но, тем не менее, заставляла колебаться в принятии окончательного решения о войне. К тому же оставался вопрос о деньгах, которых не хватало на войну такого масштаба, как война с Россией.

Чтобы выяснить причину и, главное, насколько реально получение английских кредитов, Комура 3 января пригласил к себе Макдональда. Тот был более откровенен, чем Лансдаун в беседе с Хаяси. Он не знает, каково на самом деле финансовое положение его страны, но считает, что трудности с предоставлением финансовой помощи Японии связаны с тем, что такая помощь может рассматриваться как проявление враждебности по отношению к России. Макдональд не договаривает, но ясно, что Англия хотела бы этого избежать.

Мы делаем все, чтобы разрешить противоречия мирным путем, горячился японский министр, но если все же придется начать войну, она будет не только за японские интересы. У европейских держав не меньшие интересы в Маньчжурии и Китае. К тому же цели этой войны отвечают принципам англо-японского союза, внушал собеседнику Комура. Но английского посланника не надо было уговаривать. Он разделял точку зрения министра и обещал послать телеграмму Лансдауну. [ДВПЯ].

Изменения в настроениях в союзной Англии насторожили Комура не на шутку. Он поручил Хаяси снабжать его полной и своевременной информацией о всех изменениях в общественном мнении и в позиции правительства Англии, а также и в других странах. Если для этого потребуются дополнительные расходы, то в разумных пределах они будут предоставлены. [ДВПЯ].

Последнее замечание подчеркивало значение, которое в Токио придавали мировому общественному мнению в случае войны с Россией. Тем временем наступил долгожданный момент, когда Розен вручил Комура российский ответ на японские предложения от 21 декабря прошлого года.

Случилось это 6 января. Россия не возражала против замены в статье второй слов «гражданское» на «административное». В статьях 5 и 6 российская сторона считала необходимым сохранить положение о том, что никакая часть территории Кореи не может быть использована в стратегических целях, а также положение о «нейтральной зоне» севернее 39-й параллели. В случае принятия этих условий, российская сторона готова была включить в текст соглашения статью, в которой в обмен на признание Маньчжурии и ее побережья вне сферы японских интересов Россия обязалась бы не препятствовать пользованию Японией и другими странами правами и привилегиями, полученными ими по договорам, ранее заключенным с Китаем за исключением права на создание своих поселений. [ДВПЯ].

Отказ от всего, на чем Япония настаивала: уважении китайского суверенитета; исключении положения о неиспользовании Кореи в стратегических целях; и изъятии статьи о создании «нейтральной зоны» к северу от 39 параллели только за признание ее уже существующих прав в Маньчжурии − не выглядело равноценной сделкой и не могло устроить японскую сторону по определению.

Хотя переговоры формально продолжались, тупик в переговорах давал повод для разговоров о неизбежности войны. Но до войны еще больше месяца. Курино в Петербурге стремился развеять слухи о неизбежности войны. В специальном заявлении «Ассошиэйтед Пресс» он говорил даже о «некотором успехе» на переговорах и решительно опровергал слухи о посылке японских войск в Корею. [РУ].

Поправившийся Безобразов воспользовался своим каналом связи с японской миссией. 7 января он позвал к себе служившего «связным» между ним и японской миссией переводчика по фамилии Тано. Посылка японских войск в Корею может перечеркнуть все усилия по поиску мирного решения конфликта, предупреждал он. И в нетерпении сам в тот же день тайно посетил японскую миссию. Вдобавок к тому, что он говорил Тано, он передал Курино по сути секретную информацию: Алексеев намерен рассматривать посылку японских войск в Корею как «демонстрацию силы» и хочет обратиться к царю за разрешением объявить мобилизацию. Телеграммы Алексеева, адресованные царю, он получает от своего двоюродного брата Абазы, объяснял он свою осведомленность. [ДВПЯ].

Алексей Михайлович Абаза, племянник Александра Агеевича Абазы, министра финансов России в самом конце правления Александра II. Он ушел в отставку в начале царствования Александра III, после опубликования «Манифеста о незыблемости самодержавия» − консервативной программы отхода от реформ его отца. Имя племянника плохо ассоциируется с его знаменитым дядей. Оно больше связано с его кузеном Безобразовым. Но прежде чем попасть в «безобразовскую клику», он вел жизнь настоящего военного моряка. Начинал с юнкера Балтийского флота. Ходил на судах российского флота за границу, неоднократно совершил кругосветное путешествие. В октябре 1903 года в связи с учреждением наместничества в Порт-Артуре для связи с Алексеевым был создан Особый комитет по делам Дальнего Востока. Абаза стал его управляющим. Здесь он играл больше техническую роль связного между Алексеевым и царем, одновременно снабжая своего кузена копиями их телеграмм. В годы войны в связи делом о покупке аргентинских и чилийских кораблей для военно-морского флота он, по слухам, «переодеваясь, брея свою бороду и усы − одним словом, с полнейшей конспирацией» был командирован со специальной миссией за рубеж. [Витте].

Пока японское правительство готовило ответ на российские предложения от 6 января, из Пекина пришла телеграмма от Утида (7 января). Он встречался с главой китайского МИД принцем Каном (慶親王 / 奕劻). Честно говоря, Китай должен был бы сам решать Маньчжурский вопрос с Россией, откровенничал принц. Но Китай слишком слаб, и в случае войны Японии с Россией ему ничего не остается, как соблюдать строгий нейтралитет. Тем не менее, гарнизоны в Шанхайгуане, Чэндэ и Тяньцзине готовы к обороне. Русским войскам будет отказано в поставках угля и продовольствия. Война Японии − это война за мир на Дальнем Востоке и целостность Китая, и само собой разумеется, что Китай будет делать все, что пойдет ей на пользу, иными словами, станет оказывать ей «тайную поддержку».[ДВПЯ].

Выполняя поручение Комура держать его в курсе возможных колебаний в настроениях в столице Англии, Хаяси 7 января сообщил, что почти все местные газеты считают позицию Японии «оправданной». Он информировал также о беседе с Германом Экардштейном. Тот все еще в Лондоне и по-прежнему в роли «серого кардинала». Как почти три года назад, когда барон назойливо навещал Хаяси, проповедуя идею германо-англо-японского союза против России, сейчас при каждой встрече он говорил о назревающей войне Японии с Россией, и из его слов можно было сделать вывод, что Германия хочет этой войны. К тому же первый секретарь турецкого посольства в Лондоне в одной из бесед откровенно говорил, что среди европейских стран Германия и Турция будут больше всего рады, если Россия попадет в передрягу на Дальнем Востоке. [ДВПЯ].

Позднее 9 января японский посланник в Берлине Иноуэ сообщил в Токио о своей переписке с коллегой из Лондона. Хаяси прислал ему в конфиденциальном порядке информацию с более подробным описанием поведения немецкого дипломата. «Пользуясь своим длительным отпуском, барон Экардштейн из посольства Германии в Лондоне очень часто посещает меня и постоянно твердит, что для Японии лучше всего было бы без колебаний начать войну с Россией, У меня впечатление, что он действует по чьему-то указанию из Берлина», заключал Хаяси. [ДВПЯ].

Германия втайне желает, чтобы Россия попала в водоворот войны на Дальнем Востоке. Это действительно так и вовсе не секрет, уверен Иноуэ. Но, чтобы убедиться в этом окончательно, он встречается с английским послом в Берлине. Фрэнк Лашаль высказал сомнения в том, что в Германии есть силы, провоцирующие Россию. Он ссылался на свой разговор с германским канцлером. Фон Бюлов уверял, что в интересах Германии − мир на Дальнем Востоке, как и во всем мире. [ДВПЯ]. При всем уважении к опытности дипломата, уже почти десять лет возглавлявшего британскую миссию в германской столице и имевшего близкие отношения с кайзером, его вера в слова канцлера выглядела наивной. Тем более что факты говорили о прямо противоположном.

Об этом можно судить по письму кайзера Вильгельма II в Петербург. Он отправил новогоднее поздравление своему «кузену» 3 января 1904 года с расчетом, что оно придет как раз к празднику встречи Нового Года в России по старому (юлианскому) календарю. Он почувствовал, что царь может уступить японцам. В этот момент в Берлине в дипломатических кругах возникло ощущение, что «партия войны», и в первую очередь Безобразов, стала терять свое влияние на царя. В этом уверял японского посланника Иноуэ статс-секретарь (министр) германского МИД Освальд фон Рихтгофен (Oswald von Richthofen) (1900-1906). [ДВПЯ].

Вильгельм пускает в ход все свое красноречие, чтобы уговорить царя не уступать: «Здесь [везде в Европе кроме Англии] все прекрасно понимают, что Россия, следуя законам экспансии, вынуждена искать на морском побережье незамерзающий порт для своих торговых судов. И следуя этим законам ей принадлежит береговая полоса, на которой расположен такой порт (Владивосток, Порт-Артур), а на территории за ними ты должен иметь право строить железную дорогу для перевозки товаров в эти порты (Маньчжурия). Но между этими двумя портами есть кусочек земли, который может, окажись он во вражеских руках, стать новым вариантом Дарданелл. Невозможно, чтобы ты это допустил. Эти «Дарданеллы» [Корея] не должны угрожать твоим коммуникациям, препятствуя твоим торговым путям. Ты уже имеешь это на Черном море и не должен желать того же на Дальнем Востоке! Поэтому для каждого непредубежденного человека очевидно, что Корея должна и будет принадлежать России. Когда и как − это касается только тебя и твоей страны. Таково мнение моего Народа тут у нас, и поэтому здесь нет ни „возбуждения“, ни „бальзамирования“, ни слухов о войне, ничего в этом духе». [Willy-Nicky].

А затем, реагируя на ноту МИД России, в которой объяснялась ее политика в Маньчжурии, и давались гарантии прав и привилегий иностранных держав, лицемерно: «Дорогой Никки, всего несколько слов, чтобы сказать, что все мои мысли с тобой в эти трудные дня. Пусть Господь будет милостив и все обойдется, а япошки (Japs) внемлют разуму, несмотря на отчаянные усилия мерзкой прессы одной известной страны [Англии]…». [Willy-Nicky].

Трудно судить, насколько слова кайзера действовали на царя. Он, судя по всему, находился по-прежнему в уверенности, что «все обойдется». В Японии же так не считали и более того были уверены, что время работает против нее. Военный атташе при японской миссии в Лондоне полковник Уцуномия передавал данные, полученные от одного из сотрудников английской разведки. Как считал шеф английской разведки Луис Баттенберг, Россия еще не готова к войне с Японией в полной мере. Но через три месяца она завершит полную комплектацию и готовность своих войск. [ДВПЯ].

«Через три месяца» − это апрель 1914 года. Зная, что Токио не станет ждать до этого срока, Курино в Петербурге предпринимает последние усилия. Полагаться на Ламсдорфа не приходится, хотя тот его единомышленник. Контакты с Безобразовым тоже мало что дают. Они проходили в секрете от российского МИД, и во время очередной встречи с Тано 9 января Безобразов жалуется, что о его секретных контактах с японской миссией стало известно в здании на Мойке: «Мой агент сообщил, что МИД [России], кажется, пронюхал о моих отношениях с Вашей миссией. Меня беспокоит, не расшифровывает ли Российский МИД телеграммы Вашей миссии. Я думаю, что на это нужно обратить особое внимание». [ДВПЯ].

Безобразов в этих подозрениях не единственный. В те же дни о возможной дешифровке японских телеграмм намекал и Витте. На одной из встреч с Курино 10 или 11 января 1904 года он поставил условием не отправлять телеграфом содержание их беседы, так как «секретный кабинет почти всегда может дешифрировать телеграммы иностранных представителей» и «он, Витте, может попасть в беду…, если станет известно, что он дал сообщение японскому посольству». [Романов, Дипломатическое развязывание].

Такое впечатление, что Курино и Токио, в целом, это мало волнует. Переписка продолжала идти телеграфом, и теперь самые острые вопросы Комура задавал не Ламсдорфу, а Безобразову. Он просил передать тому, что по японским данным, в корейский порт Чемульпо (濟物浦) (ныне Инчхон仁川) на русском крейсере «Боярин» прибыли две роты пехотинцев под видом моряков. Их задача − в случае необходимости высадиться на берег и принять участие в защите российской миссии в Сеуле. «Направление такого количества войск ставит под угрозу мир» [ДВПЯ].

Об этом Курино напоминал Безобразову на встрече на следующий день 10 января. Тот отвечал: «Я уже послал Алексееву личное письмо, в котором по-дружески советовал, учитывая крайне напряженную ситуацию, не предпринимать никаких действий, если с японской стороны не будет какой-либо провокации». Теперь же после получения этой информации Безобразов обещал немедленно направить в Порт-Артур телеграмму с предупреждением об опасности подобных действий в Корее с участием большого числа русских войск [ДВПЯ].

Тем временем в Токио продолжала поступать информация о настроениях в европейских столицах по поводу возможной войны с Россией. Хаяси, которому Комура поручил следить за колебаниями в этих настроениях, прислал очередную порцию аналитического материала. «У французов на руках долговые обязательства российского государства на самую большую сумму и, естественно, они надеются на мирное разрешение нынешней проблемы. Они предпринимают разные меры, чтобы предотвратить войну. Однако если она все же разразится, Франция участие в ней принимать не будет. Для Франции нынешнее согласие с Англией важнее союза с Россией, и поэтому она будет соблюдать строгий нейтралитет», заключал Хаяси.

Интересы Германии на Дальнем Востоке номинальные, и чем Россия больше занята своими проблемами на Дальнем Востоке, тем ей выгоднее, писал далее Хаяси. Что касается Австро-Венгрии, то она напротив, не заинтересована в том, чтобы внимание России было отвлечено на Дальний Восток, так как она нуждается в российской помощи для решения балканских проблем, и в частности, в Македонии. Однако и она будет вынуждена придерживаться нейтралитета. Подавление свобод в Финляндии и кишиневские погромы настроили общественность в других странах Европы против России. Как говорят, отмечал Хаяси, еврейский капитал, Ротшильды и другие будут мешать получению Россией займов в европейских банках. Посланник в Англии давал понять, что атмосфера в Европе благоприятствовала решению воевать с Россией. [ДВПЯ].

Но прежде чем окончательно решиться на войну, необходимо было исчерпать все возможности дипломатии. 12 января кабинет министров Японии принимает проект японского ответа на российские предложения от 6 января. В преамбуле резолюции говорилось о том, что искоренению причин нынешних противоречий и обеспечению прочного мира мешает нежелание России пойти на необходимые для этого уступки по Корее, а также ее стремление вынести за рамки двустороннего соглашения вопросы по Маньчжурии. Причем все это происходит на фоне наращивания ее военного присутствия в регионе. Многостраничный документ завершался текстом японских предложений в ответ на российские. В нем японская сторона предлагала 1) оставив все остальное, убрать из статьи 5 слова о запрещении использования любой части территории Кореи в стратегических целях; 2) полностью исключить статью 6 о «нейтральной зоне»; 3) что касается российских предложений по Маньчжурии, то согласиться с ними с учетом следующих исправлений: Япония признает Маньчжурию вне сферы своих интересов, однако Россия обязуется уважать территориальную целостность этой территории, причем Россия не будет противодействовать использованию Японией и другими странами прав и привилегий, которыми они пользуются по уже заключенным договорам с Китаем; Россия признает Корею и ее прибрежные владения вне сферы своих интересов; 4) добавить в российский проект положение, что Япония признает специальные интересы России в Маньчжурии, а также ее право предпринимать любые меры, необходимые для их защиты. [ДВПЯ].

Составленную на основе этого решения ноту в переводе на английский Курино передал Ламсдорфу 13 января. В конце ее выражалась надежда, что они будут приняты и российский ответ не заставит себя ждать. «Японское императорское правительство надеется на скорый ответ российского правительства, так как дальнейшая затяжка решения этого вопроса будет иметь неблагоприятные последствия для обеих стран». [ДВПЯ].

Нота 13 января − не ультиматум, но что-то близкое к тому. На эту мысль наталкивала последовавшая из Токио через день, 14 января, инструкция Курино. Ему предписывалось воздерживаться от каких-либо комментариев по тексту ноты, даже в частном порядке. Нужно было только ее передать и настоятельно требовать ответа на нее. Далее следовало внимательно следить за реакцией российского правительства и использовать все возможности, чтобы установить, какие меры будут предприняты в ответ на нее. [ДВПЯ].

В этот же день, но поздно вечером Комура отправил еще одну сверхсекретную телеграмму. В ней говорилось, что 12 января состоялось совещание в присутствии императора с участием гэнро, а также всех членов кабинета министров за исключением его председателя (Кацура отсутствовал из-за болезни). На этот раз было принято уже окончательное решение: направить российскому правительству последние предложения о возможном соглашении, и если они не будут приняты или произойдет необоснованная затяжка с ответом, японское правительство «должно немедленно принять решение относительно мер, которые будут сочтены необходимыми для защиты оказавшихся под угрозой позиций страны и соблюдения ее прав и интересов».

Витиевато, но это уже точно ультиматум. Пока не России, а себе. Решение о войне фактически принято. Оставалось ждать ответа России. А то, что никакого чуда не произойдет и ответ будет отрицательным, не вызывало сомнения. В случае явного затягивания с ответом, войну начинать, не дожидаясь его. Это видно еще из одной телеграммы Комура в адрес Курино: «Сообщаю для Вашего сведения, что совещание показало полное единство взглядов его участников относительно принятого курса и позиции, которое правительство продемонстрировало в ходе настоящих переговоров. В данный момент нужна максимально полная согласованность дипломатических действий с намеченными военными операциями (мое подчеркивание — К.С.). Поэтому очень важно, чтобы Ваши действия в будущем осуществлялись в строгом соответствии с упомянутым решением, а также инструкциями, которые будут даны в случае, когда это потребуется». [ДВПЯ].

Если японские телеграммы дешифровывались российским МИД, как утверждали Витте и Безобразов, то почему-то эта телеграмма осталась без внимания. А о том, что у Безобразова были основания утверждать, что они дешифровывались, свидетельствовал его очередной шаг. 11 января, пригласив к себе Тано, он говорил ему: Французский перевод обещанной им Курино Памятной записки с его представлением, каким должно быть соглашение России и Японии, давно готов. Однако возникло неожиданное препятствие. Его кузен Абаза строго-настрого предостерег от передачи какого-либо документа японской миссии, так как это может быть использовано «неприятелем». Но сейчас сложилась такая ситуация, что нельзя далее откладывать передачу этого документа.

Передавая эти слова в Токио, Курино добавлял, что статс-секретарь и его окружение уверены, что телеграммы японской миссии дешифруются и читаются их «противниками» (букв. «враждебной группой»), а именно Ламсдорфом и его единомышленниками. [ДВПЯ].

Судя по всему, Курино внял совету Безобразова − его телеграмма ушла в Токио не 11 января, и не из Петербурга. Она датирована 14 января и пунктом отправления был Берлин. Три дня понадобилось, чтобы доставить ее до германской столицы.

Теперь можно было быть уверенным, что ее не прочитают в российском МИД. Но если бы и прочитали, то должны были удивиться в высшей степени. Проект Безобразова вместо войны, которая была уже на пороге, предлагал не просто мир, а союзные отношения, которые по своему значению должны были быть выше всех остальных − России с Францией, Японии с Англией:

«1. Союз между Россией и Японией должен быть не только оборонительным, но и одновременно экономическим во имя процветания двух стран. При этом он должен иметь силу, преобладающую над союзными отношениями двух стран с другими державами.

2. Россия не аннексирует Маньчжурию, в то же время Россия и Япония взаимно обязуются уважать независимость Кореи. Япония признает специальные интересы России в Маньчжурии, а Россия − специальные интересы Японии в Корее. При этом обе страны взаимно признают право каждой из них предпринимать все необходимые меры для защиты этих интересов».

Если эти принципы будут приняты Японией и ее император пришлет в адрес российского монарха дружественное послание с выражением желания о мире и близких дружественных отношений с Россией, то он (Безобразов) сделает все, чтобы добиться этих целей, и сможет подвигнуть царя на это. [ДВПЯ].

Эту телеграмму Комура расписал по самому верху: императору, премьер-министру, военному министру и министру военно-морского флота, начальнику генерального штаба. Документов, свидетельствующих об их реакции на этот проект, нет, однако ее нетрудно представить. Предложение союза, самого тесного из всех существующих, в то время как официальная позиция и в Петербурге, и в Порт-Артуре не имела ничего общего с этими предложениями, вызывало скорее подозрение, что все это какая-то уловка с одной и той же целью − выиграть время. Тем более что уже 14 января Безобразов отправлялся в отпуск в Женеву, где отдыхала его семья, и собирался вернуться в Петербург только в конце месяца. [ДВПЯ].

Через Берлин во избежание возможной дешифровки в тот же день, 14 января ушла и другая телеграмма Курино. Она была о встрече 11 января с Ламсдорфом. Согласно инструкции не проявлять никакой инициативы до поступления новых распоряжений, Комура в последнее время перестал встречаться с Ламсдорфом. Однако для получения кое-какой информации он все же посетил российского министра иностранных дел. Первые же слова того ошеломляли − встречается ли он с Безобразовым и если да, о чем они говорят и что тот говорит о нем, Ламсдорфе? Заодно российский министр спросил, считает ли Курино, что русские специалисты не могут разгадать шифр японских телеграмм. Японский посланник признался, что он видится с Безобразовым. Встречаться с людьми такого высокого ранга как статс-секретарь − его служебная обязанность как представителя своей страны. Однако эти встречи самые обычные и не причиняют никому никакого вреда. Ответная реакция, тем не менее, была острой. «Безобразов сумасшедший. Разговоры с ним бесполезны», не стеснялся в выражениях Ламсдорф. [ДВПЯ].

Через Берлин Курино сообщает также о своем разговоре с Витте. Тот тоже поставил условие − их разговор Курино передаст в Токио не из Петербурга. В противном случае соответствующие органы перехватят это сообщение, и у него будут большие неприятности. [ДВПЯ].

Витте пытался убедить собеседника в том, что царь войны не хочет и не все еще потеряно. Несмотря на то, что он и Ламсдорф потерпели политическое поражение [в борьбе с Безобразовым], царь по-прежнему хочет мира и более того, нет ничего такого, ради чего он пожертвовал бы миром. Он твердо заверяет в этом японского посланника. Но в нынешней ситуации, когда обе стороны наращивают свое военное присутствие на Дальнем Востоке, это может стать причиной бедствия. Российская попытка оккупации Маньчжурии вызывает непредсказуемую реакцию со стороны Японии. В свою очередь японская оккупация Кореи, создаст угрозу военного столкновения с Россией. Возникает порочный круг. Он считает, что Россия должна взять в свои руки инициативу выхода из него. Но Японии следует воздержаться от занятия Кореи.

Телеграмма Курино снова была расписана по самому верху, включая императора. Вероятно, именно поэтому, к ней прилагалась объяснительная записка по поводу скандальной темы − возможности дешифровки секретных телеграмм японских дипломатических представителей за рубежом. Вполне возможно, что часть телеграмм могла быть дешифрованной. Старый шифр не менялся двадцать лет. Однако последние несколько лет стал использоваться новый шифр, который обеспечивал в необходимых случаях полную секретность, говорилось в ней. [ДВПЯ].

Это самообман. Российским специалистам удавалось расшифровывать японские телеграммы и после русско-японской войны. В опубликованных в советское время архивах российского МИД, в частности, в сборниках под названием «Международные отношения в эпоху империализма» немало дешифрованных телеграмм не только японского посольства, но и других стран.

…В дни, когда решалась судьба мира и войны, в Петербурге началась бурная светская жизнь − предновогодние балы. 14 января (27 декабря по старому стилю) в Зимнем дворце состоялся большой прием для дипломатического корпуса. У Курино была возможность непосредственно поздравить российского монарха с наступающим Новым годом и сказать ему нечто очень важное. Намерения японского правительства мирные, говорил он царю. Однако заключение нового соглашения встречается с большими трудностями. Для их преодоления он обращается к доброй воле и милости российского монарха. Совпадающие интересы России и Японии на Дальнем Востоке позволяют установить отношения прочной дружбы. Для обеих стран это было бы наилучшей политикой.

Царь отвечал, что он согласен с этим и считает необходимым поддерживать мир и дружбу с Японией. В высказываниях российского императора промелькнули фразы типа «Россия великая держава» и «есть пределы терпению», однако в целом он тепло и дружески разговаривал с ним, докладывал в Токио Курино, а в конце беседы просил передать пожелание здоровья японскому императору. Сама беседа была довольно продолжительной и многие дипломаты бросали недоуменные взгляды на них, отмечал японский посланник. Своим вниманием его удостоила и императрица. Война это ужасно и нужно сохранить мир, говорила она. Курино заверял ее, что Япония прикладывает для этого все усилия. [ДВПЯ].

В момент, когда угроза начала войны стала реальной, появились слухи, а потом и реальные попытки посредничества третьих стран. Вначале с этим выступила Германия, но очень скоро стало ясно, что Берлин на такую роль не годится. Немцы не скрывают, что не заинтересованы в предотвращении военного столкновения Японии и России, сообщал японский посланник в Париже Мотоно после разговора с германским послом во французской столице. [ДВПЯ].

К середине января стали заметными посреднические усилия французской дипломатии. Но Комура воспринимал их как бесполезные и даже вредные для Японии. Не решая ничего по существу, они затягивают принятие окончательного решения. Опасаясь, что Делькассе может оказать влияние на позицию Лондона, Комура поручил Хаяси без промедления встретиться с Лансдауном и убедить того, что французское посредничество на самом деле не способно изменить позицию Петербурга по основным вопросам соглашения, а только затянет процесс переговоров до того момента, когда военные приготовления России будут полностью завершены и Япония окажется в ситуации, когда ей придется принять любые требования, которые ей навяжет Россия. [ДВПЯ].

Но, по мнению местных обозревателей, российское общественное мнение все более склоняется в пользу мира, − предупреждает Хаяси в телеграмме от 21 января. Вопрос об уходе из Маньчжурии может быть решен положительно и остается только определить, в какой форме это сделать. Заинтересованным странам могут быть посланы ноты о признании суверенитета Китая над Маньчжурией. Накануне Лансдаун делился своими впечатлениями, что Россия, в конечном счете, пойдет на уступки. На это Комура замечал, что он слышал об этом, но его правительство, исходя из прошлого опыта, поверит этому только тогда, когда Россия официально подтвердит свою новую позицию. [ДВПЯ].

В подтверждение своих впечатлений, что Россия не собирается воевать, 19 января Лансдаун сообщил Хаяси, что черноморский флот России намерен зимовать в Севастополе, а из Константинополя сообщали, что ни один из российских кораблей не подавал заявку на проход через проливы. [ДВПЯ].

Россия не хочет воевать с Японией! − прозвучало из уст крупного политического деятеля России, от кого меньше всего этого можно было ожидать. Это был министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве, в воспоминаниях Витте один из наиболее отрицательных героев российской истории того периода. Тот, кому приписывали знаменитые слова, когда в ответ на упрек Куропаткина, что он желал войны с Японией и «примкнул к банде политических аферистов», якобы, заявил: «чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». [Витте].

Плеве посетил японскую миссию на Французской набережной 20 января. Он официально не имеет отношения к данному делу, однако весьма рад возможности откровенно и искренне переговорить с японским посланником. Не приходится сомневаться, что царь принял решение уладить это дело мирным путем, однако приверженцы «одной партии» считают, что великая страна, подобная России, не должна уступать требованиям такой маленькой страны как Япония. Однако лично он уверен, что столкновение двух стран принесет им обеим только бедствие. После общих замечаний и критики «безобразовцев», Плеве высказался по существу противоречий с Японией. Учитывая, что накал общественных страстей усиливается с каждым днем, следует принять незамедлительные меры к быстрейшему решению конфликта. Он считает правильным утверждение, что, с учетом роста ее населения, Японии необходимо сделать Корею своей колонией (!). Он также полагает, что Россия должна принять последние предложения Японии. [ДВПЯ].

Если считать слова Плеве вполне искренними, то следует признать и то, что они никак не влияли на события. По его же признанию, он не имел официального отношения к переговорам, а те, кто имел, продолжали хранить молчание. И 23 января Комура поручает Курино встретиться с Ламсдорфом и, не говоря ничего лишнего, просто спросить, какого характера можно ожидать ответ российской стороны и когда это произойдет. [ДВПЯ].

В Петербурге все еще размышляют над ответом, над тем, какие уступки могут решить проблему. В этих целях был подключен Париж. 24 января Мотоно сообщал Комура, что имел длительную беседу с Делькассе. Французский министр получил из Петербурга телеграмму, в которой его просили выяснить, согласится ли Япония на сохранение в статье 5 положения о неиспользовании любой части корейской территории в стратегических целях, если Россия снимет полностью статью 6 о «нейтральной зоне». Японский посланник в Париже заметил, что, насколько он знает, предложенные Петербургу условия − максимум уступок, на которые готова пойти Япония. У Делькассе замечание Мотоно вызвало раздражение. Последние японские предложения слишком жесткие и он уже начинает сомневаться в истинных намерениях Японии. Если Россия готова убрать статью о «нейтральной зоне», то стоит ли упорствовать в вопросе об использовании Кореи в стратегических целях? Во всяком случае, проявляемая Японией неуступчивость лишает возможности договориться, в то время как Россия делает все, чтобы избежать военного столкновения [ДВПЯ].

Комура реагирует на это крайне нервно. Он инструктирует Мотоно: Вы должны немедленно попросить о встрече с Делькассе. Нужно сказать, что французский министр интересовался только позицией Японии по статья 5 и 6. Между тем без ответа остаются и другие вопросы: 1) суверенитет Китая над Маньчжурией, 2) право иностранцев на создание своих поселений в Маньчжурии, 3) признание Россией, что Корея находится вне пределов ее интересов, 4) признание Японией специальных интересов России в Маньчжурии и ее право на их защиту. Может ли французский министр получить от Ламсдорфа разъяснения по этим пунктам и сообщить японской стороне для ее сведения? Если может, то это нужно сделать как можно скорее, так как время не терпит. [ДВПЯ].

Но в Петербурге по-прежнему ясности не было. Более того, стали поступать тревожные вести. 24 января Курино встретился с Ламсдорфом, чтобы задать ему вопросы, которые прислал ему Комура. Но разговор Курино начал с ситуации в Корее. Из Сеула приходят «тревожные вести» о массовом переходе российских военных через Ялу в северную Корею. Ламсдорф эту информацию отрицал. Что же касается ответа на японские предложения, то, говорил Ламсдорф, сейчас он думает над тем, в какую форму облечь основные моменты будущего соглашения, которые максимально привели бы в гармонию интересы двух стран на Дальнем Востоке. С этим проектом он намерен ознакомить царя во время их очередной встречи во вторник (26 января). После этого, он полагает, с ним можно будет сразу же ознакомить японскую сторону. [ДВПЯ].

О том, что Ламсдорф преувеличивает свою роль в этот решающий момент, Курино стало понятно в тот же день. Во второй половине он встречался с заведующим Политическим отделом российского МИД.

Николай Генрихович Гартвиг больше известен своей работой в Персии и Сербии. После отставки Извольского в сентябре 1910 г. он котировался на пост министра иностранных дел России. Яркий представитель панславизма в российской дипломатии он был особенно популярен в Сербии. В некрологе по поводу неожиданной смерти российского посланника в Белграде 10 июля 1914 года «Таймс» называла его «адвокатом агрессивной политики российского МИД в Маньчжурии» (Times).

Гартвиг говорил Курино, что идут интенсивные консультации с Алексеевым, и поэтому невозможно сказать, когда будет готов ответ на японские предложения [ДВПЯ]. Эта информация побудила Комура снова поручить Курино быстрее встретиться с Ламсдорфом и, передав, что им получена инструкция японского правительства, заявить: Сложившаяся ситуация не допускает более неопределенного затягивания с ответом. Японское правительство было бы весьма радо получить как можно скорее долгожданный ответ или узнать, когда на это можно рассчитывать. [ДВПЯ].

26 января Курино снова у Ламсдорфа. От него он узнал, что через два дня, 28 (15) января, для обсуждения ответа на японские предложения на общее совещание [«Особое Совещание»] соберутся военный и морской министр, а также все заинтересованные официальные лица. Их решение будет представлено царю для утверждения. В совещании должен был принять участие Алексеев, но его приезд отложен. Свое мнение он пришлет телеграфом. Следовательно, сказать точно, когда российский ответ будет представлен японской стороне, трудно, но очевидно, что большой затяжки с ним не будет. Во всяком случае, он сделает все возможное, чтобы ускорить его, заверял российский министр. По поступающим сведениям, продолжал он, Япония послала в Корею большое количество войск, оружия и боеприпасов. Он хотел бы узнать у японского посланника, так ли это. Согласно инструкции, по которой ему запрещалось впредь высказывать свое мнение, Курино заявил, что, к сожалению, он не в курсе подобных дел и поэтому не может дать какие-либо разъяснения. В момент, когда два правительства ведут важные переговоры с искренним желанием достичь согласия, подобные действия неизбежно производят крайне плохое впечатление — давил на собеседника Ламсдорф. Говоря, что не знает о высадке японских войск в Корее Курино, скорее всего, не лукавил. Во всяком случае, он просил Комура сообщить, соответствует ли это действительности, и если да, прислать ему более подробную информацию [ДВПЯ].

Комура не замедлил ответить. Надлежит в ближайшее время встретиться с Ламсдорфом и сказать, что Вас уполномочили заявить: Япония категорически отрицает посылку в Корею большого количества войск, оружия и боеприпасов. В последнее время Япония не направляла войска в Корею, и там находятся лишь части, которые используются для рутинных задач. Со своей стороны следует спросить у графа Ламсдорфа, соответствуют ли действительности сообщения о скоплении российских войск на границе Маньчжурии и Кореи, и, если это так, то заявить, что подобная военная активность недопустима. Кроме того, следует спросить российского министра, нельзя ли будет узнать, какого характера может быть решение совещания 28 января, а также когда, хотя бы приблизительно, можно ожидать ответа российского правительства на японские предложения. [ДВПЯ].

О японских военных, тайно доставляемых в Корею, в декабре 1903 года информировал Абазу барон Габриель Гинзбург, один из зачинателей «лесного дела» на Ялу, прикомандированный к российскому консульству в Сеуле. [РГАВМФ]. Японский флот, проводивший почти непрерывное учебное плавание в корейских водах, был источником неоднократно возникавших слухов о предпринимаемой японцами высадке в Корее или о занятии того или иного пункта на ее берегу [Романов, Дипломатическое развязывание].

Хотя Комура полностью отрицал посылку войск в Корею, в Петербурге думали иначе. Здесь опасались, что посылка войск специально задумана для провоцирования России на войну. Было даже решено «смотреть сквозь пальцы» на японскую оккупацию Кореи, если она будет в определенных пределах. 27 января Алексееву ушла директива царя: «Имейте в виду для Вашего личного сведения, что в случае высадки японцев в Южную Корею или по восточному берегу по южную сторону параллели Сеула, Россия будет смотреть на это сквозь пальцы и это не будет причиной войны. Можно допустить японскую оккупацию Кореи до гор, составляющих водораздел бассейнов Ялу и Тюмень-улы». [РГАВМФ].

Слухи о высадке японцев в Корее быстро достигли Пекина, где, судя по всему, войну считали уже неизбежной, и стали волноваться, что же будет после нее. 26 января на встрече с Утида принц Кан стал говорить о распространившихся в китайской столице сомнениях, что после войны Япония, оккупировав Маньчжурию, вернет ее Китаю. Реакция Токио была молниеносной. Нужно было успокоить китайцев и заодно всех остальных. Комура инструктировал Утида заявить принцу, что им получен приказ дать твердые гарантии, что у Японии нет никаких намерений завладеть Маньчжурией. [ДВПЯ].

Между тем сообщения из Лондона и Берлина внушали, что в окружении царя постепенно верх берет «партия мира» и войну, может быть, удастся избежать. 28 января Хаяси сообщал, что по информации Лансдауна из французских источников, Ламсдорф в значительной мере восстановил свое влияние на дальневосточные дела. Иноуэ в тот же день из Берлина в телеграмме Комура упоминал о своем разговоре с Рихтгофеном и словах того, что Витте, по слухам, может быть вновь назначен министром финансов. Вместе с Ламсдорфом Витте был приглашен на обед, устроенный царем по случаю дня рождения германского императора, что может быть расценено как возвращение к обоим расположения царя. [ДВПЯ].

«…Облекся в прусский мундир и шел с Аликс и Мишей [младший брат Николая II] к завтраку с германским посольством по случаю дня рождения Вильгельма», запечатлел этот эпизод в своем дневнике царь в записи от 27 (14) января. Царская семья накануне переехала из Царского Села в Зимний. Но никакого упоминания ни о Витте или Ламсдорфе нет. Есть только часто встречающиеся в дневниках строки о том, что он встал рано, много читал, с детьми гулял. В этот день он даже бегал по парку, потом принимал доклады и 10 сенаторов. А вечером − «Гибель богов» (Николай II, Дневники).

Завершающую трилогию «кольца Нибелунгов» оперу Вагнера в Мариинском театре в блистательном оформлении Александра Бенуа царь слушал уже во второй раз. До этого, 21 (14) января он специально приезжал из Царского Села: «Давали «Gotter dammerung» замечательно хорошо; пели Литвин и Ершов. Мама, Миша и Ольга [младшие брат и сестра Николая II] тоже приехали. Наслаждались все вместе» (Николай II, Дневники).

Той же умиротворенностью дышат строки дневника царя и на следующий день, 28 января, когда, собственно, решалось, быть войне или нет, причем не на небесах, как у Вагнера, а на земле. «15-го января. Четверг. Встали пораньше, благодаря чему многое прочел и успел погулять. Были все три доклада… Погода стоит удивительно теплая, в саду осталось немного снега, а на улицах всю зиму езда на колесах. Странная зима! Обедали около 8 ч. и затем поехали в Александрийский театр. Шла новая довольно бессмысленная пьеса “Обыкновенная женщина”. Вернулись разочарованные в 12 1/4».

В часы, когда царь гулял по саду, удивляясь не свойственной этому времени года теплой погоде, а потом уехал в театр, в его отсутствие на Особом Совещании решалась судьба страны.

В совещании 28 (15) января участвовали военный министр Куропаткин, министр иностранных дел Ламсдорф, управляющий морским министерством Авелан, управляющий делами Особого Комитета Дальнего Востока Абаза. Всего пять человек, включая председателя совещания великого князя Алексей Александровича.

Великий князь − четвертый сын Александра II, дядя царя. С детства его готовили для службы на флоте. Когда ему исполнилось 8 лет, опеку над ним принял Посьет. Молодым лейтенантом (ему в январе следующего года должно было исполниться 22 года), командиром фок-мачты на фрегате «Светлана» в октябре 1871 года он совершил триумфальное путешествие в Соединенные Штаты. Теплый прием американцев, толпы людей на улицах, высокие почести официальных лиц, встреча с президентом Улиссом Грантом и многое другое было адресовано не ему, а его отцу, Александру II, который в годы гражданской войны поддержал Север в борьбе с Югом. Томившаяся в ожидании задержавшегося с прибытием в порт Нью-Йорка американская пресса писала: «Если гражданам Нью-Йорка и следует оказать почести кому-либо из известных иностранцев, то это прежде всего сыну Александра II, императору Всей России. Недавно, когда решалась судьба нашей страны, Царь проявил себя ее другом, надежным в несчастье и преданным в беде. Помимо чувств благодарности у Соединенных Штатов есть все основания уважать его за человечность и мужество, когда, следуя примеру Соединенных Штатов, он покончил с крепостничеством в своем огромном государстве» [NYT]. После Соединенных Штатов было посещение Китая и Японии. В Нагасаки эскадра прибыла 15 октября 1872 года. После ставшими традиционными посещениями русского поселка Инаса, возложения венков на могилах русского кладбища, отдыха в местных гостиницах — через Внутреннее японское море в Кобэ. 1 ноября в Иокогаме великого князя приветствовал принц Арисугава Тарухито. О своем приеме японским императором 5 ноября 1872 года великий князь сообщал в телеграмме своему отцу как о «весьма любезном и весьма приветливом». 9 ноября он вместе с императором Мэйдзи присутствовал на военном параде. Гостеприимную Японию великий князь покинул лишь 26 ноября [Подалко]. Посещение Японии спустя лишь четыре года после антифеодальной революции оставило, видимо, у великого князя впечатление об отсталости страны и, когда решался вопрос о войне с ней, могло внушить ему мысль о легкой победе.

Открывая совещание, великий князь сформулировал его задачу: «Необходимо окончательно выяснить, можем ли мы в нашем громадном миролюбии согласиться на дальнейшие уступки, и так сказать, отдать всю Корею Японии, − или следует нам, наконец, остановиться на вполне определенной точке, далее которой в уступках мы ни в коем случае идти не должны. По имеющимся данным, Токийское Правительство не соглашается принять два условия из наших контрпредложений, а именно первую часть статьи 5-й, не дозволяющей Японии пользоваться корейской территорией для стратегических целей, и 6-ю статью − об установлении нейтральной зоной севернее 39-й параллели. А между тем для нас статьи эти представляются самыми важными: − В самом деле, предоставляя Японии проектируемым соглашением весьма широкие права и преимущества в Корее, мы должны в ограждении наших интересов положить известный предел их захватам на этом полуострове, необходимо определить в том или ином направлении полосу, далее которой японцы не имели бы права заходить. С военно-морской точки зрения такая граница представляется важной… Если мы не добьемся ее нейтрализации, то, без сомнения, на фланге Порт-Артура мы будем иметь сильного врага, который разрежет связь между Южно-Уссурийским Краем и Квантунской Областью, будет господствовать над Маньчжурией и вскоре уничтожит возможность существования в Порт-Артуре». [РГАВМФ].

После такого вступительного слова великого князя, дяди российского императора, да еще в редком звании генерал-адмирала (в свое время Петр Великий ввел его специально для своего ближайшего соратника Федора Матвеевича Апраксина), остальные участники совещания вряд ли бы осмелились ему противоречить и приводить другие доводы. Тем более что он выступал от имени царя. Видимо, с учетом этого, сторонники взаимоприемлемого компромисса Ламсдорф и Куропаткин были крайне осторожны. Они не оспаривали позиции других, а просто подвергали сомнению их реалистичность и своевременность.

Ламсдорф в прениях выступал первым: «…На принятие японцами 6-й статьи (о нейтральной зоне) представляется мало надежды». Японцы опасаются административного хаоса в этой зоне, напуганы разоблачениями о стратегических планах России здесь и убедить их в обратном невозможно, говорил он. Другое дело пятая статья о неиспользовании какой-либо корейской территории в стратегических целях. По мнению Ламсдорфа, она вполне отвечает первой статье об уважении независимости и территориальной целостности Кореи. Высказавшись таким образом за исключение статьи о «нейтральной зоне» и сохранении пятой статьи, он тут заметил, что коль скоро эти статьи носят исключительно военно-стратегический характер, то МИД запрашивал мнение военных ведомств. При этом морское ведомство посчитало необходимым сохранение статьи о «нейтральной зоне», в то время как военный министр нашел возможность от нее отказаться.

Ламсдорф, понимая всю пагубность статьи о «нейтральной зоне» для возможного компромисса с Японией, не стал остро ставить вопрос об этом, а предпочел сослаться на мнение Куропаткина. Но и это было бесполезно. Пользуясь своим правом председателя, великий князь вне очереди высказался в том смысле, что отказ от «нейтральной зоны» даже при сохранении пятой статьи «откроет свободный доступ японцам на север прямо к нашей границе».

Услышав это, Ламсдорф спасовал. «Если статья о нейтральной зоне имеет первостепенное значение, ее следует отстаивать во что бы то ни стало», заметив, однако, что в этом вопросе ориентироваться следует на мнение двух министров, военного министра и управляющего морским министерством.

Все взоры обратились к Куропаткину, но тот как опытный игрок не хотел первым подставляться и, дожидаясь удобного момента, предложил, прежде всего, выслушать мнение управляющего делами Особого Комитета Дальнего Востока.

У Абазы, в принципе, могло и не быть особого мнения. В своей должности он служил передатчиком чужих идей, направляя указания царя Алексееву и Безобразову и передавая их депеши по обратному адресу. Но на совещании, тем не менее, при голосовании за проект записки для доклада царю, он единственный воздержался и остался при особом мнении. Нет, он не был против «нейтральной зоны». Просто ее следовало провести не по 39-й параллели. Эта линия умозрительная и не учитывает особенности ландшафта, и в результате из-за малейшей речонки или села будут на каждом шагу препирательства. Всего этого можно избежать, если вернуться к той самой записке царя от 25 (12) июня, в которой он говорил о решении допустить японцев к полному завладению Кореей, может быть даже вплоть до границы русской концессии до Тюмень-ула [река Туманган или Туманная] к северу и до границы нашей концессии по Ялу к Западу. В этом случае, считал Абаза, естественной границей будет служить горный хребет и «всякий японский солдат, перешедший горный хребет, нарушит условленную границу». Если японцы примут это условие, то вопрос о нейтральной зоне отпадает сам по себе, заключал Абаза.

Далее замечания Абазы касались необходимости уточнения в соглашении обязательств Японии не строить укрепления по береговой линии пролива. Это должно было касаться всей береговой полосы полуострова. «С переселением на материк японцы сделаются более уязвимыми, они будут находиться в некоторой зависимости от нашей милости; их дерзость и самоуверенность пропадут… Другое дело береговые укрепления», − заключал он.

Упоминание о записке царя от 25 (12) июня 1903 года дало повод Куропаткину включиться в обсуждение. С тех пор прошло более полугода и это предложение устарело. Определение концепции соглашения с Японией позднее царем была возложена на Алексеева. «39-я параллель ясно определяет ту границу, далее которой не следует пускать японцев. Она тем удачнее, что оставляет за нами самые важные позиции», неожиданно заявляет Куропаткин, который до этого выступал за то, чтобы отдать Корею полностью Японии и сохранить за Россией только Северную Маньчжурию. Предложение же контр-адмирала Абазы о передаче Японии восточных склонов горного хребта, приблизит ее к российской государственной границе, чуть ли не к самому Владивостоку − продолжал военный министр. В свое время Алексеев в ответ на японское предложение о «нейтральной зоне» в 50-км в обе стороны от Ялу склонялся к тому, чтобы согласиться на это предложение, но только с корейской стороны. Однако с военной точки зрения смысл имеет только 39-я параллель. Поэтому можно было бы отказаться от установления «нейтральной зоны», если «распространить на этот стратегически важный для России район положение пятой статьи, отредактировав ее следующим образом: «Не пользоваться никакой частью корейской территории севернее 39-й параллели для стратегических целей».Так Куропаткин пытался «смягчить» российское требование о неиспользовании территории Кореи в стратегических целях, ограничив ее только северной частью.

После него слово взял управляющий морским министерством. Генерал-адъютант Федор Карлович Авелан или при рождении Theodor Kristian Avellan (из дворян Великого княжества Финляндского) − опытный моряк с солидным стажем был в прямом подчинении у великого князя Алексея Александровича, и все, что он говорил, было повторением великокняжеской точки зрения. Сохранение положения о «нейтральной зоне» к северу от 39 параллели было, по его словам, «существенно необходимым» и, кроме того, предоставление японцам права вводить свои войска в Корею для усмирения беспорядков опасно тем, что они будут «сами производить постоянно смуту», чтобы воспользоваться этим правом. Следовало поэтому оговорить это право обязательством перед посылкой войск в Северную Корею «входить в сношение с Россией», т.е. получать ее санкцию.

Услышав это, Куропаткин, который до этого момента пытался подвести совещание к тому, чтобы снять наиболее неприемлемую для Японии статью о «нейтральной зоне», не выдержал и, наконец, заговорил откровеннее. Предложение Авелана он считал неосуществимым, и вообще, всякое новое условие Японии привело бы к разрыву, а «воевать нам из-за Кореи было бы большим бедствием для России» (мое подчеркивание — К.С.).

Эта реплика вызвала нервную реакцию великого князя. «Если мы не можем отстаивать наших интересов в Корее, тогда зачем же мы ведем переговоры о соглашении. Тогда не надо ни 5-й, ни 6-й, ни 7-й, ни какой иной статьи договора. Отдать всю Корею Японии, оправдываясь одним нашим миролюбием» − замечал он язвительно.

На помощь Куропаткину поспешил Ламсдорф. Он хотел вернуть обсуждение к главному условию, которое перед ним поставил царь: что нужно сделать, чтобы избежать войны? Если обсуждаемые разногласия с Японией имеют для России «столь важное значение», что ради сохранения без каких-либо изменений российских требований «можно рисковать вооруженным столкновением с Японией, то, конечно, тогда нужно добиваться их с оружием в руках. Но «если же, напротив, желательно избежать войны, то почему же не попытаться еще прийти к мирному разрешению настоящего кризиса?» Помимо прочего, «делая некоторые уступки, Россия сможет требовать и от Японии существенные уступки: свободу плавания через Корейский пролив, обязательство по статье 5 не пользоваться корейской территорией для стратегических целей. Если же японцы не пойдут на это, то, скорее всего, самовольно займут Корею, что будет для России выгодно, так как «они явятся первыми нарушителями мира».

Далее обсуждение пошло по кругу, и лишь в конце Куропаткин и Ламсдорф, чувствуя, что решение будет не в их пользу, пытались использовать самый последний аргумент: воевать нужно, но не сейчас, когда Россия не готова. Следует примириться с Японией, хотя бы на время, чтобы накопить силы, и потом уже вернуть все, что было уступлено. Нет смысла требовать от японцев того, на что они никогда согласиться не смогут. «Через месяца четыре − много через год − военное положение наше изменится и тогда нам легче было бы справиться с японцами», убеждал собрание Куропаткин. Ему вторил министр иностранных дел. «Именно в виду недостаточной боевой готовности нашей желательно прийти ныне к мирному соглашению для выигрыша времени».

Но никакого эффекта эти призывы не возымели. Впрочем, даже если бы их голосу вняли, то вряд ли бы это что-то изменило. Одно из важнейших требований японской стороны − в статье 1-й наряду с независимостью и неприкосновенностью Кореи декларировать суверенитет Китая над Маньчжурией − практически, не обсуждалось, так как все участники совещания без исключения считали, что «Россия не может допустить обсуждения этого вопроса» в рамках соглашения по Корее.

По предложению председательствовавшего на совещании великого князя все проголосовали за то, чтобы представить на «благовоззрение царя» подготовленную Ламсдорфом записку и с текстом новой редакции 5-й и 6-й статей. Лишь Абаза остался при своем мнении, настаивая на варианте границы «нейтральной зоны» по горному хребту, а не по 39-й параллели. [РГАВМФ].

Вероятно под влиянием Абазы, 29 января в телеграмме Алексееву определялись новые границы допустимой оккупации Японией Кореи:

«…Высадка японцев допускается на всем протяжении западного берега Кореи, до Чемульпо [Инчхон] включительно; во-вторых, северная граница Японской оккупации определится путем переговоров, происходящих в настоящее время здесь, и впредь до завершения коих Вам следует считать крайним северным пределом произвольной оккупации Японцами водораздел, отделяющий бассейн рек Ялу и Тумень от бассейнов рек, впадающих в Желтое и Японское моря, примерно по линии от мыса Казакова (Орандан) в Японском море, до местности около Сенчана, в Корейском заливе». [РГАВМФ].

Новые границы ничего не меняли по существу. Если бы о них Ламсдорф сказал Курино на встрече в тот же день − 29 января, реакция была бы такой же как и в отношении 39-й параллели. На вопрос японского посланника о результатах «совещания министров», Ламсдорф говорил, что не может сказать ничего определенного, так как результаты обсуждения решили не обобщать в форме какого-то документа. Вместо этого, каждый из министров получит аудиенцию у монарха, чтобы представить ему свои суждения. Великий князь Алексей Александрович и морской министр встречаются с царем в понедельник на следующей неделе (1 февраля), а он вместе с военным министром − во вторник (2-го февраля). После этого будет составлен проект российских предложений и направлен на рассмотрение Алексееву. Курино не отставал, допытываясь, какого характера будут эти предложения. Российский министр, как обычно в таких случаях, отделывался общими фразами: Россия и Япония тесно связаны между собой на Дальнем Востоке, и в интересах обеих стран поддержание мира и дружбы. Он может твердо заявить, что делает все возможное, чтобы объединить всех в этом стремлении. Японский посланник, несмотря на запрет ему говорить что-то от себя, все же рискнул еще раз повторить, что затягивание с ответом не просто нежелательно, а чревато самыми серьезными последствиями и нужно сделать все, чтобы ответ пришел в Токио как можно скорее. Посланник не произносил слова «война», но это было и так ясно. Он понимает серьезность момента, отвечал Ламсдорф, но уже назначены аудиенции у царя, и он не в состоянии что-либо изменить. [ДВПЯ].

Опять затяжка с ответом и 30 января Комура требует снова встретиться с Ламсдорфом и передать: В Токио пришло сообщение о том, что ответ на японские предложения будет готов на следующей неделе во вторник (2 февраля). В связи с этим Курино получил инструкцию заявить следующее: «Полностью отдавая себе отчет в том, что дальнейшее затягивание с ответом в нынешней ситуации крайне невыгодно для обеих стран, правительство Японии хотело бы иметь возможность получить ответ российского правительства раньше срока, указанного российским министром иностранных дел. Если же получение ответа раньше указанного срока представляется невозможным, то оно хотело бы узнать, возможно ли получение ответа в срок, указанный графом Ламсдорфом, а именно во вторник на следующей неделе. В случае, если получение ответа в этот срок затруднительно, то было бы желательно узнать, когда можно твердо рассчитывать на это». Если в день, назначенный Ламсдорфом, ответа еще не будет, то следует встретиться с ним и настоятельно попросить сообщить о том, какого характера будет ответ. Заявите ему, что это чрезвычайно важно, подчеркивал Комура. [ДВПЯ].

В момент, когда ситуация близилась к развязке, 31 января из Лондона пришло сообщение от Хаяси, которое насторожило Комура. Оно говорило о возможности английского вмешательства в самый последний момент, чтобы остановить войну, начало которой стало вопросом времени. В сверхсекретном послании из своих личных источников Хаяси сообщал о частном разговоре французского министра иностранных дел с его «очень близким человеком». Делькассе утверждал, что есть еще надежда избежать войны, так как Лансдаун очень рад был бы предпринять какие-то шаги в пользу мира. Если Япония отвергнет новые предложения России, то «некоторые страны» должны оказать на нее давление. По словам Хаяси, очень трудно было проверить достоверность этой информации, но, как он уже сообщал, английский министр не случайно справлялся о возможной реакции японского правительства, если Делькассе выступит с инициативой примирения [ДВПЯ].

Необходимо встретиться с Лансдауном и выяснить насколько эта информация соответствует действительности. И если это так, то нужно узнать, какого характера могут быть эти меры − требует от Хаяси Комура в телеграмме от 1 февраля. Не дожидаясь ответа, он послал одну за другой еще две телеграммы, инструктируя посланника действовать активнее.

Он требовал еще раз объяснить английскому министру мотивы поведения Японии, а также то, почему Япония не может принять посредничество других стран − «оно ни к чему не приведет». Он снова поручал передать, что требования к России признать независимость и территориальную неприкосновенность Китая является основополагающим условием союзного договора Японии с Англией. И речь идет о признании этого принципа только в отношении оспариваемой территории Маньчжурии, а не всего Китая. [ДВПЯ].

Тем временем Курино сообщал из Петербурга, что по поручению Комура вечером 31 января он вновь встречался с Ламсдорфом. «Российский министр говорил, что вполне понимает всю опасность текущего момента и, разумеется, хотел бы послать ответ как можно скорее, однако вопрос настолько серьезный, что не может быть решен легко. К тому же мнения министров и адмирала Алексеева должны быть согласованы друг с другом. Отсюда задержка». О сроках, когда Япония может получить ответ, он не может сказать ничего определенного, так как все полностью зависит от решения царя. Со своей стороны он сделает все, чтобы ускорить это. Что же касается характера самого ответа, он заверял, что преобладало стремление пойти навстречу японским требованиям, однако есть пределы возможных уступок, которые Россия переступить не может. Тем не менее, он не сомневается, что компромисс между двумя правительствами и взаимопонимание могут быть достигнуты. [ДВПЯ].

«Все полностью зависит от решения царя» − в день, когда Ламсдорф произнес эти слова, сам монарх утром сразу после обедни по железной дороге уехал охотиться в Ропшу.

Это место в Петергофском уезде, не столь удаленном от близкого его сердцу Царского Села, было облюбовано им давно. Старинный финский поселок, где финнов было теперь меньшинство, был знаменит еще и тем, что здесь при странных обстоятельствах погиб русский царь Петр III. В этот день царской охоты печальная участь ждала около полутысячи фазанов и куропаток: «18-го января. Воскресенье. Пошли к обедне в 10 час. После нее отправился с Мишей на жел. дор. и с остальными охотниками в Ропшу, куда прибыли около часу дня. Охота была в том же фазаннике и вышла очень удачною. Всего убито: 489. Мною: 96 − 81 фазан и 14 куропаток и беляк. Погода стояла отличная, тихая и теплая. Гнали охотничьи команды. В 6¼ вернулся домой очень довольный днем. Обедали фамильным образом у Мамá с музыкой. Слушали игру 10-летнего мальчика на скрипке. Посидели с Мамá и вернулись домой в 10½.», записал царь 31 (18) января. [Дневники императора Николая II: Том I, 1894-1904]

Следующий день 1 февраля (19 января) был напротив утомительным. Были доклады, много представлявшихся, а главное, поздно вечером упоминавшийся «большой бал». О японских делах напоминал только необычно ранний прием Абазы утром 2 февраля (20 января) и столь же необычное посещение царя Ламсдорфом на следующий день 3 февраля (21 января) вечером «после чая». Причем разговор был настолько важным, что царь оставил министра отобедать с ним. Это был ранний ужин, после чего он отправился в театр на «Спящую красавицу». Постановка ему очень понравилась и во дворец он вернулся к полночи. [Дневники императора Николая II: Том I, 1894-1904]

Вечером 1 февраля после участия на новогоднем придворном балу в Зимнем дворце японского посланника посетил корреспондент какой-то газеты и сообщил, что принято твердое решение не давать Японии никакого ответа, а причину этого опубликовать в газетах 2 февраля. Курино слышал об этом и раньше, и на том же балу на его вопрос, так ли это, Ламсдорф категорически отрицал эту информацию как безосновательную, сообщал Курино глубокой ночью. [ДВПЯ].

Это был тот самый бал, о котором писал Костенко, автор мемуаров » На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.»: «Недавно на придворном балу в Петербурге японский посланник, встретившись с французскими дипломатами, в очень встревоженном тоне просил их повлиять на Ламсдорфа, чтобы добиться своевременного ответа на ноту. …Неужели же и в последнюю минуту наши руководители не опомнятся и не осознают, что Япония уже накануне решительного шага и дальше играть с огнем нельзя?». [Костенко].

Об этом же у Витте: «В конце года Государь переехал в Петербург и в начале января (1904 г.) начались придворные балы как ни в чем не бывало. На одном из них я встретил японского посла в Петербурге − Курино, который подошел ко мне и сказал, что он считает нужным меня предупредить, чтобы я повлиял на министерство иностранных дел, чтобы оно дало скорее ответ на последнее заявление Японии… что он как друг наш, умоляет дать скорее ответ, ибо, если в течение нескольких дней не будет дан ответ, то вспыхнет война». [Витте].

Царь продолжал считать, что японцы, даже если не удастся договориться, все равно не решатся на войну. Об этом писал в мемуарах великий князь Александр Михайлович: «Мы сидели после завтрака, в кабинете Государя, курили и разговаривали о незначительных вещах. Он ни слова не говорил о положении на Дальнем Востоке и казался веселым. Это была его обычная манера избегать разговоров на неприятные темы. Я насторожился.

− В народе идут толки о близости войны, − сказал я.

Государь продолжал курить.

− Ты все еще намерен избегнуть войны во что бы то ни стало?

− Нет никакого основания говорить о войне, − сухо ответил он.

− Но каким способом надеешься ты предотвратить объявление японцами войны России, если ты не соглашаешься на их требования?

− Японцы нам войны не объявят.

− Почему?

− Они не посмеют.

− Что же ты примешь требования Японии?

− Это становится наконец, скучным, Сандро. Я тебя уверяю, что войны не будет ни с Японией, ни с кем бы то ни было.

− Дай-то Бог!

− Это так и есть!». [Александр Михайлович].

Беседа на балу могла вряд ли удовлетворить японского посланника, и на следующий день, 2 февраля Курино снова в доме у Певческого моста. Ламсдорф поясняет, что ответ еще не послан, так как пока не утвержден царем, и он даст знать, как только телеграмма с ответом будет послана Алексееву и Розену. [ДВПЯ].

Похоже, что эта была последняя капля, переполнившая чашу терпения в Токио, и 3 февраля в 4 часа 25 минут пополудни Комура послал Курино телеграмму. В ней японскому посланнику в Петербурге предписывалось вплоть до получения экстренных инструкций прекратить все попытки добиться от российской стороны ответа или выяснить, какого характера этот ответ может быть. В телеграмме говорилось, что 4 февраля на срочном заседании кабинета министров в Токио в полном составе была принята резолюция о прекращении переговоров с Россией. Сложившаяся ситуация требовала принятия срочных мер, и японское правительство неоднократно обращалось к правительству России дать как можно быстрее ответ на его предложения по двустороннему соглашению. Однако такой ответ не только не последовал, но не были даже определены сроки, когда его можно было бы получить. Среди тех, кто в России имел отношение к данному вопросу, трудно было найти согласие. Декларируя мирные намерения и распространяя слухи о мнимых уступках Японии, Россия пыталась добиться поддержки других стран. Прикрываясь миротворческой позицией, царское правительство делало вид, что стремится привлечь некоторые из этих стран к посредничеству. На самом деле, шло усиление российского военного присутствия в Маньчжурии. Раздувая пропаганду о «желтой опасности», предпринимались попытки завоевать симпатии держав. Расхождение слов и дел убеждало в том, что у России не было искреннего желания достичь согласия с нами. Не оставалось сомнения, что затягивание с ответом она использует для своей выгоды, чтобы в дипломатическом и в военном отношении Япония понесла бы непоправимый урон. Таким образом, не остается ничего другого как заявить российскому правительству, что японское правительство не видит смысла в продолжении переговоров и прекращает их, и, для защиты своих законных прав, намерено предпринять самостоятельные действия. [ДВПЯ].

К резолюции прилагался проект «Ультиматума» Однако посланный на следующий день в Петербург для передачи Ламсдорфу, этот документ был обозначен как «Нота». «Ультиматум» предполагал какой-то срок его истечения, Токио же делал ставку на «синхронизацию» дипломатических ходов с планом военных операций. Другими словами, «военные мероприятия» должны были начаться в момент вручения ноты о прекращении переговоров и последующей ноты о разрыве дипломатических отношений − тактика, которая позже давала основание говорить о «вероломном» нападении Японии.

Оба документа получили единодушное одобрение гэнро, и во второй половине дня состоялось «Совещание в присутствии императора» (御前会議). Оно длилось чуть более двух часов и на нем была получена санкция японского монарха на начало войны. [ДВПЯ].

Таким образом, вопрос о войне был решен. Оставалось только дождаться, когда Курино вручит Ламсдорфу ноту о прекращении переговоров, а затем ноту о разрыве отношений. Японские войска были вблизи будущего театра военных действий и ждали лишь команды о начале военной операции. Об этом свидетельствовал посланник России в Корее Павлов. Телеграммы Павлова из Сеула через японскую телеграфную станцию перестали отправляться в Петербург лишь 4 февраля. [Иллюстрированная летопись].

Еще до вручения нот о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений Курино сообщил о своей случайной встрече с Абазой 4 февраля. Тот сообщил ему, что в связи с военными приготовлениями Японии и погружением больших орудий на суда, готовые в любой момент отправиться, в России решили принять меры предосторожности, и все корабли в Порт-Артуре были выведены на внешний рейд. [ДВПЯ].

В 8 часов вечера того же дня 4 февраля Ламсдорф попросил Курино прийти к нему. Ответ российского правительства на японские предложения уже отправлен Алексееву для последующей передачи Розену, сообщил он. Не исключено, что Алексеев может что-то исправить или добавить, но скорее всего, этого не произойдет. Далее Ламсдорф стал говорить, что Россия прежде всего заинтересована в сохранении принципа независимости и территориальной целостности Кореи, а также свободного прохода через Корейский пролив. Готовая сделать максимальные уступки по Корее, Россия не хотела бы, чтобы территория этой страны использовалась в стратегических целях. Сказанное − его личная интерпретация российской позиции, но он надеется, что Япония будет готова вести переговоры в том же духе согласия, как и Россия. Его, однако, беспокоят слухи о том, что Япония намерена отправить войска на север Кореи. Если это так, то это будет воспринято как недружественный шаг. Слова российского министра Курино слушал внимательно, против обыкновения не комментируя их. Он выполнял инструкцию, запрещавшую ему это делать. [ДВПЯ].

Новые инструкции от Комура пришли на следующий день, 5 февраля, вместе с текстом двух официальных нот в адрес российского министра иностранных дел. Они были посланы в 2 часа дня по токийскому времени. Текст первой был аналогичен тому, который был принят на заседании кабинета министров 4 февраля и где говорилось о бессмысленности продолжения переговоров и их прекращении.

Во второй ноте российское правительство ставилось в известность о решении отозвать японское посольство и другие дипломатические представительства из России. Это было решение, которое до сих пор не обсуждалось, но логически вытекало из намерения начать войну.

Разрыв дипломатических отношений, тем не менее, формально не мог трактоваться как объявление войны. В инструкции Комура предписывал Курино после вручения Ламсдорфу обеих нот начать немедленно эвакуацию всего состава посольства в Берлин. Причем это следовало сделать безоговорочно, несмотря на любые уверения, что ответ российской стороны уже послан, или объяснения его содержания. Тот же приказ следует передать в японское консульство в Одессе. Вопрос об уничтожении секретных документов посольства полностью на усмотрении Курино. [ДВПЯ].

В Токио в это время Розен не подозревал, что час пробил. Как он вспоминал, в субботу 6 февраля он получил письмо от Комура с настоятельной просьбой явиться к нему в 4 часа вечера. Лицо министра было столь суровым, что российский посланник сразу понял − роковой час пробил. Комура сообщил, что японское правительство пришло к выводу, что дальнейшие переговоры бесцельны, и решило их прекратить. Одновременно принято решение об «ужесточении дипломатических отношений» с Россией. Курино в Петербурге предписано покинуть российскую столицу в возможно кратчайший срок вместе с сотрудниками миссии и консульств. Комура в курсе, что в настоящее время нет подходящего рейса и российскому посланнику, сотрудникам российской миссии и консульств придется задержаться на некоторое время, но это не должно их беспокоить, так как приняты все меры по обеспечению их безопасности. Как пишет Розен, после его слов сожаления, что переговоры ни к чему не привели и Япония решилась на войну, Комура возразил, что он заявил всего лишь о разрыве дипломатических отношений. [Розен].

На следующий день, 7 февраля жену Розена посетила Старшая Фрейлина японского двора. Императрица Японии просила передать о ее крайнем сожалении, что российский посланник и его супруга покидают японскую столицу при таких тяжелых обстоятельствах и просит принять от нее на память о встречах в Японии небольшой сувенир − две небольшие цветочные вазы из серебра с императорскими гербами. После некоторого колебания подарок был принят, и жена Розена просила передать императрице благодарность за любезные слова и добрую память.

Утром 11 февраля, когда уже шла война и сотрудники миссии во главе с Розеном покидали Японию, «один его коллег и старинный друг» принес письмо от Ито. «Очень жаль, что в его официальном положении он не может лично прийти пожелать доброго пути, но хочет, чтобы российский посланник знал − он боролся за мирный исход до самого последнего момента, и искренне надеется, что старые добрые отношения между двумя странами восстановятся в недалеком будущем».

В тот день у него было еще несколько посетителей. Пришел дуайен дипломатического корпуса барон Альбер д’Анетан. Бельгийский посланник был заметной фигурой дипкорпуса японской столицы. Он начинал свою работу в Токио в год ее войны с Китаем в 1894 году, а теперь стал свидетелем войны с Россией, смерть же застигнет его на том же посту только через шесть лет.

Тронул Розена и визит вице-адмирала Эномото Такааки. Первому японскому посланнику в России уже было под семьдесят, и он не занимал никаких официальных постов. В этом смысле Эномото был свободнее в своем поступке, чем Ито. Тем не менее, прощание с российским посланником от него требовало определенной смелости, если не предположить, что он, как и императрица, получил благословение императора.

В тот же день, 11-го февраля в 11 часов вечера под усиленной охраной войск и кавалерии экипажи с сотрудниками российской миссии покинули ее и по улицам, где были предприняты все меры предосторожности, направились на вокзал Симбаси. На платформе, где ожидал поезд, их провожали представители всех дипломатических миссий, а также сановники японского императорского двора с женами. Так по-рыцарски прощалась Япония с представителем страны, с которой она была в состоянии войны, вспоминал Розен. [Розен].

Розену были устроены грандиозные проводы. Немало японских официальных лиц высокого ранга пришли проводить его, подтверждала зарубежная пресса.[NYT].

Проводы Курино в Петербурге были скромнее. Но он не в меньшей степени, если не в большей, заслуживал высокой оценки. Курино покидал Петербург с тяжелым чувством, писала газета «Асахи», помещая портреты обоих бывших посланников [Асахи].

7-го февраля Курино и его жена сделали несколько прощальных визитов. Из посетителей первым был американский посол Маккормик, который позднее будет представлять японские интересы в российской столице. На Варшавском вокзале четыре вагона были к услугам японской миссии, которая переезжала в полном составе в Берлин. Как свидетельствовала иностранная пресса, утром 7 февраля просторные помещения особняка на Французской набережной неподалеку от Зимнего дворца, славившиеся своими картинами, вазами и прочими атрибутами искусства, были пусты, а через окна, выходившие на набережную Невы, Курино безучастно смотрел на шеренги солдат в длинных шинелях с ружьями за спинами. На вопрос журналиста он замечал, что разрыв отношений еще не означает начало войны.[NYT].

Так думали или надеялись и в Петербурге. 8 февраля в адрес Алексеева от имени царя ушла телеграмма. «Желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия. Поэтому, если они не начнут действий против нас, то Вы не должны препятствовать их высадке в южную Корею или на восточный берег до Гензана включительно, но если на западной стороне Кореи их флот с десантом или без оного перейдет к северу через 38-ю параллель, то Вам предоставляется их атаковать не дожидаясь первого выстрела с их стороны. Надеюсь на Вас. Помоги Вам Бог». [РГАВМФ].

Он надеялся, что все кончится тем, что Япония ограничится занятием Кореи до российских владений, но 9 февраля японский флот атаковал российские корабли в Китае − на внешнем рейде Порт-Артура.

Так началась война. Россия не хотела воевать, но войны не боялась. Преобладало мнение, что при всех издержках она выйдет из нее победительницей. Описывая ситуацию в армии того периода, будущий военный министр России Владимир Александрович Сухомлинов в своих воспоминаниях пишет: «Вместо Куропаткина военным министром назначен был генерал Сахаров, у которого я видел план предстоявшей кампании на Востоке. Вернее было бы назвать это конспектом хода военных действий, в котором Алексей Николаевич [Куропаткин] детально разработал все периоды кампании, до отдельных эпизодов включительно. Последовательно, шаг за шагом, он двигался вперед, переносил операции на Японские острова и заканчивал лаконической, эффектной фразой: «Пленение микадо!». [Сухомлинов].

Рассматривая причины войны, одни делают упор на объективные факторы «межимпериалистических противоречий» вокруг потенциальных колоний, которые неизбежно вели к войне, другие склонны видеть в них решающим субъективный фактор политических ошибок и недальновидности тех, кто принимал решения.

Эту недальновидность как причину «вползания» в войну отмечает Солженицын: «Вползая в японскую войну, недальновидно упорствуя в конфликте о правах на Корею…». [Солженицын]. Некоторые из тех, кто имел отношение к существу произошедшего, оправдываются. «Уверенный в то время, что политика, принятая императором под влиянием Безобразова, адмирала Абазы и Алексеева, неизбежно должна привести к войне, и, не желая быть простой игрушкой в этом деле, я попросил разрешения вернуться в Европу. По прибытию моему в Петербург я был очень холодно принят императором, и советы, которые я пытался давать относительно дальневосточных дел и, в частности, относительно наших взаимоотношений с Японией, систематически игнорировались». [Извольский].

Он же и о других: «Граф Витте, так же, как и его друг граф Ламсдорф, открыто боролись с кучкой придворных и безответственных прожектеров, которые привлекли на свою сторону царя и, играя роль тайного правительства, совершенно отстранили министра финансов и министра иностранных дел от участия в решении дальневосточных дел. Но, зная дальновидность графа Витте и графа Ламсдорфа, невозможно снять с них ответственность за то, что случилось… граф Витте спокойно остается на своем посту и наблюдает, в качестве зрителя, результаты политики, которой он был бессилен противодействовать. Его alter ego, граф Ламсдорф, не только не подал в отставку, но даже развил удивительную теорию, что в России министр иностранных дел не может покинуть свой пост, не будучи уволен государем, и что его единственной обязанностью является изучение вопросов, связанных с внешними делами империи, и представление своих заключений императору, который в качестве самодержца может решать за или против, и это решение является обязательным для министра. Граф Витте, конечно, не мог разделять подобного мнения, но его забота о том, чтобы остаться у власти, превысила все другие соображения и помешала ему не только подать в отставку, но даже протестовать перед императором достаточно решительным образом против политики, которая, как он знал, вела к катастрофе». [Извольский].

Витте себя виновным не считал и без ложной скромности писал о своей неосуществленной по вине царя поездке в Японию: «В то время я играл такую громадную роль в России вообще, а на Дальнем Востоке в особенности, что для меня вполне понятно, что Извольский желал, чтобы я туда приехал, ибо я несомненно остановил бы, как с одной стороны и в Японии, а с другой стороны и в России, то течение мыслей и действий, которое привело через два года к страшной войне». [Витте].

О причинах войны через 10 лет в деликатной форме делился Кацура во время кратковременного визита в Петербург в 1914 г. Он сформировал кабинет министров перед самой войной. Все действия России в Маньчжурии и в Корее свидетельствовали о том, что ее «государственные мужи» всерьез намереваются сохранить здесь свое преобладание, что напрямую угрожало «безопасности» Японии. Он был одним из тех, кто считал благоразумным не воевать, а договориться с Россией. Однако соображения национального престижа у российской стороны, видимо, сделали достижение компромисса невозможным. Безуспешными оказались и усилия покойного князя Ито. Российская сторона продолжала настаивать на таких условиях, которые для Японии были неприемлемы. В результате японская сторона оказались перед выбором, смириться с унижением, связанным с принятием этих условий, или воевать. Было принято решение воевать, хотя он лично тогда считал, что Япония потерпит поражение. Но проиграть войну лучше, чем испытать унижение неприемлемыми условиями мира. Тем более что, если бы японцы проиграли, это пошло бы на пользу. Как говорят, «после дождя земля становится еще крепче». «Черные тучи» закрыли небосклон на время, но потом небо снова стало ясным. Трудно смириться с «черными тучами» войны, но после нее мы получили то, на что до этого не могли надеяться − длительный мир с Россией. Хотя он и находится в оппозиции, он будет рекомендовать кабинету Сайондзи идти по пути новых соглашений с Россией, завершил свое признание Кацура. [ДВПЯ].

Спустя годы в смертельной схватке с Германией появилось желание свалить все на нее. (НВ).

Но очевидно, что объективно основной причиной был системный сбой в процессе принятия решений в рамках абсолютной монархии, где в силу субъективных причин слабым элементом оказался сам монарх. Не вникая по-настоящему в суть проблем, он не смог правильно оценить ситуацию и соотношение сил, а потому затягивал окончательное решение, отдав его на откуп своего разношерстного окружения.