Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
ФИАСКО В СЕУЛЕ
(Продолжение главы «Утренняя свежесть в лучах восходящего солнца»)
Итак, я лечу в Сеул − столицу Республики Корея. Цель поездки − получить разрешение на открытие корреспондентского пункта Агентства Печати Новости. В моём чемодане − официальное письмо за подписью председателя правления А.Власова, информационная литература об организации, которую мне поручено представлять, и…бутылка полусухого «Советского Шампанского», чтобы отметить через неделю грядущее 60-летие. Но поскольку прямого сообщения между Москвой и Сеулом нет, мой путь лежит в Токио, где предстоит ещё получить южнокорейскую визу.
И снова под крылом самолёта до боли знакомые виды Японии − горы, море, зелёные квадратики рисовых полей и замысловатые узоры шоссейных дорог. Не без волнения я снова ступил на землю страны, изучению которой посвятил всю свою жизнь и которую не видел три года. Из прохладного аэропорта вылезаю в июльскую жару. Ничего не поделаешь − лето. На календаре 1989-й год.
Особенно приятно, что в аэропорту Нарита меня встречал сын Андрей, который находился во временной командировке в качестве сотрудника нашего посольства.
Даже очень короткое пребывание в Японии позволило встретить старых друзей − отца и сына Като − представителей славной династии, основатель которой был первым и последним министром-социалистом, бывшего заведующего иностранным отделом газеты «Иомиури» К.Мидзуками, который стал президентом этого почтенного печатного органа, супругов Тоёсава (хозяин этого большого и богатого дома полюбил нашу страну после тяжёлых лет плена), замечательных представителей фирмы «Искра», готовых всегда придти на помощь, и других, с кем довелось сотрудничать на протяжении многих лет. Повсюду мы ходили вместе с сыном, которому я передавал символическую эстафету дружбы.
Оформление въездной визы в Республику Корея оказалось пустой формальностью, и на следующий же день я был в Сеуле. В аэропорту встречал господин Ким Ён Хи (Kim Younghie) − заведующим отделом газеты «Тёнан ильбо» (“Joongang ilbo”), по приглашению которой я официально приехал, и с которым мы познакомились недавно в Москве, куда он приезжал в командировку. Быстрая регистрация в отеле, освежающий душ после дороги, и через полчаса мы уже ехали на протокольный ужин.
Утром я выглянул из окна своего номера на 16-м этаже «Плаза отеля» и понял, что живу в самом центре корейской столицы. Прямо напротив находилось старинное здание мэрии, и по часам на её башне я в течение всей командировки мог сверять часы.
Первые впечатления от города, раскинувшегося передо мной, были довольно приятные: широкие улицы, много зелени, поток современных машин, кругом чистота и порядок. Красивые многоэтажные здания, с которыми соседствовали рядом старые буддийские храмы.
Более близкое знакомство с Сеулом, хотя и внесло некоторые коррективы в мои представления о городе, полученные с высоты птичьего полёта, но не намного. В целом он мне понравился, хотя, конечно, и страдал теми же пороками, что и любой мегаполис в мире.
Я невольно сравнивал его с другими азиатскими столицами, которые довелось повидать − с Токио, Пекином, Дели, Сингапуром, Бангкоком − и должен признать, что он с успехом выдержал эти сравнения, а в чём-то даже превзошел. В этом городе красиво сочетается современный модерн высотных зданий с древними памятниками феодальных времен, которые словно инкрустированы в панораму Сеула. Размеры московского Садового кольца меркли перед улицами с 6-7-рядным движением, в каждом направлении. И еще нельзя было не обратить внимания на одну особенность города: в нем почти отсутствовали пешеходные переходы и уличные регулировщики, несмотря на весьма напряженное движение. Кстати говоря, в Сеуле не увидишь на улице ни одной «Тоёты», «Фольксвагена», «Ситроена» или «Форда». Все, что двигалось и мчалось по городу, было исключительно местного производства. Мог ли я тогда подумать, что наступит время и все эти бесчисленные «Хёндэ», «Киа» и подобные им «Дэу» заполонят и улицы наших городов!
Потеряв всякую надежду отыскать пешеходный переход, я понял, что единственный путь перебраться на противоположный «берег» улицы-стремнины − это спуститься под землю. Но, легко пролетев три десятка ступенек вниз, я оказался в оживленном подземном городе со всеми атрибутами уличной жизни − ларьками, аптеками, мастерскими, кафе и питейными заведениями. Все попытки выбраться снова на улицу не имели успеха. Я попадал либо в многоэтажные универмаги, либо в отель, либо на автомобильную стоянку, а однажды очутился на перроне метро.
Должен особо отметить, что мои хозяева из «Тёнан ильбо» приготовили очень интересную и насыщенную ознакомительную программу, которая включала большую поездку по стране и встречи с интересными людьми из мира политики, бизнеса и культуры. Но мне также сразу дали понять, что любые контакты с их конкурентами будут крайне нежелательны. Что касается открытия корреспондентского пункта АПН в Сеуле, то их газета всячески будет нас поддерживать, имея в виду открытие, естественно, на взаимной основе, своего офиса в Москве. Откровенно говоря, такая позиция в принципе, отвечала и нашим планам, поскольку газета «Тёнан ильбо» − одна из трёх ведущих в стране и пользовалась большим уважением. О её возможностях свидетельствовало само великолепное ультрасовременное здание кирпичного цвета, которое стояло в центре столицы с логотипом издательского концерна на фасаде.
Естественно, что свой первый деловой визит я нанёс начальнику департамента международной информации Министерства культуры и информации − сумрачному господину Ким Дён Килю (Kim Djun Kil), который принял от меня официальное письмо об аккредитации. Он молча выслушал мои заверения, что советская сторона готова открыть свои двери для корейских журналистов, а также краткий рассказ об Агентстве, девизом которого является укрепление дружбы и взаимопонимания между народами. Кроме того, как этого требовал протокол, я кратко поведал ему о своём жизненном пути.
Указанный господин не выразил никаких эмоций и подчёркнуто вежливо сказал, что они внимательно изучат представленный документ. На мой, видимо бестактный вопрос, когда можно ожидать ответ, Ким Дён Киль сухо ответил: «В своё время». С этим я и ушёл.
Несколько слов о советско-южнокорейских отношениях того периода.
Строго говоря, они отсутствовали. СССР проявлял интерес к этой быстро развивающейся стране, которая демонстрировала впечатляющие темпы роста. Главное оружие, или, точнее, отмычка, с помощью которой Южная Корея открыла для себя мировой рынок, − это сравнительно низкая себестоимость при высоком качестве продукции. Не жалея средств, страна приобретала новейшие технологические патенты и постигала азы науки.
За последние три десятилетия, в течение которых Южная Корея, восстав из пепла, вырвалась на авансцену научно-технического прогресса, страна умело использовала огромные западные кредиты. Прежде всего, они были брошены на развитие высокотехнологического производства и подготовку специалистов. Очень многие капитаны южнокорейского бизнеса, ведущие инженеры и ученые имеют дипломы американских университетов.
В целом уровень образования в стране очень высок. Он поддерживается обязательным девятилетним обучением в школе и самым высоким в мире процентом студентов. Этот мощный интеллектуальный потенциал позволяет Южной Корее биться с конкурентами на самых передовых рубежах научного и технологического прогресса. О «корейском чуде» свидетельствовали такие впечатляющие цифры: за двадцать лет, начиная с 1961 года, ВВП на душу населения вырос в двадцать раз!
Экономика характеризуется высочайшей степенью концентрации производства. Фактически страна находится в руках тридцати монополистических групп. А если точнее, то, пожалуй, только четырёх. Ещё совсем недавно никому неведомые «Самсунг», «Хёндэ», «Дэу» и «LG” теперь на слуху во всём мире.
Конечно, в Москве не могли игнорировать такого могучего промышленного гиганта, расположенного прямо у наших восточных границ. Но помимо огромного экономического потенциала, Южная Корея стала играть заметную роль в Северо-Восточной Азии и, прежде всего, в треугольнике Москва-Пекин-Токио. Однако долгое время власть в Сеуле носила ярко выраженный проамериканский и антикоммунистический характер, что исключало любые контакты с Советским Союзом. Другим, не менее значимым препятствием для установления хотя бы нормальных дипломатических отношений была совершенно непримиримая позиция нашего дальневосточного союзника − Пхеньяна.
Но Перестройка всё же пробивала себе дорогу и в области внешней политики, так что постепенно между Москвой и Сеулом стали налаживаться связи. Определённый прорыв обеспечили Олимпийские игры 1988 года в Сеуле, да и сам факт решения открыть корпункт АПН тоже говорил сам за себя. Тем не менее, время ещё не созрело для обмена послами, и в Сеуле находилась только группа в составе трёх человек, формально представлявшая Всесоюзную Торговую палату, которая решала торговые и консульские вопросы.
Несмотря на долгие годы антикоммунистической диктатуры, всячески раздувавшей атмосферу враждебности к СССР, я ни разу не почувствовал даже тени недоброжелательства. В самом крайнем случае собеседники или случайные знакомые выражали только любопытство и искренний интерес, как мол, вы там живёте в своём «советском раю».
Гуляя по центру Сеула, я обнаружил на зеленом огороженном пустыре одиноко стоящее белое здание, похожее на башню. На стене висела доска с текстом на корейском и английском языках: «Бывшая русская миссия. (Исторический памятник № 253). Кирпичное здание в стиле Ренессанса спроектировано русским архитектором Сабатиным и построено на этом месте в 1890 г. Восстановлено в 1973 г. Король Кочжон и кронпринц почти год укрывались в русской миссии с февраля 1896 после того, как королева Мин была убита японцами в октябре 1895 г».
Как видно, эта печальная страница в истории Кореи до сих пор не забыта. И кусочек земли, принадлежащий России, бережно охраняется. Диктатура и антикоммунистические законы оказались бессильны.
Помимо Сеула удалось побывать в Чхунчхоне, Кёнджу и Пусане. Это три совершенно разных города и по своим масштабам, и историческому прошлому, и по своему месту в жизни страны. Они расположены в разных концах Кореи и каждый из них удивительно красив по-своему. Мне показалось, что корейцев очень роднит с японцами неподдельное умение любоваться окружающими их пейзажами. Если по дороге открывался очень красивый вид, то рядом непременно была предусмотрена автостоянка с сувенирами. Повсюду можно было встретить переполненные туристические автобусы и множество школьных экскурсий.
И я со своими спутниками, словно завороженный, любовался этими красотами и щёлкал фотокамерами. Но помимо красивых видов нам показали также самые современные предприятия такие, как судостроительные верфи и завод «Хёндэ», сборочные цеха «Самсунг электроник» и другие. Как правило, после осмотра мы вели беседы с руководителями компаний, которые рассказывали о своих успехах и не скрывали заинтересованности в установлении деловых связей с СССР.
Особенно запомнилась встреча с уже довольно пожилым основателем и почётным президентом концерна «Хёндэ» господином Чон Чжу Ёном (Chung Ju Yung). Он родом с Севера, и его биография напоминала историю жизни Коноскэ Мацусита. Выходец из многодетной небогатой семьи, он начал свой путь в автомастерской, потом создал бригаду шабашников из 11 человек, которые выполняли мелкие заказы по строительству. Мы встретились с ним спустя сорок лет. За это время созданный им концерн «Хёндай» насчитывал без малого 200 тысяч сотрудников, объединял 34 компании и стал мировым лидером в области автомобилестроения, судостроения, электроники, нефтехимии и т.д.
Корейцы называют такие многофункциональные экономические монстры − чэболь, т.е. семейный капитал. Это значит, что все компании концерна находятся под жёстким контролем совета директоров холдинга, в котором определяющую роль играет сам Чон Чжу Ён и его многочисленные родственники. Влияние рядовых акционеров на дела холдинга ничтожно, а большинство топ-менеджеров либо принадлежит к клану Чонов по рождению, либо связано с ним брачными узами. Впрочем, такая же картина характерна и в остальных трёх чэболь — «Самсунг», «Дэу» и «LG».
Мы беседовали с Чон Чжу Ёном по-японски, который он знал в совершенстве. Кстати, очень многие корейцы, особенно люди среднего возраста, свободно владеют этим языком, что вполне закономерно, учитывая долгие годы японской оккупации. Меня предупреждали ещё в Москве, что корейцы не забыли боль и унижения, которые им причинили оккупанты, ненавидят их всеми фибрами души и перенесли эту ненависть даже на их язык, так что лучше им не пользоваться. Поэтому поначалу я предпочитал говорить по-английски, но потом убедился, что порой для обоих собеседников с его помощью трудно достичь взаимопонимания.
Чон Чжу Ён на прекрасном японском языке поведал о двух своих мечтах: первая − попасть на советский рынок и вторая − дожить до того момента, когда его многострадальная страна воссоединится. Могли ли мы тогда представить себе, что первая мечта сбудется ещё при его жизни (он скончался в 2001 году), а я буду пользоваться машиной «Хёндэ»-«Акцент» российской сборки! Увы, вторая мечта оказалась несбыточной. Пока.
Очень интересной была и поездка в центр корейского судостроения − Ульсан. Здесь, на берегу Японского моря, которое в Корее называют Восточным, в 1975 году были заложены верфи, отвечавшие самым высоким требованиям. Мы приехали, когда там бушевал тайфун. У меня создалось впечатление, что наша машина передвигалась под водопадом. Как ни старались наши хозяева, но разглядеть знаменитые верфи «Хёндэ» мы не смогли. О размерах их говорило лишь количество километров, которое мы наездили вдоль стапелей, да длинный перечень судов, прижавшихся к пирсу. Был среди них и наш «Спасск», изрядно потрепанный морской стихией.
Нам показали сухой док, в котором можно строить суда водоизмещением до одного миллиона тонн. Здесь очень следят за техническим прогрессом и за истекшие пятнадцать лет в Ульсане уже полностью обновили оборудование. Ничего удивительного − рядом Япония, один из главных конкурентов.
Основные заказчики − Англия, Норвегия и Китай. В Ульсане не только строят новые суда, но и ремонтируют старые. Это позволяет компании маневрировать в сложной обстановке, когда все труднее становится получить заказ на закладку нового судна. Как нам пояснили, сейчас верфи загружены в половину их мощностей. Здесь удлиняют и укорачивают корпуса, перепрофилируют корабли. Кстати говоря, за последние полгода в Ульсане побывало 55 судов под советским флагом (это десятая часть всех отремонтированных здесь кораблей).
Все эти цифры и речи, которые мы слышали от южнокорейских бизнесменов, свидетельствовали о том, что улучшение отношений между нашими странами и укрепление делового сотрудничества – веление времени.
Вскоре завершились сроки официального приглашения газетой «Тёнан ильбо». Но поскольку я продолжал терпеливо ждать ответа на свой запрос об открытии корпункта, пришлось продлевать визу, что не вызвало никаких формальных трудностей. Более того, освободившись от навязчивой опеки, я почувствовал большую свободу для своих деловых контактов и установления новых связей.
Прежде всего, я разыскал свою знакомую, с которой встречался на международных семинарах по паблик рилейшенз. Она всегда приезжала с супругом − известным корейским хирургом. Эта милая супружеская пара выразила искреннюю радость, узнав, что я в Сеуле. Они организовали интересную экскурсию по городу и, в частности, показали апартаменты самого дорогого сеульского отеля «Шилла», в которых останавливались главы государств и мировые звёзды. Естественно, что обедали мы в роскошном японском ресторане. Но помимо чисто познавательной поездки г-жа Кэй Имм обещала помочь в моём трудном деле и свести меня с влиятельными людьми. Вскоре я убедился, что это были не просто слова.
К моей скромной персоне стали проявлять неподдельный интерес некоторые лидеры южнокорейского политического истеблишмента.
Достаточно просто перечислить лиц, которые изъявили желание принять меня для серьёзных и обстоятельных бесед. Среди них − руководители двух ведущих политических партий, в том числе будущий президент страны Ким Ён Сам (Kim Yong Sam), председатель комитета по международным делам Парламента Ким Хён Ук (Kim Hyunuk) , заместитель министра иностранных дел, директор библиотеки Парламента и т.д. и т.п.. А председатель ЦК Демократической партии справедливости, имевшей большинство мест в парламенте, Лим Бан Хён (Lim Bang Hyun) целый день возил меня, как родного сына, на своём авто.
Всем этим влиятельным персонам я излагал цель своего приезда и желание советской стороны открыть корреспондентский пункт, который призван будет способствовать улучшению взаимопонимания между народами и более тесному их знакомству. Все мои собеседники единодушно поддерживали эту благородную идею, но при этом намекали на то, что принципиальные решения принимаются в Республике Корея не политиками, а высокими чиновниками. Вскоре я убедился в правоте их слов.
Поначалу я никак не мог уразуметь, почему вдруг моя личность привлекла такое внимание. Наивно было предполагать, что причина только в широких связях г-жи Имм. У меня возникло два варианта ответа. Первое, что пришло в голову, они приняли меня за тайного эмиссара Кремля, который прибыл с секретной миссией и обличён особым доверием. Мои ссылки на АПН они принимали, как лукавство и плохо скрытый камуфляж. Второе предположение, которое я считаю более реальным и правильным, состояло в том, что каждый из моих высоких собеседников преследовал свои корыстные или корпоративные интересы, чтобы проторить путь в Москву, учитывая те процессы, которые в ней происходят.
Так, например, Ким Ён Сам очень подробно расспрашивал о возможностях Института США и Канады и его директоре − академике Г.Арбатове − дескать, насколько справедливы слухи о его большом влиянии на политическую жизнь страны. В заключение беседы будущий президент попросил передать академику какие-то письма и документы (что я и сделал сразу же после возвращения, благо мы были с ним в довольно близких дружеских отношениях).
Председатель парламентского комитета доктор Ким Хён Ук планировал в ближайшее время посетить Хабаровск и просил подключить наш корпункт для организации неформальных встреч и т. д.
Партийных боссов очень интересовало наличие в СССР каких-нибудь общественных организаций, которые бы помимо КПСС могли бы стать их деловыми партнёрами.
Короче говоря, все беседы свидетельствовали о полном дефиците информации о Советском Союзе, что вполне понятно, поскольку между нашими странами воздвигли глухую стену. В то же время, будучи в большинстве своём прагматиками, мои новые знакомые явно боялись «опоздать к автобусу», понимая, что их великий сосед стоит на грани больших перемен и нужно успеть этим воспользоваться.
Как я понял, Сеул, с одной стороны, стремился к широкому международному признанию, чего нельзя было добиться без помощи Москвы, а, с другой, − его привлекали широкие возможности делового сотрудничества. Об этом открыто говорили мне руководители практически всех политических партий, включая правящую, влиятельные бизнесмены, крупнейшие политологи, входящие в главные «мозговые центры», и, наконец, мои коллеги — журналисты.
Последние четыре десятка лет наши страны стояли спиной друг к другу. На то были серьезные причины, и, прежде всего, тот антикоммунистический режим, который утвердился на Корейском полуострове южнее 38-й параллели.
Но большие перемены, произошедшие в Советском Союзе, позволили нам увидеть мир таким, каков он есть, вне зависимости от того, нравится нам или нет. Вроде бы лед тронулся. И все-таки были сделаны только первые шаги. Вопрос двусторонних отношений вплетён в очень сложный орнамент международных проблем. У Москвы − одни, у Сеула − другие. Словно тяжёлые вериги на нас висели обязательства перед Пхеньяном, а мои собеседники намекали на недовольство Дяди Сэма. Даже на очень высоком уровне − и в здании Национального собрания, как называется южнокорейский парламент, и в штабе правящей партии − мне довольно откровенно давали понять, что в Вашингтоне не в восторге от установления контактов между Москвой и Сеулом.
Главный редактор газеты «Тон’А ильбо» (“Dong-A ilbo”) Нам Си Ук (Nam Si Uk) рассказывал, например, каких трудов им стоило добиться разрешения пригласить на гастроли алма-атинский корейский ансамбль «Ариран».
Есть много скептиков и даже открытых противников развития торгово-экономического сотрудничества с нашей страной. Кстати говоря, они очень умело используют широко применяемую нашей бюрократией тактику проволочек, ненужных согласований и, порой, полное отсутствие деловитости.
Но, видимо, решающим фактором в желании советского руководства установить нормальные отношения с Южной Кореей стало то, что эта страна поставила перед собой честолюбивую цель − в ближайшие годы войти в первую мировую десятку и играть весомую роль в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Главное же − эта страна является нашим ближайшим соседом.
Все встречи и беседы (за исключением нескольких посещений парламента и партийных штабов) проходили в форме застолий, как правило, в ресторанах национальной кухни. Всё было бы замечательно, поскольку антураж каждого заведения покорял своей оригинальностью и колоритом, а обслуживание в лице симпатичных девушек вызывал полный восторг. Вся беда в том, что уже через несколько дней мой отнюдь не избалованный желудок больше не мог принимать и усваивать «кимчи» − остро маринованную корейскую капусту, составлявшую основу любой трапезы, в сравнении с которой даже соус «чили» показался бы диетическим блюдом. Поэтому приходилось под удивлённые взгляды моих хозяев и при полном непонимании со стороны обслуживающего персонала просить принести мне бульончик и варёную курочку. Но такой диетический стол продолжался недолго, и вскоре снова пришлось вернуться в «кимчистку».
Корейское застолье запомнилось ещё одной отличительной чертой. Трудно было привыкнуть к тому, что «тостующий», выпив до дна свой бокал, быстро наполняет его снова и… передаёт «тостуемому», который должен его опорожнить, снова налить и вернуть. Такая «перепасовка» приводила к тому, что приходилось по несколько раз без паузы передавать друг другу чарку. Основной напиток − местное виски «Something Special». Оно бывает в маленьких бутылочках, в средних и больших. Потом мне друзья рассказали, что соотечественники называли эти сосуды соответственно «Сашок», «Александр» и «Сан Саныч». Понятно, что размеры тары тоже оказывали своё влияние на степень душевности застольных бесед.
Среди множества новых знакомых запомнилась одна забавная пара молодых людей, которые представились руководителями довольно странной организации – «Slavic Studies Publishing House». Они говорили на ломанном русском языке, учились в США и проявляли подозрительную навязчивость. Видимо для прикрытия они предложили выпустить на русском и корейском языках сборник речей М.С.Горбачёва (знали же, черти, чем привлечь нашего брата!). Самое смешное, что один из «славиков» потом оказался в Москве и даже женился (по его словам) на русской девушке, а вскоре я получил по почте роскошно изданное собрание сочинений Михаила Сергеевича на двух языках!
Именно этот знакомый предложил мне съездить в гости к своему дальнему родственнику, который оказался очень интересной личностью и настоящей легендой корейской политики. Эта поездка надолго осталась у меня в памяти.
Мы свернули с широкой сеульской магистрали и стали взбираться по крутой узкой улочке. Наконец наша машина уперлась в массивные ворота, и мой спутник вступил в какие-то долгие переговоры по домофону. Ворота открылись, и мы снова поехали по узкой дорожке наверх. Из-за поворота неожиданно вырос старинный каменный особняк с колоннами, рядом − небольшая зеленая лужайка. Звенели цикады. Не верилось, что в центре десятимиллионного Сеула может оказаться такой оазис.
Несколько ступенек наверх, массивные двери − и мы попадаем в резиденцию Юн Чи Ёна (Yun Tchi Young), старейшего политического деятеля страны. Обстановка напоминает то ли викторианскую Англию, то ли Японию конца прошлого века. А вот и сам хозяин, который в свои 92 года довольно резво спускается по дубовой лестнице и протягивает сухую руку.
Жизненный путь Юн Чи Ёна тесно связан с историей Кореи.
Получил образование в США. После возвращения в феврале 1919 годе участвовал в антияпонском студенческом движении. Семь лет просидел в японской тюрьме, в том числе несколько лет в одиночке. Подвергался пыткам. От побоев оглох на правое ухо. После освобождения Кореи − активный участник политического движения. Депутат парламента нескольких созывов, министр внутренних дел, один из ближайших соратников печально известного диктора Ли Сын Мана, вице-спикер парламента, председатель правящей партии при Пак Чон Хи, мэр Сеула, до прошлого года руководил группой советников при президенте Ро Дэ У. Многочисленные фотографии, развешанные по стенам приемной, словно иллюстрируют бурную биографию хозяина дома.
Юн Чи Ён вспоминает, как боролся с японскими оккупантами в молодые годы, как ездил в Лигу Наций, где пытался рассказать о трагедии своего народа: «Но тогда США поддерживали Японию, и мне не дали выступить».
Ему довелось встречаться с таким политическими деятелями, как президент США Эйзенхауэр и японский премьер Киси, слушать выступления А.Я.Вышинского в ООН.
Юн Чи Ен считает себя патриотом, так как всегда боролся против иностранного диктата. «Нас оккупировала сначала Япония, а потом − США. Наш народ устал от насилия». Но когда я задал вопрос о его отношении к демократическим процессам, Юн Чи Ён сжал маленький кулачок и решительно сказал:
− Я убежденный сторонник сильной руки. Нельзя, чтобы в общем доме один жилец говорил, что ему жарко, а другой, что ему холодно. Нельзя, сидя «за одним столом, заказывать сразу сладкое и соленое блюдо. Такая, с позволения сказать, демократия приводит только к разброду. Общество сильно только тогда, когда им руководит сильная рука.
Я внимательно слушал убежденного поборника диктатуры, речь которого не отличалась особой логикой. Но она была, как мне показалось, вполне искренней.
− Вы первый советский человек, который переступил порог моего дома. Еще несколько лет назад мне, несмотря на мое положение, за такую встречу грозила бы тюрьма. Одно слово «коммунист» сулило арест, − смеётся Юн Чи Ён. − Я очень волнуюсь за судьбу вашей Перестройки и за судьбу ее вдохновителя Горбачева. Неужели ортодоксальные силы смогут остановить ее? Это может иметь неприятные последствия для всего мира и здесь, в Корее.
На этом мы расстались со старейшим корейским политическим деятелем.
Так пробежали без малого три недели. Убедившись в полной бесперспективности дальнейшего пребывания, с точки зрения открытия корпункта АПН, я запросил разрешения у Москвы вернуться домой. После некоторой паузы пришло желанное «добро».
Дальше была остановка в Токио, где мы снова пообщались с сыном, съели с ним на прощание в хорошо знакомом ресторанчике на Дзюбане (неподалёку от посольства) классический рамен − японскую лапшу − и, преодолевая сильнейший тайфун, обрушившийся на столицу, отправились в международный аэропорт Нарита.
Было 7 августа 1889 года. С тех пор мне больше не довелось побывать в Японии.
