Юлия Стоногина
Письмо первое. Островная жизнь
На восьмом году жизни в Токио я перебралась в округ Сумида, в местность под названием Мукодзима. Перевести это можно как «лежащий вон там» / «отдаленный» / «противоположный» остров. Название «Мукодзима» появилось из глаз смотрящих с другого берега реки Сумида, от Асакусы. Люди мечтательно говорили: «Когда-нибудь вон на тот дальний остров…» (Ицу ка муко:дзима э…) Эллипсис – один из признаков чисто японской речи. Законченная фраза слишком груба, слишком жирна точка в ее конце. Зачем говорить все до конца, если японец-собеседник легко догадывается, что должно быть продолжением. В данном случае продолжением должно было быть «хочу поехать». В XVIII-XIX веках Мукодзима была зеленой и почти необитаемой – не считая пары-тройки храмов, стоявших вдоль берега Сумиды. Асакуса уже была шумной, мошеннической и базарно-суетной. Кому не захочется иногда стряхнуть ярмарочную суету и, лежа в тени утомленной летней листвы, слушать только пение цикад?
«Что у тебя там телефон непрерывно звенит?» — спросил отец в один наш сеанс связи. «Вот этот звук – это же зуммер?» — «Это цикады, дорогой» — «Как так цикады? Какого же размера надо быть, чтобы вот так звенело?» — «Размера цикады: они же 8-10 сантиметров!» Что же касается источника звука, тут я не удержусь от цитирования, (практически мем) Исиды Байгана, японского мыслителя XVIII века:
«Цикада подает свой голос не ртом, а подмышками. Рот у нее тоже должен быть, но где он находится, трудно определить».
Мукодзима – внутренний остров, то есть образованный излучинами двух больших рек, Сумиды и Аракавы. Остров посреди большого города, связанный с ним пятью очень разными мостами, среди них и одним пешеходным, выстроенным на собственные средства жителей с обоих берегов. Поэтому ехать ко мне теперь – через Мост Белой Бороды (Сирахигэ-баси).
В храме Белой Бороды, давшем название другим прилегающим частям местности – мосту, парку – служитель раздумчиво внушал мне, что надо различать хигэ-усы, и хигэ-бороду. Где-то еще, в префектуре Сига, кажется, есть другой храм с тем же названием, которое надо понимать, как «Храм Белых Усов». Но наш храм – именно что Белой Бороды. Путать их никак нельзя.
Сумида-ку – один из самых интересных округов города. Во-первых, он действительно старый: эта местность образовалась еще когда Токио назывался Эдо. Раньше тут было два разных района, позже слившихся в один. И в XIX и в XX веках сумидцам уже было чем гордиться не только перед соседними округами, но и перед внешним миром: место рождения Кацусика Хокусая, «сливовое поместье» эпохи Эдо – парк Мукодзима-Хяккаэн, стадион сумо Рёгоку, музей Эдо-Токио, штаб-квартира пивной компании Асахи. XXI век пополнил список достопримечательностей самой высокой в мире телевышкой Sky Tree. И тут уже гордые носы жителей Сумида-ку задрались на высоту 634 метра, до самой антенны «Небесного дерева».
Трудно искать новый дом в чужом городе и чужой стране – в незнакомых тебе округах, в больших стандартных зданиях, скрывающих непонятно что за одинаковостью дверей. Но и с домами более уютного частного сектора надо держать ухо востро. Как поведет себя здание или район в период тайфунов или землетрясений, не живет ли за соседним забором старушка-сутяжница или старичок-ксенофоб – все тайна.
Индустрия аренды в Токио слишком развита, а люди – и агенты по недвижимости, и съемщики – слишком ленивы. И те и другие ставят себе несколько простых задач, оптимизируя все, что можно; находя извинения тому, что не понравилось, и обесценивая то, что не удалось получить. Агенты навязывают тебе странные приоритеты, о которых ты и не думала, – и это еще те, кто не отказался работать с иностранкой. Случаев отлупа по национальной принадлежности у меня было два – от очень миленьких агентств, почти все дома и квартиры которых мне казались привлекательными. «Не работаем с иностранцами», — с извинениями говорили они. Те же, кто отважно работал со мной, весьма поднаторели в обосновании высокой цены или разнообразных неудобств. О старой квартире: «Здесь автоматический замок, смотрите, как безопасно!». О мрачном затененном жилье: «Хотя первый этаж, зато подогреваемые полы!» О модерновой студии на шумном перекрестке без признаков шкафов или других вместилищ дамского барахла: «Два балкона – это редкость!» Где-то посредине таких исканий природная лень или благоприобретенная апатия побеждают, и человек берет, что дают – уговаривая сам себя, что ему еще и повезло. Большая квартира, но в пригороде; модный хайтек с руфом, который колеблят тайфуны и землетрясения, самурайский особняк в стадии разрушения – где только не живет ленивый съемщик. Кто может – воспользуйтесь моим рецептом, как найти свой идеальный дом: пара передышек в поиске и непрестанная молитва. Задавайте параметры, визуализируйте их, не соглашайтесь на компромиссы – молитесь и отдыхайте. Я получила все, что задала: традиционный район с малоэтажной застройкой, славных соседей, тихое зеленое место, сейсмоустойчивое строение не старше 20 лет (больше этого срока были другие правила сейсмической безопасности), полную инсоляцию и умиротворяющий вид из окна, кухню больше 10 метров, кондиционеры в каждой комнате и 35 минут езды до офиса. За определенный собою же лимит цены. Кто знает Токио, скажет, что все эти параметры несовместимы. Ан нет: они сошлись все, и даже больше: огромный куст гортензий в собственном палисаднике под окном! Как хотите, а для меня это серьезный бонус к дому.
Другой такой бонус – двухвековой оазис «Мукодзима Хяккаэн» под боком. Лет пять-шесть назад я почти случайно попала в этот «Сад ста цветов», он был скромен и свеж в июле, с остатками отцветающих ирисов и тьмой кувшинок по прудам. Теперь семья Сахара, потомки бывших владельцев сада – мои соседи. Сад перешел в собственность округа, а Сахара стали почетными управляющими. Держат внутри сада положенную лавочку сластей и сувениров, Не раздумывая подписавшись на годовой абонемент, я теперь могу заходить в сад в любое время и день недели, наблюдать сезонные перемены. Есть и привилегия получать скромные приглашения на внутрисадовые мероприятия. Достаешь из почтового ящика: на первой неделе сентября зовут слушать «Голоса осенних насекомых», с 13 по 15 сентября – на «Любование полной луной». Мукодзима Хяккаэн со своей всесезонной растительностью, конечно же, идеальная площадка для проведения 2-3 раза в год чайного действа, а также и небольших тякаев — чайных встреч местного значения. По таким дням сад наполняется стайками женщин в изысканных кимоно и мужчин в хакама.
Правды ради, чтобы решиться на переезд, я побродила по окрестностям, изучая, как тут и что. В минуте от дома выбралась на Дзидзо-дзака, улицу местных традиционных магазинов. Желая сродниться, купила почти везде: в одном – многоцветный мармелад на агар-агаре, в другом – гигантские сэмбэи, в третьем – инари-дзуси на ужин. Вот, думала, перееду – подразорюсь на поддержке местных бизнесов. Уже потом я узнала, что история их не так длинна, все же это не центр Токио, Нихонбаси, где местным магазинчикам может быть и 200-300 лет. И не Уэно с Янакой, где им по 100 лет и больше. В моих окрестностях мелкие лавочки и семейный бизнес насчитывают в среднем от пятидесяти до семидесяти лет, самые старые начали создаваться ближе к концу эпохи Тайсё (1912 – 1923), когда городской девелопмент дотянулся и до этих мест. Они еще не подпадают под понятие «синисэ» — то есть, поистине старых, возрастом свыше века, магазинов. С другой стороны, они бодрее, больше отвечают нуждам местных жителей
Пока я обшаривала окрестности – проформы ради, ты ведь всегда знаешь, когда внутри уже все решено – три человека мне сказали «Переезжайте». Первая, ранним вечером – соседка из дома напротив, молодая мать семейства (муж, два пацана, шесть котов). Второй, на закате – мармеладный сэнсэй Нисимура. Третий – случайный прохожий, показавший дорогу к станции из темных закоулков засыпающей Мукодзимы. Увидев его сорокалетнюю худощавую фигуру, как он возвращался домой после рабочего дня – походкой радостного воробья, довольный и доброжелательный, не как мрачные офисные рабы центрального Токио – я окончательно поняла, что переезд решен.
И опять же, тот неширокий в начале XX века круг японских писателей, что мог себе позволить регулярно перебираться из одной местности в другую в поисках вдохновения, не обошел проживанием эти места. Практически в соседнем квартале – сразу два места, связанных с прозаиком Кода Роханом. Этот «равнодушный к славе одинокий мастер», тем не менее, одним из первых получил «Орден культуры», учрежденный в 1937 году.
Неподалеку проживал Ёсикава Эйдзи, автор историчесикх романов. Масаока Сики жил почти на берегу Сумиды, где теперь проходит скоростная магистраль. Продолжая гулять, обнаружишь места, где проводили лето Мори Огай и Танидзаки Дзюнъитиро. Правда, эти писательские домики – поистине дачные – были, как видно, настолько временные, что ни один из них не сохранился. Стоят там и сям только надписи и указатели на их бывшие «резиденции». Но, как говорится, «здесь еще живет его доступный дух». Мне остается только поскрести по сусекам, помести по амбарам остатки их вдохновения, – и набрать на собственный колобок (пшеничный ли, рисовый).
«Меняю призрак славы всех премий и корон
на том Акутагавы и море с трех сторон!» —
как написал Борис Чичибабин, а процитировал мне коллега-борзописец Константин Волков.
Как же растрогали меня эти привычки японских писателей жить внутри природы, впадая в ее сезонный ритм – то ли скитаться по горам и предгорьям Идзу, то ли укрываться на летней Мукодзиме, ах ценители исчезающей буколики, пустынники, любители котов, улиток и диких гусей!
И вершина всему довольству: мой личный барометр – заглядывающая в окно второго этажа башня Скай Три. Она отсюда километрах в трех, но очень удачно смотрится: по линии окна нет высоких зданий и других препятствий. Ливень или синие небеса, тут все очевидно, а вот с переменной облачностью интрига. Надо бдить, задевают ли дождевые облака только антенну или обмотали и всю смотровую площадку – и прогноз на дождь или вёдро будет безошибочный.
Ахнув на это в первый же день, когда я только осматривала дом, я теперь отношусь к Скай Три, как к еще одной соседке, с которой нельзя не здороваться. Это то, что японцы с древности называют «заимствованным пейзажем». Твои владения могут быть ограничены небольшим домом и крохотным садиком, но если в обзор с покосившейся веранды или с верхнего этажа многоэтажки входит гора Фудзи – ты несомненный богач. Впрочем, это пик опосредованного владения – на деле сойдет любая гора, любое озеро или другой приятный пейзаж, который тебе повезло получить в довесок к собственному жилью.
Пока присутствие Скай Три не вошло в привычку – т.е., в первый медовый месяц – я исправно желала ей доброго утра и спокойной ночи. С японской подругой и бутылкой «Саперави» мы отмечали на втором этаже мой переезд, и я не удержалась, чтобы не обратиться с тостом к башне, прося, как положено, ее благоволения с этих пор. Подруга тут же ревниво заметила, что не могу я вот так беседовать с башней, пока она составляет мне компанию. Впрочем, сама она смотрела на многокрасочную в ночи Скай Три, на бегущую по выпуклостям смотровой площадки световую рекламу Олимпиады завороженно, повторяя: «Это же надо, так отчетливо и близко! Действительно, чувствуешь, что ты в Токио!». Прямо сцена прибытия на вокзал Уэно девочек-старшеклассниц из северных провинций в фильме «Закаты на третьей улице». Вот так же глядя из окна на проплывающие столичные пейзажи и вывески больших компаний, они восклицали: «Яппари, Токио да!» — «Токио да нэ!»
* * *
От новых соседей намёки на желаемый образ действий поступают в виде отсылок на прежних жильцов:
— Прежняя хозяйка ставила велосипед на ступени крыльца, а не перед домом.
— Прежняя хозяйка срезала гортензии и развешивала их в бутылях вдоль ограды.
К слову сказать, на гортензиях в то время еще и почек не было – но японцы всегда начинают арт-подготовку загодя. И правильно: скажи она это в разгар цветения, прозвучало бы грубым указанием, инструктажем, застало бы меня врасплох. А так у меня было время морально подготовиться к тому, что я куст обрезать не стану.
В марте ростом сантиметров пятьдесят, к июню, сезону дождей и гортензий, куст радостно вырос в полтора раза, каждая из голов примерно тридцати гортензий – не меньше моей собственной. Ежедневно кто-нибудь из прохожих радовался на эту фиолетово-розовую феерию и устраивал фотосессии на ее фоне.
Ежедневный рабочий маршрут проложился легко, но все же казался тем, что когда-то моя бабушка-покойница называла «кругаля». Сначал ветка линии Тобу забирает вверх на север, потом пересадка приводит в центр города, откуда две остановки до офиса. Чистое кругаля. И да, гугл-карта подтверждает, что есть другой прекрасный вариант. Река Сумида как дорога – можно и на велосипеде проделывать по утрам путь от дома до офиса, все вдоль да по бережку. Обещает занять те же 40 минут, что и на метро. Вот только я не надеюсь на свою концентрацию, начну заворачивать в переулки, заглядывать в магазинчики. Вдоль Сумиды – масса туристических маршрутов, начиная от того, каким ходил Хокусай, попутно делая зарисовки к будущим своим гравюрам, продолжая паломническими тропами по храмам «семи богов счастья» и заканчивая кулинарным паломничеством по ресторанам «тянко-набэ», гигантирующей еды сумоистов.
А вот и маршрут, проходящий по местам, которые любил писатель Нагаи Кафу. Надо сходить стопами… Минуточку! Нагаи Кафу?! С чего бы вдруг? Вот уж кто не отличался сильной любовью к буколике, птичкам и видам. А чем он отличался, вполне известно: чайные домики, винишко, девушки со сниженной социальной ответственностью. Нагаи Кафу любил эти места? Так-так, надо мне пересмотреть свои выводы о главных достоинствах Мукодзимы. Поразведаю-ка получше…
