Чего нам ждать от года Японии в России? Помогает ли понять эту страну мода на всё японское? Как в рамках одной культуры сочетаются медитативность и трудоголизм? Зачем студенты сегодня учат японский язык? На вопросы «ТД» отвечает доцент кафедры японской филологии Института стран Азии и Африки МГУ Виктор Мазурик.
Виктор Петрович Мазурик родился в 1952 году. С 1974 года работает на кафедре японской филологии ИСАА, читает курс лекций по истории японской литературы с VIII века до наших дней. В 1983 году защитил кандидатскую диссертацию «Жанр надзо в литературе и фольклоре Японии». Доцент (1997), заслуженный преподаватель Московского университета (2015). Соавтор книги «Христианство в Южной и Восточной Азии: история и современность» (2016).
― Виктор Петрович, 2018 год объявлен перекрёстным годом Японии в России и России в Японии. Какое значение он имеет для обеих стран, или это больше символический шаг?
― По опыту прошлого я не очень большие надежды возлагаю на всевозможные официальные «перекрестные года». На этот раз, как и в прошлом, все будет зависеть от конкретного вклада конкретных людей, степени их таланта и желания сблизить наши страны. Конечно, в этом году гастролей, встреч, симпозиумов и так далее будет несколько больше, чем обычно. Значительным событием, несомненно, станут осенние гастроли театра Кабуки, планируются визиты известных музыкантов и прочее.
Я мечтаю о приезде нашего большого друга, талантливейшего молодого пианиста Цутиды Садакацу, победителя конкурса Рахманинова, православного христианина и частого гостя храма святой Татианы в годы обучения в Московской консерватории. Но для этого кто-то из наших продюсеров должен его пригласить, а желающих что-то не видно. Между тем он не просто блистательный музыкант, но и изумительный рассказчик, что для нашей молодежи едва ли не важнее самой музыки.
― Последние десятилетия в России ― просто бум моды на Японию: кухня, дизайн, электроника, формы стихосложения, аниме, не говоря уже о карате. Это всё имеет отношение к настоящей японской культуре, или перед нами её попсовая версия?
― Вы верно отметили разницу между традиционной культурой и современной массовой продукцией. Последняя приносит нам модные «бренды», с глубинной культурой связанные чисто формально. А для постижения любой аутентичной культуры требуется серьезный интерес, усилия, время. Японскую же культуру особенно сложно уловить во внешних формах вследствие ее особой интровертности.
Когда был пик настоящего увлечения японской культурой в нашей стране ― сказать сложно. Мне кажется, пиков был несколько и все они имеют разную природу и интенсивность. Драматическая вовлеченность страны Восходящего солнца в геополитику ХХ века немало способствовала этому. Первый такой пик наступил после Русско-японской войны, когда этой страной впервые всерьез заинтересовались в мире. Начало ХХ века отмечено у нас и в Европе волной всеобщего увлечения стилем «жапонри» в духе «ар нуво». Это были весьма вольные фантазии на тему дальневосточной культуры вообще, при этом японское было смешано с корейским, китайским и даже вьетнамским и потому японским может считаться весьма условно. События Тихоокеанской войны 40-х годов, атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки вновь поместили Японию в центр внимания, а в период «холодной войны» мы сами были занавешены «железным занавесом», хотя никогда не были закрыты в такой степени, как Япония в эпоху Токугава (1603-1867). Открытие страны во второй половине века для нас совпало с открытием всего внешнего мира, а потому интересно было решительно все ― от народных праздников и обычаев до предметов быта. В 60-е годы был пик популярности японской литературы, в чем велика заслуга замечательных отечественных переводчиков. Сейчас же все по-другому.
― Как вы думаете, чем же так привлекает Япония наших соотечественников? В Европе и Америке японская культура вызывает такой же интерес?
― С первого взгляда Япония, как и любая страна, привлекает своей самобытностью, но более глубокий интерес лежит в области сходств. Жителям Запада в японцах нравятся прагматизм, организованность, дисциплина, мастеровитость. Русские же чувствуют что-то родственное в отношении к природе, в полузабытой у нас крестьянской общинной этике и так далее.
― Спрос на японистику в ИСАА сейчас падает или растёт, и почему? Большой ли конкурс среди абитуриентов?
― По моим наблюдениям, конкурс за последние десятилетия почти не меняется количественно, хотя мотивы для поступления на японское отделения преобразились существенно. В мои студенческие годы всех интересовало японское искусство ― архитектура, кино, театр, литература. Кто-то был увлечен японской технологией, кто-то историей. Сейчас же главные побудительные мотивы ― анимэ, манга, компьютерные игры.
― В чём особенности японистики именно в Московском университете?
― Главная особенность школы ИСАА МГУ в том, что мы ― наследники насчитывающей уже несколько веков традиции отечественного востоковедения, а не просто «школа языка и бизнеса», как это сейчас принято. Увы, многое ушло с прежними поколениями учителей, но есть таланты и в среде молодежи. Избранная для изучения культура также накладывает свой отпечаток. Давно уже замечено, что наши китаисты ― люди более собранные, склонные к логическим выводам, точным формулировкам и так далее, японисты же ― ценители лирики, трудно изъяснимых впечатлений, спонтанной динамики, интуиции.
― Вообще в массовом сознании японская культура очень парадоксальна. С одной стороны, дзен-буддизм, медитативность, созерцательное отношение к миру, проявившееся и в живописи, и в поэзии. С другой ― невероятный минимализм в быту, квартиры-клетушки, уникальный культ труда и такое чисто японское явление, как кароси (смерть от перенапряжения на работе). Опять же, огромные успехи в современных технологиях ― и почтение к древним традициям. Как это всё сочетается?
― Напряженная парадоксальность, антиномичность японской картины мира ― чистая кажимость, присутствующая только в сознании иностранцев. Японцы привыкли воспринимать действительность недуально, как это делают дети в период до формирования у них языковых структур, уже содержащих в себе противоположности. Медитативность вообще, а дзэнская в особенности ничуть не противоречат сколь угодно активному образу жизни и даже предполагают его. Идеал состояния недеяния (увэй) ― это поведение опытного воина на поле боя. Это, скорее, отсутствие ментальных метаний. Кстати, именно минимализм в быту и в бытии ― отличительная черта подобной психологии.
― Есть точка зрения, что сейчас японская культура больна, чуть ли не смертельно (тут вспоминают и самоубийства, и изменившееся отношение к семье, и многое другое). Наиболее радикальные головы говорят, что корень проблем ― в реставрации Мэйдзи, когда страна пошла по европейскому пути и совершила настоящий рывок, но при этом, как они считают, утратила идентичность. Это мнение имеет хоть какое-то отношение к реальности?
― Верно то, что Япония существует не «на небеси», а там же где и мы, грешные, а потому больна всеми современными бедами. Например, степень клинического аутизма в японской молодежи значительно выше, чем в России, ибо компьютерный «прогресс» глубже пустил свои щупальца в японское сознание. При этом в японской интуиции всегда присутствует ощущение культурной преемственности, ее никто не поддерживает специально, это качество чисто инстинктивное. Поэтому современный культурный и даже цивилизационный кризис проявляется у них по-другому, чем у нас. Присущая нынешнему миру внутренняя конфликтность гораздо реже проявляется в Японии внешне, что порой усиливает скрытые психозы, приводит к самоубийствам и так далее.
Но есть и общинные механизмы смягчения подобных напряжений. Это, в частности, феномен «амаэ» ― готовность жертвовать личной автономией ради коллективной гармонии, умение держать дистанцию (ма), всегда оставляя пространство для встречи иной точки зрения (омои-яри), умение действовать по жестко определенному протоколу со строгим соблюдением вертикальной субординации и горизонтальных связей между сферами «своего» (ути) и «чужого» (сото), а также многое другое, воспитанное долгим и суровым Средневековьем.
Хотя с тех пор утекло много воды, и некоторые японские историки из числа моих знакомых уверены, что после эпохи прозападного просвещения (период Мэйдзи, 1867-1911) Япония «уже не та», как и Россия после петровских реформ. Но как раз русский опыт доказывает, что подлинная идентичность не до конца совпадает с внешними условиями жизни ― государственным устройством, политико-экономическим процессом и даже культурными направлениями и стилями. Есть нечто, что пробивает себе дорогу сквозь все это, находя каждый раз новые пути. Конечно, домэйдзийская Япония и нынешняя внешне имеют мало общего, но это все тот же народ с тем же «символом веры», не всегда сформулированным словесно.
― На что нужно обращать внимание, чтобы понять настоящую Японию, если нет возможности туда поехать? Проще говоря, какие фильмы нужно смотреть, в какие магазины, рестораны и клубы ходить, какие книги о стране читать?
― «Умом Японию не понять», но почувствовать ее можно, если серьезно заняться одним из практических японских искусств или ремесел. В ИСАА МГУ такой «лабораторией живой культуры» служит открытый для всех желающих класс традиционного Чайного Действа (тяною), своеобразной чайной литургии.
В фильмах я бы рекомендовал обратить внимание на первую половину ХХ века, на таких режиссеров, как Ясудзиро Одзу, Нарусэ Микио, Мидзогути Кэндзи и др. Даже всемирно известный Куросава Акира в этом смысле менее важен, ибо это «киноокно» японской культуры на Запад.
Что же касается литературы, то она столь богата, что почти каждый может выбрать авторов и произведения по собственному вкусу, рекомендовать что-то всем сразу крайне сложно. Советовал бы только пристальнее «вчувствоваться» в японскую поэзию в талантливых переводах Веры Николаевны Марковой и других японистов. Обратите внимание на таких поэтов, как Сайгё, Тэйка, Басё, Бусон, Рёкан, Исса, Сики, Такубоку и др. О ресторанах и клубах не смогу сказать ничего определенного ― не очень хорошо знаком с этой сферой.
― Вы говорили, что самое главное в японской культуре ― это литература, в первую очередь поэзия. Кто ваши любимые авторы? С каких произведений посоветуете начать знакомство?
― Мои любимые японские авторы ― поэты Хитомаро и Акахито, Сайгё и Санэтомо, Исса и Рёкан, Такубоку и Миядзава Кэндзи, драматурги Дзэами и Тикамацу, прозаики Кэнко-хоси, Ихара Сайкаку, Уэда Акинари, Нацумэ Сосэки. Да всех и не перечислишь…
― Не можем не задать несколько вопросов о религии. Журналист Дмитрий Соколов-Митрич так писал о японском православии: «ЯПЦ — это тот самый случай, когда в церкви все так, ребята. Никакой достоевщины и даже лесковщины. Никакого сращивания с государством. Прозрачная бухгалтерия и строгий статистический учет всех верующих. Неукоснительное исполнение всех стандартов духовной жизни. Регулярные богословские собрания в каждом приходе. Строгий пост и чистосердечная молитва. Культ благотворительности и добрых дел, без которых вера мертва. В общем, полный набор всего того, чем тычут в Русскую православную церковь со всех сторон — и либерально настроенные верующие, и консерваторы, и даже технократы из нового духовенства. Но на выходе — закономерный результат: 10 тысяч человек на 127 миллионов. Потому что таково объективное свойство человечества».
Вы согласны с такой оценкой? То, что православных в Японии так мало, ― действительно «объективное свойство человечества», или особенности национального характера и отношения к религии? А если последнее, то был ли в шанс у христианства в Японии стать массовой религией?
― Да, явление духовной энтропии ― реальность, Апокалипсиса никто не отменял. Мне кажется, что Церковь воинствующая не живет без проблем, будь то японская или современная российская, она существует в непрерывной и бескомпромиссной борьбе с этими проблемами. Но бывают особо сложные эпохи. В синодальный период наша Церковь была опасно сближена с государством, что впоследствии привело к отпадению от нее сначала воспитанной на базе западного Ренессанса и Просвещения интеллигенции, а затем и значительной части народа, и это вызвало гонения. Выйдя из кровавой купели ХХ века обновленной и укрепленной, с сонмом новомучеников и исповедников, она сейчас вынуждена проходить «медные» и кремневые трубы цивилизационных искушений.
Японская же Церковь сначала лишилась связи с русской и попала под влияние англо-саксонской (в 1947-1970 гг. большая часть Японской Церкви находилась в юрисдикции Американской митрополии (ныне Православная Церковь в Америке) ― «ТД»), а теперь вынуждена выживать в мире, где простое сохранение семейных культурных традиций само по себе связано с невероятными трудностями. Это, впрочем, касается не только судьбы японского православия. В таком же положении находятся даже традиционные конфессии страны ― синто, буддизм, даосизм, конфуцианство. Меня весьма обрадовало недавнее сообщение о начале создания православного монастыря в Японии. Отчего-то мне кажется, что при разумной помощи России он сможет сыграть очень важную роль в истории японского христианства. Но работа там предстоит поистине подвижническая. Станет ли христианство в Японии массовым ― Бог весть, но, видимо, Церковь и не может стать в этом мире господствующей, такова природа мира.
Беседовала Дениза Хасан
