Почти три месяца место российского посла в Японии оставалось вакантным после неожиданной кончины Александра Петровича Давыдова. Но 28.01.1886 в свои права и обязанности вступил новый представитель Российского престола при дворе императора Мэйдзи − Дмитрий Егорович Шевич (1839-1906).
Он был представителем сербского рода, который в ХУ1 веке переселился в Венгрию, а с ХУШ века состоял на службе в России. Отец его был полковником, а мать − дочерью министра юстиции Д.Блудова. Его родословная пестрит громкими титулами и известными фамилиями: граф, тайный советник, генерал-лейтенант, генерал-адъютант, бургомистр и т. д.
Д.Шевич родился в С.-Петербурге, окончил Пажеский корпус с чином коллежского секретаря и был определен на гражданскую службу. 25.01.1860 поступил в Департамент внутренних сношений МИД,
24.07.того же года назначен внештатным сотрудником миссии в Неаполе,
С 22.09.1862 по 18.10.1863 состоял при миссии в Риме
25.01.1863 произведён в титулярные советники.
22.11.1863 − младший секретарь миссии в Штутгарте, а с
27.11.1867 − и в Стокгольме,
24.11.1869 назначен сотрудником миссия во Флоренции
1.03.1870 становится также исполняющим делами вице-консула в Неаполе. 25.01.1866 произведён в коллежские асессоры,
25.01.1870 произведён в надворные советники,
16.04.1872 произведён в коллежские советники.
23.11.1872 − старший секретарь миссии в Риме,
с 29.05.1876 там же первый секретарь,
с 2.06.1883 − советник посольства.
16.04.1876 произведён в статские советники, а с
25.12.1883 − в действительные статские советники.
Так шаг за шагом Д.Е.Шевич приближался к высшему дипломатическому чину − посла, который в то время именовался как чрезвычайный посланник и полномочный министр. Именно в таком статусе Дмитрий Егорович прибыл в Токио.
Как видно из послужного списка, Япония стала его первой страной в Азии, и до этого он никогда не занимался Востоком. Но надо отдать должное Д.Шевичу: он довольно быстро освоил, как утверждал герой одного очень популярного советского фильма, это «тонкое дело» и в дальнейшем хорошо ориентировался в очень специфической и сложной обстановке, его окружавшей.
Вторая половина и конец Х1Х века в истории Японии заняли особое место. Развалились вековые феодальные скрепы, на которых держалась государственность страны, и стали создаваться новые. По мнению нашего авторитетного историка К.Саркисова, «Это был вариант абсолютной монархии, при которой святость (неоспоримость) власти императора сочеталась с парламентаризмом».
29 ноября 1890 года открывалась первая сессия первого парламента в истории страны.
Погода в этот осенний день была теплой и солнечной. Тысячи людей, включая и приезжих, пожелавших «поглазеть» на это событие, заполнили Токио. Согласно протоколу, парламентскую сессию должен был открыть тронной речью лично император. В 11 часов утра он проехал в открытой карете из дворца в новое здание парламента по нарядной Сакурада-дори. В это время в беседке в саду российской миссии, расположенной на этой улице, находилась супруга посла Вера Фёдоровна фон Менгден (1840-1913) вместе со своей дочерью от первого брака (общих детей у Шевичей не было) и группой женщин − жён сотрудников посольства. Сам посол в это время был в числе гостей, приглашённых на открытие парламента.
Как обычно, проезжая мимо русской миссии, император поприветствовал дам. Когда карета скрылась из вида, уличная толпа пришла в движение и стала выкрикивать ругательства по адресу посольских жён. А потом через ограду полетели камни. Полицейские, стоявшие на улице для сохранения порядка при проезде императора, явно не справлялись с толпой. Ситуация выходила из-под контроля, и возникла реальная угроза прорыва на территорию посольства. Женщины успели укрыться, а среди японских сотрудников посольства, пытавшихся успокоить толпу, появились раненые.
Когда Д.Шевич вернулся из парламента, порядок был восстановлен. Но узнав о происшедшим, он пришёл в ярость.
Вскоре раздался звонок из полиции. Дежурный сообщил, что массовый протест был направлен не против российского представительства, а против полиции, и зачинщики уже арестованы. Вскоре приехал с извинениями заместитель министра иностранных дел виконт Окабэ Нагамото.
Но Д.Шевича такая реакция властей не удовлетворила. Он потребовал незамедлительно арестовать всех виновников беспорядков и примерно наказать их, а также извинений от самого министра иностранных дел Аоки Сюдзо.
Через несколько часов министр прибыл в посольство. Но вместо того, чтобы пройти в кабинет Д.Шевича, который его ждал, С.Аоки … Впрочем, предоставлю слово самому послу, который писал в донесении российскому министру иностранных дел Н.К.Гирсу (1820-1895): «Вместо того, чтобы доложить о себе у меня (я ждал его у себя в кабинете), он прошествовал на половину моей жены, которая в этот день принимала, и полушутя и полусерьёзно выразил ей сожаление своё о случившемся…» Из дальнейшего текста явствовало, что, проведя в обществе Веры Фёдоровны полчаса, министр даже не счёл нужным встретиться с послом.
После этого, Д.Шевич, хотя и обещал Окабэ не поднимать шум вокруг этого инцидента, если его требования будут выполнены, изменил своё решение и направил официальную ноту в МИД Японии.
2 декабря 1890 года поступил ответ, в котором выражалось сожаление по поводу случившегося, обещание найти виновных и строго наказать их в соответствии с законами страны. Кроме того сообщалось, что гнев толпы был направлен не против Российской империи, а против японских служащих, работавших в Миссии.
Д.Шевич счёл этот ответ отпиской и направил в МИД новую ноту, приложив к ней брошенный в женщин булыжник величиной со страусиное яйцо. В качестве компромисса он предлагал примерное наказание виновных и повторный приезд министра в посольство с официальными извинениями.
И С.Аоки вновь прибыл в посольство. Прощаясь, он задал Д.Шевичу три вопроса: готов ли тот разрешить полиции допрос своего сотрудника, согласен ли перенести беседку в другое место и готов ли после визита министра отозвать свою ноту. Посол дал положительный ответ только по первому пункту. Вскоре было обнародовано решение суда, который определил трёх виновников и оштрафовал их совокупно общей суммой в размере одной (!) иены и 25 сэн.
Д.Е.Шеич не смог смириться с таким смехотворным наказанием и, изучив кодекс японских законов, предложил добавить его статьёй о каре за нападения на иностранные представительства. В своей переписке с Н.К.Гирсом Дмитрий Егорович признавался, что не собирается вмешиваться в японское законодательство, но у него есть серьёзные аргументы, чтобы добиться желаемого.
Таковым «аргументом» было пребывание на рейде Кобэ русских военных кораблей − броненосного крейсера «Адмирал Нахимов» и канонерской лодки «Сивуч». Они представляли Тихоокеанскую эскадру на военно-морском параде 6 апреля 1890 года, который принимал лично японский император. Когда японский броненосец «Такатихо» с ним на борту проходил мимо «Адмирала Нахимова», матросы, стоявшие на реях, шесть раз выкрикнули «Ура», а корабельный оркестр сыграл государственный гимн «Кими-га ё».
Д.Шевич активно использовал пребывание командующего эскадрой контр-адмирала П.Н.Назимова в Японии. 1 мая он устроил в Миссии обед в его честь, на который были приглашены все министры и иностранные представители. После инцидента 29 ноября посол хотел продлить пребывание кораблей Тихоокеанской эскадры, но было решено, что такое явное давление на японские власти может быть неверно истолковано, хотя судебное разбирательство шло ни шатко, ни валко.
Но вскоре этот инцидент получил совершенно иное звучание.
В начале 1891 года Д.Шевич получил запрос из Петербурга о готовящемся в мае этого года визита в Японию цесаревича Николая. Предполагалось, что он будет личным гостем императора Мэйдзи.
Д.Шевич активно выступил против этого визита указав, в частности, на серьезные сомнения в способности японских властей организовать должным образом охрану высокого гостя. Помимо нападения на посольство он напомнил недавний случай с принцем Генрихом Прусским, братом кайзера Вильгельма, который, находясь с визитом в Японии, был однажды арестован местным полицейским «за охоту в неположенном месте». Правда, дело тогда сумели замять, ограничившись, как обычно, увольнением губернатора.
8 января посол по своей инициативе решил воспользоваться планируемым визитом и вновь обратился к Аоки с требованием ускорить решение о наказании виновных в нападении на посольство.
Но никакой реакции не последовало. Устав от напрасных ожиданий, Д.Шевич 23 января отправился на Касуми-га-сэки в МИД на встречу с министром. Он прямо сказал, что если в течение недели он не получит решение суда, то пошлёт телеграмму в Петербург с предложением отменить визит цесаревича.
26 января Н.Гирс прислал в Токио секретную телеграмму с сообщением, что Император признал действия посланника в связи с событиями 29 ноября 1890 года «вполне правильными» и добавил: «надеемся, что ничего подобного не случится во время пребывания Наследника Цесаревича в Японии». На следующий же день Д.Шевич перевёл телеграмму на французский язык и вручил её Аоки.
Беспокойство Александра Ш за судьбу сына во время визита в Японию было доведено до сведения императора Японии. Тот принял это близко к сердцу. Д.Шевич в своей депеше сообщил, что гнев императора произвёл на него «лишь самое успокоительное впечатление, так как обстоятельство это предвещает мне лучше всех заверений министров Его Величества, что всё пройдёт здесь вполне благополучным и удовлетворительным образом с той минуты как Августейшие Сыновья Российского императора вступят на Японскую землю».
Что касается самого инцидента 29 ноября, то, в конце концов, обе стороны нашли компромиссное решение, чтобы избежать нежелательного ухудшения отношений накануне важного визита.
Получив заверения в полной безопасности своих сыновей − Цесаревича Николая Александровича (1868-1918) и великого князя Георгия Александровича (1871-1899) − Александр Ш дал своё благословение на предстоящую поездку. Следует иметь в виду, что посещение Японии было заключительным этапом многомесячного путешествия (с ноября 1890 − по август 1891). Общая протяженность пути наследника престола составила свыше 51 000 км., из них 15 000 км. по железной дороге и 22 000 км. по морям и океанам.
Цель этого многопланового мероприятия, к которому было привлечено повышенное внимание, состояла в том, чтобы показать Россию как азиатскую и тихоокеанскую державу. Морскую часть пути обеспечивала эскадра в составе флагманского корабля крейсера-фрегата «Память Азова», на борту которого находился Наследник Николай, броненосного фрегата «Владимир Мономах» и канонерских лодок «Манджур», «Бобр» и «Кореец». Заболевший в пути великий князь Георгий Александрович вернулся домой на крейсере «Адмирал Корнилов».
По совету врачей последние годы жизни Георгий прожил в грузинском местечке Абастумани. 28 июня 1899 года он катался на велосипеде с бензиновым моторчиком. По дороге с Зекарского перевала у него началось сильное кровотечение из горла. Окружающие пытались помочь ему, но всё было тщетно. Он скончался в возрасте 28 лет. Его тело было доставлено в Санкт-Петербург и захоронено в Петропавловской крепости рядом с саркофагом отца.
Хотелось бы, пока Цесаревич плывёт в Японию, рассказать вкратце о системе воспитания, принятой во дворце.
Братья, воспитывались в спартанских условиях: спали на армейских кроватях, вставали в 6 часов и принимали холодную ванну. На завтрак им, как правило, подавали кашу и чёрный хлеб; на обед котлеты из баранины или ростбиф с горошком и запечённым картофелем. В распоряжении детей были гостиная, столовая, игровая комната и спальня, обставленные самой простой мебелью. Богатой была только икона, украшенная драгоценными камнями и жемчугом. Семья жила в основном в Гатчинском дворце.
В 11 лет Николая высекли по голым ягодицам, хотя рукоприкладство было исключительной редкостью в семье Романовых.
У братьев были одни преподаватели, хотя учились они в разных комнатах. Среди их наставников были самые уважаемые профессора. Оба брата в совершенстве владели английским языком, свободно говорили на французском и немецком, сносно изъяснялись на датском. Увлекались мальчики стрельбой и рыбалкой. Георгию прочили карьеру на флоте, пока он не заболел туберкулёзом.
По решению родителей Георгий отправился вместе со старшим братом в заграничное путешествие, поскольку Мария Фёдоровна надеялась, что солнце и морской воздух пойдут сыну на пользу. При этом, в отличие от старшего брата, он находился на борту как вахтенный офицер и нес службу, наравне со всеми членами команды.
23 октября, после богослужения в Гатчине, Цесаревич вместе с сопровождавшими его лицами сел на поезд и через Вену отправился в Триест, где сел на крейсер-фрегат «Память Азова». Этот маршрут был выбран из-за возможных дипломатических трудностей, связанных с намерением Османской империи держать закрытыми проливы Босфор и Дарданеллы.
Из Триеста делегация прибыла в порт Пирей, где Николай встретил свою крестную мать Ольгу Константиновну Романову и ее мужа − короля Греции Георгия 1. Их сын, принц Георгий (многие называли его Гогги), присоединился к экипажу флагмана в качестве офицера. Мы еще вернёмся к этой персоне.
Из Греции Цесаревич отплыл в Порт-Саид (Египет). Пока корабли проходили через Суэцкий канал, Николай и его свита путешествовали по Нилу до современного Асуана. Из Суэца они направились в Аден и 11 декабря прибыли в Бомбей, откуда Николай начал долгий переход через Индию, во время которого посетил разные места, в том числе Тадж-Махал и Харимандир-Сахиб («Золотой храм»), купил множество экзотических произведений искусства, которые затем были переданы в различные российские музеи. Далее на пути был Цейлон со своей столицей Коломбо. 31 января, экспедиция продолжила свой путь в Сингапур, на остров Ява и в Бангкок. В Сиаме будущий император провел неделю в гостях у короля Рамы V, который оказал ему разные почести и вручил драгоценные подарки. 13 марта Цесаревич въехал в Нанкин, откуда началась китайская часть его путешествия.
6 апреля 1891 эскадра под командованием вице-адмирала Назимова встала у входа в гавань Нагасаки. Утром следующего дня японский крейсер «Такао» салютовал русской эскадре, и она вошла в гавань. Командиры японских кораблей нанесли официальный визит П.Н.Назимову, а он представил их, в свою очередь, Цесаревичу.
Так начался визит. По предварительной договорённости, первая часть его отводилась для отдыха и развлечений. С самого начала к Цесаревичу был прикреплён «принц крови» − адмирал Арисугава Такэхито (1862-1913) − представитель другой ветви наследников на «хризантемный трон». Два года назад он посетил Санкт-Петербург и по поручению Императора вручил русской Императрице Марии Фёдоровне Орден Драгоценной Короны. В ответ Императрица устроила большой приём в Гатчинском дворце, на котором присутствовал Александр Ш и Цесаревич, а также все именитые японские гости, сопровождавшие Арисугаву. Теперь они встретились, как старые знакомые.
Августейший гость проявил интерес к традиционным японским ремеслам: сделал татуировку дракона на правой руке («процедура» была очень болезненная и продолжалась семь часов!) и купил декоративную шпильку, которой гейши украшают свою причёску
4 мая началась официальная часть, которая включала переходы эскадры в Кобэ, Кагосиму и Киото, а также многочисленные встречи и визиты. Толпы народа и представители местных властей восторженно встречали русского гостя.
Утром 11 мая Цесаревич в сопровождении большой свиты, включавшей принцев, губернатора, российского посла и других лиц, выехал в ручной коляске в город Оцу, расположенный рядом с озером Бива. Дальнейшие события, которые потрясли тогда и Россию и Японию, были так описаны русскими источниками:
«Злодей Санзо Цудо стоял между охранителями безопасности Августейшего гостя Японии. Ещё поутру он находился на том же месте, но пропустил мимо себя вероятно уже намеченную им жертву, не подавая, как выяснилось впоследствии, ни малейших признаков какого-нибудь преступного намерения…Лишь только джинирикиша Его Высочества проехала мимо него, он выскочил из рядов и, обнажив саблю, нанёс сперва, несколько сзади между джинирикишей и правым возницей, с размаху и держа саблю двуми руками, удар по голове Цесаревича, который обернувшись и видя, что злодей замахивается второй раз, выскочил из коляски на левую сторону улицы. В то же мгновение принц Георг соскочил со своей джинирикиши и ударил злодея сзади бамбуковой тросточкой по голове, между тем как главный (оглобельный) возница Его высочества, с редким хладнокровием и мужеством бросился под ноги полицейского и, схватив их обеими руками, повалил его на землю. Подскочивший же возница принца Георгия, видя, что при падении злодей выронил саблю, поднял её и двумя ударами по шее и по спине привёл его в бесчувственное состояние и в невозможность встать на ноги. Всё вышеизложенное произошло не более как в 15 или 20 сек., так что кинувшиеся со всех сторон полицейские, успели схватить злодея только тогда, когда он уже лежал на земле».
Сразу же было принято решение уложить раненого цесаревича в коляску и доставить в дом губернатора для оказания первой медицинской помощи. Путь занял примерно полчаса. Всё это время по одну сторону коляски бежал посол Шевич, а по другую − гувернёр князь Барятинский (1843-1914), готовые отразить повторное нападение.
Вскоре в Петербург полетела успокоительная телеграмма посла: «…Рана до кости, но, по словам наших докторов, благодаря Бога, не опасна. Его Высочество весел и чувствует себя хорошо».
Сам цесаревич записал в своём дневнике: «Мне пришлось всех успокаивать и подольше оставаться на ногах. Рамбах (доктор) сделал первую перевязку и, главное, остановил кровь. Народ на улице меня тронул: большинство становилось на колени и поднимало руки в знак сожаления».
Когда на следующее утро из Токио прибыл с личными извинениями император Японии, то его встретил Д.Е. Шевич, и первым выслушал слова императорского соболезнования. Вскоре был получен приказ Александра III о немедленном возвращении Николая в Россию. Таким образом, визит наследника был прерван, и в Токио он не попал.
Покушение на цесаревича вызвало в Японии буквально шок. Очень активную позицию занял посол Шевич. Он немедленно направил ноту в японский МИД, в которой напомнил о гарантиях безопасности, которые давались накануне визита. Сложилось впечатление, что особенно переживал император Мэйдзи. Утром 12 мая он специально отправился с токийского вокзала Симбаси в Киото, куда доставили раненого, чтобы лично встретиться с ним. На перроне среди встречавших был и посол Шавич, который по приказанию наследника престола явился в полной парадной форме. Его встреча с императором проходила в специальном помещении. Тот был очень взволнован и голос его дрожал, когда он говорил, что минута эта была «величайшей печалью его жизни». Узнав, что цесаревич отдыхает и встреча невозможна, император выразил готовность задержаться до полного выздоровления. Встреча всё-таки состоялась на следующий день и продолжалась двадцать минут.
Шевич запросил своё руководство, чего он должен добиваться от японских властей помимо того, что в Киото прибыли министры иностранных и внутренних дел, которые принесли свои соболезнования и извинения. Резолюция царя, которую тот написал прямо на телеграмме посла, была лаконичной: требуется полное и тщательное расследование покушения. Александр Ш опасался наличия тайного заговора, а главное не стояли ли за японским полицейским русские террористы. Далее царь добавил: «Конечно, никакого удовлетворения нам не нужно».
Среди телеграмм, полетевших в Токио из Петербурга и выражавших благодарность за сочувствие, была одна личная − от матери наследника. Она благодарила за доброе известие о хорошем самочувствии любимого сына и за то, «что Его Величество император Японии лично сопровождал цесаревича до Кобэ». Император Мэйдзи заехал в гостиницу на своей карете, в которую сели наследник (по правую руку) вместе с принцами Георгием и Арисугава. Они доехали до вокзала, где их ожидал специальный поезд с императорским вензелем. На нём они все вместе доехали до пристани, где у причала стоял «Память Азова».
Вплоть до этого момента еще не было окончательного решения продлевать ли визит или прерывать. По дневниковым записям нового министра иностранных дел В.Н.Ламсдорфа, японский император почти ежедневно слал в Петербург телеграммы, всячески успокаивая царя и его супругу. «Бедные японцы делают всё возможное, чтобы их простили».
В то же время посол Шевич тоже посылал депеши. По его мнению, японские власти, и прежде всего, император, действительно, очень сожалеют о происшедшем, но «торжественность и овационный до сих пор характер приёма» вызвали «негодование со стороны фанатиков патриотизма». Отсюда вытекает вывод: «дальнейшее пребывание Его Высочества в Японии небезопасно». В заключение посол выложил главный довод − цесаревич сам расположен поскорее вернуться во Владивосток.
Ламсдорф был категорически против того, чтобы визит был прерван и наследник возвращался на родину. В отличие от официальной переписки, которая шла по линии Дворца и МИД, в своём дневнике министр написал, что отмена визита − признак трусости. «Чего испугались? Злые языки буквально могут сказать, что из Японии по шапке прогнали!» Между прочим, именно в то время появилось выражение «японский городовой». Так что министр был не далёк от истины.
Всё это время, пока шла оживлённая переписка о судьбе визита, цесаревич находился на борту «Памяти Азова». Наконец, 16 мая Шевич сообщил Аоки, что визит прерывается и наследник возвращается на родину. Отплытие назначено на 19 мая.
Цесаревич сам известил об этом императора, который ждал на тот случай, если визит будет продлён, чтобы вместе с гостем вернуться в Токио.
Накануне отплытия эскадры было пышно отмечено 23-летие Николая. После благодарственного молебна на всех русских и иностранных судах, стоявших на рейде, прогремел 21 пушечный залп и состоялись гонки гребных шлюпок. А на следующий день вышел указ императора Мэйдзи о награждении русских моряков орденами. Орден Восходящего солнца первой степени получил адмирала Назимов. Высокие награды получили также многие командиры.
Император по этому поводу покинул свой дворец в Киото и направился поездом в Кобэ. Он хотел лично вручить подарки, предназначенные для царя, но врачи запретили наследнику престола спускаться на берег. Тогда на крейсер была направлена специальная делегация во главе с принцем Арисугава. Катер, который доставил ее на корабль был украшен императорским штандартом. На борту гостей встречал лично наследник престола, а на состоявшемся протокольном завтраке звучали тосты за здоровье императоров России и Японии.
В 18.00. эскадра вышла в море и взяла курс на Владивосток.
Вроде бы обе стороны сделали всё возможное, чтобы избежать ухудшения отношений. Ведь ситуация была такой, что, неровен час, и всё могло бы кончиться войной (и даже мировой!). Как и произошло в Сараево в 1914 году, когда убили эрцгерцога Франца-Фердинанда.
Несмотря на все старания посла Шевича, который постоянно обращался в японский МИД с требованиями ускорить суд над потенциальным убийцей, Фемида молчала. Уже ушёл в отставку министр внутренних дел Садо Цутоми (хотя, по мнению газеты «Асахи», должен был бы уйти весь кабинет министров), а «улита продолжала ехать».
Переписку с послом вёл Аоки, который объяснял, что дело очень серьёзное, и суд 1-й инстанции в Оцу не должен торопиться. В конце концов Верховный суд на своём выездном заседании в Оцу приговорил Цудо Сандзо к пожизненному заключению. Таким образом, ни правительство, ни прокуратура не смогли добиться для Цудо «расстрельной статьи».
Решение суда вызвало не только сильную реакцию у Шевича, но и глубокое разочарование в Петербурге. Двор и правительство очень рассчитывали на то, что преступника приговорят к смерти, а российская сторона обратится с просьбой о смягчении наказания и на том свершится правосудие.
3 июня японский посол Ниси сообщил в Токио, что российское правительство «удовлетворено решением». Но 4 июня Шевич направил ноту вновь назначенному министру иностранных дел Эномото Такэаки, в которой прямо заявил, что решение японских судебных инстанций, не захотевших признать «исключительность» данного случая, демонстрирует «слабость японского правительства» и его неспособность контролировать ситуацию».
Нота так шокировала Эномото, что он тут же запросил Ниси, действительно ли российская сторона выразила удовлетворение и насколько тон ноты посла соответствует истинному положению дел.
13 июня Шевич сообщил Эномото, что его вопрос обсуждался в правительстве, которое приняло решение отозвать ноту посла, а текст её зачитать устно.
Через некоторое время Дмитрий Егорович стал собираться домой. Он уехал 28 июля 1892 года, так и не добившись казни преступника. Впрочем, спустя пару месяцев тот умер в самой страшной японской тюрьме Абасири на севере Хоккайдо.
После возвращения на родину дипломатическая карьера Д.Шевича успешно продолжилась. Он был послом в Португалии и Испании. В 1905 г. стал членом Государственного совета. Имел восемь российских наград и ордена нескольких иностранных государств, в том числе и орден Восходящего солнца 1-й степени.
Дмитрий Егорович скончался в Версале в 1906 г. на 68-м году жизни и упокоился с миром на русском кладбище в Висбадене. Его супруга − графиня Вера Фёдоровна фон Менгден пережила мужа на семь лет.
Продолжение следует
