Это название, как говорится, лежало на поверхности и напрашивалось само собой. Но всё по порядку.
15 мая 1873 года на смену вернувшемуся на родину Е.К.Бюцова поверенным в делах и генеральным консулом в Японии был назначен Кирилл Васильевич Струве (1835 — 1907).
Он родился в родовитой германской семье, которая корнями уходила в Х1У век. Дед Яков Струве (1755-1841) был профессором математики, автором учебника по арифметике. Его супруга − бабушка Мария Эмерентия (1764-1847) была дочерью пастора, который в качестве капеллана сопровождал в Россию в 1762 году герцога Гольштейн-Готорпского − сына дочери Петра 1. Этому персонажу волею деда суждено было стать российским императором Петром Ш и бесславно погибнуть. Но для пастора та поездка стала судьбоносной. Она дала право всем потомкам Струве по мужской линии беспрепятственно въезжать в Россию, дабы избегать призыва в наполеоновскую армию.
Этим не преминул воспользоваться отец Кирилла − Вильгельм Струве (1793-1864), который бежал из Гамбурга и обосновался в российском Дерпте (впоследствии Юрьев и Тарту, Эстония). Здесь он окончил Университет и после защиты диссертации получил учёную степень кандидата филологии. Однако, вскоре Вильгельм ощутил в себе пробуждение непреодолимого наследственного интереса к точным наукам и, познав в течение трёх лет в Университете таинства мироздания, защитил в 1813 году магистерскую диссертацию. Сначала он поступил на работу в Дерптскую обсерваторию, которой руководил потом двадцать лет. Ничего удивительного не было в том, что когда задумывался проект создания крупнейшей в России Пулковской обсерватории, Николай 1 без колебаний назначил Вильгельма (к этому времени он принял православие и стал Василием) организатором, а впоследствии и её директором, которым был в течении 27 лет.
Его заслуги были отмечены тремя бриллиантовыми перстнями, тремя российскими орденами, а также наградами Дании, Франции, Англии, Пруссии Австрии. Швеции, Норвегии и Португалии. Его имя присвоено Астрофизической лаборатории в Тарту и рефрижераторному судну.
Василий Яковлевич женился на Эмилии Валль (1796 – 1834), c которой прожил 19 лет и имел 12 детей. Кроме того в семье воспитывалось четверо племянников − сирот его родных братьев. Как и положено старший − Отто Васильевич пошёл по стопам отца и даже сменил его после ухода в отставку на посту директора Пулковской обсерваторий.
После кончины Эмилии В.Струве женился на Иоганне Бартельс (1807—1867), с которой у него было ещё шестеро детей.
Младшим сыном стал Кирилл, который родился в 1835 году в Дерпте. О нём и пойдёт речь.
В отличие от подавляющего большинства своих сверстников Кирилл получил домашнее образование. По математике и иностранным языкам с ним занимался сам отец. Выбор жизненного пути был определён ещё в колыбели: сын знаменитого астронома Василия Струве мог быть только астрономом. И Кирилл им стал!
После окончания в 1856 году Санкт-Петербургского университета с золотой медалью он был зачислен по рекомендации старшего брата Отто Струве в качестве астронома в военно-дипломатическую миссию. Казалось бы, что делать в такой организации представителю «неземной» профессии. Но дело в том, что в то время едва ли не основной задачей было составление современных географических карт, без которых не могло быть и речи о промышленном развитии такой огромной страны, как Россия.
Миссии предстоял путь из Оренбурга в Бухарское и Хивинское ханства по северо-западному берегу Аральского моря до его южной части − Кунграда. Увы, К.Струве не удалось закончить этот поход, и он из-за болезни вернулся домой, в Пулково.
Но свою задачу он выполнил (!). Используя материалы, подготовленные в ходе экспедиции другим её участником − лейтенантом А.Ф.Можайским (будущим изобретателем самолёта), − который описал берега Аральского моря и Аму-Дарьи, К.Струве вычислил географическое положение Бухары и Хивы. Его вычисления оказались более точными, чем существовавшие ранее, и были положены в основу новой карты Оренбургского края.
В 1860 году в жизни Кирилла Васильевича произошла серьёзная перемена. По просьбе отца его зачислили в Азиатский департамент МИД, а через два года командировали правителем дел (так назывался чиновник, возглавлявший канцелярию в министерстве и ведавший общими вопросами всех подразделений учреждения, включая личную переписку министра) Комиссии по установлению новой границы с Китаем. Одновременно ему было поручено руководство астрономическими и топографическими работами. По окончании работы комиссии К.В. Струве был откомандирован с той же целью сначала в распоряжение Оренбургского генерал-губернатора, а потом − Туркестанского. Так в его судьбе сплелись в единый узел две, казалось бы несовместимые жизненные линии − астрономия и дипломатия.
В 1863-64 гг. он возглавляет экспедиции на приграничные с Китаем озеро Зайсан и хребет Тарбагатай. К осени 1867 года он составил карту Туркестанского края в масштабе 10 вёрст в дюйме. Его астрономические определения и карты местности явились первыми и наиболее точными в своё время.
Так, в делах и заботах тихо подкралось 15 мая 1873 года. В этот день несколько неожиданно для него самого он получил назначение поверенного в делах в Японии и генеральным консулом в Иокогаме.
Можно лишь предполагать, что в то время начинались очень важные переговоры по Сахалину, связанные с определением границы с Японией, а К.В.Струве зарекомендовал себя, как трудолюбивый, исполнительный и очень способный специалист.
Что же касается исторической судьбы самого острова, то здесь требуются некоторые пояснения. Во время переговоров адмирала Е.Путятина, закончившихся подписанием с японцами Симодского трактата, Сахалин был определён как совместное, нераздельное владение двух стран. Но, как говорится, уже на следующий день эта формулировка показала всю свою нежизнеспособность и абсурдность. Как можно двум разным людям владеть одним и тем же предметом, если у них совершенно разные цели и намерения.
В 1869 г. в России было объявлено, что остров Сахалин является местом ссылки. Количество русских поселений на острове увеличилось, стали возникать различные инциденты − в частности грабежи и случаи насилия, вызванные нехваткой товаров и провизии. Происходили также и убийства. Что касается преступлений, то и в Симодском трактате, и в Эдосском договоре имелось двустороннее положение о преступниках, и правосудие на Сахалине отправлялось в соответствии с тем, какому государству принадлежал подсудимый. По российскому уголовному законодательству смертная казнь была отменена за все преступления, кроме тяжких преступлений против государства, и ссылка на Сахалин была высшей мерой наказания. Среди японского населения росло беспокойство в связи с частыми инцидентами, стали высказываться мнения о посылке войск или отказе от Сахалина.
Сначала Россия и Япония начали соревноваться, кто ввезёт на остров больше поселенцев. Но довольно быстро выяснилось, что теплолюбивые граждане Страны восходящего солнца абсолютно не приспособлены к сахалинским морозам. В этой связи Токио стало уговаривать Санкт-Петербург уступить Сахалин за деньги по примеру Аляски. Но торг оказался неуместен.
Тогда стал вопрос поделить остров пополам. Но и без того непростая обстановка, осложнялась ещё и тем, что на молодое правительство Японии, которое только-только пришло к власти в результате отмены системы сёгуната, сильнейшее давление оказывали страны Запада, опасаясь любой договорённости Токио с Санкт-Петербургом.
Был ещё один нюанс, который придавал японо-российским переговорам особое значение. Дело в том, что эпоха Мэйдзи зародилась на волне требований о пересмотре договоров, которые были навязаны (так считали сами японцы) Западом их стране. Симодский трактат не был исключением. Так, что, стремясь пересмотреть статус Сахалина, Япония держала в уме более амбициозные планы.
Тем временем на самом острове ситуация обострялась. Японцы продолжали завозить туда переселенцев, которые жили в ужасных условиях и многие умирали от недоедания и болезней, а Россия укрепляла свои гарнизоны. Начались прямые стычки.
Японская сторона выдвигала разные предложения, касавшихся Сахалина, который они в основном видели как место ссылки каторжников, поскольку Курилы были слишком малы для этой цели. Взамен они предлагали купить остров, и даже уступить его при условии, если Россия позволит использовать его, как плацдарм для агрессии против Кореи, или поможет бакуфу (правительство сёгуна) в борьбе с восставшими князьями на юге страны.
Российское правительство решительно отвергло все варианты, заявив, что остров ей нужен не только для ссылки, но и для развития Приморья. Что касается агрессивных планов Японии в отношении Кореи или, тем более, попыток втянуть в гражданскую войну, то всё это противоречит принципам её внешней политики.
Была даже попытка предложить США выступить в качестве третейской стороны по «сахалинской проблеме», но этот вариант даже не рассматривался всерьёз.
Но всё-таки переговоры состоялись.
Они прошли с 23 января по 18 марта 1867 года в Петербурге. Со стороны России их вёл директор Азиатского департамента П. Н. Стремоухов, со стороны Японии – бывший губернатор Коидэ и Исикава (сотрудник японского посольства), в результате которых было подписано «Временное соглашение об острове Сахалин», в котором указывалось, что русские и японцы должны поддерживать мирные и дружеские отношения и разрешать конфликты путём переговоров между местными властями, а также могли на равных правах селиться на острове и возводить здесь постройки, но только в незанятых местах.
Временное соглашение было воспринято как дипломатический успех России, но оно не только не решило основных противоречий между странами, но более того − обострило их ещё сильнее. В начале апреля 1872 года Е.К.Бюцов получил указание готовить новые переговоры. Но возникли обстоятельства, которые не позволили представителям России и Японии сесть за стол переговоров. А когда такая возможность появилась, то на месте Е.Бюцова уже был Е.К.Струве. Он прибыл 15 мая 1873 года в Иокогаму, но уже в ранге министра-резидента и с места в карьер включился в очень сложные и длительные переговоры по проведению границы между двумя странами.
К этому моменту в официальной позиции Японии произошли разительные перемены: по существу она отказалась от своих притязаний на Сахалин. К осени 1874г. с острова выехали 456 чел., или примерно 90% японских переселенцев, были ликвидированы местные административные органы, а Сахалин превратился просто в рыболовную базу. В японской прессе в 1874 г. появились сообщения о невозможности проживания там без правительственной помощи японских поселенцев, отправленных на остров 6 лет тому назад, Газеты признавали неудачу попыток заселения и отмечали, что Сахалин является «русским владением», и даже «…иностранцы того мнения, что он принадлежит России».
21 января 1874 года произошло событие, явно не соответствовавшее дипломатическому протоколу. В русское генконсульство в Иокогаме приехал министр иностранных дел Тэрасима, чтобы проинформировать К.Струве о решении своего правительства направить в Петербург посланника Эномото Такэаки и поручить ему вести переговоры по Сахалину. Дело в том, что с этой миссией должен был ехать в Россию Сава Нобуёси, занимавший кресло министра иностранных дел и освободивший его по этой причине. Но он внезапно скончался, и пришлось срочно искать замену, каковой и стала кандидатура Эномото.
Понятно, в той доверительной беседе речь не шла о том, что японцы были очень заинтересованы поскорее начать переговоры по Сахалину, поскольку им требовалось укрепить свои «тылы» перед планировавшейся военной операции в Корее. Кроме того, внутри правительства «Мэйдзи» полностью отсутствовало единодушие в отношении стратегии развития страны.
Переговоры начались в Петербурге 20 августа 1874 года с предварительного обсуждения позиции сторон.
Эномото Такэаки имел в своём портфеле инструкцию из 12 пунктов. В ней указывалось, что взамен Сахалина надо получить Курильские острова от Урупа до Камчатки. Пунктом преткновения стала компенсация за уступку Сахалина. После возвращения директора азиатского департамента МИД России П. Н.Стремоухова в Петербург (27 августа) началась официальная часть переговоров. Эномото поставил вопрос о судебном разбирательстве случаев поджога и убийств, совершённых русскими поселенцами, потребовав подробный отчет о наказании виновных. «Карту» с обменом Сахалина на Курилы Эномото пока держал в рукаве и делал вид, что Япония не намерена с ним расставаться. На пятом раунде переговоров он потребовал Уруп и прилегающие к нему с севера острова, а также передачи Японии нескольких русских военных кораблей. Российская сторона выразила готовность уступить острова от Урупа до Онекотана. Только на шестой встрече Эномото выложил свои козыри: Сахалин в обмен на все острова Курильской гряды, Россия объявила о своём согласии, на чем и кончились переговоры: Сахалин целиком перешёл под юрисдикцию России, а Япония взамен получила все 18 островов Курильской гряды.
Между прочим, по мнению современного японского историка Симотомаи Нобуо, впервые идею обмена выдвинул российский консул в Хакодатэ Александр Епиктетович Оларовский (1845-1910). Трудно сказать, чем руководствовался наш опытный дипломат, формулируя эту с самого начала сомнительную идею. Ведь Россия передавала Японии свои законные территории в обмен на НЕ принадлежавшую той часть Сахалина (напомним, что остров был в обоюдном пользовании).
7 мая 1875 года договор об обмене Сахалина на Северные Курильские острова был подписан посланником Эномото и министром иностранных дел А.М. Горчаковым, а 22 августа того же года в Токио состоялся обмен ратификационными грамотами.
Этот важнейший документ оставил заметный след в отношениях между Россией и Японией и по сей день является предметом различных дискуссий и споров. Многие считают его дипломатической победой вице-адмирала Эномото и досадной неудачей российской внешней политики. Звучали голоса, что, дескать, этот Договор даже стал причиной поражения русской армии в войне с Японией.
2 августа в Токио состоялся обмен ратификационными грамотами.
Я далёк от мысли о конспирологической подоплёке Петербургского договора и сомневаюсь, что лица поставившие под ним свои подписи на русском языке руководствовались какими-либо антипатриотическими намерениями. Но в то же время готов согласиться с некоторыми характеристиками, пусть даже и обидными, этих лиц.
Многочисленные критики этого Договора на протяжении многих лет подчёркивали, с одной стороны, что японский представитель Эномото Такэаки был многоопытным политиком, убеждённым самураем, с оружием в руках воевавшим за интересы Бакуфу и, как говорится, прошедшим «огонь, воду и медные трубы». Кроме того, он имел большой опыт работы за рубежом.
Что касается российской делегации на переговорах, то её возглавлял министр иностранных дел А.Горчаков, который был полностью сосредоточен тогда на европейских проблемах. Директор Азиатского департамента был Пётр Стремоухов (1823-1885) по опыту работы был балканистом, а для посланника К.Струве, которого незадолго до переговоров направили в Токио, дальневосточные проблемы вообще и обстановка в Японии, в частности, были также далеки, как расстояние от Земли до космических тел, изучению которых он посвятил всю свою жизнь. Никто из них не знал и не разбирался в бурных процессах, происходивших в японском обществе, не понимал подлинной сущности реформ Мэйдзи и не видел даже контуров той страны, которая рождалась у дальневосточных рубежей России. Вот характерное суждение по данному поводу: «Русские дипломаты, не имея данных о подлинных целях заинтересованности Токио в урегулировании отношений, о борьбе по русскому вопросу различных группировок в японском правительстве, допустили грубую дипломатическую ошибку, повлекшую за собой стратегический просчет».
Александр П в тот момент очень торопился и ратифицировал Договор прямо перед отъездом в Берлин. Он спешил на встречу с Вильгельмом 1, который встречал его прямо на вокзале в русской военной форме, а Александр П надел мундир прусского генерала.
Судя по деловой переписке между министром-резидентом К.Струве и министром иностранных дел Тэрасима Мунэнори вскоре после вступления в силу Договора началась активная колонизация японцами Курильских островов. Так например, 27 августа 1875 года русский представитель писал «Я указал господину Матюнину, которому предстоит сдать эти острова Японскому Комиссару, заехать сначала, если возможно, в Петропавловск, где он может собрать сведения о жителях на Курилах. Там же местные жители могут указать ему, на каких именно островах проживают эти немногие люди. Я думаю, что в продолжение 2-3-х лет эти люди уедут оттуда и им объявлено будет, что Правительство наше окажет им содействие, в случае, если бы они пожелали переселиться в русские владения».
Ещё одной, весьма важной сферой деятельности в Японии Кирилла Васильевича было строительство здания российского посольства. Нужно признать, что в отличие от участия в переговорах по заключению договора об обмене Сахалина здесь его ждал несомненный успех. Правда, этому способствовала благоприятная атмосфера, которую упомянутый Договор внёс в двусторонние отношения. Это выразилось в том, что некоторые практические вопросы, которые раньше затягивались японской стороной под разными предлогами, стали решаться ими быстрее. Это коснулось и строительства посольства, к которому приступили ещё в 1874 году.
Было создано несколько эскизных проектов, выполненных в «русском стиле» – с характерными для древних теремов башенками. Над ними работал очень популярный во второй половине ХУШ века зодчий И.П.Ропетт (1845-1908), стиль которого называли «ропетовщиной», в сотрудничестве с архитектором Ф.С.Харламовым − автором знаменитого особняка с колоннами на Английской набережной в Санкт-Петербурге. Вот мнение известного художественного критика В.В.Стасова (1824–1906): «Каменное здание Ропетта – дом нашего посольства в Японии – мало назвать домом; это настоящий дворец, и ничто не могло быть более кстати для достойного представления нас, в архитектурном отношении, на дальнем Востоке, как эта талантливо созданная московская красивая башенка с орлом вверху; это здание, стройно протягивающееся со своими аркадными двойными окнами… эта чудесная гармония масс и частот, это благородное, спокойное, общее, вместе и как будто азиатское, и русское». Несмотря на высокую оценку художественных достоинств этого проекта, ему не было суждено воплотиться в жизнь.
В 1876 году строительству был дан новый старт. Оно шло под руководством английского архитектора австралийского происхождения Дж.Смэдли (1855-1931), который по просьбе японского правительства застраивал центральную часть Токио. Здание посольства было выдержано в русском стиле. Это был светлый двухэтажный особняк, с двумя боковыми эркерами, с верхним полукруглым фризом, в котором был размещен двуглавый орел; по верхнему карнизу дома была установлена белая балюстрада, фасад украшали сдвоенные колонны. Очень красивы были входные ворота с изящным рисунком решетки и уличными фонарями на верхушках воротных столбов. В Токио в 1870-х годах было мало особняков европейского типа, и здание русского посольства заметно выделялось своей архитектурой.
Вот что писал художник В.В.Верещагин (1842-1904), посетивший Токио в 1904 году: «Можно заметить мимоходом, что дом «Russian Legation» в Токио очень недурен, вероятно, немного уступает помещениям посольств других держав. Он… с честью несет знамя русского министерства».
Кстати говоря, видимо заказчики сочли работу английского архитектора удачной, поскольку заказали ему же строительство здания российского генконсульства в Иокогаме, которое было открыто в 1886 году. Но все эти свершения произошли уже после перехода К.В.Струве на новую работу.
Причиной для перемены места были обстоятельств, весьма далёкие от дипломатической практики, и мы ещё к ним вернёмся.
В 1882 году он был назначен полномочным министром в США и занимал этот важный пост в течение десяти лет. В 1892 году К.Струве переехал из Вашингтона в Гаагу в качестве российского посла в Нидерландах, где прослужил до 1905 года, когда вышел на пенсию.
Вспоминая о его заслугах перед отчизной, как правило, указывают вклад К.Струве в астрономию. За девять лет его работы в Токио особо отмечается тот факт, что в 1884 году он обогатил науку своими наблюдениями прохождения Венеры по диску Солнца.
В октябре того же года в Вашингтоне состоялась Международная меридианная конференция, в которой приняли участие 41 делегат от 25 стран. После долгих и жарких дискуссий (протоколы заняли около двухсот страниц) подавляющим большинством был утверждён Нулевой меридиан, который проходит через Гринвич. Голос в поддержку этого предложения от имени Российской империи был подан полномочным послом в США К.Струве.
За время своей службы на территории России им было составлено несколько карт, определено более 100 астрономических пунктов. Его избрали действительным членом Императорского Русского географического общества. За свои труды в области географии и картографии был удостоен Малой золотой медали Русского географического общества.
Награждён государственными наградами Российской империи:
Орденом Святого Станислава 1-й степени (1873),
Орденом Святой Анны 1-й степени с мечами (1874) и
Орденом Святого Владимира 2-й степени (1878)
а также
Персидским орденом Льва и Солнца 3-й степени (1862) и
Японским орденом Восходящего солнца 1-й степени (1876).
Скончался Константин Васильевич в 1907 году и похоронен в Висбадене (Гессен, Германия) на русском православном кладбище, крупнейшем в Европе. Об этом старинном курортном городе, который помнит ещё тяжёлую походку римских легионеров и отдыхавшего на водах Гёте, говорили что лучше писать здесь романы, чем заводить их. Кстати, именно в этих краях были созданы «Преступление и наказание» и «Вешние воды», а автор первого писал в письме второму такие строки:
«Добрейший и многоуважаемый Иван Сергеевич… Пять дней как я уже в Висбадене и всё проиграл, всё дотла, и часы, и даже в отеле должен».
Но это, как говорится, к слову пришлось.
Рассказ о жизненном пути К.В.Струве был бы не полным без упоминания заметной роли, которую играла его супруга Мария Николаевна (урождённая Анненкова) (1844—1889), фрейлина двора (1862); дочь директора канцелярии военного министерства. Она была скульптором-любителем и, даже выставлялась на академических выставках. В период пребывания с мужем в Токио и, в особенности, на фоне её предшественницы, в Вашингтоне была заметной фигурой в местных обществах, а её салон посещали многие официальные лица, видные дипломаты и политики, а также заезжие соотечественники. В 1885 году по состоянию здоровья Мария Николаевна вынуждена была уехать в Европу. Умерла от туберкулеза в августе 1889 года под Петербургом. У них с мужем было пятеро детей и все они родились в Японии:
Вера (1876−1949), фрейлина, жена полковника лейб-гвардии Гусарского полка флигель-адъютанта (чин офицера, зачисленного в царскую свиту) П.Н.Мещерского (1869−1944). В октябре 1917 года едва не погибли, когда революционные матросы ворвались в их дом. Их спрятал в подвале с четырьмя детьми повар Григорий. Вскоре им удалось бежать во Францию, где княгиня Мещерская открыла свой пансион. Одна из выпускниц его мисс Пейджет, получив миллионное состояние, купила участок для пансиона в городке Сент-Женевьев-де-Буа и открыла там в 1927 году Русский дом.
Елена (1877−1957), фрейлина, в первом браке замужем за Г. Штинграхтом (развод), потом супруга И.Д.Орлова (1870-1918) − генерал-майора в казачьих частях, участника Русско-японской войны, П мировой войны и Гражданской войны. Под Новочеркасском был взят в плен Красной армией и расстрелян.
Мария (1878−1969) − фрейлина, супруга Г.И.Шевича (1871-1966) − генерал-майора, активного участника Белого движения. Мать архимандрита Сергия.
Ольга (1879−1939), замужем за немецким бизнесменом Германом Мумм фон Шварценштейном (1872−1937).
Борис (1882−1912), крещен святителем Николаем (Касаткиным) в Японии.
Итак, 12 января 1882 года Константин Васильевич и Мария Николаевна покинули Японские острова и направились в Вашингтон. Причиной была не охота к перемене мест, а, скорее, «пружина» любого авантюрного романа, которая заключена во фразе «Шерше ля фам!»
Здесь по законам детективного жанра мы ставим точку и пишем «Продолжение следует».
