Кацурагава Хосю (1751 − 1809) был по профессии врачом (настоящее имя − Куниакира). И как бывало в то далёкое время, все его предки до четвёртого колена тоже были врачами. Его и называли «Кацурагава IV». В 1777 г. он был назначен окуиси — лейб-лекарем, в 1783 г. получил почетное звание хогэн («мастер»), присваивавшегося тогда врачам, художникам и поэтам в жанре рэнга, а в 1794 г. был назначен профессором медицинского училища, учрежденного правительством в 1765 г. в Эдо, которое сам и закончил. У Кацурагава была репутация видного «рангакуся» − специалиста по западной и, прежде всего, голландской культуре. Он знал иностранные языки и первым перевёл на японский трактат по анатомии. В 1783 году попал в опалу и был сослан на остров Микурадзима. Однако через три года опала была снята, его восстановили в должности придворного врача и вернули ко двору. Кацурагава был известен в Европе и переписывался с Карлом Линнеем. Не удивительно, что, когда в Японию собиралось посольство А.Лаксмана, его отец передал ему письмо и презенты для Кацурагава. Более того, сёгун Токугава Иэнари именно его с самого начала привлёк для участия в допросе Кодаю и Исокити, а потом поручил ему написать подробный доклад о России.
Кацурагава много раз встречался с Кодаю и очень внимательно расспрашивал его. Ему удалось собрать огромный материал о России и на основе его создать рукопись, которая сохранилась на века.
Естественно, что огромная роль принадлежала Дайкокуя Кодаю, который за годы своего пребывания в России накопил богатейшие воспоминания, нашедшие своё отражение в многочисленных записях и в ярких зарисовках, сделанных на основе его рассказов.
Кодаю был потрясён масштабами русских земель, которые в сравнении с Японией казались совершенно необъятными. При этом японский путешественник отметил, что почвы у нас менее плодородны, что земледелие наше трудоемко, урожаи скудны, а тот факт, что русские употребляли мало риса, он воспринял, как свидетельство их нищеты. Самих россиян он описывал высокими, белокожими, голубоглазыми, с крупными носами и волосами каштанового цвета.
Именно от Кодаю он впервые услышал о петербургской сокровищнице, где собраны диковины со всего света и, в том числе, магнит, притягивающий к себе огромные якоря, о приезжающих в Россию греках, путая их с неграми: мол, черны как смоль, курносы и курчавы. О сложенном из разноцветных камней дворце русской императрицы, где потолок и стены стеклянные, а стыки между стеклом отделаны бобровым мехом. О том, что перед обедом русские едят хлеб с копченой свининой, а после него − горячее молоко со сваренными в нем сладкими кусочками теста… Многое его удивило. Например, то, что люди берут воду прямо из реки, а колодцы роют только в деревнях. Заметил, что русские очень любят похваляться своим богатством и что нищих в России мало, и то многие из них арестанты. Крайне удивило его, что после бани россияне одевали исподнее. Зато когда он после бани надел юката, это произвело настоящую сенсацию, многие стали следовать его примеру и завели себе похожие халаты.
Кодаю не мог понять, почему русские не верили его рассказам о паланкинах: «Не может быть, чтобы люди заставляли других людей возить себя, это же грешно!»
Необычным было то, что в России молятся изображениям Бога (иконам) и носят на груди крестики. Дело в том, что к этому времени христианство, распространившееся в Японии усилиями иезуитов, было изгнано, а исповедовать другую религию кроме буддизма было строго настрого запрещено!
Но самое удивительное, что проехав всю Россию (а ехал он год!), Кодаю в своих рассказах ни единым словом не упомянул о русском пьянстве, которое всегда присутствовало в описаниях путешественников с Запада. Но что больше всего поразило его в нашей стране, так это… отхожие места − по-русски «нудзуне», или нужник. Даже в 4−5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трёхслойной стенкой, чтобы оттуда не проникал дурной запах.
«Над полом в нужнике имеется сиденье вроде ящика. В этом сиденье вверху прорезано отверстие овальной формы, края которого закругляют и выстругивают до полной гладкости. Такое устройство объясняется тем, что в России штаны надевают очень туго, так что сидеть на корточках, как у нас, неудобно».
Всего им было отмечено тридцать особенностей, которые присущи русским. Вот некоторые из них:
- В русском алфавите имеется всего тридцать одна буква, все они обладают звуком, но сами по себе буквы в отличие от иероглифов не имеют смысла.
- Русские церкви намного выше обычных домов и имеют круглые крыши, похожие на перевернутый горшок с латунным крестом наверху.
- С бородой ходят исключительно крестьяне, знать и жители городов бороды сбривают. Русские мужчины носят одежду по голландской моде.
- Во всех сословиях у мужа есть только одна жена, гаремов и наложниц никто не держит.
- В России постоянно очень морозно, снег здесь появляется в сентябре и не тает до начала мая.
- В русских избах младенцы спят в прикреплённых к потолку больших коробах с тюфяком, набитым птичьим пухом. Если ребёнок начинает плакать, то его качают.
- В русских кушаньях полно сливочного масла и очень много сахара.
- Три публичных дома имеются в Петербурге и три − на Васильевском острове. Кроме того, есть еще тайные логова отдельных проституток в различных местах. Правила там очень строгие, и если обнаружат такую нелегальную проститутку, то наказывают не только ее, но и ее гостя.
Кодаю не прошёл мимо и негативных явлений. Например, запомнил всеми презираемых отбросы общества, в том числе и прокажённых, остались в памяти плохо возделанные поля и прочие подобные картины.
Но при этом он уважительно относился к русским и считал их людьми миролюбивыми и одновременно отважными и решительными, к праздности и безделью не привыкшими. Вернувшись на родину, он не мог не отметить, что на чужбине к нему отнеслись добрее, чем на родине. Об этом Кодаю тоже будет помнить до конца жизни.
В беседах Кодаю подчеркивал, что ему разрешали везде бывать и все осматривать. Он имел возможность подробно описать не только обычные учреждения, дома, дворцы и т. д., но и тюрьмы, которые видел в Петербурге, и даже присутствовать при исполнении наказаний.
«Тюрьма для особо важных преступников находится на Васильевском острове. Забор вокруг нее сделан из бревен, которые стоят вплотную одно к другому без единой щели и с наклоном внутрь. С их внутренней стороны набито много больших гвоздей. Ворота в тюрьме только с одной стороны и очень узкие, а порог у них сделан такой высокий, что надо сесть верхом, чтобы перешагнуть. На питание арестантам отпускается по медной копейке в день. Этих денег, конечно, не хватает, поэтому заключенных выводят собирать милостыню. При этом их сковывают по два человека кандалами − одна нога одного заключенного с ногой другого, и их сопровождает один солдат. Стоя у ворот, они просят у прохожих милостыню, причитая: «Миросутэ, батисйка, матисйка» [«Миросутэ» значит «Подайте милостыню!», «батисйка» значит «батюшка», «матисйка» значит «матушка»], Кодаю также отметил, что в те суровые времена в России отсутствовала смертная казнь. Существовало «только» три вида наказаний: порка плетьми, вырывание ноздрей и клеймение.
Кацурагава Хосю, который по приказу сёгуна присутствовал на первой встрече-допросе Кодаю и Исокити, составил на её основе протокольную запись, получившую название «Хё:мин горан-но ки» («Запись о приёме сёгуном тех, кто потерпел крушение»). Различные варианты этого документа были известны как современникам, так и позднейшим историкам. Но в августе 1794 года он написал значительно более полное произведение − «Хокуса бунряку» (北槎聞略 «Краткое изложение услышанного в северных краях»), в которое вошли приложения с рисунками корабля «Екатерина», медалей, полученных Кодаю и Исокити от императрицы, российской одежды, предметов быта, монет и тому подобного. Кроме того, в самой рукописи между текстом был ряд иллюстраций и четыре географические карты, как перерисованные из европейских источников, так и самостоятельно составленные Хосю на их основе. В своей работе Хосю не ограничился пересказом слов Кодаю и Исокити − он также широко использовал китайские и европейские, главным образом голландские, источники. При этом он критически относился как к письменных источникам, так и к рассказам, что отразилось в его комментариях.
Однако, хотя об этом произведении было хорошо известно, само оно более века было недоступно. Таковы были порядки, продиктованные законами самоизоляции: Так, документы, содержащие сведения о других странах, считались секретными, хранились в государственных учреждениях и не публиковались. Именно по этой причине, написав «Оросия рякки», Хосю сдал чистовой вариант в архив, а черновик сжёг, «чтобы предотвратить разглашение тайны. Однако служащие архива оказались не столь законопослушными, и почти сразу эти записи оказались скопированы и разошлись по рукам – так появились «Сны о России» («Оросиякоку суймудан») − своеобразный средневековый вариант «самиздата». В них содержались сами допросы Кодаю и материалы из других источников о его похождениях в России. В переводе на русский язык книгу можно было бы назвать «Грёзы о России» или «Россия в ночных видениях», поскольку авторы как бы сразу же давали понять, что не претендуют на истину и, более того, словно предупреждали читателя: хотите − верьте, а можете считать всё изложенное просто приснившимися фантазиями. Во вступлении прямо сказано: «Сия рукопись, как то видно из заглавия, есть запись разговоров во сне. В этих рассказах имеется и такое, что стоит послушать, а коли что окажется и не так, то отнеситесь к этому, как к сонному бреду, и не посетуйте на него». Всё дело в том, что эти строки писались в то время, когда любые рассказы о заморских странах были запрещены под страхом смертной казни. А в данном случае речь идёт, дескать, о каких-то полубредовых фантазиях.
Но несмотря на все ухищрения авторов, было очевидно, что Кодаю, имевший купеческое звание, был человеком очень наблюдательным, эрудированным и не лишённым литературного таланта. Не удивительно, что написанные с его слов повествования сохранили колорит феодальной Японии и составили объективную картину быта русских людей, их нравов и обычаев.
Надо также отметить, что счастливое возвращение на родину японских моряков, несмотря на все запреты не осталось незамеченным, а их рассказы о соседней стране, её климате, природных богатствах, сельском хозяйстве, некоторых видах промышленного производства вызвали интерес. Особенно произвели впечатление рассказы о русских людях, которые «одаривали милостями» попавших в беду заморских гостей.
Кодаю очень хотелось, чтобы записи его рассказов не затерялись в архивах, чтобы они сохранились и когда-нибудь их прочли. Его мечты сбылись, хотя и записи, сделанные Кацурагава, так и не были изданы.
Поскольку Кодаю в то время был единственным человеком в Японии, знавшим русский язык, его знания были использованы властями и учеными. Интересно, что он составил и первый русско-японский словарь, в котором был целый раздел ненормативной русской лексики того времени.
С именем Кодаю связан также его весомый вклад в картографию. Сохранилось семь карт Японии, выполненных им. О трех из них, хранящихся в библиотеке университета Гёттинген (ФРГ), можно однозначно сказать, что они были частью большой коллекции, которую завещал университету Георг Томас фон Аш (1729–1807). По профессии он был врачом и Гёттингенский университет был его альма-матер. Георг фон Аш служил при русском императорском дворе, носил звание генерал-штаб-доктора и входил в Государственный совет при Екатерине П. В университетской библиотеке сохранились его завещательное распоряжение и список почтового отправления, в котором перечислены все три карты. Видимо коллекцию собирали несколько поколений его семьи − он сам, отец, а возможно, еще и дед.
Одна карта хранится в Национальном архиве Эстонии.
Три карты находятся в России: одна в Эрмитаже и о ней известно, только то, что она относится к перемещённым культурным ценностям, а две − в РГВИА (Российском государственном военно-историческом архиве), видимо, из собрания К.Лаксмана. Все карты рукописные, цветные, но разного размера, сделаны на разной по выделке и качеству бумаге. Надписи на картах − на одном, двух или трех языках: 1) только на японском; 2) японском и русском; 3) японском, русском и немецком. Все карты имеют ориентацию север-юг, названия провинций подписаны. Императорская столица Киото − отмечена красным кружком, Осака, Нагоя , Одавара − условным знаком замка, Эдо − резиденция сёгуна − большим замком. На картах только одна гора – видимо, Фудзи.
После возвращения в Японию Кодаю прожил 35 лет и умер в 1828 г. в возрасте 77 лет. Его похоронили в Эдо в храме Коэндзи. Исокити прожил еще десять лет. Могила его находится рядом с могилой капитана.
А какова судьба оставшихся в России моряков? Сёдзо умер рано, а Синдзо дослужился до первого чиновничьего чина и скончался в 1810 г.
Как видно, вся захватывающая история похождений Кодаю и его команды могла бы соперничать со сказками Шахерезады, но в отличие от её фантазий была чистой правдой. Не менее захватывающей по своему сюжету стала и история самой рукописи о его странствиях и приключениях.
Как говорилось выше, рукопись Кацурогава полтораста лет пролежала в архиве Библиотеки кабина министров среди секретных материалов правительства Японии и её обнаружил только в 1937 году известный историк профессор Камэй Такаёси (1886-1977), который спустя двадцать лет совместно с выдающимся лингвистом и знатоком алтайских языков Мураяма Ситиро (1908 — 1995) обнародовал свою находку. На современный японский язык рукопись перевёл Такэо Хадзимэ (1896-1958).
Что касается «Снов о России» («Оросиякоку суймудан»), то один из её вариантов оказался в нашей стране благодаря первому профессиональному учёному-японоведу Е.Г.Спальвину (1872-1933). Он приобрёл её в Киото у местного букиниста. Сейчас она хранится в Государственной библиотеке им. Ленина.
Продолжение следует
