Очередная публикация нашего постоянного автора Михаила Ефимова из серии «Фото из альбома»
Илья Лохматый едет в Японию
«26 марта 1913 года я сидел, как всегда, в кафе «Ротонда» на бульваре Монпарнас перед чашкой давно выпитого кофе, тщетно ожидая кого-нибудь, кто бы освободил меня, уплатив терпеливому официанту шесть су».
Так начинается роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников», который вышел в свет в 1922 году. Это было по существу первое прозаическое произведение Ильи Эренбурга, который был известен как русский поэт. Роман довольно быстро завоевал популярность, публика его хорошо приняла.
Известен такой любопытный факт. По воспоминаниям супруги Ленина – Надежды Крупской, – роман ему понравился. «У нашего Ильи Лохматого (так они называли Эренбурга, с которым были знакомы по годам эмиграции, за его вечно взлохмаченный вид. – М.Е.) хорошо вышло». Кстати, в этом произведении есть сцена встречи героя с Лениным в Кремле.
Со временем о романе забыли, а переиздали его спустя почти полвека и даже включили в «100 лучших романов всех времён». Да и сам автор редко вспоминал о нём. Между тем, «Хулио Хуренито» не только предвосхитил появление многих, ставших известными, авантюрных романов ХХ века, главное – создал Эренбургу репутацию своеобразного Нострадамуса наших дней.
Как писала критика, «Инициалы главного героя книги – Х.Х. – это сознательно или бессознательно закодированное обозначение двадцатого века или их ещё можно прочесть и как два икса, т.е. двойное неизвестное. Иными словами, Эренбург со смехом рассказывал о ХХ веке в форме иронически выписанных пророчеств, которые и впрямь по большей части исполнились».
В одном из читательских отзывов говорилось: «Меня до сих пор потрясают полностью сбывшиеся пророчества из “Хулио Хуренито”. Случайно угадал? Но можно ли было случайно угадать и немецкий фашизм, и его итальянскую разновидность, и даже атомную бомбу, использованную американцами против японцев. Наверное, в молодом Эренбурге были мощный ум и быстрая реакция, позволявшие улавливать основные черты целых народов и предвидеть их развитие в будущем. В былые века за подобный дар сжигали на костре или объявляли сумасшедшим».
Чтобы убедиться в правоте этих слов, откроем страницы романа:
«Он возлагал все свои надежды на известные эффекты лучей и на радий. <…> Однажды Учитель вышел ко мне весёлый и оживленный; несмотря на все затруднения, он нашел средство, которое значительно облегчит и ускорит дело уничтожения человечества. <…> Мне известно, что аппараты он изготовил и оставил на сохранение мистеру Кулю. Когда год спустя он захотел наконец их использовать, мистер Куль начал всячески оттягивать дело, уверяя, что отвёз аппараты в Америку, а поручить привезти их никому нельзя и прочее. Я полагал, что мистер Куль руководится при этом соображениями финансового характера, но как-то он признался, что немцев можно добить французскими штыками, а фокусы Хуренито лучше оставить впрок для японцев».
К счастью, писателя не сожгли на костре, как еретика, и не заперли в психушке. Более того, его ждала мировая известность и заслуженная слава. И наверняка он не мог даже представить себе, что спустя тридцать с лишним лет сможет посетить страну, пережившую предсказанную им атомную бомбардировку, и своими глазами увидеть келоидные шрамы Нагасаки.
Напомним вкратце его биографию, которая вместила в себя триумфы и трагедии, две мировые войны, погромы и преследования.
Илья Эренбург родился 14 января 1891 года в Киеве в зажиточной еврейской семье, в которой он был четвёртым ребёнком и единственным сыном. В 1895 году семья переехала в Москву, где отец получил место директора Пиво-мёдоваренного завода..
В 1901 году поступил в престижную 1-ю Московскую гимназию. В одном классе с ним учился Николай Бухарин, который в дальнейшем стал ближайшим соратником Ленина и, как его называли, «любимцем партии». Он не раз выручал Эренбурга, пока сам не погиб в годы сталинского террора. Между прочим, Н.Бухарин был автором предисловия к роману «Хулио Хуренито»
После революционных событий 1905 года Эренбург принимал участие в работе подпольной организации и в 1907 году был избран в редколлегию печатного органа Социал-демократического союза учащихся средних учебных заведений Москвы. За это его исключили из гимназии, а в январе 1908 года арестовали. Полгода он провёл в тюрьме и был освобождён под залог до суда. В декабре эмигрировал во Францию.
Со временем Эренбург отошёл от политической деятельности и всерьёз занялся литературой, вращался в кругу художников-модернистов. В 1910г. в петербургском журнале «Северные зори» было опубликовано его первое стихотворение «Я шёл к тебе». Вскоре вышло несколько поэтических сборников.
Увлечение европейским средневековьем и тесные связи с католическими писателями привели Эренбурга к решению принять католичество и отправиться в бенедиктинский монастырь. Однако после пережитого духовного кризиса, который он отобразил в «Повести о жизни некой Наденьки и о вещих знамениях, явленных ей» (Париж,1916) он отказался от мысли стать религиозным отшельником.
В годы первой мировой войны (1914-1917 гг.) Эренбург работал корреспондентом русских газет «Утро России» и «Биржевые ведомости» на Западном фронте.
Летом 1917 года вернулся в Россию, женился и много путешествовал по стране. Победу Октябрьской революции и приход к власти большевиков Эренбург встретил отрицательно. На это указывает сборник его стихов «Молитва о России», вышедший в 1918 году. В конце октября 1920 года он был арестован за антисоветскую деятельность. Его спас Н.Бухарин. В марте 1921 года Эренбург снова уехал за границу.
Но власти Франции не пожелали давать убежище «красному» поэту, и он вынужден был перебраться сначала в Бельгию, а потом обосновался в Берлине. Там он и опубликовал свой первый роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников».
В 1922 г. Эренбург опубликовал книгу «А все-таки она вертится» (манифест в защиту конструктивизма в искусстве). В том же году вышли «Шесть повестей о легких концах» и сборник рассказов «Неправдоподобные истории» (один из рассказов похвалил И.Сталин), посвященный революционным и послереволюционным переменам.
Эренбург много ездил по Европе и с 1923 года стал корреспондентом центральной газеты «Известия». Его имя и талант хорошо использовались советской пропагандой для создания у зарубежного читателя привлекательного образа СССР, чем писатель активно занимался. С годами он стал верным защитником советского строя. В 1932 году совершил большую поездку по СССР, посетил много строек и заводов, что послужило основой для его романа «День второй» (1934), вызвавший негативную реакцию официальной критики.
С приходом к власти Гитлера в Германии в 1932 году он стал активным борцом с фашизмом. Писал он много и часто. Не случайно на 1 съезде советских писателей в 1934 году он сказал о себе с трибуны «Я плодовит, как крольчиха»!
В 1935 году Эренбург участвовал в подготовке и работе Международного съезда писателей в Париже, идея проведения которого принадлежала Сталину. В соответствии с решением руководства страны вся организационная работа была возложена на представителя ЦК компартии А.Щербакова и видного советского журналиста М.Кольцова, который был моим родным дядей − единственным братом моего отца.
В этом съезде приняли участие практически все самые известные писатели того времени, и естественно он вызвал большой интерес в мире, поскольку был направлен против нарождающегося фашизма. Тем не менее, Сталин остался недоволен его итогами и вызвал к себе А.Щербакова и М.Кольцова, которые подробно доложили ему о работе советской делегации и об участии каждого её члена. Когда речь зашла об И.Эренбурге, Щербаков высказался довольно критически. По словам Кольцова, тогда состоялся такой диалог со Сталиным (сохранились воспоминания отца, в которых приводится этот разговор, записанный им со слов брата):
«−Товарищ Кольцов, вы рекомендовали Эренбурга в секретариат конгресса?
Это был не столько вопрос, сколько напоминание.
− Да, товарищ Сталин. У Эренбурга хорошие связи с французскими писателями. Его там широко знают.
− Он вам помогал в возникших трудностях?
− Товарищ Сталин, у него часто бывало свое мнение.
− А вы могли его вышибить? Не могли вышибить? Значит, нечего теперь жаловаться, − сказал и при этом неодобрительно взглянул на Щербакова».
В 1936-1939 г.г. во время гражданской войны в Испании Эренбург стал фронтовым корреспондентом «Известий», и его очерки и репортажи с места событий вызывали большой интерес у советских читателей. Тем не менее, во время короткого визита в Москву у него отобрали загранпаспорт и запретили выезд из страны. Он был в панике и не знал, что делать. Обстановка в стране была очень тяжёлая: разгонялся маховик сталинских репрессий. Повсеместно шли аресты и казни. Прошло несколько шумных процессов над видными политическими, хозяйственными и военными деятелями. Среди тех, кто был приговорён к расстрелу был и Н.И.Бухарин.
В этот сложный момент Эренбург дважды писал письма Сталину и в полном отчаянии обратился за помощью к Михаилу Кольцову, очень влиятельному в те годы деятелю. После его активного участия Эренбургу был возвращён загранпаспорт.
Вот как сам писатель вспоминал о тех событиях:
«В апрельский вечер я встретил его (М.Кольцова.– М.Е.) возле “Правды” (редакция газеты. – М.Е.), сказал, что получил паспорт и скоро вернусь в Испанию. Он сказал: “Кланяйтесь моим, да и всем, — потом добавил: — А о том, что у нас, не болтайте − вам будет лучше. Да и всем − оттуда ничего нельзя понять…» Пожал руку, улыбнулся: «Впрочем, отсюда тоже трудно понять».
Сам М.Кольцов был арестован спустя полгода и вскоре расстрелян.
После поражения республиканцев Эренбург вернулся в Париж, а когда началась вторая мировая война и немцы оккупировали Францию он укрылся в советском посольстве.
В 1940 вернулся в СССР, где написал и опубликовал роман «Падение Парижа» о политических, нравственных и исторических причинах разгрома Франции Германией.
22 июня 1941 года Гитлер напал на Советский Союз. С первых же дней войны Эренбург в качестве специального корреспондента газеты «Красная звезда» − органа министерства обороны − регулярно выезжал на фронт. Его памфлеты и очерки пользовались огромной популярностью. Рассказывали, что на фронте и в партизанских отрядах бойцы, за неимением сигарет и папирос, часто использовали газетную бумагу для изготовления «самокруток», в которые засыпали самодельный табак – махорку. Но существовал негласный приказ, запрещавший использовать куски газеты с напечатанными материалами Эренбурга, которые переходили из рук в руки. Имя писателя стало символом борьбы с фашизмом и звало народ на смертный бой.
Каждое выступление писателя – это была проповедь ненависти, в каждом звучал страстный призыв: «Убей немца!». Вот цитата из одного из его памфлетов: «Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружьё. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя. Он возьмёт твоих и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоём участке затишье, если ты ждёшь боя, убей немца до боя».
В 1945 году Советская армия вступила на территорию Германии, как освободительница народов Европы от фашизма, и руководство СССР сочло необходимым изменить тон своей пропаганды. Центральная газета «Правда» опубликовала большую статью за подписью шефа идеологии Г.Ф.Александрова под названием «Товарищ Эренбург упрощает», которую общество восприняло, как сигнал. С этого момента немецкий народ и фашистская Германия были чётко разделены.
После окончания войны Эренбург выпустил дилогию − романы «Буря» (1946 − 1947) и «Девятый вал» (1950), за которые автор получил Сталинскую премию первой степени.
В дальнейшем жизнь и творчество писателя складывались очень успешно, хотя вокруг него в стране происходили весьма драматические события. Во время войны был создан Антифашистский еврейский комитет, в задачу которого входило установление связей с зарубежными еврейскими организациями для сбора средств на борьбу с общим врагом – фашистской Германией. Эренбург был одним из активных членов Комитета. После окончания войны по указанию Сталина этот Комитет был разогнан, а всё руководство его – расстреляно. Уцелел только Эренбург.
В конце 40-х годов в СССР развернулась широкая антисемитская кампания под надуманным лозунгом «борьбы против космополитизма». Евреев выгоняли с работы, не принимали в институты, подвергали унизительным «проработкам». Всё это абсолютно не коснулось Эренбурга. Его избрали в Верховный Совет СССР – высший законодательный орган страны, награждали орденами, присуждали государственные премии и издавали его книги массовыми тиражами, в том числе и многотомные собрания сочинений. В то время, когда «железный занавес» наглухо закрыл от советских людей заграницу, обласканный властью Эренбург ездил по всему свету, выступал на международных конгрессах и встречался со многими деятелями культуры. При этом надо признать, что порой его некоторые заявления за рубежом, встречали дома неадекватную реакцию – было и глухое недовольство, и обидная критика.
К числу его выступлений по прямому заказу можно отнести статью «Кинопровокаторы», опубликованную в газете ЦК КПСС «Культура и жизнь». Поводом для неё стал шумный успех голливудского блокбастера «The Iron Curtain» о побеге советского шифровальщика. Эренбург гневно дезавуировал этот фильм.
Можно вспомнить, что во время очередного всплеска антисемитской кампании, связанной с провокационным «Делом врачей» (начало 50-х годов), власти решили организовать покаянное письмо группы еврейских деятелей (композитора И.Дунаевского, певца М.Рейзена, генерала Я.Крейцера и других), включая И.Эренбурга, в газету «Правда». Писатель не только не подписал, но обратился с письмом к Сталину, советуя отказаться от этой порочной идеи, которая могла бы вызвать шумную негативную реакцию на Западе. Трудно сказать о причине, но письмо так и не появилось.
После смерти Сталина Эренбург написал повесть «Оттепель» (1954), которая была напечатана в майском номере журнала «Знамя» и дала название целой эпохе советской истории.
Страна жила тогда ожиданием новых веяний, надеждой на грядущие перемены и мечтала о конце тоталитаризма. Впоследствии выяснилось, что ожидания эти были напрасны. В начале 1966г. писатель поставил свою подпись под петицией протеста против суда над литераторами А. Синявским и Ю. Даниэлем, которые под псевдонимами печатали свои произведения за границей. Незадолго до смерти в марте 1966 года Эренбург подписал коллективное письмо с протестом против попытки реабилитации Сталина.
С 1948 года Эренбург активно включился в международное движение сторонников мира. В 1958 г. он становится вице-президентом Всемирного Совета Мира – просоветской организации, куда входили представители пацифистских движений разных стран с ярко выраженной антиамериканской направленностью. Под эгидой ВСМ проводились всемирные конгрессы, съезды и шумные манифестации.
Можно сказать, что Эренбург со всей своей врождённой страстью борца и публицистическим талантом стал своеобразным глашатаем этого движения за мир, за запрещение атомного оружия, против империалистической агрессии (читай США!) во Вьетнаме, Латинской Америке и других странах. Его голос звучал на разных континентах и был действенным оружием советской пропаганды. Следует признать, что Эренбург пользовался большим уважением и авторитетом. В СССР его считали покровителем западного декадентского искусства, в первую очередь, импрессионизма. Именно благодарю ему в Москве в 1956г. впервые прошла выставка работ П.Пикассо.
Мне довелось несколько раз присутствовать при встречах отца с Ильёй Григорьевичем, к которому он относился с большим пиитетом. Они были знакомы много лет ещё со времён Гражданской войны, когда отец жил с родителями в Киеве и туда приехал уже известный московский писатель Эренбург. Они встречались впоследствии в Москве и Париже на разных культурных мероприятиях. Во время войны они оба сотрудничали с редакцией газеты «Красная звезда», где практически находились на казарменном положении. Кстати говоря, они оба были включены Гитлером в список лиц, на котором фюрер написал: «Найти и повесить!».
Забавная история произошла с ними в Нюрнберге во время знаменитого процесса над главными военными преступниками. Эту историю мне рассказывал отец.
Дело было так. Отец был включен в состав советской делегации по личному указанию Сталина и работал на процессе в качестве художника. В один из дней руководитель делегации попросил его разобраться в недоразумении, возникшем в связи с приездом какого-то соотечественника. Оказалось, что в Нюрнберг из Праги на машине приехал Эренбург, и его не пускали американские охранники в зал заседаний поскольку не было пропуска. Отцу пришлось отдать Илье Григорьевичу свой пропуск, по которому писатель − известный в мире борец с фашизмом − смог воочию увидеть всю гитлеровскую банду (за исключением её главаря!) на скамье подсудимых.
Но однажды между отцом и Эренбургом пробежала чёрная кошка. Повод был несколько необычным и достоин того, чтобы о нём вспомнить.
Где-то в шестидесятых годах отец узнал, что в журнале «Новый мир» готовятся к публикации мемуары Эренбурга, в которых содержится не очень доброе высказывание о Михаиле Кольцове. Усмотрев в этих словах попытку очернить память родного брата, отец отправился к главному редактору А.Т.Твардовскому с просьбой убедить автора изменить эту фразу, что и было сделано. Однако впоследствии, при подготовке своего собрания сочинений, Эренбург её восстановил.
По мнению отца, Илья Григорьевич, для которого Кольцов в своё время сделал очень много, мог бы более уважительно говорить о своём коллеге, замученном в застенке. Эта обида так и осталась на долгие годы.
Мне лично Эренбург запомнился человеком мрачноватым, угрюмым с непослушной седой шевелюрой, тяжёлыми мешками под глазами и с трубкой во рту. Он передвигался медленно, тяжёлой походкой, носил светлые твидовые пиджаки и редко одевал галстуки.
В 1957 году Эренбург поехал в Японию. Большую часть своей жизни он провёл на Западе, объездил многие страны Европы, не раз бывал в США и странах Латинской Америки. Азия была для него «терра инкогнита». Но поездка в 1951 году в Китай стала подлинным открытием древней истории и богатейших традиций Востока. Потом состоялось знакомство с Индией и, наконец, с Японией.
К этой поездке он готовился долго и тщательно. Ещё в молодые годы Эренбург заинтересовался этой страной и даже собирался выучить японский язык. И. вот, спустя много лет ему предстояла поездка в Японию.
Сначала предполагалось, что Эренбург приедет в январе 1957 года. Но он прислал письмо, что ввиду занятости сможет приехать не раньше 20-го марта. Было даже сообщение, что уже назначена его встреча с японскими писателями в помещении Общества дружбы с СССР в Сэндагая. Но всё пришлось отменить. Затем информагентства разнесли весть, что вместе с ним прилетит известный советский композитор Дмитрий Шостакович. Сообщалось, что они якобы остановятся в отеле в районе Сибуя. Впоследствии эти сроки были вновь перенесены. На этот раз на апрель, а состав делегации изменён. В последний момент вышла ещё одна задержка на два дня.
Из Москвы Илья Эренбург и его супруга Любовь вылетели сначала в Берлин, потом в Стокгольм и, наконец, 7 апреля 1957 года в 17.25 «Боинг» авиакомпании «SAS» приземлился в токийском аэропорту Ханэда. В качестве переводчика вместе с ними прилетел Л.А.Немзер (Он был преподавателем японского разговорного языка в Московском институте востоковедения, где я учился, и соавтором японо-русского словаря – нашего основного учебного пособия; потом мы встречались с ним в Японии, где я был корреспондентом, а он − сотрудником советского торгпредства).
В роли приглашающей стороны формально выступил специально созданный Комитет по приёму супругов Эренбургов и газета «Асахи».
Следует особо отметить, что Илья Эренбург был первым советским писателем, посетившим Японию после восстановления дипотношений между нашими странами. В аэропорту его встречали известный знаток русской литературы Ионэкава Масао и писатель Киносита Дзюндзи. С первых же шагов Эренбурга на японской земле его принимали, как «Посланника культуры» («Бунка сисэцу»), что придало особую значимость визиту. В своём ответном слове Эренбург сказал, что много слышал о «японской экзотике». Но, по его мнению, все эти рассуждения основаны только на слабом знании этой страны, её истории и культуры. Целью своей поездки он считает знакомство с духовной жизнью японского народа. При этом писатель счёл необходимым в первый же день своего пребывания поддержать решение японского парламента о запрещении атомного оружия.
Японские СМИ внимательно следили за пребыванием Эренбурга, его поездкой по стране от Фукуока до Нагасаки, многочисленными встречами и выступлениями. Высказывалось мнение, что его визит как-то связан с планами Союза Писателей СССР вступить в Международный Пен-клуб, съезд которого планировался на сентябрь того же года в Японии.
Советский Союз, действительно, в тот период старался активно выступать на международной арене, стремился к тому, чтобы голос его громко звучал на разных съездах и крупных мероприятиях. Хотел СССР и участвовать в работе Пен-клуба, имея в виду авторитет и представительный состав этой организации.
Но в Японии, понятно, не могли знать, что вопрос о вступлении в Пен-клуб незадолго до поездки Эренбурга был снят. Отдел культуры ЦК КПСС направил такую рекомендацию партийному руководству: «Хартия Пен-клубов содержит неприемлемые для советских литераторов положения: выступать против цензуры, использовать свое влияние в целях предотвращения классовой борьбы, критиковать правительство и т.п.» При этом учитывалось и то, что «советские литераторы имеют возможность участвовать в идеологической борьбе путем посещения капиталистических стран, без принятия на себя каких-либо неприемлемых обязательств». Таким образом, перед Эренбургом не ставилась задача прозондировать возможное участие советских представителей в сентябрьском съезде Международного Пен-клуба.
Не зная этого, члены японского Пен-клуба с большим уважением отнеслись к визиту Эренбурга. На очередном собрании Клуба выступил Ионэкава Масао, который предложил предоставить трибуну одному из крупнейших советских писателей, чтобы обменяться мнениями по самым животрепещущим вопросам. Характерно, что, говоря о месте Эренбурга в советской литературе, докладчик особо подчеркнул его роль в критике культа личности Сталина и значении в этом процессе повести «Оттепель». Предложение пригласить советского гостя поддержал Кусано Симпэй, который высказал мнение, что такая встреча не может носить частный характер и должна пройти под эгидой Пен-клуба.
Эта встреча состоялась вечером 1-го мая за несколько дней до отъезда. На ней не смог присутствовать ввиду большой занятости председатель Кавабата Ясунари, но, судя по опубликованной фотографии, участников было довольно много. К ним обратился Эренбург, который поделился своими впечатлениями о поездке по Японии.
В частности, он сказал, что для него большая честь присутствовать на столь представительном собрании писателей – первой такого рода. Его поразил доброжелательный дух и проявленное уважение. В СССР тоже проходят аналогичные мероприятия, но, как правило, на них ведутся шумные споры и острые дискуссии. В заключение Эренбург обратился к присутствовавшим с просьбой составить список из десяти наиболее интересных, на их взгляд, романов о современной жизни Японии для перевода и издания их в Советском Союзе. Это станет очень важным вкладом в дело укрепления взаимопонимания между нашими народами. При этом желательно, чтобы в этот список вошли писатели самых разных взглядов и направлений. Эренбург сообщил, что уже имеется договоренность с редакцией московского журнала «Иностранная литература», которая опубликует на своих страницах несколько рассказов и повестей, а специализированное издательство выпустит рекомендованные ему романы.
Такой список был предоставлен до отъезда гостя из Токио и включал романы Танидзаки Дзюнъитиро, Нагаи Кафу, Кавабата Ясунари, Миямото Юрико и других.
Встреча в Пен-клубе, действительно, проходила в очень тёплой и дружеской обстановке, было много шуток.
Так, директор Татэно прежде, чем предоставить слово гостю, сказал, что никогда не пробовал русского пива, но японское тоже не плохое, и порекомендовал попробовать его для укрепления знакомства.
Эренбург, в свою очередь, пожаловался на очень трудную и насыщенную программу своего пребывания и под смех присутствовавших добавил: «В Советском Союзе к гостям проявляют бОльшую заботу».
Как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Впечатление, что гостеприимные хозяева явно перестарались, составляя программу пребывания имело под собой основания. Всё время было расписано до минуты. Это даже дало повод газете «Асахи» опубликовать заметку под громким названием «Высокий гость недоволен». В ней говорилось, что Эренбург не только жаловался на физическое недомогание, вызванное усталостью, но и был лишён возможности посетить те места, которые хотел, и встретиться с теми, кого хотел бы видеть.
Возможно, некоторое ворчание Эренбурга по поводу перегруженности его пребывания было вызвано возрастом и слабостью здоровья, но в своих заметках о поездке в Японию, написанных и опубликованных в советской и японской прессе вскоре после возвращения, нет упоминаний о пережитых неудобствах.
А встреч и посещений было множество. О них регулярно сообщалось в прессе. Вот, например, что писала на своих страницах «Санкэй симбун» 26 апреля.
«Вчера советский посланник культуры известный писатель Илья Эренбург под проливным дождём прибыл в полдень из Нара в Кобэ без всяких признаков усталости от насыщенного графика. В «Томэйкаку» у него был протокольный обед с губернатором Сакамото, затем он провёл продолжительную дискуссию со студентами местного университета, далее у него состоялась торжественная встреча в Доме Моряка, после чего он переночевал в отеле «Международный» и утром отправился в Осака».
Кстати, на встрече с Эренбургом губернатор Сакамото сказал, что его поездку в Японию можно сравнить с установлением мостика между нашими странами или с открытием окошка в мир восточной культуры.
Не менее образным был и ответ Эренбурга. Он и раньше знал, что японцы любят тепло. Поэтому их дома всегда смотрят на солнечную сторону, а окна открываются на все четыре стороны. СССР находится на Западе от Японии и это очень хорошо, что окно открывается в его сторону. Можно только радоваться тому, что постепенно устраняются преграды для установления дружеских отношений между нашими странами.
Очень своеобразной оказалась театрализованная встреча с писателем в токийском парке Синдзюку Гёэн, которая состоялась 13-го апреля. В ней приняли участие помимо приглашённых также и посетители парка – всего около шестисот (!) человек. Супруга писателя осталась в отеле из-за плохого самочувствия, а сам гость пел и танцевал вместе со всеми.
Но были и встречи совсем другого рода. К ним можно отнести серьёзную беседу с Като Сюити, публиковавшуюся в газете «Майнити» с продолжением, а также литературный диспут («дзаданкай»), опубликованный в газете «Асахи», в котором приняли участие помимо Эренбурга и его супруги, писатель Ито Сэй и Ионэкава Масао. Большое впечатление на Эренбурга произвела встреча со студентами университета «Васэда». В том числе о ней он вспоминал впоследствии: «Меня восхищали десятки тысяч студентов, их собрания, вопросы, которые они мне ставили, живость взгляда, пытливость, задор и легкая, почти неуловимая печаль. Беседуя с ними, я как будто заглядывал в завтрашний день Японии».
«Забуду ли я, − писал Эренбург, − молодых участников «Литературного кружка имени Ромена Роллана» в Фукуоке, где я почувствовал высокую взыскательность, чистоту, горение? Забуду ли я кондитера в Киото? Три дня он трудился над садом из леденца. Он едва дотащил его до гостиницы, где я жил. Это был прекраснейший сад − розы, камелии, ирисы, и кондитер по-детски просил, чтобы я довез его мечту до Москвы. Забуду ли я долгие сердечные беседы с писателями о том, что нас мучает, когда мы сидим над листом бумаги? И не все ли равно, будем мы его пачкать справа налево или слева направо, − работа писателя всюду та же; я их понимал, как винодел Армении может понять винодела Франции».
В ходе встреч со своими японскими коллегами Эренбург часто поднимал такие темы, как взаимное обогащение культур, взаимозависимость Запада и Востока. По мнению Ито Сэй, японская литература развивалась под влиянием трёх основных факторов: собственных национальных традиций, западноевропейской литературы и русской, прежде всего творчества Толстого, Достоевского, Тургенева и Чехова. Соглашаясь с этим, Эренбург добавил, что эта четвёрка русских классиков оказала огромное влияние и на западную литературу, так что опосредованно и на Японию. Получается, что среди упомянутых факторов один явно превалировал. При этом надо признать, что процесс взаимного обогащения культур носил очень сложный характер. Так, например, в «Войне и мире» Толстого можно увидеть влияние Стендаля.
Применительно к Японии устоявшиеся политические и географические понятия смещаются. Глядя из Токио, Москва находится на Западе, а Нью-Йорк – на Востоке. Вот почему, по мнению Эренбурга, Страна восходящего солнца – это Дальний Запад.
Острую полемику вызвало утверждение Эренбурга, что японские писатели по своему творческому характеру – индивидуалисты, что им чужда массовая культура. Более того, они как бы живут «двойной жизнью»: дом – японский, а внешнее влияние – зарубежное (до войны немецкое, а после войны – американское). Его собеседники горячо возражали, хотя и признали, что такое положение характерно для литературной среды.
Свои японские заметки Эренбург заканчивает так:
«Мне грустно было расставаться с новыми друзьями. Было это на огромном аэродроме в Токио, где можно увидеть все − и американские военные самолеты, и японок с детьми на спине, и тысячи кукол в киосках, и, конечно же, букетики, составленные по всем предписаниям высшей школы.
…Если посмотреть в оконце самолета, внизу вода, очень много воды; острова кажутся бесконечно маленькими. Земля ли это? Может быть, только корабль? Кораблем останется в моей памяти Япония. Пусть ветер будет ему попутным!»
Илья Эренбург покинул Японские острова 4-го мая в 15.00. Лайнер авиакомпании «Эйр Франс» взял курс на Париж, где писатель с супругой планировали провести неделю перед возвращением домой.
Председатель Советского Комитета защиты мира известный поэт Н.Тихонов писал впоследствии: «Япония произвела на него …впечатление. Ее уклад, драма японского народа − драма Хиросимы − была зловещим напоминанием того, что может случиться со всем человечеством. Он видел Хиросиму, говорил с оставшимися в живых свидетелями, посетил рыбаков злосчастного корабля «Фукурюмару», на который упала радиоактивная пыль, говорил с вдовой погибшего моряка. Все это он, волнуясь и негодуя, рассказывал в Советском Комитете защиты мира».
Но некоторые выступления писателя не прошли незамеченными советским руководством, которое в то время было сильно обеспокоено венгерскими событиями (1956г.), когда пришлось танками подавлять народное восстание. Поэтому любое отклонение от официальной пропаганды считалось серьёзной крамолой.
Вскоре после возвращения Эренбурга из Японии руководство страны получило такую справку-донос: «Во время пребывания в Японии весной текущего года И. Эренбург выступил с заявлениями, смыкающимися с буржуазным либерализмом. Обращаясь к японским писателям с просьбой назвать произведения, которые бы следовало перевести и издать в Советском Союзе, Эренбург заявил: «При отборе произведений желательно исходить не из политических позиций писателя, а из художественных достоинств данного произведения». Приглашая японских литераторов посещать Советский Союз, Эренбург говорил: «Нет ничего интересного в том, чтобы приезжали только так называемые “друзья Советского Союза”. Мы хотим, чтобы приезжали и такие, которые не сочувствуют советскому строю, советской политике. Без этого невозможно взаимопонимание». Причем заявления Эренбурга были опубликованы в бюллетене японского Пен-центра».
К счастью для писателя, времена уже несколько изменились, и он не подвергся репрессиям за проявленный «буржуазный либерализм».
Эренбург остался в почёте до последних дней своей жизни и скончался в Москве 31 августа 1967 года. Прощаться с ним пришло около 15.000 человек. На главной улице Москвы − Тверской − прямо напротив мэрии на доме, где жил Илья Григорьевич, закреплена мемориальная доска с его именем.
