Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений». Глава IV, эпизод 13. «Японские добровольцы в русской армии»
Теплота и искренность отношения к России проявилась и в появлении в русской армии японских добровольцев. Спустя месяц после начала войны 8 сентября 1914 года Сазонов получил от Малевского телеграмму о его встрече с японским премьер-министром. Окума предлагал обсудить вопрос о создании «вспомогательного» японского корпуса в составе российской армии на германском фронте. Речь шла о добровольцах. «Во время моего ответного визита Премьеру, он заговорил со мною о поступающих к нему многочисленных просьбах резервистов [мое подчеркивание − К.С.], желающих принять участие в составе вспомогательного японского корпуса на Западном Фронте. Я ответил Графу Окума, что в России узнают с удовлетворением об этом сочувственном отношении к нашей армии и движении среди японских военных, и что обстоятельства могут впоследствии выяснить, в какой мере подобные пожелания осуществимы. Сегодня меня посетил бывший военный агент в России Генерал Мурата [видимо тот, который сопровождал Куропаткина во время визита в Японию летом 1903 года] и предложил свои услуги [РГАМФ].
В январе 1915 года Малевский вновь поднял эту тему. «В посольство продолжают поступать прошения отдельных частных лиц японцев, желающих идти в наши войска добровольцами… Всего таких прошений поступило около 30-ти, преимущественно из провинции от запасных нижних чинов и ремесленников. Посольство было бы весьма признательно за указания, что отвечать этим лицам, выступающим совершенно самостоятельно и независимо…» [РГАВМФ].
По сравнению с сентябрем прошлого года, когда Окума сам завел разговор с Малевским, сейчас, судя по всему, власти в Токио этот энтузиазм не очень радовал. В середине февраля военный министр Ока обратился со специальным обращением к военным, призывая их помнить о своем долге, не поддаваться минутным настроениям и не бросаться очертя голову в водоворот европейской войны [Асахи].
В Харбине с его большим смешанным японо-русским населением возникло движение за формирование батальона (около 1 тыс. чел.) добровольцев. Когда представители его направлялись в Токио за разрешением, газеты считали, что им вряд ли удастся получить его. К добровольчеству в японском обществе относились по-разному. Некоторые такой энтузиазм считали сумасбродством.
Добровольцами записываются те, кто не знает реальной ситуации в самой России и в российской армии. К тому же, если и наберется тысяча-другая, то это ведь капля в море. Проблема российской армии не в том, что не хватает живой силы − вместе с резервистами она насчитывает около 10 млн. человек, из которых только 10 процентов наиболее опытных находятся на передовой. Остальные проходят обучение и ждут своей очереди, чтобы заменить погибших, раненых и измотанных. Воевать в армии, не зная языка и обычаев страны, это значит, что, в конечном счете, с передовой тебя переведут на вторую, третью линии обороны и здесь будут использовать на подсобных работах, − предупреждала энтузиастов с явно чьей-то подачи газета [Асахи].
Несмотря на эти, казалось бы, здравые рассуждения и увещевания, японские добровольцы шли воевать за Россию. В феврале 1915 года японская пресса из Владивостока сообщала о проводах на русско-германский фронт некоего Дэгути Кисабуро, уроженца Киото. В 1913 году он переселился во Владивосток, где обосновался в районе железнодорожной станции «Первая Речка». Здесь он открыл свою портняжную мастерскую. В Японии он числился в резерве, и, когда началась война, подал российским властям прошение о зачислении его добровольцем в русскую армию. 7 февраля шумная компания соотечественников, знакомых и русских друзей провожала его на сборный пункт в Читу. Еще двое последовали его примеру, и вскоре пришли сведения, что японцев на сборном пункте в Чите зачислили в 15-й стрелковый полк. В Амурской и Приамурской областях, в северной Маньчжурии число японцев, подавших прошение и отправившихся добровольцами в русскую армию, достигло 459 [Асахи].
А в русской прессе со ссылкой на газету из Порт-Артура упоминали о полутора тысячах желающих [Новое Время]. В Чанчуне подавших заявку было так много, что начальник русского полицейского управления вынужден был обратиться к своему японскому коллеге за помощью в составлении на японском языке правил набора добровольцев. Он нанес визит в японское полицейское управление, где в беседе с японским начальством не скрывал своего восхищения и благодарности в отношении энтузиазма японцев [Асахи].
Опровергая свой собственный пессимизм относительно использования японских добровольцев на вторых ролях, корреспондент «Асахи» из Петербурга сообщал о награждении Георгиевским крестом за героизм, проявленный в боях в Восточной Пруссии, студента Токийского императорского университета по фамилии Хаяси [Асахи]. О нем же упоминала российская провинциальная газета из Вильно [Новое Время].
О жизни в российской армии писал с фронта своим друзьям упоминавшийся Дэгути Кисабуро. В Чите он получил предписание на фронт в Польшу. После краткого пребывания в польской столице, любования красотами Варшавы и сетований на дороговизну товаров, Дэгути через трое суток передвижения в поезде оказался в расположении армейского корпуса, обозначение которого по цензурным соображениям дано в виде пробелов. Здесь он встретился со своими соотечественниками. Некий «капитан Хасэбэ», начальник «японского штаба» угостил его обедом и одновременно ознакомил с ситуацией на фронте. Капитан сказал ему, что в корпусе 11 японских офицеров и 20 нижних чинов − все артиллеристы, а линия фронта проходит всего в 400 метрах. В корпусе он получил новый приказ − был зачислен в состав 246-го полка. На место назначения он прибыл спустя еще четверо суток езды на поезде в сторону Венгрии через поля сражений, откуда «доносился запах недавно пролитой крови». В войсках противника − большинство немцы, австрийцев немного, писал Дэгути. Артиллерийская подготовка противника перед атакой − 20 выстрелов в минуту. Поначалу от этого гремело в голове. Было не по себе, а пушки врага не прекращали стрелять даже после того, как в атаку поднималась его пехота. Пули свистели над головой, но странным образом в него не попадали. Правда, его товарища убило во время одной из таких атак. Уже восемнадцать раз шел он со всеми в бой, несколько раз − в разведку. И каждый раз удачно. Выручал его талисман − фотографии родных братьев и их письма, с которыми он не расставался ни на минуту. Враг, кажется, готовится к крупному наступлению. Что его ждет, он не знает, но уверен, что не уронит честь японца, в этом он поклялся [Асахи].
А 2 августа появилось, правда, не подтвержденное сообщение о гибели одного из тех трех японцев из Владивостока, которые были зачислены в 15-й стрелковый полк. В январе 1916 года − новое сообщение о гибели двух японцев в боях на Кавказском фронте. Здесь в рядах русской армии сражались оставшиеся в живых двое из Владивостока и еще семь других японцев (Асахи: 26.01.1916).
Немцы, когда к ним в плен попадали японские добровольцы, относились к ним с особой жестокостью. Им в отместку отрезали мочки ушей и отправляли назад в Россию [Асахи].
Храбростью в войне отличались не только добровольцы. Прикомандированный к Ставке Верховного Главнокомандующего генерал-майор Накасима Масатакэ шел в бой вместе с русскими солдатами. «Японский и черногорский военные представители, оба генералы, только что вернувшиеся с фронта, по словам сопровождавшего их графа Замойского, ходили в атаку вместе с нашими войсками и вообще держали себя очень храбро, за что и получили по Владимиру на шею [Лемке].
В годы интервенции в Сибири Накасима войдет в штаб командующего японскими экспедиционными войсками генерала Отани. В 1922 году станет командующим гвардейской дивизией. А еще позднее возглавит Японо-российскую ассоциацию. Накасима отличался от представителей других стран в могилевской Ставке − держался раскованно и непринужденно, что трудно было ожидать от типичного японца. «Дежурный по управлению полковник Корсун рассказывал, что сегодня за завтраком великий князь Дмитрий Павлович наводил серебряной тарелкой «зайчиков» на сидевших за столом великих княжон и других. Все принимали это молча, наследник очень смеялся, а японский военный представитель (все они едят у государя) отвечал зайчиками же своей тарелки и делал это очень оживленно» [Лемке].
В четырехтомной «Истории русской армии» Керсновский приводил эпизод из жизни 10-го Финляндского стрелкового полка. Двигаясь походной колонной по лесу, полк неожиданно натолкнулся на крупные силы противника. Вместо приказа «В цепь!» командир сходу бросился на противника в блистательной штыковой атаке положив на месте 600 оторопевших «восточно-прусских гренадеров», обратив остальных в бегство. «В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы, − писал… восточнопрусский гренадер, — мы думали сначала, что это − японцы…» [Керсновский].
