Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений». Эпизод 9 – «Взятие Японией Циндао и Шаньдунской железной дороги», Глава IV
После японского ультиматума Германии в Пекине мало кто сомневался, что Германия не примет его условия и японские войска скоро высадятся на Шаньдунском полуострове. Режим «нейтралитета», объявленный накануне китайским правительством не распространялся только на германскую концессию и 50-мильную зону вокруг нее. Остальная территория объявлялась «нейтральной». Любые военные действия и вторжение на нее считались незаконными − против нарушителя должны были приниматься соответствующие меры, включая насильственное выдворение с занятой территории.
С учетом того, что соблюдение этих правил технически очень сложно, насколько Китай категорически настроен в отношении их соблюдения? − запрашивал Като японскую миссию в Пекине.
Обата отвечал, что 17 августа на совещании президентского совета Китая обсуждался опыт «нейтралитета» времен русско-японской войны [ДВПЯ]. Тогда на Ляодунском полуострове, расположенном напротив через пролив, левобережье реки Ляохэ было объявлено особой зоной, в отношении которой не применялись общие правила «нейтралитета» − ограничения 50-километрововй зоной.
Собирается ли пекинское правительство и на этот раз предложить что-то в этом роде? − Като поручал Обата выяснить планы пекинского правительства и, обращая внимание на «чрезвычайную деликатность» этого вопроса, просил проявлять особую осторожность [ДВПЯ].
Обата 20 августа встретился с только назначенным заместителем министра иностранных дел Китая Цао Рулином, с которым мог говорить откровенно без особой дипломатии. Китай уже провозгласил нейтралитет по всей стране и делать исключение в отношении отдельных территорий было бы крайне нежелательно, говорил Цао. Но, китайское правительство понимает − при наступлении японских войск нарушений режима нейтралитета не избежать, и сейчас оно «ломает голову» над тем, что придумать для оправдания, когда Германия заявит протест по этому поводу,− делился он конфиденциальной информацией.
Эту телеграмму в адрес Като подписал только что заступивший на свой пост новый японский посланник в Китае. Хиоки Эки (日置益) просил прислать ему инструкции для продолжения этих доверительных контактов, которые считал весьма полезными, чтобы выторговать у Китая побольше территориальных уступок для военных действий и, следовательно, последующей оккупации и торга на мирных переговорах [ДВПЯ].
Имя Хиоки часто фигурировало во время трудных и затяжных переговоров с Китаем. Он вел их жестко, но не перегибал палку, не доводя китайцев до состояния, когда чувство попранного национального достоинства исключало всякий компромисс. В его послужном списке − работа секретарем японской миссии в Петербурге. После того как он поднаторел в российских делах, летом 1894 года его направили в «горячую точку» − Сеул, где между Японией и Россией разворачивалась дипломатическая схватка за Корею. В январе 1904 года его имя стояло под новым японо-китайским договором о торговле и мореходстве. Хиоки − главный на переговорах с Китаем во время Первой мировой войны. После Китая работал в Европе, в том числе послом в Берлине [Times].
Высадка японского десанта на полуострове, должна начаться 2 сентября, сообщал Като 22 августа в Пекин. Оставалось мало времени для согласования с Китаем вопроса о зонах, на которые нейтралитет не распространяется.
В международном праве этот вопрос не совсем ясный. В крайнем случае, можно сослаться на то, что Германия уже нарушает нейтралитет Китая, усиливая военные укрепления фортов крепости, проводя мобилизацию и призыв резервистов в Циндао. Необходимо также обещать китайским властям, что японские войска будут действовать крайне осторожно, не подвергая опасности жизни гражданского населения, что, конечно, будет звучать наивно, учитывая, что Китай этим обещаниям не верит ни на грош, делился откровенно своими мыслями Като [ДВПЯ].
Он был прав − в Пекине не верили никаким обещаниям Токио и стремились любой ценой избежать японской оккупации полуострова. Этого трудно было бы избежать, если бы японские войска взяли под свой контроль Шаньдунскую железную дорогу. Китай готов своими силами охранять весь железнодорожный путь от бухты Цзяо-Чжоу [Циндао] до Цинаня, останавливать и разоружать германские войска, которые в железнодорожных составах будут покидать концессионную зону, убеждал японского посланника Цао Рулин [ДВПЯ].
Но китайским обещаниям теперь уже не верили японцы. После безуспешных попыток уговорить Пекин не ограничивать действия японских войск 50-километровой зоной вокруг концессии, Като решил, что наступило время для более жесткого давления. Для этого нужно было в первую очередь договориться с Англией. Но ее посланник в Пекине (Джордан) в вопросе о зоне оккупации и во многих других вопросах поддерживал Пекин, и в Токио уже давно считали его, мягко говоря, своим оппонентом.
По традициям того времени, точка зрения посла или посланника очень много значила и была подчас решающей. Поэтому нужно было убедить Грея, что строгое соблюдение китайского нейтралитета, на желательности которого настаивал Джордан, невозможно без огромного числа человеческих жертв.
План наземной операции уже активно разрабатывается, и из него следует, что без высадки десанта за пределами 50-километровой зоны, не обойтись. С Китаем, в принципе, можно договориться − убеждал Като.
По некоторым данным, в Пекине уже рассматривали вопрос о применении опыта русско-японской войны, когда из «нейтральной зоны» исключались определенные территории, которые неизбежно попадали в сферу военных действий [ДВПЯ].
Время поджимало, и Като, уже не церемонясь, поручил Хиоки посетить китайский МИД и передать в первую очередь «просьбу» японского правительства не посылать китайские войска на Шаньдунский полуостров, в район южнее реки Хуанхэ, и оставить Шаньдунскую железную дорогу на полное попечение Японии [ДВПЯ].
Тем временем пришла некоторая поддержка и со стороны Лондона. Иноуэ сообщал, что Грей в конфиденциальном порядке заверил, что Англия не будет возражать, если территориальные ограничения по нейтралитету Китая не будут соблюдаться. Есть прецедент − Германия, несмотря на протесты Бельгии и обязательство по договору соблюдать ее нейтралитет, нарушила его. С Китаем такого договора нет и поэтому с точки зрения международного права подобные нарушения вполне допустимы. Однако оговаривался английский министр, — при условии, что на это есть согласие Китая [ДВПЯ].
Эта оговорка сводило все на «нет». Китай каждый раз, когда его просили бы о согласии, тянул с ответом. Уговоры или какие-то доводы, в том числе и разумные, по определению, не действовали. Добиться согласия можно было только прямым давлением. Тем не менее, всю последнюю неделю августа Хиоки убеждал китайский МИД, что военные действия вне зоны германской концессии и оккупация Шаньдунской железной дороги технически неизбежны, и в интересах Китая этому не препятствовать.
Юань Шикай вел двойную игру. Умиротворяя японцев, которые настойчиво, порой и грубо, напролом добивались своих целей, он одновременно, натравливал на Токио другие страны, внушая, что его возросшие аппетиты угрожают этим странам еще в большей степени, нежели Китаю. Но, как и прежде, так и сейчас в этой традиционной политике шансы были невелики. Англия неохотно, но поддерживала Японию. Ее посол Джордан сочувствовал Китаю, но на него давил Грей и заставлял его уговаривать Юань Шикая, что лучший способ сдерживания Японии − это «доверять» ей и не провоцировать на худшее [Chi].
Это была типичная британская политика «умиротворения», но на США Пекин тоже не мог рассчитывать. Американцы «умыли руки». Прогерманские настроения в Китае были сильными, но ставить на Германию в условиях ее войны с Англией и Японией не приходилось. В результате не оставалось ничего, кроме как всячески показывать, что при соблюдении «строгого нейтралитета» симпатии Пекина на стороне Антанты, а не Германии, и он, Юань Шикай, готов косвенно помогать Японии и Англии в их операции в Циндао.
На следующий день после истечения срока ультиматума, когда Япония формально вступила в войну против Германии, министр иностранных дел Китая Сунь Баоци встретился с Хиоки. Он предлагал компромисс:
Его правительство в каких-то случаях будет вынуждено заявлять Японии протест по поводу нарушения нейтралитета Китая, но это будет чистой формальностью. Выразив «глубокую благодарность» за намерение вернуть Китаю германские концессии, записанное в тексте ультиматума Берлину, он сообщил, что местным властям передано секретное распоряжение, не нарушая принципа нейтралитета, то есть «насколько возможно скрытно», оказывать содействие японским войскам [ДВПЯ].
Но этого как раз меньше всего хотели в Токио. Здесь стремились всячески избежать какого-либо взаимодействия с китайскими войсками. Во-первых, при существующей вражде между двумя армиями это вряд ли бы получилось, и привело бы скорее к столкновениям. К тому же свою помощь, пусть даже скрытную, Китай мог бы использовать в дипломатическом торге.
Обещание со стороны китайских войск помощи в транспортировке военных грузов по Шаньдунской железной дороге вызывает не столько чувства благодарности сколько тревоги. При соприкосновении двух армий из-за малейшего недоразумения могут возникнуть стычки, которые способны перерасти в военные столкновения. Важно, чтобы все китайские части от высшего офицерского состава до рядового получили приказ из Пекина о недопущении подобного рода инцидентов. То же касается и китайских военных кораблей, которые будут швартоваться рядом с японскими в бухтах вдоль побережья полуострова, и лучше всего если, как в Чифу, китайские корабли будут становиться на якоря на максимальном удалении от японских. Что же до возможных протестов со стороны Китая, пусть даже формальных, это тоже не устраивает − лучше, если их не было бы вообще. В таком духе Като инструктировал Хиоки отказываться полностью от любой помощи Китая [ДВПЯ].
25 августа, в ожидании неминуемого японского десанта на полуострове, Сунь Баоци посетил японскую миссию, чтобы передать Хиоки о намерении пекинского правительства в ближайшее же время опубликовать список районов, на которые режим нейтралитета не распространялся и военные действия враждующих сторон, в принципе, разрешались. Китайский министр иностранных дел, как и на предыдущей встрече, заверял, что Китай хотел бы оказывать всяческое содействие Японии в военных операциях против Германии, и именно поэтому хотел бы знать, какие районы с военно-стратегической точки зрения необходимы Японии для успешного проведения операции.
Мы хотели бы, чтобы из режима нейтралитета был исключен весь район к югу от Хуанхэ, говорил японский посланник, следуя инструкции, полученной от Като. Реакцию китайского министра можно было предугадать. Это слишком обширная территория, возбужденно говорил он. Если об этом станет известно газетам, все решат, что Япония хочет оккупировать весь Шаньдунский полуостров, а это приведет к массовым беспорядкам. Удовлетворить эту просьбу никак невозможно, − упорствовал он. А в завершение вновь сказал, что после начала военных действий Японии его правительство вынуждено будет заявить формальный протест в связи с нарушением китайского нейтралитета, но просил не воспринимать это всерьез, так как позиция Китая остается вполне «дружественной» [ДВПЯ].
В Токио заверениям пекинского правительства о «дружественном нейтралитете» не верили. По данным японских консулов из ближайших китайских городов, Китай «сквозь пальцы» смотрел на нарушение режима нейтралитета германскими властями и фактически им потакал. Сообщалось, что недалеко от границы концессии китайскими властями были задержаны шесть японских «туристов», подозреваемых в шпионаже. Все они были переданы германским властям в Циндао [Асахи].
Скорее всего, эти туристы имелись в виду в более ранних сообщениях российских газет о расстреле немцами «трех японцев, фотографировавших форты Циндао» [Новое Время].
***
Японский флот завершил морскую блокаду бухты Цзяо-Чжоу (Киао-Чао) 27 августа, спустя всего четыре дня после конца срока ультиматума. Если в русско-японскую войну победе были отданы все силы, то теперь главной задачей военного министерства и министерства флота Японии было добиться ее, заплатив за это минимальную цену. Костяк флота, осуществившего морскую блокаду Циндао, составили состарившиеся трофейные корабли времен русско-японской войны, построенные на верфях русской столицы (Балтийский завод, Адмиралтейские верфи, верфь на Галерном острове) − пять броненосцев российского флота времен русско-японской войны: броненосцы «Победа» («Суо») − флагман эскадры, «Полтава» («Танго»), «Орел» («Ивами») и броненосцы береговой охраны «Апраксин» («Окиносима») и «Сенявин» («Мисима») [Исаков]. (См.: В.В. Балабин. «Русские корабли на службе японского флота». http://ihst.ru/wp-content/uploads/from_ftp/GodichkaIIET/1998/technika/tech03.htm)
С их помощью территория Цзяо-Чжоу очень быстро была отрезана от моря. Гидропланы на борту одного из кораблей флотилии («Вакамия»), делали снимки крепости сверху и одним из них в порту Циндао была осуществлена первая в истории морских боев успешная воздушная атака надводного объекта − был потоплен германский минный заградитель.
Но он вместе с другими свою миссию уже выполнил. Все подступы с моря к этому моменту были плотно заминированы [Исаков]. Теперь высадка десанта со стороны бухты была сопряжена с риском больших потерь.
Плотная оборона Циндао служила поводом для сравнений с блокадой и защитой русскими Порт-Артура. Циндао будет для японцев вторым Порт-Артуром, на овладение которым им потребовалось бы 11 месяцев, пять полностью укомплектованных дивизий, жизни 60 тыс. солдат и два линкора. Может быть, даже еще более крепким орешком», учитывая, что здесь ландшафт равнинный и отсутствуют холмы и ущелья, которые помогали бы следить за армией противника и обстреливать его позиции с высот [New York Times].
Такая оценка была явно завышенной. Не преуменьшая трудностей задачи, в Японии, тем не менее, были убеждены, что овладеть крепостью будет не так сложно − это не будет стоить им тех огромных потерь, которые ее войска понесли при взятии Порт-Артура. Прежде всего, необходимо было запереть наглухо противника в крепости, отрезав все пути снабжения продовольствием и боеприпасами.
С моря это уже было сделано. Оставалось сделать то же самое с суши. Но это было не так просто из-за китайского «нейтралитета». После морской блокады до начала наземной операции оставалось меньше недели, а с Китаем не было договоренности относительно зон, изымавшихся из режима «нейтральных». Като через Хиоки усилил давление на Пекин. Он повторил прежнее условие − из «нейтральной зоны» должна быть исключена вся территория южнее Хуанхэ [ДВПЯ].
Пекин сопротивлялся. Тем временем Грей сообщил, что Джордану дано указание вместе с Хиоки убедить пекинское правительство не заявлять даже формальный протест против возможного нарушения японскими войсками китайского нейтралитета, найти другую более приемлемую и для Токио, и для Пекину форму [ДВПЯ].
Под давлением Китай согласился вместо «протеста опубликовать заявление, в котором после перечисления всех пунктов японского ультиматума Германии, следовало, что за военные действия “ответственность возлагается на Японию”, сообщил Цао Рулин. Но последняя фраза ничем не отличается от формального протеста,− возмущался Хиоки и отказывался его одобрить [ДВПЯ].
Наконец, уже перед самым началом наземной операции Обата, оставшийся работать в миссии, видимо, для выполнения деликатных поручений, встретился с Цао. Вне зависимости от согласия Китая, военная операция будет происходить по уже принятому плану и что-то менять уже поздно,− ставил он собеседника перед свершившимся фактом.− Япония благодарна за предложение китайской стороны оказывать своими войсками содействие японской военной операции, но во избежание столкновений между войсками, лучше этого не делать и полностью очистить от войск район вероятных военных действий и Шаньдунскую железную дорогу. Он произнес уже звучавшие слова, но на этот раз это звучало как ультиматум. Цао не стал комментировать, сказав, что ему все ясно, и он немедленно же об этом доложит на самый верх [ДВПЯ, 1914/3/4:374].
Все упомянутые контакты носили секретный характер, но сведения просачивались в печать, и пекинскому правительству не удавалось сдержать рост антияпонских настроений.
Об этом Хиоки говорил и Джордан. На встрече 31 августа он передал слова одного из влиятельных китайских политиков из окружения китайского президента. Это Лян Шии, в то время занимавший пост инспектора таможенного управления Китая. В Китае во всех слоях общества и в политических кругах очень глубоко недоверие к Японии. Некоторые публикации японской прессы в отношении к Китаю вызвали взрыв возмущения. Джордан взывал к разуму. У Китая только два выбора, либо верить Японии и тому, что она обещает, либо не верить, но последнее только подольет масло в огонь и приведет к еще большим беспорядкам. Лян предпочел не рассуждать на эту тему, а задать один из наиболее каверзных для собеседника вопросов − есть ли у Англии письменное соглашение с Японией, в котором она обязалась бы вернуть Цзяо-Чжоу Китаю? Такого соглашения нет, − признавался английский посланник, но в тексте ультиматума Германии Япония обещала это. Этот аргумент был слишком слабым, и собеседник легко парировал его. В японском правительстве считают, что это обязательство оставалось бы в силе, если Германия приняла бы ультиматум и мирным путем передала Японию концессию. Но коль скоро, этого не произошло, и пришлось применить военную силу, то, как считают в Токио, обещание передать концессию Цзяо-Чжоу Китаю утратило силу.
Сообщая под строгим секретом о своем контакте с английским посланником, Хиоки считал, что в этих условиях нельзя рассчитывать, что Китай не станет протестовать по поводу высадки японского десанта в «нейтральной зоне». Но у него была запланирована «тайная встреча» с Юань Шикаем, на которой, как он надеялся, удастся добиться результата [ДВПЯ].
Хиоки посетил президента Китая 1 сентября. Выслушав японского посланника, Юань Шикай стал говорить «с большим воодушевлением». Он начал с «искренней благодарности» японскому правительству за нынешние действия по освобождению китайской территории от Германии.
По его «глубокому убеждению», Китай и Япония должны быть вместе и через тесные дружественные отношения поддерживать мир и порядок в Восточной Азии. Но эту точку зрения, увы, разделяют не все в китайском правительстве, есть те, кто питает большую неприязнь к Японии и выступает за тесные отношения с Америкой и Германией. С первых дней китайской республики в среде политиков и бюрократии образовалась «прозападная школа», сторонники которой призывали к дружбе с Америкой и Германией, и убеждали, что Япония представляет угрозу Китаю. Таких было немало, но он, Юань Шикай, категорически отвергал эти идеи. Китайцы, как и японцы, принадлежат к желтой расе. Для представителя этой расы невозможно сближение с людьми чуждой белой расы. Желтая раса должна объединиться, чтобы не допустить власти над ней белых. Когда стали раздаваться призывы к дружбе с «дальним» соседом [Америкой] для защиты от «ближнего» соседа [Японии], он всячески пресекал эти разговоры. Из-за войны в Европе торговля Китая с ней практически прекратилась и появился шанс значительно увеличить масштабы экономических связей между двумя странами, он хотел использовать его для укрепления фундамента двусторонних отношений. Но, к несчастью, война в Европе перекинулась на Восток. Япония из-за союзных отношений с Англией вынуждена воевать с Германией, и возникла ситуация, когда нужно было действовать без промедления и реализовать план сближения двух стран. Он, Юань Шикай, все больше укреплялся в мысли, что если бы армии Китая и Японии плечом к плечу воевали против Германии, это сблизило бы их еще больше. Он надеялся услышать такое предложение со стороны Японии, и делал все, чтобы быть готовым принять его, как только оно поступит (эту фразу Юань Шикая повторял неоднократно). Но никакого сигнала из Токио не было и, пока не прояснилась ситуация, Китай объявил нейтралитет. После того как Япония объявила войну Германии, было принято решение скрытно ей помогать в решении ее военных задач.
В приведенной тираде с изрядной долей лицемерия старого политического «волка» и одновременно «лисы» обращала внимание ссылка на расовое единство двух народов, которое должно было определять их дружбу и сотрудничество. То была идеология японских националистов, но Юань вряд ли ее разделял, хотя искусно использовал в диалоге с японцами.
Хиоки с готовностью принял эту игру. Он не только выразил полное согласие со словами китайского президента, но даже постарался углубить затронутую тему. Как учит история, говорил он, белая раса уже покорила черную и хотела бы сделать то же самое и с желтой. Чтобы не допустить этого Японии и Китаю следует объединиться. Из опыта русско-японской войны видно, как белая раса, расколов народы желтой расы, оккупировала Маньчжурию и стремилась покорить всю остальную территорию. Но к счастью, Японии удалось победить и вытеснить ее. Но рано или поздно, несомненно, это снова должно повториться. Япония поэтому с «глубоким удовлетворением» воспринимает желание Китая помогать Японии в войне с Германией и просит при этом полностью доверять ее действиям. Она готова по любому поводу со всей искренностью и откровенностью советоваться с Китаем.
Выслушав ответную речь японского посланника, исполненную такого же дипломатического лицемерия, китайский президент ухватился за последнее замечание. В истории немало примеров как отсутствие искренности и полной откровенности в диалоге двух стран приводило к ненужным недоразумениям [ДВПЯ].
Несмотря на то, что разговор длился очень долго, кроме общих фраз и многозначительных намеков в нем не было ничего конкретного и он не привел ни к каким результатам. Обе стороны продолжали не доверять друг другу и ни о каком совместном фронте борьбы против «белой расы» не могло быть и речи. «Расизм» выглядел, скорее, как тактический прием, чем их искреннее убеждение.
В идеологии внешней политики Японии того времени паназиатская «расистская» интонация не звучала в той степени, как это было через два десятилетия, да и то для оправдания экспансионистских амбиций.
В рассматриваемый период вхождение Японии в «клуб избранных» было отрицанием расового подхода. Позднее, в декабре на одном из бурных заседаний в нижней палате японского парламента, Като убеждал парламентариев: если человек принадлежит к желтой расе, это не значит, что он друг Японии. Безопасность Японии строится на отношениях дружбы с теми народами, с которыми у нее совпадают интересы [FRUS].
Это напоминало ставшее классическим изречение английского политика и дипломата первой половины 19 века лорда Палмерстона о том, что у Англии нет постоянных друзей, а только есть постоянные интересы. Последующие действия Японии подтверждали эту истину и противоречили всему тому «меду», что источали во время секретной встречи Хиоки и Юань Шикай.
***
2 сентября 1914 года, Като инструктировал японского посланника в Вашингтоне Тинда. Не ясно до сих по, выступит ли Китай с протестом против нарушения Японией его нейтралитета. Вместе с тем Пекин выразил понимание действиям Японии, и китайские войска уходят из тех мест, где возможно их соприкосновение с наступающими японскими частями. Поэтому, если протест будет заявлен, то он будет формальным. Если в нем не будет чего-либо недопустимо резкого, он будет принят и на него будет дан ответ, оправдывающий действия Японии. Один из аргументов − Китай закрыл глаза на усиленное вооружение крепости Циндао, что является явным нарушением Германией китайского нейтралитета. Во-вторых, Китай не заявлял, а должен был заявить протест по поводу перевозок германского оружия и боеприпасов, а также личного состава по Шаньдунской железной дороге.
Позднее появились и другие аргументы − снабжение крепости провизией и использование китайской рабочей силы вне концессии. Кроме того, Тинда подчеркивал, что в международном праве нет ничего, что препятствовало бы использованию «нейтральной территории», когда речь идет об изгнании из нее одной из воюющих сторон [NYT].
Телеграммы с поручением объяснить мотивы возможного нарушения китайского нейтралитета ушли в адрес японских послов в Англии, Франции и Италии. Россия в этом списке отсутствовала [ДВПЯ]. Вряд ли это можно было бы объяснить пренебрежением мнением России. Скорее всего, это мнение уже было хорошо известно.
Были ли японские аргументы убедительными или нет, − не имело особого значения. Они звучали в момент, когда авангард 18-й пехотной дивизии Японии начал высадку в бухте Лункоу (竜口). «Глотка дракона» − столь угрожающее название не пугало. «Боевой дух наших солдат и офицеров чрезвычайно высок», «противника поблизости не видно» можно было прочитать в сводке военного министерства Японии [Асахи].
«Высокий моральный дух» можно было бы отнести на счет отсутствия поблизости противника, но и противник не пугал, тем более, что в генеральном штабе японской армии хорошо знали, что германские войска сосредоточены в Циндао, до которого от Лункоу было около 180 км. А это заботило больше дипломатов, так как это было намного за пределами пресловутых 50 км.
Нарушение нейтралитета Китая было явным. И не было ничего удивительного, что по поводу высадки японского десанта в составе 500 человек вместе с боевой техникой в этот же день мэр города Лункоу и глава уезда Хуансянь (в китайском современном написании: 黄县) заявили официальный протест японскому представителю на данной территории − японскому вице-консулу в Чифу (Яньтай).
Это недопустимое действие в отношении нейтральной территории Китая и нарушение второй статьи Гаагской конвенции «О правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны», участницей которой является Япония, − звучало в протесте [ДВПЯ].
Удивляла не только быстрота реакции, но и сам протест чиновников провинциального уровня, ссылавшихся на Гаагскую конвенцию, о которой они, скорее всего, не только не слышали, но даже и не представляли себе, где находится эта самая Гаага. Очевидно, что документ был заранее подготовлен в Пекине.
Но протест был, действительно, формальным. Китайцы вежливо протестовали, японцы с такой же вежливостью принимали протесты и продолжали их игнорировать. Все протекало мирно и без каких-либо инцидентов. Японский дипломат оправдывался, что по этому поводу у него нет инструкций и полномочий предпринимать какие-либо меры [New York Times].
То, что вице-консул мог быть в неведении, объяснимо. Десант, о котором много говорили, готовился в обстановке строгой секретности. В России и в остальной Европе узнали о нем 3 сентября из газет. «18 японских транспортов пришли в Лункоу для осады Циндао с суши [Новое Время]. Сами японцы узнали о высадке десанта из своих газет 4-го сентября. В упомянутой сводке военного министерства сообщалось, что «погодные условия» задержали высадку войск «в одном из пунктов» на Шаньдунском полуострове, но все проходит по плану [Асахи].
Учитывая малочисленность своих сил, германское командование приняло решение сосредоточить их на самих подступах к крепости и ее защите. Так было больше шансов продержаться насколько можно долго, что и составляло главную задачу оборонявшихся. Поэтому продвижение японских войск на пути к крепости не встречало серьезного сопротивления, хотя, на всякий случай было крайне осторожным.
Пока японские войска приближались к цели, Германия развила активность на дипломатическом направлении. Сразу после высадки японцев в Лункоу германский и австро-венгерские посланники в Пекине заявили официальный протест Китаю по поводу нарушения им режима нейтралитета. Сведения об этих протестах были достаточно расплывчаты, и поэтому это был первый вопрос, который Хиоки задал Цао Рулину во время его очередного посещения японской миссии. Тот подтвердил эту информацию, добавив, что обе страны к тому же потребовали от Китая выплаты компенсации за понесенный ущерб [ДВПЯ].
По мере продвижения японских войск к Циндао менялось настроение и в Пекине. Воспринимая японскую оккупацию как нечто неизбежное, и, вняв советам Джордана, Юань Шикай решил направить высокопоставленных военных на места, чтобы убедить провинциальные власти, в силу личных отношений настроенные часто прогермански и враждебно к Японии, оказывать содействие японской армии [ДВПЯ].
Хиоки на следующий же день получил из Токио сообщение, которое подтверждало поворот в позиции Пекина в сторону сотрудничества с японской армией как единственно разумного способа избежать еще более худшего. Сотрудник китайской миссии в Токио передал в японский МИД копию телеграммы своего ведомства, в которой говорилось о принципиальном решении китайского правительства оказывать всяческую помощь англо-японским коалиционным войскам. С этой целью территория потенциально возможных военных действий изымалась из режима нейтралитета. При этом выражалась настоятельная просьба хранить это в глубокой тайне [ДВПЯ].
Наступавшие на Циндао «коалиционные войска» состояли из 18-ой пехотной дивизии Японии и батальона английских войск. Учитывая тяжелое военное положение в Европе и в Индии, английское правительство приняло решение ограничить свое участие в совместной с Японией операции одним батальоном пехоты, а его командира бригадного генерала Барнардистона (N. W. Barnardiston) назначить в подчинение командующего японскими силами, − сообщал Грей еще 24 августа [ДВПЯ].
Английское участие в войне было, скорее, символическим, чем реальным. «Бернардистон не торопился прийти куда-нибудь раньше японцев». Из-за слабого боевого оснащения батальона и недостаточной военной подготовки, командир не хотел рисковать репутацией английских войск и «предпочитал больше представительствовать, чем действовать в этой операции, общий успех которой был заведомо обеспечен многократным численным превосходством японских войск» [Исаков].
Помимо Лункоу, китайское правительство было вынуждено предоставить союзникам для высадки и движения к Циндао еще порты Лайчжоу (萊州市) и Цзяочжоу (膠州) в глубине одноименной бухты, оговариваясь, что ответственность за соблюдение «нейтралитета» этих пунктов в силу сложившихся обстоятельств оно не могло взять на себя.
Несмотря на старания Пекина сохранить свое решение в тайне, оно стало известно и вызвало официальный протест Германии. 14 сентября заместитель германского посланника в Пекине направил ноту протеста, которая была уже третьей по счету. Берлин сохраняет за собой право принять любые ответные меры и потребовать компенсации за причиненный ущерб, говорилось в ней. Тон на этот раз был настолько агрессивный, что, как сообщал Хиоки, Пекин, кажется, вновь «стал колебаться» [ДВПЯ].
Но все это уже не имело принципиального значения. Теперь все решал спор военных, а не дипломатов.
Техническая сторона высадки и оперативных действий 18-й пехотной дивизии дана очень подробно и с очень большим знанием дела в книге адмирала Исакова. В ней можно найти численность и структуру японского контингента и подробное описание его боевого оснащения [Исаков].
***
Спустя двадцать дней после японцев на полуострове высадились британские войска. 23 сентября десант в составе одного батальона, составленного из валлийцев (South Wales Borderers) и «полубатальон», укомплектованный индийцами (сикхи). Отряд формировался в Тяньцзине, затем на трех транспортных суднах перебрался на английскую базу в Вейхайвей. Здесь в течение двух дней погрузив 200 мулов и прочее снаряжение, под охраной линкора «Триумф» и эсминца «Уск» десант направился в бухту Ляошань [Асахи].
Высадка заняла два дня — 23 и 24 сентября. Здесь произошло соединение воинских частей двух стран в «коалиционную армию». Части были совершенно непропорциональны: 30 000 японцев к 1500 британцев или 5% от числа японцев или чуть больше 3% от общего числа войск. Японская часть настолько преобладала над английской, что назначение командующим объединенными силами японского генерала не вызывало ни у кого сомнений. Им стал командующий 18-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Камио Мицуоми.
В конце августа 1914 года он был вызван в столицу для аудиенции у императора, а 26 августа во второй половине дня его принял Окума. Беседа о предстоявшей операции по захвату Циндао длилась долго [Асахи].
За двадцать пять лет службы Камио из сержанта вырос до генерал-майора. В этом ранге в августе 1905 года он возглавил японскую Гарнизонную армию в Китае, расквартированную в районе Тяньцзиня [А]. Сформированная в 1901 году после восстания ихэтуаней, она состояла из одной дивизии и просуществовала вплоть на начала японо-китайской войны, начавшейся в 1937 году. Камио некоторое время был губернатором покоренного им города-крепости Циндао.
Первый бой между японским авангардом, который наступал из Лункоу, и германским укрепленным районом в местечке Ванкохуан в 13 милях к востоку от города Цзимо, произошел 17 сентября. Сопротивление германцев длилось недолго, несмотря на мощные оборонительные сооружения и наличие пулеметов. С наступлением ночи они покинули свои позиции, оставив всю технику, запасы провианта и обмундирования. В одном из первых боев погиб барон Ридзель фон Айзенбах (Riedesel von Eisenbach). Второй секретарь германской миссии в Пекине отправился добровольцем на защиту «маленькой германской родины» на Дальнем Востоке [Times].
Японо-английская группировка подошла к границам германской зоны 26 сентября. На следующий день после того, как завершилось окружение крепости теперь и с суши, началась подготовка к штурму [Saxon]. 28 сентября были предприняты первые попытки прорыва в крепость с суши. К этому времени Циндао напоминал вымерший город. Его покинуло большинство гражданских лиц. Помимо оборонявшегося гарнизона оставались силой удерживаемые китайские рабочие, около сорока женщин, работавших в госпиталях и больницах, а также несколько американцев во главе с консулом Виллисом Р. Пеком (Willys R. Peck). [New York Times].
Но вскоре и он покинул город. Оставаться было крайне опасно из-за постоянных и массированных бомбардировок. Стремясь не допустить больших потерь в живой силе, неизбежных при взятии укрепленных объектов, помимо расчета на истощение ресурсов противника, Камио делал ставку на регулярные бомбардировки крепости судовой и наземной артиллерией, а также аэропланами с воздуха.
Но основная роль принадлежала артиллерии кораблей, которые с дальних позиций, чтобы не попасть под встречный огонь, били по укрепленным фортам противника. 14 октября кораблям, действовавшим с моря, удалось разрушить частично два форта крепости [Исаков]. В тот же день от обстрела с одного из фортов тяжелые повреждения получил английский крейсер «Триумф».
Но угрозу представляли не только стрелявшие метко форты, но и остававшиеся в бухте германские корабли. 17 октября японский крейсер «Такатихо» был атакован торпедным катером (малотоннажный эсминец) «S-90». Командир корабля Бруннер накануне получил приказ прорываться в Шанхай. В начале 1-го часа нового дня, 18 октября он обнаружил «Такатихо». Приблизившись на расстояние в 300 метров он выпустил 3 торпеды, две из которых попали в цель. От детонации взорвались запасные торпеды на крейсеры и от мощного взрыва корабль пошел на дно.
Гибель «Такатихо» стала самой крупной потерей японцев за все время операции − 271 человек. «Такатихо» участвовал в японо-китайской и русско-японской войнах, позже стал крейсером береговой охраны. «Славный корабль не пошел на слом, а встретил свою смерть на боевом посту» − утешала своих читателей японская пресса [Асахи].
Гибель старого корабля — не большая потеря для флота, но случившееся омрачало радость победы, которая приближалась с каждым днем. В конце октября японской армии быстрым маневром удалось захватить Шаньдунскую железную дорогу, которую к этому моменту германское командование готовилось разрушить [New York Times].
1 ноября на рассвете японская артиллерия начала непрекращающиеся бомбардировки всех позиций крепости. Собственно, к этому моменту со стороны противника отвечал только один из фортов. Силы осажденных были на исходе, и 7-го ноября в 7 часов утра взвились белые флаги, извещавшие о сдаче крепости. Поздним вечером того же дня командующий 18-й пехотной дивизией генерал-майор Яманаси Хандзо (山梨 半造)[1] и капитан третьего ранга Такахаси Дзютаро подписали с германским представителем акт о капитуляции Циндао и передаче управления ею японским военным властям.
Побежденной стороной были приняты все условия победителей. Спор вызвала только одна проблема. Ссылаясь на прецедент Порт-Артура, когда русским офицерам после сдачи в плен было разрешено сохранить холодное оружие, германцы просили сделать то же самое и для их офицеров [Исаков].
Готовность к всестороннему сотрудничеству с победителями и дисциплинированное поведение побежденных удивляли. Все было проникнуто духом рациональных решений, а быстрая сдача крепости (штурм продолжался всего семь дней) не только обрадовала японцев, но и поразила. Все полагали, что битва за крепость продлится, по крайней мере, до конца ноября [Times].
Все это не вязалось со словами Вильгельма II о том, что «он скорее примирится с захватом русскими Берлина, чем японцами Циндао» [Edgerton]. Ничто не напоминало царившего в гарнизоне и в упоминавшемся в предыдущей главе эпизоде на палубе «Эмдена» воодушевления, вызванного его же призывом «биться до последнего» [New York Times]. Писали, что крепость была способна выдержать осаду в течение восьми месяцев [New York Times]. Об этом говорили и германские источники, имея в виду, правда, в основном, продовольственные запасы [Исаков].
Досталось и «прусскому военному духу». Особенной язвительностью комментариев отличалась английская пресса. «4042 германских солдата и офицера, вполне здоровых, пусть и несколько уставших, сразу же перестали воевать как только через бреши в передовых линиях укреплений появилась пехота союзников». Упоминая о благодарственной телеграмме кайзера в адрес защитников Циндао и награждении губернатора Цзяо-Чжоу и коменданта крепости Мейер-Вальдека орденом Железного Креста, газета добавляя, что защита крепости не добавила блеска к славе «прусской военной организации». Упоминая об особенной злобе защищавшихся в отношении британцев, газеты подчеркивали, что ожидание длительной, упорной и ожесточенной обороны хорошо укрепленной крепости не оправдалось, и ее неожиданная сдача производила впечатление «холостого выстрела» («damp squib») [Times].
Таким же «холостым» оказался и слух о самоубийстве Мейер-Вальдека, быстро распространившийся в Пекине. Завершив всю процедуру передачи крепости японцам, как и следовало поступить коменданту павшей крепости, он, якобы, покончил счеты с жизнью [Асахи].
Капитан первого ранга Альфред Мейер-Вальдек родился в 1864 в Петербурге в семье главного редактора издававшейся в русской столице немецкой газеты «Deutsche Zeitung». После сдачи Циндао среди более 4 тыс. военнопленных он попал в японский плен. На борту специального арестантского судна «Сацума-мару» по пути в Модзи (Китакюсю) он отвечал на вопросы журналистов. Если бы мы сражались с англичанами, французами или русскими, то «били бы их почем зря», и смогли бы продержаться очень долго. Он хвалил за «храбрость и отвагу» японских солдат и тем самым оправдывал свое поражение. [Асахи]. В японском плену, который больше напоминал отдых без особых удобств, ему присвоили звание контр- и затем вице-адмирала. Он вышел на свободу только в марте 1920 года. Через несколько лет осенью 1923 года, когда после неудачного сентябрьского путча в Кюстрине (26 сентября 1923 г.) в Германии обсуждались возможные кандидатуры на пост диктатора, способного навести порядок в республике, его имя было на устах немецких реваншистов. Из возможных кандидатов Людендорфа «браковали» за проигранную войну, отсутствие харизмы и то, что он действовал как «красная тряпка» на весь остальной мир; Гинденбурга − из-за дряхлости. Мейер-Вальдек, хоть и не фигурировал среди официальных кандидатов, но многие вспоминали его слова: «Я буду биться до последнего и никогда не сдамся, если не будет приказа» [New York Times].
Буквально через несколько дней 9 ноября 1923 года в Мюнхене произошел «пивной путч». О Мейер-Вальдеке уже больше не вспоминали.
В статистике потерь в живой силе был разнобой. Германские источники, чтобы показать, что гарнизон сражался до последнего, несколько преувеличивали размеры собственных потерь. Отмечая это, адмирал Исаков считал, что японским источникам можно доверять больше [Исаков].
Согласно им, число убитых у японцев составило 438 человек и 1469 раненых. У германцев соответственно — 180 и 290. Сравнивая с потерями русских при обороне Порт-Артура (13 911 человек ) и продолжительность защиты (332 дня), японская пресса отмечала, что история войн еще не знала такого примера незначительных потерь и скорости сдачи крепости (75 дней морской блокады, 42 дня блокады с суши и 7 дней штурма) [Асахи].
Опубликованные после падения Циндао данные о британских потерях оказались ничтожными: убитых − 12 солдат и лиц младшего командного состава, раненых − 61 человек, в том числе пятеро офицеров [Асахи]. Это не так уж и мало, если соотносить с общим числом сражавшихся, писала английская газета. Но, особенно, в последних атаках, японцы шли вперед сами. Дело в том, что германцы особенно злобно воевали против британцев.
***
Изгнание немцев было лишь частью проблем Японии на вновь оккупированной территории. Новой задачей было наладить управление ею. Пекин стремился к тому, чтобы оккупация Циндао осуществлялась коалиционными англо-японскими силами, а не исключительно одной Японией. Как и участие Англии в военной операции, так и ее присутствие в «освобожденном» от германцев Циндао имело хоть и символическое, но существенное значение. Можно было бы в конфликтных ситуациях обращаться к английским властям и тем самым насколько возможно сдерживать геополитические аппетиты японцев.
Англия, занятая по горло проблемами в Европе и не склонная к трате своих сил на Дальнем Востоке, тем не менее, стремилась сохранить свое присутствие в Циндао. Грей накануне 16 сентября прислал Като телеграмму, в которой сообщал о решении английского военного министерства вывезти из Циндао батальон Бернардистона вместе с его штабом, оставив только роту сикхов [ДВПЯ).
Като старался убедить англичан, что одного японского присутствия вполне достаточно для выполнения послевоенных задач управления бывшей германской территорией. Он писал Грею, что охрану порядка и защиту интересов местного населения в Циндао вполне могут обеспечить японские силы и администрация, и нет никакой необходимости оставлять здесь роту сикхов [ДВПЯ].
Между тем военная победа в Циндао не была концом, а стала лишь началом проблем Японии в Китае. Враждебность местного населения возрастала. Она резко усилилась после того, как параллельно с военными действиями против крепости японские войска стали занимать один за другим населенные пункты вдоль линии Шаньдунской железной дороги, расположенные вне пределов концессии.
Теперь стало окончательно ясно, что японцы пришли сюда надолго и уйдут не скоро. Министр иностранных дел Лу убедил Юань Шикая, что в данной ситуации помешать Японии сохранить за собой германские концессии не удастся, и остается только рассчитывать, что этот вопрос можно будет решить в рамках послевоенного урегулирования после окончания войны в Европе [ДВПЯ].
Надежды на Англию при том, что их всегда было не очень много, теперь окончательно испарились. Бессилие помешать Японии делать практически все, что она считала необходимым, вызывало раздражение в Лондоне, и в японо-английских отношениях появились трещины.
В российско-японских отношениях все было наоборот. Старые раны русско-японской войны быстро заживали. Победа Японии в Циндао вызвала у русской общественности, если не восторг, то, как минимум, глубокое удовлетворение.
Наиболее влиятельная российская газета с жаром писала о возмездии за «германской провокацию», выбившую Россию из Европы, направив ее по ложному пути, ввергнув ее в обескровившую ее революцию и лишив ее законного места среди европейской цивилизации. Публикация 1914 г. и сегодня вызывает определенные эмоции и мысли:
Германская дипломатия имела полное право торжествовать. Она выбила нашу политику из ее исторического русла, направив ее на Дальний Восток, ибо занятие Циндао имело чисто провокационный характер − в осуществление лозунга Drang nach Osten. Германия таким образом расчистила в Европе почву для своего преобладания. Она перехватила у нас Балканский полуостров для обработки его на немецкий лад и подготовки его для последующего захвата его через посредство Австро-Венгрии. Она тем более имела право торжествовать, что наше внедрение в Порт-Артур и Ляодунский полуостров поставило нас во враждебные отношения не только с Японией, которой после японско-китайской войны мы помешали занять эту часть китайской территории, чего они добивались, но и с Китаем, который с того времени утратил доверие к нашей политике, а тем более к нашей дружбе. В то же время эти события усилили подозрительное и неприязненное к нам отношение Англии и Соединенных Штатов. Словом, поддавшись в дальневосточной политике внушениям германской дипломатии, мы создали себе массу затруднений на Дальнем Востоке, которые обессилили нас для сколько-нибудь активного участия в ходе европейских дел вообще и дел Ближнего Востока в особенности.
Возникшая на почве той же дальневосточной политики война с Японией, неудачи которой закончились опасным революционным движением внутри страны, довершила блестящий успех германской дипломатической конъюнктуры. Мы, казалось, совсем были выбиты из строя в европейском концерте, оставив Германии свободное поле деятельности как на Ближнем Востоке, так и всюду, куда ее влекли грандиозные планы Вильгельма. В благодарность же Германии за все эти «дружеские» услуги, мы обязались уплачивать ей в течение 10 лет колоссальную дань по торговому договору, подписанному нами в один самых трагических моментов той несчастной для нас эпохи.
Не считаясь более с Россией, обессиленной и умаленной по остроумному рецепту германской дипломатии, Вильгельм откровенно повел свою ближневосточную политику, и в короткое время совершились такие события, как аннексия Боснии и Герцеговины, как развал и братоубийственная война балканского союза, как образование Албании с немецким принцем во главе и ряд захватных предприятий Германии в Европейской Турции, в Малой Азии и Персии, заведомо попирающих наши интересы, и притом с характером, явно враждебным России, как например подталкивание Турции к захвату Урмии[2] и подчинение турецких военных сил германским командирам.
Все это теперь вспоминается как кошмар, от которого мы, наконец, пришли в себя. И вот… приходит известие о падении Циндао. Волшебный круг, в который мы были вовлечены ловкой игрой германской дипломатии (нельзя не отдать ей справедливости в этом отношении!) и в котором мы путались так долго и так печально, окончательно распался. И невольно просится мысль, что это начало конца Германии. Судьба неумолима, но она справедлива и воздает «коемуждо по делом его» [Новое Время].
Петербург, где газета публиковала столь проникновенные слова, был занят войной с той же Германией, и в нем не было торжеств, но на Дальнем Востоке, близком к театру только закончившейся войны, было по-иному. В Хабаровске по инициативе местной японской колонии прошло вечернее шествие с сотнями горящих факелов и японских фонариков, подобно тому, как это происходило в подобных случаях в Токио. После марша по улице манифестанты подошли к зданию генерал-губернаторства Приамурской области. На пороге их приветствовал его хозяин.
Николай Львович Гондатти в 1911 году заменил на этом посту генерала Унтербергера. В отличие от своего предшественника, который воплощал собой сугубо военный тип руководителя, Гондатти представлял собой другой образ русского политического деятеля. Он был ученым, исследователем, руководителем научно-поисковых экспедиций, активно занимался вопросами хозяйственного освоения края, был инициатором строительства Владивостокского порта и моста через Амур, как части Амурской железной дороги [Times].
Гондатти поздравил японцев с победой в Циндао, поблагодарил за пожертвования японского населения в российский Красный Крест и в конце прокричал «ура» русскому государю, японскому императору и союзным войскам и народам. Речь «вызвала взрыв восторга» у демонстрантов. Были исполнены гимны двух стран. Вскоре к японцам присоединились толпы русских, и все вместе направились к Успенскому собору. От имени русской православной церкви демонстрантов приветствовал протоиерей. Он говорил о «единении двух великих порубежных народов на восточной окраине» России. Затем все двинулись по главной улице Хабаровска с пением «Боже, Царя храни!» мимо дома командующего войсками края и канцелярии генерал-губернаторства.
Описывая это, «Новое Время» заканчивало репортаж многозначительной фразой: «Толпы китайцев наблюдали величественную картину» [Новое Время].
[1] Одна из ярких личностей в японской армии. Был настоящим боевым офицером, принимал личное участие во всех войнах, которая вела Япония. В трех кабинетах министров занимал пост военного министра, первым в истории японских вооруженных сил на посту военного министра в августе 1922 г. и апреле 1923 г. согласился на сокращение (рационализацию) армии (山梨軍縮), пойдя навстречу требованиям парламента и в надежде получить бюджетные деньги на модернизацию вооружений. 4-й генерал-губернатор Кореи.
[2] Административный центр остана (провинции) Ирана − Западный Азербайджан
