Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений»: эпизод 7 из главы IV: «Независимость Внешней Монголии»
В конце июля 1912 года смерть императора Мэйдзи и восшествие на престол нового императора пришлись на разгар острой борьбы в Китае между сторонниками Юань Шикая и Сунь Ятсена, в которой первый одерживал явную победу. В начале августа 1912 года японские газеты писали о постепенном превращении верхней палаты парламента в подчиненное президенту учреждение и первом заседании государственного совета (правительства) Китая, символически созванном в резиденции президента [«Асахи»].
В острой борьбе исполнительная власть брала верх над парламентом, пребывавшем в стоянии полного разброда. Но разрыва между двумя лагерями еще не было. Оба апеллировали к национальным чувствам, демонстрируя народным массам свою решимость сделать все для сохранения целостности страны против происков иностранцев, и в первую очередь против России и Японии. Сообщалось о специальном заседании китайского парламента по поводу последнего русско-японского соглашения по Монголии (см. Эпизод 6.) и решении в противовес ему срочно командировать в Америку специального эмиссара для заключения китайско-американского соглашения. «Когда весть об этом решении разнеслась по городу, Юаншикай получил много писем с выражением благодарности и восторга». [«Русское Слово»].
Но тогда, как и позднее, американская помощь была больше моральной, и сил Пекину не хватало, чтобы начать прямое военное столкновение с Россией. Российская экспансия в Монголии больше всего затрагивала интересы Японии, которая имела не меньшие, если не большие виды на территории разваливавшегося на части Китая.
Из трех форм территориальной экспансии в международных отношениях на тот период практиковались: 1) «зоны особых интересов» на территориях с сохранением полного, но формального суверенитета другой страны (например, Ляодунский и Шаньдунский полуострова, зоны КВЖД и ЮМЖД), 2) «протекторат» с введением режима ограниченного суверенитета страны (Японии в Корее до ее аннексии, Англии − в Тибете, США − на Филиппинах) и 3) «аннексия», то есть поглощение (Японией − Кореи). Россия пыталась сформировать четвертый тип − институционально сильнее чем «зона особых отношений», но слабее чем «протекторат».
1912 г.
…Уже в декабре 1911 г., спустя два месяца после начала революции в Китае, Санкт-Петербургское телеграфное агентство сообщало из Иркутска: «Вследствие отделения Монголии от Китая ургинский аман уволил всех китайцев-телеграфистов и возбудил ходатайство перед иркутским генерал-губернатором о командировании русских телеграфистов для обслуживании линии Урга-Кяхта. Генерал-губернатор снесся с начальником иркутского почтово-телеграфного округа. Последний ходатайствует о разрешении послать телеграфистов в главном управлении почт и телеграфов«. А 21 февраля 1912 г. уже из Урги [ныне Улан-Батор] сообщало, что город «переименовывается в столицу Монголии. Начиная с монгольского нового года, 6 февраля, монгольское правительство взимает пошлину с китайских товаров в пользу казны. Облагается налогом лесопользование… Объявление Китая республикой здешними Китайцами встречено сочувственно. Некоторые Китайцы обрезали косы. Улицы Маймачена [買賣城 − китайское торговое поселение в нескольких километрах от Урги] украшены пятицветными [республиканскими] флагами.» [«Новое Время»].
События на месте опережали планы и намерения Петербурга. О нежелании России влезать глубоко в монгольские дела Сазонов подробно говорил английскому послу в Петербурге Джорджу Бьюкенену в беседе 15 января 1912 года. Аннексия такой огромной территории как Монголия была бы чистым безумием. − А как насчет протектората над Монголией? − спрашивал Бьюкенен. Россия не хотела бы брать на себя какие-то административные функции, отвечал Сазонов вполне искренне, так как был в доверительных отношениях с английским послом. Вполне возможна помощь в создании монгольской армии. Китайский резидент мог бы иметь свое представительство в Урге, где расположено российское консульство. Но он крайне сомневается, чтобы Монголия признала верховную власть Китая. Если же Урга провозгласит независимость, то Россия ее признает. О нежелании русских ни аннексии, ни протектората над Монголией писала вслед и «Таймс».
«Сазонов выступал против полного отделения Монголии от Китая, считая ее не готовой к самостоятельному политическому развитию. По его мнению, «оторвать ее от Китая, значит взять на себя задачу создать из нее государство, задачу тяжелую, требующую крупных денежных затрат и огромного труда» [Суходолов А.П., Кузьмин Ю.В. Монголия и русско-монгольские отношения первой половины XX века: проблемы истории и историографии. Иркутск. Издательство Байкальского университета. 2016. С. 12].
В начале ноября 1912, уже покинувший пост посланника в Пекине Коростовец как специальный посланник прибыл в Ургу и здесь 3 ноября 1912 года подписал договор с монгольским правительством, не спрашивая на то согласие Пекина. Впрочем, такое согласие было бы невозможным, так как в Статье 1 Соглашения провозглашались помощь России в сохранении установленного в Монголии «автономного строя», ее право «содержать свое национальное войско» и «недопущение на территории Монголии китайских войск и колонизации ее земель китайцами». А в прилагавшемся к нему Протоколе устанавливались широкие экономические и юридические права России и ее граждан, которые фактически приравнивали территорию Внешней Монголии к российской. [Сборник договоров].
Огромная территория Внешней Монголии теперь могла быть реально отколота от империи, которая всего несколько месяцев назад перестала существовать, но ее наследники — республиканцы не собирались от нее отказываться.
Эту операцию российская дипломатия вела насколько возможно в строгом секрете от всех, и от Токио в том числе. Японию даже не поставили в известность о начале миссии Коростовца в середине октября 1912 года. Я узнал о ней из публикации в одной из харбинских газет − обижался Мотоно на встрече 17 октября 1942 г. в доме на Мойке. Сазонов успокаивал: в поездке Коростовца нет ничего секретного. Она проходит в рамках переговоров с Пекином о продлении срока действия русско-китайского договора 1881 года. [договор об Илийском крае].
Но японский посол этому не поверил и был прав. В Токио он писал: Пользуясь моментом, Россия добивается фактической независимости Внешней Монголии от Китая при сохранении его номинального сюзеренитета. Это форма своеобразного протектората. Если Пекин пошлет войска для усмирения взбунтовавшейся территории, Россия будет иметь право прибегнуть к самым жестким мерам для ее защиты. Это то, чего Англия добивается в Тибете. И заблуждается тот, кто считает, что события на Балканах отвлекают внимание настолько, что Россия не станет впутывать себя в монгольские дела. [ДВПЯ].
Чтобы избежать упреков, Сазонов о заключении российско-монгольского договора сообщил японскому послу на следующий же день после его подписания − 4 ноября. Он обещал в ближайшее же время в конфиденциальном порядке передать тексты договора и протокола к нему, что и сделал 8 ноября. В приложенном к ним меморандуме говорилось о мотивах подписания договора, и подчеркивалось, что особые интересы Японии в отдельных частях Внутренней Монголии «будут безусловно уважаться». [ДВПЯ].
Эта оговорка была существенной, так как в самом тексте договора слово «Монголия» фигурировало без пояснения, о какой ее части идет речь. Чтобы выяснить, что это могло бы значить, Мотоно попросил о встрече с Сазоновым.
Тот объяснил, что в первоначальном российском проекте договора фигурировала «Внешняя Монголия», но переговорщики с монгольской стороны жестко настаивали, чтобы российские гарантии были распространены и на Внутреннюю Монголию. «Отвергнуть это требование не представлялось никакой возможности». Российский министр говорил правду. Это была, действительно, «единственная уступка» России на переговорах, из чего вполне можно было заключить, что она была неизбежной. [Лузянин, Мясников].
Чтобы снять подозрения Токио, Сазонов заверял, что Россия будет уважать особые интересы Японии во Внутренней Монголии, и в этом можно не сомневаться. Именно поэтому 4 ноября во время подписания протокола к заключенному днем ранее договору Коростовец специально сделал официальное заявление по этому поводу. И по просьбе Мотоно на следующий день прислал копию этого заявления: В связи с заменой слова «Внешняя Монголия» на «Монголия», императорское правительство [правительство России] оставляет за собой право определять районы, на которые распространяются ее гарантии, подчеркивалось в нем. [ДВПЯ].
Это вполне устроило Токио. При этом стало вероятным, что Пекин использует ситуацию с толкованием географических пределов российско-монгольского договора, чтобы поссорить Токио с Петербургом. Чтобы этого не случилось, Утида наставлял японского посланника в Пекине ни в своем поведении, ни в словах ни в коем случае не давать повода Пекину надеяться, что он может использовать Японию в противодействии России в Монголии. Напоминая, что и в самых ответственных печатных изданиях китайская сторона нередко допускает произвольное толкование, подчас извращая суть сказанного, он просил быть максимально осторожным. [ДВПЯ].
Предупреждение Утида было не напрасным. Накануне в японский МИД пришла телеграмма от посланника в Пекине. Идзюин писал о визите к нему Цзао Биндзюня (趙秉鈞) − премьер-министра в правительстве Юань Шикая. Тот пришел, якобы, для сугубо частной беседы. На самом деле он просил японского дипломата посоветовать, какую позицию стоило бы занять новому республиканскому правительству в конфликте с Россией.
С ним связана одна из загадочных и детективных историй «смутного времени» в Китае в период президентства Юань Шикая. Цзао приписывали непосредственное участие в убийстве Сун Цзяожэня (宋教仁) ( см. Глава IV. Эпизод 5.), который возглавил Гоминьдан на парламентских выборах в начале 1913 г. Выборы тогда закончились триумфальной победой Гоминьдана. Под угрозой своему всевластию Юань Шикай решился на физическое устранение своего оппонента.
20 марта на платформе Шанхайского вокзала Сун стоял в ожидании поезда, чтобы прибыть в столицу на открытие первой сессии нового законодательного собрания. Вынырнувший из толпы человек с пистолетом смертельно ранил его выстрелом с близкого расстояния. Он скончался через два дня. Полиция арестовала наемного убийцу и того, кто заплатил ему − некоего Ин Куйчэна (Ying Kuicheng). При обыске в квартире последнего была обнаружена тайная переписка. Нити преступления тянули в секретариат Юань Шикая и непосредственно к Цзао Биндзюню, в то время совмещавшему пост премьера с должностью министра внутренних дел. Шанхайская прокуратура потребовала появления Цзао в суде, но ему удалось свалить все на сотрудника секретариата президента, а того на всякий случай отправили в иностранный квартал в Тяньцзине.
Событие всколыхнуло весь Китай, и в середине июля Цзао ушел в отставку с поста премьера и возглавил пекинскую полицию. Это было в момент, когда Юань порвал отношения с Гоминьданом, выгнал из парламента всех депутатов этой партии, запретил ее деятельность и ввел в стране военное положение. Тем временем, в декабре 1913 г. в Пекине объявился сбежавший из тюрьмы Ин и обратился к Юаню за обещанной наградой. Вместо нее в поезде Пекин — Тяньцзинь он получил удар ножом. Цзао выдал ордер на арест тайного агента, убравшего свидетеля, а на встрече с Юанем высказался неодобрительно об очередном громком деле. Юань успокаивал, мол, он не имеет никакого отношения к убийству, и более того − назначил Цзао главой муниципалитета Тяньцзиня. Но спустя несколько дней при загадочных обстоятельствах Цзао скончался в муках от отравления. (Sasha Su-Ling Welland, A Thousand Miles of Dreams: The Journeys of Two Chinese Sister. Rowman & Littlefield Publishers, 2007. С. 107 — 109).
Вся эта история, ходившая в народе, не получила однако документальных подтверждений. То ли, чтобы загладить свою вину, или успокоить молву − в декабре 1915 г. Юань уже провозгласивший себя императором, издал указ о присвоении Цзао почетного дворянского титула (忠襄公).
Судя по подробному изложению беседы с Цзао, присланному несколькими днями позже, Идзюин не скупился на советы и был весьма откровенен. Ссылаясь на японский опыт выбора между войной и компромиссом, он рекомендовал китайскому премьеру выбрать последнее. Россия вряд ли поступится интересами во Внешней Монголии, поэтому следует, уступив ей, добиться дружеских отношений. Если же Китай попытается обратиться за помощью к другим странам, это будет иметь обратный эффект, наставлял Идзюин. Никто не придет на помощь, а позиция России станет еще жестче и бескомпромисснее. Китаю следует поступиться малым, чтобы не потерять все. [ДВПЯ].
Республиканское правительство поступило, в конечном счете, так, но не потому, что прислушалось к совету Японии. Пекинское правительство вынуждено было демонстрировать воинственность, чтобы его не обвинили в слабости и предательстве национальных интересов, в чем революционеры обвиняли прежний Цинский режим. Поэтому поначалу оно громогласно заявило о категорическом отказе признавать соглашение от 4 ноября в Урге и даже распространило слухи о направлении войск для подавления «очага сепаратизма». [ДВПЯ].
Позиция Китая, что вся Монголия, включая и то, что называлось Внешней, − неотъемлемая часть Китая сохранялась еще долго. В феврале 1945 года в известном Ялтинском соглашении первым пунктом было признание «статус-кво во Внешней Монголии», для чего Рузвельту потребовались определенные усилия, чтобы получить на это согласие Чан Кайши.
Для Юань Шикая компромисс был тоже не из легких − принятие условий российско-монгольского соглашения играло на руку его политических оппонентов. Что касается китайского населения в целом, оно отнеслось к монгольским событиям «весьма спокойно» и даже равнодушно. Об этом сообщал японский консул в Нанкине (Фунацу Синъитиро 船津辰一郎),
Родившийся в небольшом поселке префектуры Сага на берегу залива, настолько большого и глубокого, чтобы его назвали «морем» − Ариакэкай (有明海), он покинул отчий дом и пешком за 50 с лишним километров отправился в шумный и космополитичный город Нагасаки. Подрабатывая здесь на жизнь писарем (代書屋), продавцом в лавках оптовой прибрежной торговли (廻船問屋). Помимо блестящего владения иероглификой выучился и разговорному китайскому языку. По протекции он устроился писарем к Отори Кэйсукэ − человеку с необыкновенной судьбой одного из предводителей вооруженного восстания сторонников сёгуната против правительственных войск 1868 -1869 гг. После поражения в битве при Хакодатэ он попал в тюрьму. Как и Эномото Такэаки вместо смертного приговора он был выпущен на свободу с тем, чтобы войти в элиту нового режима. После ряда министерских постов в 1889 г. его послали на высший дипломатический пост в Китае и Корее. Фунацу сопровождал Отори − так началась и его дипломатическая карьера в Китае. Знания китайского языка и письменности помогли установить хорошие личные отношения с лидерами страны пребывания. «Миротворческая деятельность Фунацу» (船津平和工作) − так в истории японо-китайской войны 1937 — 1945 гг. названы первые попытки дипломата, ставшего к этому моменту бизнесменом − советником японской федерации текстильных предприятий (日本紡績連合会) с огромными интересами в Китае, − не допустить перерастания конфликта 7 июля 1937 г. у «моста Марко Поло» в войну. Это были усилия добиться прекращения военных действий за счет серьезных уступок со стороны Чан Кайши, среди которых − фактическое признание Маньчжоу-Го и борьба с китайскими коммунистами. После войны Фунацу занимался эвакуаций сограждан из Китая. Его как-то арестовала полиция, но после звонка из Пекина очень быстро выпустила на свободу. Звонивший отругал полицейских − «Фунацу не способен на плохое!» (外交官・船津辰一郎と長崎http://nagasaki-bunkanet.jp ›)
Монгольские события вызвали шум в газетах, волновались и политики. Особенно отличались газеты в Шанхае, издаваемые республиканцами суньятсеновского крыла. Действия России в Урге (Внешней Монголии) − это результат японо-российского сговора. Япония пользуется желанием России захватить Внешнюю Монголию, чтобы реализовать собственные планы в отношении Южной Маньчжурии и Внутренней Монголии. Еще не опубликован российско-монгольский договор, а Япония уже строит планы, среди которых первая − идея о переносе японской столицы в Сеул, чтобы легче было бы осуществить свои замыслы. В таком духе писала одна из китайских газет [ДВПЯ].
В Пекине, в противоположном лагере, напротив, можно было услышать призывы к объединению с Японией. На одном из закрытых совещаний пекинского правительства, чтобы не допустить утечки, были удалены даже секретари и помощники министров. На нем высказывалось предложение о «союзе с Японией против России» [Times].
Информация тем не менее просочилась в печать. Это не только подтверждало, что в Китае невозможно было сохранить какие-либо секреты, но и свидетельствовало о царившем в китайских верхах полном непонимании реального состояния дел. В Японии, несмотря на огромное число сторонников нового республиканского строя в Китае, никому не могло прийти в голову идея объединения с ним против России. Что же касается секретов, то Токио располагал большим объемом информации по Китаю и часто из первоисточников. У Идзюин были хорошие личные отношения и с Юань Шикаем, и с премьер-министром Цзао Биндзюнем. Передавая свой очередной доверительный разговор с президентом Китая в конце января следующего 1913 года, Идзюин писал в Токио, что Юань жаловался на неуступчивость России, расплывчатость предлагаемого ею сохранения китайского сюзеренитета над Внешней Монголией, однако подчеркивал, что до разрыва отношений дело не дойдет, по крайней мере он будет добиваться мирного решения вопроса.
Вместе с записью этого разговора японский посланник переслал в Токио копию российского проекта соглашения с Китаем по Монголии и контрпредложения Пекина. Все это ему конфиденциально передал Цзао Биндзюнь. [ДВПЯ].
К этому моменту под телеграммами из Петербурга с Французской набережной в Токио в особняк на Касумигасэки вместо Мотоно появляется имя его заместителя − Тацукэ Ситита (田付七太). Тацукэ был назначен советником в посольство в России в июне 1912 года. По тем временам должность советника была настолько важной, что перед своим отъездом в российскую столицу его вместе с двумя другими советниками, назначенными в Вену и в Берлин, принимал император. После аудиенции они совершили ритуальное посещение святилища, где хранился символ мудрости и достоинства − бронзовое зеркало, одно из трех регалий святой власти императора (зеркало, яшма и меч) [«Асахи» 06.06.1912]. После Петербурга Тацукэ был назначен во Францию, а позже он надолго уехал в Латинскую Америку − посланником в Чили и по совместительству в Аргентине, Перу и Боливии, пока не был назначен послом в Бразилии, в стране, с которой в основном ассоциируется его имя.
Отсутствие Мотоно в посольском кресле объяснялось рядом причин. В конце октября 1912 года он еще на своем месте и передает в российский МИД письмо от японского императорского дома в адрес царя с выражением сочувствия по поводу болезни цесаревича Алексея. Но вскоре сам заболевает и ложится в одну из Венских клиник − предстоит тяжелая полостная операция по удалению опухоли в желудке. В начале 1913 года он снова в Петербурге. В январе 1913 года в Мариинском театре состоялась премьера оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй». При активном содействии Мотоно командированные из Японии костюмеры одевали артистов в настоящие кимоно. [Петербургская Газета].
Вскоре ему предстояла важная и почетная миссия − официально представлять Японию в торжественных мероприятиях по поводу юбилея Дома Романовых. Это событие получило широкое освещение и в Японии. 6 марта 1913 года газеты поместили материалы об истории царской династии с портретом ее основателя Михаила Федоровича Романова, которого ровно 300 лет назад Земский Собор избрал на престол.
Тупик и выход из него 1913 г.
…По мере того, как Пекин все больше склонялся в сторону признания широкой автономии Внешней Монголии, Урга подталкивала Россию к более решительным действиям. Поторопить царя с признанием независимости своей страны в середине января 1913 г. в долгий путь в русскую столицу выехала представительная монгольская делегация. Ее передвижение по Сибири вплоть до Петербурга и пребывание там вызвало большой интерес в Японии. В японской прессе сообщалось о прибытии делегации в Иркутск, радушном приеме ее генерал-губернатором, затем о встречах с Сазоновым, приеме делегации Николаем II, вручении подарков царю и монгольской сабли цесаревичу Алексею.
Российская пресса с учетом деликатного характера миссии скупо сообщала о визите и приеме царем в Ливадии монгольского посольства [«Новое Время»]. Не писали о подаренной цесаревичу сабле, но сообщали, что, «Государь Император пожаловал монгольскому хутухте золотой перстень с инициалами Его Величества, осыпанный бриллиантами, и серебряную братину художественной работы.» [«Новое Время»].
Кроме этих экзотических подробностей Токио волновал вопрос, о чем шли переговоры между Сазоновым и монголами. Российские газеты, от которых скрывали информацию, были полны слухов. Всех интересовал, прежде всего, вопрос, пошлет ли Россия в Ургу войска, чтобы защищать ее от воинственно настроенного Пекина.
Вопрос о посылке русской армии в Ургу волновал Токио и год спустя. Россия не станет этого делать, сообщал 10 февраля 1913 года в особняк на Касумигасэки Тацукэ. Он ссылался на Козакова, с которым по рангу теперь он встречался. Небольшие стычки с китайскими войсками на границе Китая с Внешней Монголией еще не повод для посылки войск, говорил российский дипломат. [ДВПЯ].
В начале марта 1913 г., ситуация уже не внушала большого оптимизма, что с Пекином удастся договориться. Переговоры по-прежнему топтались на месте − Пекин требовал официально зафиксировать, что Монголия это часть Китая. Петербург не соглашался, предлагая признание китайского сюзеренитета [宗主権], который отличался от суверенитета [主権].
Это старая история, когда средневековый Китай почти вплоть до конца последней правящей династии с рядом соседних государств находился в отношениях сюзерена-вассала. Эти страны правились собственными монархами, которые признавали центральную власть Китая как «сюзерена» и даже платили дань, получая при этом все выгоды от торговли с ним. При этом административной или реальной властью Китай не пользовался. Яркие примеры − королевство Рюкю до его насильственного присоединения к Японии в конце 70-х годов XIX века и Корея до японо-китайской войны 1894-1895 гг.
Так и оставив этот вопрос нерешенным, стороны перешли к обсуждению текста Протокола к Соглашению, сообщал из Пекина Идзюин. Как и раньше, он имел прямой доступ к премьер-министру Китая. Эту информацию от Цзао Биндзюня принес ему секретарь японского представительства некто Такао, кто, судя по всему, выполнял деликатные задания.
В Пекине японская миссия тоже пыталась получить информацию о российско-китайских переговорах. 8 марта 1913 г., во время очередного визита Крупенского Идзюин воспользовался моментом, чтобы спросить его. [ДВПЯ].
− Они идут трудно и по принципиальным вопросам нет согласия, делился российский посланник. К тому же его немного беспокоит то, что Китай, как ему известно, направил в сторону границы с Внутренней Монголией 8 дивизией, хотя и не укомплектованных полностью. Что думает он по этому поводу, − спросил японского посланника Крупенский.
− Если даже эта информация достоверна, то, учитывая нынешнюю ситуацию в Китае и состояние ее армии, вряд ли можно ожидать чего-либо серьезного от этого, замечал Идзюин. Китайские войска могут приблизиться к границе Монголии, но вряд ли они ее перейдут и начнут двигаться дальше.
Крупенский воспользовался случаем и спросил японского посланника о слухах насчет сближения Токио с республиканским режимом.
− Верится с трудом в искренность китайцев, которые говорят о дружеских чувствах к Японии. Они заигрывают, когда это им нужно. По опыту прошлого, когда поднималась антияпонская волна в Китае − одновременно росли проамериканские настроения. Прояпонская политика нынешнего руководства Китая − временное явление в китайской элите, и никак не должно влиять на японо-российские отношения, успокаивал Идзюин российского посланника, который признавался, что внимательно следит за слухами о японо-китайском сближении. [ДВПЯ].
Неопределенность на китайско-монгольской границе не могла продолжаться долго, и к середине марта ситуация стала накаляться. Возникла угроза посылки китайских войск в Северную часть Маньчжурии под предлогом борьбы с хунхузами. Чувствуя, что развязка в монгольском вопросе приближается, министр иностранных дел Макино послал в Пекин инструкцию относительно политики Японии в складывающихся условиях.
Поддержание территориальной целостности Китая и ситуации в Восточной Азии чрезвычайно важны не только для Китая, но и с точки зрения интересов Японии, однако с учетом наших отношений с Россией и состояния дел в современном Китае участие Японии − крайне деликатное дело. Наше горячее желание в том, чтобы Китай самостоятельно решал свои проблемы. Но вызывает большое беспокойство, оправдается ли оно. Многое будет зависеть от положения в самом Китае. Если созыв парламента приведет к взрыву противоречий между враждующими силами, то надеяться на это бессмысленно. Нужно призывать китайскую сторону к максимально возможным уступкам и поискам решения на основе компромисса. Надежды Пекина на содействие третьей стороны лишены оснований. Такая помощь трудно выполнима и приведет только к обратному результату. [ДВПЯ].
Из содержания телеграммы видно, что у Токио, действительно, начали складываться с республиканским режимом настолько тесные отношения, что Макино позволял себе давать советы. В конце телеграммы Макино просил Идзюин оперативно информировать его о поступающих новостях.
У Макино был еще один очень важный источник − генконсул Японии в Харбине − Хонда Куматаро (本多 熊太郎).
В 1901 году Комура взял его к себе секретарем. В этом качестве Хонда сопровождал своего шефа на конференцию в Портсмуте. Позже он второй секретарь японской миссии в Пекине, затем генконсул в Харбине. В 1924 году − посол в Берлине. В 1940 году министр иностранных дел Мацуока назначает Хонда послом при коллаборационистском правительстве Ван Цзинвэя в Нанкине. Он покидает свой пост в 1944 году, когда все близится к концу, но успевает стать советником по внешнеполитическим вопросам в правительстве Тодзе. Последний период его работы дает основание оккупационным войскам осудить его вместе с другими за военные преступления по категории «А».
Хонда был в хороших отношениях с главой русской администрации в Харбине генералом Хорватом. Их конфиденциальные контакты − источник важной информации для Токио. Вот и сейчас, Хорват был абсолютно откровенен. Российские протесты против сосредоточения китайских войск на севере Маньчжурии необходимы, чтобы помешать планам Пекина вторгнуться в Монголию. Они же в будущем помогут оправдать военное вмешательство, если это будет необходимо. У китайцев два плана. Один − захват Урги, что затруднительно из-за расстояния и позиции России. Но есть и другой план − овладение Хулун-Буиром (территория Внутренней Монголии, примыкающей к Маньчжурии на правом берегу Амура). Пекин, видимо, полагает, что Россия не сможет оказать никакой действенной помощи, кроме заявлений протеста. Но, предвидя, что для укрепления своих позиций к западу от Хинганского хребта придется прибегнуть к мерам военного характера, Россия начала сосредоточение войск в районе станции Хулун, говорит собеседнику Хорват [ДВПЯ].
Тем временем из Петербурга Тацукэ сообщал, что 22 марта на встрече с ним по железнодорожным делам Козаков затронул вопрос о Монголии. Китай продолжает наращивать свои войска на севере Маньчжурии для возможной переброски их в Монголию. Здесь уже около 16 тыс. солдат. А в провинции Хэбэй вблизи границы с Монголией сосредоточено около 40 тыс. войск, готовых к вторжению в нее. Россия пока сохраняет спокойствие, но русские войска в забайкальском и заамурском военных округах на всякий случай приведены в боевую готовность, говорил русский дипломат. [ДВПЯ].
Встревоженный этим сообщением, Макино тут же телеграфировал в Пекин. Он поручал Идзюин убедить китайские власти не делать никаких шагов, которые могли бы спровоцировать Петербург на военную акцию, и учесть, что в России крайне нервно реагируют на военное присутствие китайских войск вблизи монгольской границы. Он вновь и вновь предостерегал Пекин от пренебрежения реальностями. [ДВПЯ].
Японские контакты с Юань Шикаем не разглашались, и в здание на Мойке доходили в виде слухов. Об одном из них Козаков завел разговор на встрече 28 марта с Тацукэ.
− Он узнал из газет, что Япония ведет переговоры о предоставлении китайским властям займа в пять миллионов таэлей под залог горных рудников в Маньчжурии. Тацукэ отвечал, что об этом ему ничего не известно и в тот же день просил Макино сообщить ему, насколько это соответствует действительности, заметив при этом, что Россия озабочена предоставлением кредитов новому китайскому режиму, которые могут быть использованы на военные цели.
− Япония не ведет переговоров с Китаем по займу − был лаконичным ответ. [ДВПЯ].
Между тем в Токио пришло сообщение из Пекина − Идзюин встречался с Цзао Биндзюнем и передал ему о настроениях в Петербурге. Он «посоветовал» дать указание местным властям в северной Маньчжурии «строго воздерживаться» от любых действий, которые могли бы спровоцировать Россию на военные действия. С глубокой благодарностью за совет премьер-министр Китая заверил, что он немедленно пошлет на места соответствующие инструкции. [ДВПЯ].
Судя по всему, эти инструкции оказались своевременными. Как бы ни выглядело это блефом, наращивание Пекином военной силы на территории, прилегающей к КВЖД, заставляло российские власти на местах и в центре считать, что Пекин готовится к ее захвату.
Об этом говорилось в секретной ноте − ее 29 марта российский посланник в Токио Малевский передал Макино. В ней сообщалось, что после революции число китайских дивизий, дислоцированных в северной Маньчжурии, с 4 выросло до 8. Причем вдоль линии железной дороги размещаются новые силы. Приводились подробные данные о количестве войск на окраинах Харбина, Цицикара, Чанчуня и других населенных пунктах.
Переговоры с пекинским правительством о соблюдении условий русско-китайского договора от 1902 года относительно дислокации китайских войск будут продолжены. Однако в случае отказа Китая, Россия будет вынуждена послать дополнительные войска для обеспечения безопасности железной дороги. Нужно выяснить, как японское правительство смотрит на нынешнее положение вещей, − подчеркивалось в документе.
От себя Малевский добавлял, что ситуация, действительно, угрожающая, − если вдоль КВЖД войска в большом количестве будут стоять друг против друга, психологически это само по себе взрывоопасно, и уже начинает влиять на ход переговоров в Пекине. Волнения на этой железной дороге неизбежно скажутся и на японских интересах на ЮМЖД, коль скоро обе дороги связаны между собой. [ДВПЯ].
31 марта Крупенский в Пекине передал Идзюин копию той же ноты и спросил, как Япония относится к тому, что в ней изложено. Японский посланник отвечал, что все его китайские собеседники в один голос отрицали сам факт увеличения войск в пунктах, обозначенных в российской ноте. На самом деле, уверяли они, речь идет об увеличении поставок продовольствия, посылке новых военных атташе в консульства, и не более. А китайский премьер Цзао Биндзюнь согласился с предложением Макино передать через него в Петербург заверения в том, что Китай не имеет никаких агрессивных намерений. [ДВПЯ].
В Петербурге обещания Пекина ценились невысоко. Весьма скептически к возможности договориться относились военные. Военный министр Сухомлинов настойчиво требовал от российского МИД срочных мер против наращивания китайских войск на границе.
По поручению Сазонова 4 апреля Козаков пригласил Тацукэ в Дом на Мойке и попросил его ускорить ответ на переданную ранее ноту. − «Безопасность КВЖД под угрозой и возникает реальная угроза китайского наступления на Ургу и Хулун-Буир». При этом он успокаивал — Россия, следуя договоренностям, перед тем как предпринять какие-то действия военного характера, проконсультируется с Японией. [ДВПЯ].
− Русский посланник нам не верит, сколько мы ни убеждали его в отсутствии у нас дурных помыслов, жаловался на Крупенского в разговоре с Идзюин министр иностранных дел Лу Чжэн Сян (陸徵祥). По поручению Макино 31 марта японский посланник специально встречался с ним, чтобы вновь убедить того не предпринимать вблизи границы с Монголией ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство Петербурга и спровоцировать его на применение силы.
Пекин озабочен тем же самым − заверял Лу.
Одна из наиболее примечательных личностей в китайской истории того и последующего периодов. Сын катехизатора протестантской церкви в Шанхае выучил в одной из местных школ французский язык и настолько хорошо, что в 1893 г. стал переводчиком китайской миссии в Петербурге. Не только прилежность, но и способности позволили ему научиться бегло говорить по-русски. В российской столице он встретил свою будущую жену, бельгийку, и перешел католичество. Синьхайская революция 1911-1912 гг. застала его на посту посла в российской столице. При республиканском режиме в различных правительствах Китая дважды короткое время становился премьер-министром, четыре раза − министром иностранных дел. Но ни на каком посту долго не задерживался, так как не примыкал ни к какой-либо влиятельной политической группировке. В 1919 г. возглавил китайскую делегацию на Парижской конференции, из-за передачи Японии германской концессии в Циндао отказался подписать Версальский мирный договор. После смерти жены покинул дипломатическую службу и стал священником. Его воспоминания на французском языке были переведены на английский как: «Пути Конфуция и Христа». В ней он доказывал, что христианское учение стало венцом учения великого китайского мыслителя.
От себя Макино добавлял. С ведома Юань Шикая, посвященного во все подробности, китайским военным было приказано собрать точные данные о количестве своих войск на территории между Цицикаром и Харбином. Но проблема в другом − Пекин не контролирует свои войска, и их действия непредсказуемы. Поэтому он «полностью разделяет» беспокойство русского посланника и считает необходимым внимательно следить за всеми передвижениями китайских войск. [ДВПЯ].
Получив от японского посланника информацию о количестве китайских войск, 9 апреля Макино отправил в Петербург пространный ответ на ноту российского МИД от 29 марта. Для выяснения истинного положения вещей японскому посланнику в Пекине было поручено связаться напрямую с китайским МИД. По данным китайской стороны в районе от Цицикара до Чанчуня и от Чанчуня до Нингуты (Нинъянь, провинция Хэйлунцзян) находятся войска численностью в 11 тыс. 832 человек. С конца 1912 года их число росло в ответ на жалобы иностранных консулов в Харбине о разбойничьих нападениях хунхузов. Лу Чжэн Сян просил передать российскому правительству, что у Китая нет «ни малейшего намерения» действовать против интересов России в этом районе». Но совершенно ясно, что японское правительство не может ручаться за достоверность китайских данных о количестве войск. Поэтому, как только новые цифры окажутся в его распоряжении, он не преминет о них сообщить в Петербург. Передавая это, Макино от себя благодарил российскую сторону за то, что она сочла необходимым проконсультироваться с Японией. [ДВПЯ].
Что же касается «усмирения хунхузов», то немало было случаев, когда заодно с хунхузами занимались грабежом и солдаты регулярной китайской армии. Китайские солдаты вместе с хунхузами грабят правительственные учреждения, забирая деньги и золотые слитки, свидетельствовала японская газета. [Иомиури].
«Хунхузничество» получило такой размах, что Крупенский не раз поднимал вопрос о борьбе с ним перед китайским правительством. То, что обозначалось этим непривычным для современного уха термином, было на самом деле прибыльным ремеслом и действовало разлагающе на тех же русских, среди которых немало было беглых и ссыльных. Были выходцы из русского Кавказа. Киевская газета писала о неком князе Мачутадзе, который скоро после женитьбы на дочери некоего «богатого жителя» Верхней Соломенки (окраина Киева) скрылся с приданым. Брачный аферист объявился в районе Харбина, где его арестовали китайские власти во время разгрома шайки хунхузов, атаманом которых он был. [«Киевская мысль» (Ежедневная либеральная газета на русском языке. 1906–1918 гг.)]. По свидетельству японской прессы, много русско-поданных было среди хунхузов, орудовавших в районе Гирина и угрожавших проникновением в Мукден. [Иомиури 03.04.1912].
В какой-то момент сложилась деликатная для японской дипломатии ситуация. Данные японских консулов и военных в Харбине и Мукдене не подтверждали утверждения российских данных, что Китай наращивал свое военное присутствие и готовился к вторжению в Монголию. Если и было некоторое увеличение войск, то скорее в южной Маньчжурии, что должно было бы беспокоить скорее Японию, чем Россию − писал Макино в Петербург 15 апреля. Что же касается сведений о перемещении китайской дивизии из Мукдена в сторону Внешней Монголии, то японский консул Отиаи в маньчжурской столице докладывал, что они не имеют под собой почвы. Тем не менее, Макино просил Тацукэ, встретившись «при случае» с Козаковым, заверить его, что Япония искренне стремится не допустить китайского вторжения в Монголию, но все, что она может сделать − это снова призвать пекинское правительство к сдержанности. [ДВПЯ].
…К концу мая на пекинских переговорах между Россией и Китаем по поводу Монголии наконец наметился прогресс. Китайская сторона неожиданно стала проявлять некоторую гибкость. Но реакция России была осторожной. 24 мая Тацукэ сообщал Макино − из российского МИД передали, что пока еще нет согласия ни по самому соглашению о границах Внешней Монголии, которой Пекин готов предоставить полную автономию, ни по его условиям. Однако, как его заверили, Россия тем не менее придерживается твердо договоренностей с Японией и не нарушит ее интересы в этом регионе. [ДВПЯ].
Макино переслал эту телеграмму в Пекин, и Идзюин отправился на встречу с Лу. Тот был более откровенным и признался, что соглашение с Россией уже почти готово, и через десять дней, как он надеется, его можно будет подписать. В ближайшие дни он соберет совещание с участием военного и морского министров, председателей обеих палат парламента, чтобы заручиться их поддержкой. Он намерен убедить их в том, что любая дальнейшая отсрочка соглашения грозит выдвижением Россией новых, еще более невыгодных для Китая условий. Он надеется, что они согласятся. Он пригрозит, что в противном случае уйдет в отставку. В тот же день Идзюин встретился с Крупенским. Российский посланник был менее оптимистичен: Согласия еще нет, и если к определенному сроку оно не будет достигнуто, Россия вынуждена будет в корне пересмотреть свои условия. [ДВПЯ]. Угроза сработала − китайское правительство внесло проект соглашения на обсуждение в парламент.
Однако добиться одобрения парламента было нелегко. Чувствительная реакция общественности на содержание проекта соглашения, заставила сделать его обсуждение 30 мая закрытым для публики. Как и ожидалось, против яростно выступили представители Гоминьдана. Другая оппозиционная партия − Прогрессивная − заняла выжидательную позицию, но подспудно была настроена против. Делегаты от Внутренней Монголии, лояльные Пекину, были возмущены тем, что в документе говорилось о «Внешней Монголии». Монголия едина! Решения по ее северной части должны распространяться на южную часть, требовали они. [ДВПЯ].
Кое-как слепленный китайский проект соглашения прошел нижнюю палату парламента и должен был без особого труда получить одобрение верхней палаты.
Но плод мучительных для Пекина компромиссов − проект оказался неприемлемым для верхней палаты, и Петербург реализовал свою угрозу. Российский МИД предложил подписать другое соглашение, составленное всего из четырех пунктов.
Крупенский 14 июля передал этот проект Лу, посетив его в больнице, где тот не столько лечился, сколько скрывался. В то смутное время ходили упорные слухи о готовящемся на него покушении. [«Асахи»].
Для верности в этот же день российский посланник нанес визит самому Юань Шикаю. Новый проект соглашения из четырех пунктов, предложенный Петербургом, помимо признания Китаем полной автономии Внешней Монголии обязывал Пекин прибегать к российскому посредничеству при решении сложных вопросов с «монгольским правительством» на принципах русско-монгольского соглашения от 3 ноября 1912 года. [ДВПЯ].
Пока еще временный президент Китая Юань Шикай был крайне удручен − у этого варианта было еще меньше шансов пройти через парламент, с которым в борьбе с оппозицией ему приходилось еще считаться. В этом безвыходном положении он стал рассчитывать больше на помощь Англии, а не Японии, понимая, что она в силу особых отношений с Россией и общности интересов вряд ли проявит активность.
Эту миссию он поручил Моррисону. Упоминавшийся в прежних эпизодах книги корреспондент «Таймс» был у него в советниках и выполнял деликатные поручения. Но Моррисон, не ставя в известность англичан, решил обратиться в японскую миссию. Его расчет скорее здесь найти поддержку не оправдался. К его удивлению, Токио предпочел не вмешиваться даже тогда, когда российско-китайские отношения достигли критической точки.
Посчитав российское предложение о соглашении из четырех пунктов блефом, Пекин продолжал работу над старым проектом, с тем, чтобы добиться его ратификации верхней палатой парламента. Но 16 июля большинством голосов проект из 6 пунктов был отвергнут. В ответ из Петербурга ушло указание Крупенскому прекратить переговоры и заявить, что Россия оставляет за собой право действовать по своему усмотрению.
17 июля Малевский в Токио получил и передал по назначению текст российской ноты, в которой японское правительство ставилось в известность о причинах прекращения переговоров. России не оставалось ничего другого − китайская сторона «не хочет признавать» произошедших изменений и пытается вернуть ситуацию к состоянию далекого прошлого. [ДВПЯ].
Пекин снова маневрирует и пускает в ход Моррисона, который вновь обращается к Идзюин за советом. Тот его «отфутболивает». Лучше встретиться с французским посланником и через него связаться с Крупенским, советует японский посланник. Моррисон, заручившись согласием Лу и Юаня, в тот же день отправился во французскую миссию, где с готовностью согласились помочь. Но позиция России оставалась непреклонной. Предлагаемые компромиссные варианты, в частности, включение основных российских требований в преамбулу документа или оформление их в виде специальной ноты, Крупенского не устраивали.
В патовой ситуации, чтобы быть в курсе событий 23 июля Идзюин направил посыльного к Лу, который все еще в больнице. Такао принес важные сведения − Лу, в целом, согласился с идеей Моррисона оформить русские предложения из четырех пунктов в виде отдельной ноты, а подписать прежнее соглашение из шести. Однако, насколько ему известно, Крупенский категорически отказывается возвращаться к старому соглашению, а провести через парламент соглашение на основе новых русских предложений через парламент невозможно.
25 июля в условиях глухого тупика в русско-китайских отношениях Идзюин связался с Макино, советуясь как ему поступить. Из бесед с Моррисоном он вынес впечатление, что Юань Шикай хотел бы, чтобы Япония выступила посредником в контактах с Россией. Но это крайне опасно, пока не ясны истинные цели России в отношении Внешней Монголии и чего на самом деле она здесь хочет.
О колебаниях и неясности намерений России косвенно свидетельствовало поведение русских деловых кругов: «Крупные предприниматели пока воздерживаются от завязывания правильно организованных сношений с Монголией в виду невыясненности отношений Монголии к России и к Китаю, писала русская газета о позиции деловых кругов страны. Вместо этого Монголию заполонили мелкие торговцы и промышленники, которых мало заботила репутация России. Об одном из таких та же газета сообщала анекдотические подробности: «Привез однажды купец С−в партию дешевых дамских шляпок с ярко-красными перьями. Все удивлялись, зачем он их привез. С. помалкивал и только ухмылялся. Зашел к нему в гости знакомый лама. Закусили, выпили. Лама обратил внимание на ярко-красные головные уборы и спрашивает, что это. С−в и объяснил ему: такие шляпы носят в России важные лица; это мол, знаки высшего почета. Лама рассказал об этом хутухте. И вот, монгольский бог приказал закупить у С−ва все красные шляпы. И долго потом можно было наблюдать, как сановные монголы разгуливали в эффектных головных уборах. С−в недурно заработал на этих шляпах. …Много других „полезных” вещей привозят наши купцы нашим новым друзьям; плохонькие бинокли, старые зонтики, гнилые дамские перчатки и т. п.» [«Мариупольская жизнь»].
Следует признать, что и монгольская сторона не жаждала особенно тесных отношений с Россией. В мае 1913 г., как сообщала печать, на одном из совещаний в Урге, столице Внешней Монголии » … Монголы пришли к заключению, что если они признают протекторат России, то последняя несомненно поглотит Монголию, с другой стороны если они признают суверенитет Китая, то последний будет стремиться возвратить Монголию под свою власть. В виду этого постановлено дружбы с Россией не нарушать, поскольку Россией не будут нарушены интересы Монголии. Министр внутренних дел Далама заявил: «Мы освободились от одного ига и не должны подпадать под другое. Надлежит всеми средствами добиваться полной независимости». [«Новое Время»].
В ситуации полной неопределенности Идзюин всячески избегал вмешиваться и давать какие-то серьезные советы. Вместе с тем с точки зрения японских интересов, считал он, посредничество между Россией и Китаем по монгольскому вопросу может быть полезным. Эту роль не стоит играть напрямую − посредничество Японии вряд ли обрадует политические круги и парламент Китая. Можно было бы влиять на решения Юань Шикая через того же Моррисона. Однако единственно реальным решением может быть возвращение к соглашению из шести пунктов, хотя Петербург оно уже не устраивает. [ДВПЯ].
Это подтверждала его встреча 23 июля с Крупенским. По просьбе французского посланника, который поддержал просьбу китайцев о возвращении к проекту из шести пунктов, он связывался с Петербургом, но получил оттуда жесткий ответ, что это исключено.
Оставалось уповать на Англию, но исполнявший обязанности посланника, давал понять, что этот сюжет ему не интересен, поскольку никаких указаний из Лондона он не получал. Считая, тем не менее, позицию Англии важной для определения собственной стратегии поведения, Идзюин просил, если возможно, выяснить ее через английского посла в Токио. [ДВПЯ].
Одновременно Макино обратился к Малевскому и просил разъяснить, отчего Россия заняла столь жесткую позицию и не согласна возвращаться к условиям соглашения из шести пунктов, в свое время ею же предложенных. Не получив удовлетворительного разъяснения, Макино просит Тацукэ навестить здание на Мойке и выяснить, не кроется ли за этим что-то такое, что держится в секрете, нет ли в русской столице какой-либо закрытой информации на этот счет. [ДВПЯ].
За жесткостью российской позиции нет никакого «второго плана» − отвечал Тацукэ. Она вызвана только одним − горьким опытом бесплодных переговоров с Китаем, когда китайская сторона четкие слова и формулировки заменяла на расплывчатые, допускающие двойное толкование. Но даже в таком виде документ был отвергнут китайским парламентом. К тому же Пекин все время пытается сохранить свое фактическое присутствие в Монголии. Одно из китайских предложений такого рода − возможность дислокации китайской дивизии на территории автономии. Из сложившегося тупика Россия видела единственный выход − предложить по возможности короткий и четкий документ. В случае же отказа, прервать переговоры со всеми вытекающими отсюда последствиями. [ДВПЯ].
Упоминание о желании Пекина дислоцировать в Урге целую дивизию показалась Макино «сомнительной». В связи с этим, он обратился к новому японскому посланнику в китайской столице Ямадза Эндзиро (山座円次郎) уточнить это. [ДВПЯ].
После окончания Токийского императорского университета в 1892 г., где среди его однокашников были ставшие впоследствии известными писатели и поэты, он поступил в МИД. Его карьера была стремительной: консульства в Сеуле и Инчхоне, а в 1901 г. − он врио посланника в Сеуле. Под началом Комура он участвует в разработке японо-английского договора 1902 г., составлении Декларации об объявлении войны России 1904 г. Позже − Портсмут и работа советником посольства в Лондоне. Посланник в Пекине − одна из важнейших в японской дипломатии работа, была прервана его неожиданной смертью от неизвестной болезни в 1914 г.
Ямадза сразу включился в работу. Встретиться с Лу не удалось — тот опять в больнице. Тогда он, якобы, из желания узнать, как себя чувствует себя Лу, встретился с его заместителем — Цао Жулинем (曹汝霖 Cao Rulin)
Это хорошо знакомая японцам фигура. Его имя среди пяти студентов-юристов, приехавших в свое время учиться в Японию [«Асахи» 13.07.1904]. После учебы − блестящая карьера в китайском МИД. Во время путешествия Ито по Маньчжурии он был приставлен к нему в качестве представителя пекинских властей. [Иомиури]. В мае 1915 года по приказу Юаня вместе с Лу он подписался под соглашением с Японией − пресловутым «21 требованием». В ноябре 1916 года в период резкого обострения двусторонних отношений сообщалось о намерении китайского правительства прислать его в качестве посла доброй воли в Токио для аудиенции и вручения японскому монарху высшего китайского ордена [Иомиури 30.11.1916]. В 1949 году после победы коммунистов Цао бежит со всеми на Тайвань, где у него, судя по всему, не сложились отношения с Чан Кайши, и в 1950 году он эмигрирует в Японию под крыло тогдашнего премьер-министра Ёсида Сигэру. Но он покидает и Японию, чтобы переселится США, где в 1966 году 90-летним стариком заканчивает свою жизнь.
Цао уверял, что Китай не вел разговоров о дислокации дивизии в Урге. Чтобы проверить, насколько собеседнику можно верить, Ямадза встретился с более проверенным и надежным информантом − Моррисоном. Тот уточнил: Речь шла не о дивизии, а о роте солдат, предназначенной для охраны миссии китайского представителя, но вполне возможно, что при переводе с китайского могли перепутать слова. [ДВПЯ].
Новость, последовавшая через несколько дней, была для Японии не менее существенной, чем количество войск, которые Китай собирался отправить в Монголию. На встрече 16 августа Тацукэ в российском МИД просил прокомментировать сообщение в газетах о решении России направить в Ургу «дипломатического агента», по существу своих функций близкого к посланнику или послу, что могло означать намерение России пойти по пути признания и в юридическом отношении независимости Монголии. Козаков подтвердил это, добавив, что уже получена санкция царя, и на новый пост планируют назначить Александра Яковлевича Миллера, генконсула в Тевризе, который скорее всего будет совмещать должность генконсула. На вопрос Тацукэ, означает ли это, что Россия приняла решение окончательно оторвать Внешнюю Монголию от Китая и если нет, то как долго это будет продолжаться, Козаков ответил, что все зависит от того, какое соглашение будет подписано с Пекином. [ДВПЯ].
…На этом обе стороны взяли тайм-аут и вернулись к монгольской теме лишь в начале октября 1913 года. 4 октября Козаков оповестил Тацукэ о возобновлении переговоров с новым министром иностранных дел Китая Сунь Баоци (孫宝琦). В основу переговоров будут положены последние российские предложения из четырех пунктов, при этом сам Козаков «весьма скептически» смотрит на перспективу договориться с Пекином. [ДВПЯ].
Но спустя некоторое время из Пекина Ямадза сообщал, что по конфиденциальным данным, полученным от одного из журналистов агентства «Рейтер», российско-китайские переговоры на удивление «идут гладко». Договорились почти по всем пунктам, включая проведение границы между Халхой (Внешняя Монголия) и остальными аймаками Внутренней Монголии. Никак не решается только один вопрос: Китай настаивает на включении в текст договора положения о том, что «Автономная Монголия» является частью Китая. [ДВПЯ].
О том же сообщал и Моррисон. По его словам, задержка была из-за того, что Крупенский послал запрос в Петербург о включении в текст соглашения слов о Внешней Монголии как «неотъемлемой части» Китая. Заметное смягчение позиции российской стороны на переговорах и ее желание быстрее достичь компромисса он объяснял обеспокоенностью Петербурга прояпонским уклоном пекинского правительства и готовностью того предоставить Японии особые преимущества в строительстве железных дорог между Маньчжурией и Монголией [ДВПЯ].
Старый прием − посеять семена раздора между Японией и Россией. Сыграло это или что-то другое, но переговоры стали быстро двигаться к своему завершению. В газетах появились сообщения об успешном разрешении спора между Россией и Китаем. Не доверяя газетным сообщениям, Макино просил уточнить эту информацию. Ямадза встретился с Крупенским 27 октября и получил подробную информацию по содержанию соглашения.
Китай признает автономию (自主性) Внешней Монголии и обязуется не вмешиваться в ее дела; Россия признает китайский сюзеренитет (宗主権) над ней; Китай не имеет права размещать на ее территории какие-либо войска за исключением необходимых для охраны здания китайского резидента в Урге и целый ряд других. [ДВПЯ].
На следующий день вдогонку он передал сообщение, полученное от Моррисона. Тот сообщал, что и Россия пошла на уступки: Крупенский обменялся с Сунь Баоци нотами, в которой признал, что Внешняя Монголия является «частью» Китая, опустив лишь слово «неотъемлемая».
Для уточнения этого момента Ямадза встретился с китайским министром иностранных дел. Сунь в деталях передал содержание основного документа и обменных нот, в которых действительно в первым пункте: «Россия признает, что территория Внешней Монголии это часть территории Китая». Что касается права России строить железные дороги, линии почтовой связи и телеграфа на территории Внешней Монголии и возможности решать эти вопросы с монгольскими властями без участия Китая, то по этому вопросу не было достигнуто договоренности, но об этом условились не сообщать посланникам других стран − передавал Сунь. Также решено называть документ не «Соглашением», на которое как на любой другой документ обязательного характера необходимо одобрение парламента, а «Декларацией», чтобы избежать ратификации парламентом. [ДВПЯ].
Так и было сделано, и 5 ноября подписи Крупенского и Суня стояли под «Декларацией России и Китая о признании автономии Внешней Монголии» и обменными нотами.
Ямадза получил и переслал телеграфом оба документа в Токио еще до их подписания − 4 ноября. Постарался Моррисон. Он передал в этот день сотруднику японской миссии (水野 Мидзуно) копии оригиналов обоих документов, составленных на французском языке, с просьбой держать их пока в секрете. [ДВПЯ]. Российский МИД «для сведения» передал Тацукэ те же документы только 10 ноября под эмбарго до 22 ноября − дня официальной публикации.
Но никакого секрета российско-китайское соглашение не представляло. Уже 2 ноября, т.е. за три дня до подписания, газеты публиковали «полный текст» документа. Он не был аутентичным − главная часть была дана вперемежку с пунктами дополнительного протокола, но основное содержание было передано точно.
Японская реакция на японо-китайское соглашение
В Японии обширное «территориальное приобретение» России вызывало у правительства и политиков настороженность, и нервную реакцию правых кругов. Известная «Китайская Ассоциация» Японии, у истоков которой стояли идеологи паназиатизма, такие как упоминавшийся Утида Рёхэй и Иоки Рёдзо (五百木良三; псевдоним Иоки Хётэй 飄亭). Последний был из окружения одного из главных «паназиатов» Японии того периода − князя Коноэ Ацумаро (近衛篤麿), отца более известного политика 30-х годов, премьер-министра Японии Коноэ Фумимаро. На одном из заседаний Китайской Ассоциации было принято решение разработать предложения об усилении японской политики в отношении Внутренней Монголии для «восстановления баланса сил с Россией». [«Асахи»].
О нарушении стратегического баланса с Россией сообщал из Харбина в своем секретном анализе ситуации генконсул Хонда. Не следует забывать, писал он, что к сфере территорий, находящихся теперь под защитой России, относится и Хулун-Буир. С точки зрения русских, эта часть Монголии [ныне она административно часть Внутренней Монголии] относится к понятию Халха [историческая область Монголии]. Она начинается с южных отрогов Хинганских хребтов и простирается до принадлежащей России Приамурской области. Ее юго-восточная окраина непосредственно примыкает к японской сфере интересов в Маньчжурии. Хулун-Буир не относится к Внешней Монголии, но его правители тяготеют к Урге и готовы ей подчиняться. Командующий русскими войсками охраны в Харбине генерал-лейтенант Мартынов имеет свои виды на эту территорию, а по прошествии какого-то времени и русское правительство не согласится вернуть эту территорию Китаю. Свои интересы в отношении Хулун-Буира Россия объясняет близостью железнодорожной линии КВЖД, но на самом деле интерес России стратегический − защита Монголии от возможных атак китайских войск. Неотложным вопросом для Японии, отмечал генконсул, была правовая защита японских граждан, проживавших и занимавшихся бизнесом в городах Хайлар и Маньчжурия в полосе отчужденности КВЖД. До последнего времени они находились под юрисдикцией монгольских властей, отныне же их положение становилось неясным. [ДВПЯ, 1913/1/15: 562].
Поднимая вопрос о возникшем стратегическом дисбалансе, Хонда тем не менее, признавал, что у России нет особого желания укрепляться здесь в военном отношении. Об этом свидетельствовал случай из событий августа 1912 года. Один из местных халхских князей поднял восстание, призывая к отделению от Китая, но остальные его не поддержали. Когда в этой, по выражению японской газеты, «маленькой монгольской войне» на помощь восставшим против Китая генерал Мартынов, начальник Заамурского округа пограничной охраны, послал небольшой отряд, из Петербурга раздался строгий окрик и приказ отвести войска. [ДВПЯ].
Награжденный многими орденами и знаками отличия, в том числе и золотым Георгиевским оружием (саблей с позолоченным эфесом), генерал-лейтенант Евгений Иванович Мартынов отличался прямотой характера и не ладил с начальством. Начальником Заамурского округа пограничной стражи он стал в 1910 году. После конфликта по поводу поднятого им вопроса о хищениях на КВЖД, был переведен в другое место службы, в 1913 году по собственной просьбе уволен из вооруженных сил, но уже в 1914 году вернулся в строй и попал на фронт. После пленения в одном из венгерских замков вместе со своим бывшим подчиненным генералом Л.Г. Корниловым вернулся в Россию. После большевистской революции не эмигрировал, добровольно вступил в Красную армию. В 1931 году был арестован, затем оправдан, но в 1937 году арестован во второй раз и в том же году расстрелян.
…Спустя неделю после подписания русско-китайской Совместной Декларации по Монголии, Юань Шикай объявил Гоминьдан вне закона и тем самым покончил с остатками двоевластия.
