Продолжаем публикацию глав из книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений»: эпизод 6 Главы IV: «Внешняя Монголия и русско-японская конвенция 1912 г. Визит в Петербург Кацура и начало эпохи «Тайсё».
Брожение на окраинах цинской империи началось еще до революционных событий в Учане. Русский посланник в Пекине Иван Яковлевич Коростовец с 1909 года в своих телеграммах на набережную Мойки настойчиво уверял, что независимость Монголии «неизбежна». [Лузянин, Мясников]. Опасность распада бывшей империи на отдельные куски, которые Цинский двор собирал в течение двух с половиной веков, заставила его приступить к более активной ассимиляции национальных окраин. Но по мере того, как режим ослабевал, и появлялись признаки его падения противодействие окраин нарастало. Особенно заметным это было в Монголии.
«…Китай за последнее время стал беспокойно поглядывать на Монголию. С целью удержания этой жемчужины в короне Желтого Дракона, китайское правительство проводило и проводит целый ряд мероприятий, в результате которых можно со временем ожидать полного слияния монголов с китайцами». [Московские Вести].
То же самое происходило и в примыкавшем к Монголии Синцзяне, особенно в части, получившей название Восточный Туркестан, этнически очень далеком от ханьцев. «Монголия наверняка, а Туркестан, скорее всего, — это вассальные государства не Китая, а Маньчжурской династии» — подчеркивала американская газета разницу в географических пределах Цинского [Маньчжурского] Китая и того Китая, который был до него. [NYT].
Революционные события в Китае не могли не затронуть и этот край. В российской прессе в январе 1912 г. сообщалось «о восстании в Илийском крае и убийстве нескольких русских подданных Дунган» и давалась историческая справка. «Дунгане — Китайцы, принявшее мусульманство в ХVII столетии, выселились из внутреннего Китая на реку Или. В 1871 году Россия вследствие длившегося несколько времени кровавого восстания Дунган против Китая заняла Илийский край и, водворив в нем порядок, в 1881 году вернула его Китаю, согласно петербургскому договору того же года, причем Дунганам было предложено, если они пожелают, переселиться в Россию и принять русское подданство. Западная часть Илийского края была присоединена к России, к Семиреченской области, и около 56 тысяч Дунган переселились туда. Эти Дунгане, а также и Русские, ведут довольно деятельную торговлю с Илийским краем. С 70-х годов 19 века здесь усиливается влияние России. Договоры российского государства с местными правителями и Китаем закрепляли за русскими купцами и предпринимателями привилегии, в частности право, на беспошлинную торговлю». [Новое Время.1912.01.14].
Для России в отношении края были и геополитические соблазны. «Илийская долина, расположенная в сердце Тянь-Шаня, пересекает с запад на восток весь Синьцзян. В ней девять городов-крепостей. Она обеспечивает доступ ко всем важнейшим горным переходам, играя роль транспортного узла в направлении не только с запада на восток, но и с севера на юг. Китай мог контролировать Синьцзян только при условии обладания Илийской долиной» [Paine].
Поэтому после поражения России в войне с Японией заветным желанием Цинского Китая стало «выдавливание» ее из этих мест. «После заключения Портсмутского мирного договора Китай вступил в политическую борьбу с Россией», писал один из авторов. Об этом же упоминали и другие. [Кушелев; Tang].
Не имея достаточной военной силы, Пекину приходилось уповать на «политическую борьбу», апеллировать к международному праву. По упоминавшемуся Петербургскому договору Россия получила права, которых теперь Пекин стремился ее лишить. Срок договора истекал 24 февраля 1911 года, и с конца 1910 года Россия вела изнурительные переговоры о его продлении. Доведенный до крайности тактикой китайских переговорщиков, Петербург 16 февраля 1911 года выдвинул ультиматум, требуя от Пекина сохранения за Россией прав на беспошлинную торговлю и других привилегий, а также расширения функций здешних российских консульств.
Российская пресса передавала о реакции на российское давление в китайской столице. «Ультиматум — первый шаг к аннексии Маньчжурии и первый шаг к русским границам части Монголии, по которой Россия предполагает провести трансмонгольский путь», заявляли участники собрания представителей китайского министерства иностранных дел и Высокого Совета. «Если Китай уступит, то Япония, в свою очередь, потребует для себя аналогичных уступок, и тогда Монголия и Маньчжурия будут поделены. …С согласия Японии, в Монголию двинуты русские войска, имеющие целью занять Кяхту и Ургу» [Русское Слово].
«Согласие Японии» на движение русских войск в Монголию − явное преувеличение. Более того, для Токио было полной неожиданностью, что уже год Россия вела бесплодные переговоры с цинским правительством по поводу Монголии и Илийского края. [Times]. Внимание в Японии к этой теме бросалось в глаза. Публиковались даже сценарии развития военных действий России в Илийской долине со схемами возможных направлений ударов. [Асахи]. В Токио опасались эффекта «домино». В случае захвата русскими Илийского края была опасность «цепной реакции» − на юге Франция попытается установить свой контроль в Юньнане, в Тибете Англия. [Financial Times].
Пекин, казалось, тоже был настроен достаточно воинственно. Но, как это случалось не раз, после громких заявлений типа «лучше погибнуть в бою, чем уступить хоть пядь земли», внезапно тон резко изменился. На ультимативную ноту Петербурга Пекин ответил вполне конструктивно, что вызвало одобрительную реакцию везде, в том числе и в Японии. Однако, как это также случалось не раз, через какое-то время при обсуждении конкретных вопросов позиция Пекина вернулась к исходной, и в марте 1911 года российскому МИД пришлось вновь прибегнуть к ультиматуму.
Все это происходило на фоне острого правительственного кризиса в самой России, вызванного прошением Столыпина об отставке, поданном на имя царя 18 марта 1911 года. Зазвучало имя его преемника. Коковцов стал даже получать телеграммы с поздравлениями. Стали поговаривать и о смене внешнеполитического курса, что усугублялось сообщениями о серьезной болезни Сазонова и предстоявшей ему тяжелой операции. [Times].
Прошение Столыпина об отставке, в конечном счете, не было принято − царю удалось уговорить его не покидать свой пост после того как часть его требований была удовлетворена.
К маю 1911 года стало очевидным, что уступчивость Пекина носит тактический характер. В Японии активно обсуждался визит на Дальний Восток военного министра России Сухомлинова. Свежая еще в памяти ситуация накануне войны с Японией, когда Куропаткин посетил этот край, давала повод считать, что и сейчас речь идет о войне, но на этот раз России с Китаем.
Как и тогда в Токио, переговоры в Пекине были в основном переливанием из пустого в порожнее. 22 мая Столыпин, из-за болезни Сазонова исполнявший обязанности министра иностранных дел, провел совещание с участием Нератова, представлявшего МИД, Сухомлинова и Коковцова, чтобы определиться, что делать − воевать или все же мирно решить вопрос [Асахи].
На этом фоне новая оккупация Россией Кульджи и всей Илийской области считалась практически решенным вопросом. Две стрелковые бригады, четыре эскадрона казаков с двумя батареями полевых орудий и восьмью пулеметными батареями направляются из Маргилана в Ферганской долине к границам с Китаем, сообщали газеты. [NYT].
Несмотря на хорошие и доверительные отношения между Россией и Японией, сложившиеся после подписания конвенции 1907 и 1910 годов, возможность занятия Россией Илийского края вызывала некоторую нервозность в Токио. Многие из китайских революционеров, учившиеся в Японии и тесно связанные с ней, агитировали против России и, при этом взывали к расовой солидарности. «Пекинские революционеры в прокламациях обещают поддержку в случае войны и призывают японцев, в интересах желтой расы, помочь Китаю» [Русское Слово]. В Китае, инспирируя русско-японский конфликт, пропаганда внушала, что Монголия для России − это буферное государство, необходимое как препятствие на пути распространения японского влияния за пределы Южной Маньчжурии. [NYT].
Но отношения между Россией и Японией оставались стабильными, несмотря на попытки натравить их друг на друга. В разгар российско-китайского кризиса 20 июня 1911 года российский посол в Японии Малевский покинул японскую столицу и отправился в Россию в свой очередной отпуск. А днем ранее вместе с дочерью Евгенией был приглашен японским императором на ужин во дворец. [Асахи].
Отъезд Малевского вызвал слухи о возможных перестановках в российском МИД. Ссылаясь на источники в русской столице, японская пресса сообщала, что Малевский должен был заменить Извольского в Париже, а вместо него после трудной и изнурительной работы в Пекине в Токио должен был приехать Коростовец [Асахи]. Но слухи не подтвердились и Коростовец, оставался в Пекине и 28 августа вручил цинскому правительству ноту с требованием не вмешиваться во внутренние дела Монголии и прекратить проведение мер, цель которых была склонить прорусски настроенных монголов на сторону Китая [Nakami].
В Японии в это время повторилась ситуация января 1906 года − в августе 1911 года Кацура со своим кабинетом ушел в отставку, и по его рекомендации премьер-министром стал Сайондзи. В прошлый раз попытка внедрить в японскую политическую систему принцип формирования исполнительной власти на партийной основе потерпела неудачу. Тогда эту идею проталкивал Ито, а Кацура был против. Сейчас же после смерти Ито за это дело взялся сам Кацура. Он накануне вступил в партию парламентского большинства Сэйюкай, но место премьера уступил лидеру этой партии − Сайондзи.
Как и в 1906 году, Сайондзи отправил Комура в отставку. Среди претендентов на его место упоминали послов в России, Англии и США − Мотоно, Като и Утида [NYT].
В случае традиционной для японской дипломатии тех лет «рокировки» Комура мог уехать в Вашингтон, заменив Утида. Но этого не случилось. К моменту смены кабинета Комура был тяжело болен и 25 ноября 1911 года в возрасте 56 лет он скончался.
В начале года, 24 января Комура выступал в нижней палате парламента с программной речью о внешней политике страны. Говорил уверенно, без бумаги, но голос его был настолько слабым, что председательствовавший вынужден был останавливать его и просить говорить громче. В речи он уделил много внимания отношениям с Россией, почти столько же, что и проблемам в аннексированной Корее. Интересы двух стран в Маньчжурии совпадают, подчеркивал Комура, и Япония намерена развивать отношения добрососедства и дружбы с Россией для упрочения мира на Востоке. [Асахи].
Обладая огромной работоспособностью и готовностью к самопожертвованию ради интересов государства, которому он самоотверженно служил, Комура никогда не отличался крепким здоровьем. Без него трудно представить себе историю российско-японских отношений рассматриваемого периода. Склонявшийся к войне с Россией в 1903 году, скептик в отношении союза с ней − сразу после войны, а позднее − сторонник сближения и один из авторов конвенции 1910 года. Эти резкие перемены отражали крутые повороты геополитики того времени. Какими бы ни были оценки Комура в дипломатической истории двух стран, но 27 ноября на смертном одре на подушке у его изголовья легла высшая российская награда − орден Святого Александра Невского. Это стало событием, о котором упоминали наряду с публикацией специального рескрипта японского императора (特旨) о посмертном присвоении Комура более высокого придворного титула «дзюнии» 従二位) (дворянский титул второго ранга соответствующий маркизу). [Асахи].
На плечи преемника Комура выпала нелегкая задача осмысления всего того, что происходило в Китае, решение вопроса о признании нового республиканского правительства и защита японских интересов в Маньчжурии и Внутренней Монголии. Последнее требовало тесной координации действий с Россией, развития двусторонних отношений на базе конвенций 1907 и 1910 годов.
17 октября 1911 года в телеграмме в Петербург Утида, занявший место Комура, поручил Мотоно передать Сазонову, что новое японское правительство не только намерено сохранить курс прежнего правительства, но «искренне желает» дальнейшего развития двустороннего сотрудничества. Он просил при встрече с Коковцовым, который после убийства Столыпина занял кресло председателя совета министров России, сказать, что хорошо помнит свою поездку по сибирской железной дороге в 1909 году в одном вагоне с ним [на встречу с Ито в Харбине] [ДВПЯ].
К Конвенции 1912 г.
События в Монголии разворачивались стремительно и вынуждали Утида как можно быстрее договориться с Россией о разделении здесь сфер влияния. В сентябре 1911 года в Петербург прибыла делегация князей Внешней Монголии с ходатайством о включении их в состав России. Пекин заклеймил их как «изменников». По слухам, китайское правительство намеревалось отозвать из Урги своего представителя [«амбана»] за допущенные ошибки и просчеты в руководстве провинцией. Ожидали, что все это скажется на положении русских в Урге и Кяхте, а также сделает еще более жесткой позицию Китая на переговорах по пересмотру русско-китайского договора по Илийскому краю [Русское Слово].
После образования нанкинского правительства, провозгласившего себя единственным законным правительством Китая, русские газеты в декабре 1911 года сообщали о постановлении, принятом собранием монгольских князей в Урге [Улан-Батор], не признавать республиканское правительство Китая и объявить северную часть Монголии независимым государством. Китайскому резиденту в Урге было предложено покинуть город вместе со всей своей администрацией. Расквартированные здесь 250 китайских солдат не могли бы никак подавить силой «мятеж» и вопрос считался решенным [Русское Слово].
В январе 1912 года началось восстание баргутских монгол, которое Пекин поспешил приписать российскому вмешательству. Стремясь опередить движение за независимость в Илийском крае, куда могло перекинуться восстание в Монголии, республиканцы здесь очень быстро взяли власть в свои руки. «В Кульдже спокойно. Над зданиями нового правительства подняты республиканские флаги» [Новое Время].
Пристальное внимание России к ситуации в этих регионах после начала революционных событий можно объяснить не столько естественным соблазном прибрать к рукам то, «что плохо лежит», сколько боязнью потерять все, что было приобретено по прежним договорам. Последнее было вполне реальным. Республиканцы действовали под националистическими лозунгами свержения «антинародного режима», сделавшего чрезмерные территориальные уступки иностранцам.
Это же обстоятельство побудило японское правительство обратиться к Петербургу с предложением заключить третью конвенцию, которая во избежание недоразумений обозначила бы сферы влияния двух стран в Монголии. В телеграмме от 10 января нового 1912 года Утида поручал Мотоно предложить это Сазонову и напоминал, что по секретным статьям конвенции 1907 года Япония признавала за Россией специальные интересы только в отношении Внешней Монголии. Что же касается Внутренней Монголии, настало время провести разграничительную линию на запад от пункта у реки Тола [«Толахо» в русских документах] − последнего, обозначенного в той конвенции [ДВПЯ; Романов].
В своем ответе Мотоно, прежде всего, подчеркивал, что Россия не собирается присоединять к себе Внешнюю Монголию. Более того, она настойчиво рекомендует Урге начать переговоры с новым правительством и найти компромисс решения, предлагая свое посредничество. Впечатление, что Петербург заинтересован в сохранении статус-кво, и только в случае попыток Пекина силой решить этот вопрос, Россия не будет сторонним наблюдателем и примет меры для защиты своих интересов. [ДВПЯ].
Вслед ушла его же телеграмма, помеченная знаком «сверхсекретно». Он не считает постановку вопроса о разграничении сфер интересов в Монголии своевременной. В первую очередь следует решить вопрос о Маньчжурии, где интересы Японии наиболее существенны, и в отношении которой, как показывали его беседы с Сазоновым и Коковцовым, Россия предлагала действовать более решительно. Он подчеркивает: «Пока нет решения относительно радикальных мер в Маньчжурии, я убежден, что, проведение переговоров по разграничению сфер влияния во Внутренней Монголии является преждевременным» [ДВПЯ].
Но в Токио не прислушались к его совету. 16 января кабинет министров принял подготовленное Утида постановление, которое обязывало Мотоно войти в контакт с российским МИД по поводу Монголии.
Ситуация в этой стране менялась стремительно, и в последнем заявлении Петербурга об особых отношениях звучала вся Монголия, а не только ее северная часть, именуемая Внешней, говорилось в нем. Токио не может закрыть на это глаза, так как распространение российских интересов на всю Монголию противоречит статье 3-й секретного соглашения конвенции 1907 года [в которой говорится лишь о Внешней Монголии]. [ДВПЯ].
В тот же день Утида послал Мотоно сжатое содержание постановления кабинета министров и вербальную ноту для передачи правительству России. В Японии обратили внимание на заявление правительства России от 11 января относительно ее особых связей с Монголией, где отсутствует упоминание, что речь идет о Внешней Монголии. Правительство Японии с учетом секретного соглашения с Россией полагает, что имеется в виду определенная часть территории Монголии, однако во избежание недоразумений было бы желательным получить пояснения на этот счет. [ДВПЯ].
Мотоно не оставалось ничего другого, как подчиниться и 18 января он у Сазонова. Быстро пробежав глазами текст ноты, он, не колеблясь, заявил, что речь идет, разумеется, о Внешней Монголии, а не о стране в целом, и просит передать в Токио, что у России нет ни малейшего намерения нарушать прежние соглашения с Японией.
Откровенно говоря, перешел он на доверительный тон, из-за ситуации в Европе и собственного финансового положения для России нежелателен конфликт на Дальнем Востоке. И вообще, российское общество считает, что соглашение с Японией позволяет ему быть спокойным за сохранение интересов в этом регионе. Когда же Мотоно попросил это мнение оформить в виде ноты, Сазонов легко согласился.
После того как вопрос о Монголии был исчерпан, беседа перешла на другую тему, волновавшую Мотоно несравненно больше. Неизвестно, как будут развиваться события в Китае, говорил он. Поэтому Россия и Япония должны быть готовы к решительным действиям в Маньчжурии. Не дожидаясь, когда ситуация в Китае примет угрожающий их интересам характер следует заранее договориться о совместной позиции и мерах, которые необходимо будет предпринять в этом случае.
Сазонов охотно поддержал японского посла и предложил начать практическую работу. Мотоно активно взялся за это и в первую очередь написал в Токио. У России на сегодняшний день нет никаких конкретных идей на этот счет. Кроме того, наверняка, все державы выступят категорически против любых мер Японии и России в Маньчжурии и Монголии, и союзная Англия вряд ли их одобрит. Поэтому, исходя из приоритета национальных интересов, японскому правительству следует после разработки конкретного плана действий в первую очередь договориться с Россией, а затем добиваться согласия на него Англии [ДВПЯ].
Призыв Мотоно опять не был услышан. В Токио преобладала осторожная позиция. Начинать переговоры с Россией об оккупации Маньчжурии или даже ее аннексии, если хаос в Китае примет необратимый характер, было явно преждевременно. Результатом мог быть либо полный развал китайской империи, либо, напротив, рост ее агрессивности, которая угрожала бы японским позициям в Южной Маньчжурии и прилегающей к ней районам Внутренней Монголии. [ДВПЯ].
Оккупация Маньчжурии − слишком грандиозная тема, а пока более реальной была монгольская тематика. Тем более, что обещанная Сазоновым нота была получена из Петербурга и воодушевляла. В ней выражалось сожаление, что использованное в заявлении российского правительства понятие «Монголия» вызвало беспокойство в Японии, и подтверждалось, что под ним имеется в виду та часть территории Монголии, которую Япония признает как российскую сферу [ДВПЯ].
Теперь Утида торопил с началом переговоров. Но Мотоно продолжал настаивать, что Японии следует опередить события и не ждать их дальнейшего развития, а Монголию включить в общий пакет мер. К мнению Сазонова, поддерживающего его в этом, для большей убедительности он добавляет и точку зрения Коковцова, с которым он имел возможность переговорить во время традиционного новогоднего приема в Зимнем дворце 19 января 1912 г. [ДВПЯ].
После нескольких дней размышлений и обсуждения с остальными членами кабинета министров Утида остался на прежней позиции. Монгольский вопрос должен обсуждаться отдельно и без промедления. Что же касается Маньчжурии, то это вопрос будущего. К нему надо быть готовым, но обсуждать еще рано. Таков был смысл ноты, которую Мотоно следовало передать Сазонову. Японское правительство считает необходимым незамедлительно приступить к переговорам о продлении линии разделения сфер влияния в Маньчжурии и разграничении сфер влияния в Монголии. Заключение такого соглашения крайне важно для нерушимой дружбы двух стран. Что же касается решения маньчжурского вопроса, то ситуация в Китае настолько сложна, что пока ее невозможно должным образом оценить и принимать какие-то решения. Поэтому желательно, чтобы каждая из сторон самостоятельно рассмотрела возможные шаги в отношении Маньчжурии с тем, чтобы в момент, когда порядок [в Китае] претерпит радикальные изменения, о характере и масштабах которых сейчас трудно судить, быть готовыми к откровенному обмену мнений относительно совместных действий [ДВПЯ].
В японском проекте нового соглашения с Россией было три статьи − одна по географическим параметрам разделительной линии в Маньчжурии, другая − то же в Монголии, третья − о хранении всех соглашений в строгой секретности. Сазонов на встрече с Мотоно 24 января, бегло прочитав этот текст, переведенный на французский язык, заметил, что он плохо знаком с географией Монголии, и чтобы дать ответ на японские предложения потребуется время. К тому же у России нет каких-то определенных идей, которые можно было бы оформить виде контрпредложений по проекту соглашения. Единственное, как ему представляется, во Внутренней Монголии было бы целесообразно создать «нейтральную зону» между российской и японской сферой влияния.
Мотоно предложение о «нейтральной зоне» было не по душе. Он высказал сомнение в ее целесообразности, но тут же добавил, что в случае ее предложения Россией Япония со своей стороны непременно рассмотрит ее. [ДВПЯ].
Целый месяц потребовался Сазонову для выработки предварительной позиции. В этом не было ничего удивительного. 12 февраля 1912 года прекратила существование Цинская империя и в обеих столицах шла лихорадочная работа по осмыслению произошедшего и выработке позиции в отношении нового режима. Лишь 20 февраля японскому послу была вручена памятная записка. Она была пространной, и Сазонов терпеливо ждал пока японский посол ее прочитает, после чего стал давать пояснения по содержанию.
Как он уже подчеркивал не раз, в отношении Китая во избежание недоразумений Россия придерживается политики консультаций и совместных действий с Японией. Поэтому он согласен с разграничением сфер влияния двух стран в Маньчжурии и Монголии. Но чтобы составить свой проект соглашения по Монголии, необходимо уточнить несколько моментов. Во-первых, отчего в японском проекте упоминается лишь российско-японская конвенция 1907 года и нет ссылки на конвенцию 1910 года? Собирается ли японское правительство включить и это соглашение, в частности, пункт 3 его секретной части [обязательство каждой из сторон никоим образом не противодействовать дальнейшему укреплению и развитию особых интересов другой стороны в пределах сфер влияния в Маньчжурии]? Во-вторых, в переговорах по конвенции 1907 года Россия высказала намерение обсуждать Монголию в целом. Япония признала особые интересы России во Внешней Монголии в ответ на предоставление Японии свободы рук в Корее. Внутренняя Монголия оставалась, как и остальная часть Китая, вне сфер разделения интересов, и Япония не высказывала пожеланий на этот счет. А из проекта японской стороны следует, что она хотела бы расширить сферу своих интересов на Внутреннюю Монголию. Не имея в принципе ничего против этого, российская сторона вынуждена указать на то, что разграничительная линия, предложенная в проекте, включает в себя участки транспортного пути из Тяньцзиня через Пекин и Калган [Чжанцзякоу, провинции Хубэй] до Кульджи. Японский контроль над ней затрагивает экономические интересы России, сложившиеся много веков назад и закрепленные в договорах с Китаем. [ДВПЯ].
− В отсутствии упоминания конвенции 1910 года нет никакого умысла, убеждал в ответ Мотоно. Он уверен, что все положения ее, включая статью 3 секретной части конвенции 1910 года, должны быть применены и к предлагаемому соглашению по Монголии. Прискорбно лишь, что в отношении линии разделения сфер особых интересов во Внутренней Монголии между двумя сторонами обнаружились принципиальные расхождения. Однако, он не сомневается, что японское правительство, желая исключить всякий повод к разногласиям, рассмотрит этот вопрос в «духе согласия».
Со своей стороны Сазонов подчеркивал: − Дорога Пекин–Кульджа − это в основном пустынная территория, но для России ее ценность в том, что это трасса, по которой идет поток товаров и грузов. Поэтому она имеет экономическое значение, которым Россия поступиться не может. Он переговорил по этому вопросу с царем и военным министром и они оба высказались в том же духе.
− Судя по тону высказываний российского министра иностранных дел, Россия не откажется от своего требования исключить дорогу Тяньцзинь — Кульджа из сферы японских особых интересов в Южной Монголии, приходит к выводу Мотоно. Необходимо тщательно изучить этот вопрос. В случае согласия с российским требованием, это станет серьезной уступкой. Однако положительным является то, что переговоры фактически начались и должны привести к заключению нового соглашения. Чтобы не упустить момент, он хотел бы как можно скорее получить инструкции на этот счет. [ДВПЯ].
Но скорее не получается. Внимание Утида отвлечено на другие проблемы, связанные с Китаем. Лишь через месяц, 19 марта Утида сообщил, что по его просьбе представители японского военного ведомства должны провести обследование на месте и дать свои рекомендации, насколько возможны уступки в отношении дороги Тяньцзинь — Кульджа. В отношении ссылки Сазонова на протокол переговоров при заключении конвенции 1907 года, Утида сетовал, что в японском МИД не обнаружена запись тех переговоров, и поэтому просил Мотоно дать свою оценку, насколько точны российские данные. [ДВПЯ].
Данные российского протокола можно признать достоверными, отвечал Мотоно и добавлял, что по конфиденциальным сведениям из российского внешнеполитического ведомства (Козаков), МИД России может предложить провести разграничительную линию по пекинскому меридиану.
Григорий Александрович Козаков − «один из самых талантливых людей ведомства, отличный знаток Дальнего Востока… замеченный впервые Извольским. Он вел фактически совершенно самостоятельно свой отдел, и Сазонов слушался его беспрекословно. Это был сметливый, наблюдательный и цепкий человек «служилого сословия», которого ценило правительство и боялись иностранцы» [Соловов].
В годы японо-российского противостояния по поводу Кореи 1894–1895 гг. он студент-стажер в российской миссии в Токио. С 1902 года вице-консул в Мозампо. В январе 1904 года перед самым началом русско-японской войны покинул свой пост, не оставив преемника, и срочно собрался в Пусан, где только весной 1904 года должно было начаться строительство здания российского консульства. [Асахи].
Вместо Пусана, уже захваченного японцами, он отправился в Пекин 1-м секретарем русской миссии. После войны та же должность в посольстве в Токио. В 1910 году вернулся в Петербург на должность чиновника по особым поручениям. С 1914 года он возглавил 4-й политический [Дальневосточный] отдел российского МИД. Козаков, прекрасно владевший японским языком, напрямую вел переговоры с самыми высокопоставленными лицами не только японского МИД, но и с многими представителями политической элиты. Он был правой рукой Сазонова в переговорах по заключению союзного договора 3 июля 1916 г. «После Февральской революции Козаков рассматривался в качестве кандидата на пост посланника в Китае. После Октябрьской революции отказался сотрудничать с большевиками. Подвергался арестам, месяц провёл в тюрьме. В 1918 бежал за границу через Финляндию. По дороге, провалившись под лёд, отморозил ноги и скончался от гангрены в Стокгольме (по другим сведениям − в Лондоне). Женат не был». [narod.ru/kozakov:].
Учитывая возникшие разногласия в толковании разграничительной линии, Мотоно высказался за временное прекращение переговоров по Монголии, чтобы детальнее изучить проблему [ДВПЯ]. Все зависит от того как пойдут переговоры по предоставлению Китаю кредита и ряда других обстоятельств − откликается на это предложение Утида. Именно поэтому я и предложил приостановить переговоры − продолжал настаивать на своем Мотоно. Сложности, с которыми сталкиваются стороны в согласовании позиций по кредитам Китаю, осложняют и достижения успеха в переговорах по Монголии. [ДВПЯ].
Этот аргумент убедил Утида и он согласился с временным прекращением переговоров по Монголии, но просил Мотоно, как только это будет возможным, возобновить их без промедления. 2 апреля он послал ему внеочередную сверхсекретную [без регистрационного номера] телеграмму с проектом ответа японского правительства на ноту Сазонова от 20 февраля, которую тому следовало передать, когда он сочтет нужным.
− Все положения конвенций 1907 и 1910 годов и их секретных частей применимы и в отношении Монголии, подтверждалось в ней заявленное в тот день устно Сазонову. Переговоры по новому соглашению будут продолжены, как только позволит время. Что же касается торгового пути Калган — Кульджа, то Япония гарантирует свободу и безопасность передвижения по ней. Учитывая интересы России и действуя в духе первых двух соглашений по Маньчжурии, в ноте декларировалась готовность японского правительства пересмотреть предложенную границу и передвинуть ее к востоку от этой дороги. (Пекинский меридиан). [ДВПЯ].
Прошло более двух недель и Утида стал торопить Мотоно с передачей ответа на российскую ноту. Из российского посольства в Токио уже дважды спрашивали, когда же будет получен ответ. Следует незамедлительно ее передать в МИД России, инструктирует посла Утида. Насчет разграничительной линии − оставить в том виде, как она предложена в проекте. Обследование на месте, порученное военными, пока не дало никаких результатов. Просьба выяснить, какой вариант может предложить российская сторона и сделать все, что в его силах, чтобы сфера японских интересов была бы установлена как можно дальше на запад. По данным из российского посольства в Токио, Россия хотела бы, чтобы Япония признала в сфере ее интересов дорогу Калган-Кульджа. [ДВПЯ].
Мотоно передал ноту 20 апреля. Сазонов, прочитав ее, заметил, что, на его взгляд, текст вполне удовлетворительный. Японское правительство учло пожелание России и согласилось с включением дороги Пекин — Кульджа в сферу российских особых интересов, подчеркивал Мотоно. Теперь можно надеятся, что российская сторона со своей стороны проявит понимание японских интересов в российском проекте, и граница японских интересов не будет слишком удалена от этой дороги.
Реакция Сазонова была вполне позитивной. Он не видит теперь особых трудностей в быстром достижении взаимопонимания, но требуется некоторое время для согласований с Коковцовым и Сухомлиновым.
Передавая об этом, Мотоно предупреждал, что еще рано считать вопрос решенным. Предвидя в будущем нелегкие переговоры, он упоминал рассматриваемый в российском МИД вариант проведения разграничительной линии по пекинскому меридиану [ДВПЯ].
Действительно, в переданной ему 1 мая 1912 года ноте МИД России по проекту нового соглашения был предложен пекинский меридиан. [116 градусов и 27 минут восточной долготы].
Это наиболее «справедливое» разделение сфер особых интересов двух стран, говорилось в комментарии к нему. Линия от Долоннора [с пригородом Шанду − бывшей летней резиденцией Хубилая, основателя китайской династии Юань] до российского Забайкалья делит названную территорию на две части: восточную часть, к которой примыкают районы средней и южной Маньчжурии, где находятся все железнодорожные интересы Японии и западную часть − «Западный Китай», − на который как сферу своих особых интересов российская сторона обращала внимание японского правительства еще во время переговоров по конвенции 1907. [ДВПЯ].
Признать же за Россией часть Синьцзяна − это требование поставило Токио в тупик. − Судя по всему, Россия считает, что для Японии не представит особого труда признать за ней специальные интересы в Западном Китае, который не относится к Маньчжурии и Монголии, традиционной сфере совместных интересов. Это не так, отмечал Утида. Не говоря уже о заведомо отрицательной реакции Англии и Франции, которым нужно будет в конфиденциальном порядке сообщить о содержании нового соглашения, признание за Россией особых интересов за пределами указанных областей нарушает принцип равенства интересов. Следуя ему, Япония должна была бы потребовать от России признания за ней особых интересов в Фуцзяне. Но это запутало бы ситуацию еще больше. Поэтому согласиться с требованием России, касающимся Западного Китая, не представляется возможным. В отношении же предложения о разделе сферы интересов во Внутренней Монголии по пекинскому меридиану, японское правительство готово его рассмотреть при условии снятия Россией требования по Западному Китаю. В противном случае оно вынуждено будет просто прекратить переговоры, − писал Утида в Петербург Мотоно [ДВПЯ].
Прекращение переговоров означало бы первую в послевоенный период осечку в поступательном развитии союзных отношений. Этого старались избежать в Японии − не хотели этого и в России. Несколькими днями ранее, 26 апреля в Государственной Думе России в речи о внешней политике страны Сазонов торжественно провозглашал о твердом намерении защитить особые интересы России в Монголии и Северной Маньчжурии и подчеркивал важность «превосходных отношений с Японией». Эта часть выступления министра вызвала громкую одобрительную реакцию депутатов. Оценка звучала в контексте проблем в Персии, готовности России вывести оттуда войска, а также итало-турецкой войны и решения Турции открыть черноморские проливы. Речь, длившаяся 40 минут, заслужила похвалу и в зарубежной прессе как «в высшей степени четкая и всеобъемлющая». [Times: 27.04.1912].
…Стабильные и партнерские отношения с Японией для России были важным условием успеха в европейской политике, которая приближалась к своей критической точке.
В начале июля 1912 года Сазонов вместе с Коковцовым присутствовал на встрече двух императоров, русского и германского, в одном из российских портов на Балтике, так и названном «Балтийским портом» (сейчас − Палдиски, Эстония). В «заштатном» приморском поселении [около 900 чел.] Эстляндской губернии, примечательном морским купанием и ловлей килек, беседы проходили попеременно на борту императорских яхт «Штандарт» и «Гогенцоллерн», стоявших на рейде в окружении боевых кораблей.
«Когда после первого обеда на «Штандарте» хозяева и гости вышли на палубу, император Вильгельм отвел меня в сторону и вступил со мной в разговор, который продолжался полтора часа», − вспоминал Сазонов. После длительного описания в самых ярких красках подробной картины юношеских упований и огорчений с «производившей тягостное впечатление» откровенностью о нелюбви к нему отца [Фридриха III] и матери-англичанки [дочери королевы Виктории] германский император перешел к традиционному для него запугиванию «желтой опасностью».
− Для противодействия Японии у России один только выход − «взять в руки создание военной силы Китая», − горячо убеждал Вильгельм. Но все его доводы, среди которых были и на первый взгляд разумные, Сазонов воспринимал как очередную попытку отвлечь внимание России от европейских дел и втянуть ее в «дальневосточную трясину»: «…Образ действий, который он [Вильгельм II] нам рекомендует по отношению к Китаю в целях предотвращения японской опасности, не только создал бы непосредственно на нашей границе новую опасность, но неизбежно привел бы нас вторично к вооруженному столкновению с Японией, которая усмотрела бы угрозу себе в создании военной силы Китая руками России. Такой рискованной политике, польза которой представляется мне недоказанной, я предпочитал путь соглашений с Японией, с которой нам нетрудно договориться по всем вопросам, в которых наши взаимные интересы соприкасаются. Этот путь нами уже изведан и дал вполне удовлетворительные результаты» [Сазонов].
«Нетрудно договориться» − это некоторое преувеличение. Трудности были, но легко преодолевались. Вот и 18 мая 1912 г. в разговоре с Мотоно в здании на Мойке Сазонов услышал об отказе Японии признать за Россией особые интересы в Илийском крае. − Исходя из принципа равенства интересов, японское правительств, не может включить в текст соглашения признание за Россией особых интересов в Западном Китае, заявлял Мотоно.
Сазонов цепляется за слова. Раз речь идет о «равенстве интересов», то нет проблем. − «В таком случае, Россия готова признать за Японией особые интересы в других районах Китая», предлагал он «честную сделку». И хотя русский министр не упоминал провинцию Фуцзян, речь вполне могла идти о признании в ней японских интересов в обмен на признание российских в Синьцзяне.
Однако заманчивое предложение не соблазнило Мотоно. − Проект соглашения нужно будет показать союзникам − Англии и Франции. Вряд ли они одобрят его. Признание за Японией и Россией особых интересов в других районах Китая, помимо Маньчжурии и Монголии, затрагивает проблему Китая в целом. А она настолько сложна, что японское правительство хотело бы этого избежать.
Но Сазонов не сдавался − Франция и Англия уже признают особые интересы России в Западном Китае, поэтому включение их в текст нового российско-японского соглашения вряд ли вызовет у них возражения. Однако уговорить Мотоно не удавалось. Тот вновь ссылался на принцип равенства интересов.
Тогда Сазонов предложил по Западному Китаю подписать отдельный секретный меморандум. − Результат будет тот же самый − с ним нужно будет ознакомить союзников, парировал японский посол и добавил − если российская сторона будет настаивать на своем, Японии, как это ни прискорбно, придется отказаться от заключении нового соглашения, и чтобы не допустить этого, он просит снять требование о включении пункта о Западном Китае.
Сазонов был расстроен. Он понял, что уломать японцев невозможно. Готовность в ответ признать доминирование Японии в других районах Китая не сработала. Оставалось выдержать паузу и сделать еще один заход, а если и он не даст результатов − пойти на заключение соглашение только по Монголии. Он заключил беседу словами о том, что во избежание в будущем недоразумений все же желательно заключение нового соглашения и для лучшей его подготовки необходима некоторая пауза.
− В этих условиях я не стал поднимать другие вопросы, описывал ситуацию Мотоно и просил Токио поскорее прислать ему окончательное решение по разграничительной линии. Из чего можно заключить, что он почти уверен − Россия, в конечном счете, подпишет соглашение без пункта о Западном Китае. [ДВПЯ].
Так оно и случилось. На встрече 22 мая Сазонов объявил, что, российское правительство снимает вопрос о включении в текст договора по Монголии пункт о Западном Китае. Возражение правительства Японии принято. При этом, желательно, чтобы японская сторона направила в адрес МИД России документ с разъяснением причины отказа, составленного, однако, таким образом, чтобы можно было бы сделать вывод о фактическом существовании особых интересов России в этом районе. Но и этот хитроумный ход не удался.
− «Это было бы равнозначно официальному признанию, на что мое правительство вряд ли согласится» − возражал Мотоно.
− В таком случае достаточно документа с изложением причин, высказанных японским послом на встрече 18 мая − дожимает японского посла Сазонов [ДВПЯ]. На это Мотоно согласился и составил проект «вербальной ноты» и послал в Токио на утверждение: Россией было высказано пожелание, чтобы Япония в тексте соглашения, по которому ведутся переговоры, признала «наличие у России особых прав и интересов в Западном Китае». В ответ Японией было заявлено, что сфера рассматриваемого соглашения ограничивается территориями Маньчжурии и Внутренней Монголии. Если же Россия настаивает на включении пункта о Западном Китае в текст соглашения, то Япония вынуждена потребовать от России признания ее особых прав и интересов в другой части Китае, а именно в Фуцзяне. Японское правительство считает ведение переговоров на эту тему преждевременным, так как ситуация во всем Китае еще не позволяет этого. В связи с этим, оно просит российское правительство отказаться от включения в текст соглашения данного пункта. [ДВПЯ].
После некоторой стилистической правки текст этой ноты был одобрен в Токио, и 27 мая Мотоно передал его в МИД России. Прочитав текст, Сазонов нашел его вполне приемлемым. Теперь не было никаких препятствий, и он просил поторопиться с японским проектом конвенции, так как хотел бы подписать ее до ухода в отпуск, а именно 8 июля. [ДВПЯ].
Токио не нужно было уговаривать − такая спешность вполне устраивала, и уже 1 июня Сазонов мог ознакомиться с японским проектом. Это не заняло много времени − текст размещался на одной странице. Высказав полное удовлетворение его содержанием, Сазонов обещал передать ответ на японские предложения после более тщательного их изучения. [ДВПЯ].
На встрече с Мотоно 5 июня Сазонов сообщил, что российский проект исправлен в соответствии с японским и теперь очередь за одобрением его царем. 22 июня последовала его санкция, и теперь осталось назначить дату подписания конвенции. Перед этим следовало сообщить правительствам Англии и Франции содержание конвенции.
После согласования с Сазоновым текста сопроводительных нот, Мотоно направил одну в адрес Като в Лондон и Адати − в Париж. Посол Японии в Англии Като Такааки получил все материалы от Мотоно утром 3-го июля и во второй половине того же дня отправился на Чарльз-стрит.
Грей, прочитав текст конвенции, с иронической улыбкой спросил, не может ли японский посол объяснить ему, что означает выражение «сфера интересов» [spheres of interests]. И когда Като ответил, мол, дать точное определение этому выражению очень сложно, Грей, не рассчитывая, видимо, получить четкий ответ на свой каверзный вопрос, задал другой, на этот раз весьма конкретный: кто, Россия или Япония, первым начал переговоры по Монголии? Като начал отвечать столь же уклончиво, мол, у него нет точных сведений на этот счет, и определенно сказать трудно, однако он полагает, что инициатива исходила от Японии. И связано это было с вопросом о предоставлении займа Китаю. Россия заявила тогда о своих особых интересах в Маньчжурии и Монголии. В отношении последней казалось, что Россия претендует на всю территорию этой страны, и Токио предложил обозначить сферы влияния, чтобы избежать недоразумений… И желая подсластить пилюлю, зная, что это понравится Грею, Като добавил: «или другими словами воспрепятствовать дальнейшей территориальной экспансии России». Услышав последние слова, Грей удовлетворенно закивал головой: Коль скоро конвенция не нарушает независимости Китая и принципа «открытых дверей» в торговле, к ней нет претензий [ДВПЯ].
В тот же день, 3-го июля, временно исполнявший обязанности японского посла в Париже Адати Минэитиро (安達峰一郎) направился набережную Орсе. Ему не удалось встретиться с Пуанкаре. Тот совмещал должности главы правительства и министра иностранных дел, и в этот момент заседал в парламенте. Реакция его заместителя, принявшего документы, была подчеркнуто доброжелательной. Это большой успех японской дипломатии и он непременно вечером доложит об этом Пуанкаре. У французского правительства не может быть никаких возражений против такого развития российско-японских отношений. [ДВПЯ, 1912/1/2: 91].
Адати Минэитиро − один из японских дипломатов, добившихся международного признания, и заслуживает особого упоминания.
После окончания юрфака Токийского императорского университета в 1892 г. он остался здесь же на преподавательской работе. В последний год уходящего века − он временный поверенный в японской миссии в Париже, в 1903 г. возвращается советником в здание на Касумигасэки и к преподавательской работе − в своей «альма-матер» он преподает международное право и историю дипломатии. В 1905 г. в Портсмуте он входит в состав японской делегации − помогает Комура в переговорах с Витте. Затем снова в Париж, потом полномочным посланником в Мексике, откуда судьба забрасывает его в сражающуюся с Германией Россию в составе делегации японского Красного Креста. Все последующие годы − снова Европа. Полномочный посланник в Бельгии он участвовал в работе Парижской мирной конференции, после чего он уже становится надолго послом в Бельгии, и после двухлетнего пребывания в посольском кресле во Франции избирается судьей Постоянной Палаты Международного Правосудия (Permanent Court of International Justice) − судебного органа, созданного Лигой Наций в 1920 г. Это происходит в сентябре 1930 г. и через несколько месяцев, в январе 1931 г. рекордным в истории суда числом голосов (49 из 52) он был избран его председателем. После окончания трехлетнего срока на голосовании в декабре 1933 г. он уступает место англичанину Сесилю Хэрсту (Cecil Hurst), но остается членом суда.
Захват Маньчжурии, осуждение Японии в Лиге Наций и выход страны из ее состава не бросили тень на его авторитет юриста. Когда, несмотря на все усилия врачей, в том числе знаменитого в Нидерландах в ту пору терапевта Исаака Снаппера, 28 декабря 1934 г. после непродолжительной болезни он скончался в одной из клиник Амстердама, то по решению нидерландского правительства ему были устроены государственные похороны. Из его частного дома в курортном районе Гааги − Схевенингене с живописным видом на многокилометровую береговую полосу Северного моря гроб с покойным был доставлен в здание Дворца Мира, где располагался Международный трибунал. Так в обиходе и даже дипломатической переписке звали Постоянную Палату Международного Правосудия − здесь состоялась траурная церемония, в которой приняла участие королева Нидерландов Вильгельмина и ее дочь − наследная принцесса Юлиана. [Japan Times & Mail, Jan 01,1935. p.1 «Late Dr. Adachi Tomb Is Near The Peace Palace»]. Отсюда грандиозная процессия − завешенный венками траурный катафалк, запряженный парой лошадей с возницей на высоком облучке в черном облачении с массивной треуголкой на голове в сопровождении пеших в длиннополых сюртуках и высоких шляпах и конницы сзади с всадниками в шлемах и саблями наголо прошествовала сквозь плотный строй солдат с ружьями на расположенное неподалеку Центральное кладбище (Funeral of Adachi Mineichirō on January 3, 1935, in The Hague, Netherlands.ogv).
Спустя более чем год, 18 февраля 1935 г. в расположенном через обширную площадь перед императорским дворцом «Токио Кайкан» в церемонии памяти Адати приняло участие все высшее дипломатическое руководство тех лет − Исии Кикудзиро, Ёсидзава Кэнкити, Сидэхара Кидзюро, Утида Ясуя, а также Сайто Макото, только что покинувший пост премьер-министра. С речью о заслугах покойного выступил министр иностранных дел Хирота Коки [Japan Times & Mail, Feb 03,1935. p.1 «Memorial Meeting For Dr. Adachi To Be Held In Tokyo On Feb. 18»].. Через несколько недель на встрече с советским послом Юренёвым он же просил Москву поддержать в Лиге Наций кандидатуру японского представителя Нагаока на место, вакантное после смерти Адати. [ДВПС, 1935. С.148]. Перед самим голосованием на планарном заседании Лиги Наций в начале сентября 1935 г. о том же самом в Москве просил заместителя Литвинова Стомонякова японский посол Ота Тамэкити (太田為吉). [ДВПС, 1935. С.483].
Необычайные почести, оказанные японскому дипломату в Европе, − по времени это середина 30-х гг., когда события стали неуклонно развиваться в сторону Второй мировой войны. А 8 июля 1912 года − в день, когда Сазонов уходил в отпуск и перед этим вместе с Мотоно подписал конвенцию, − мало что предвещало близости Первой мировой войны, хотя до нее оставалось всего два года.
Эта была уже третья после войны двусторонняя конвенция. В ее преамбуле говорилось о решении обоих правительств «во избежание всякого недоразумения относительно их особых интересов» продлить демаркационную линию в Маньчжурии, установленную еще в 1907 году, а также провести такую же во Внутренней Монголии. И далее:
В статье 1 приводились географические координаты демаркационной линии, продлеваемой в Маньчжурии.
В статье 2 обозначались координаты разделительной полосы во Внутренней Монголии. Она проходила по Пекинскому меридиану, как было предложено на переговорах Россией.
В отличие от двух предыдущих конвенций в новой не было открытой части. Она целиком была секретной и последняя 3-я статья гласила, что «конвенция будет храниться двумя высокими договаривающимися сторонами в строгом секрете». [Секретная конвенция 1912].
Но, как и в случае с секретными статьями двух предыдущих конвенций, «строгая секретность» была чистой формальностью. «Эти [российско-японские] контакты, подстегнутые китайской революцией и последовавшими переговорами по кредиту, привели к очень четкому взаимопониманию в отношении Китая и сформировали отношения согласия между двумя державами, которые имеют огромное значение для сохранения мира на Дальнем Востоке и уступают по своей важности только англо-японскому союзу» − провозглашала «Таймс» [Times].
По поводу новой конвенции особенно откровенничали японские газеты. «Новым русско-японским союзом» называла конвенцию японская газета, считая, что упоминавшийся визит германского императора и переговоры в Балтийском порту имели целью не допустить этого. «Главной целью визита германского императора в Россию было воспрепятствовать новому русско-японскому союзу. Но все его расчеты полностью провалились«. [Асахи].
О «русско-японском союзе» активно писала и японоязычная пресса в Маньчжурии, подчеркивая его влияние на дела в Китае. С этим соглашалась китайская пресса, подчеркивая в свете нового японо-российского соглашения необходимость сближения Китая с США. В связи с приближавшимся открытием Панамского канала (первое судно по каналу прошло в августе 1914 г., но официально он был открыт только в июне 1920 г.) газеты обращали внимание на то, что он позволяет США оперативно перебросить свой флот из Атлантики в Тихий океан в случае столкновения с Японией, что само по себе рассматривалось как весьма вероятный сценарий развития событий.
Визит в Россию Кацура Таро − премьер-министра Японии
в годы русско-японской войны
8 июля 1912 года, когда в Петербурге Сазонов с Мотоно поставили свои подписи под конвенцией, представительная делегация во главе с Кацура отправлялась из Токио в дальний путь. «Поездка в Европу» − так именовалась эта миссия в прессе.
…Путешествие начиналось как обычно с вокзала в Симбаси. Поездом до Кобэ, оттуда − на пароходе до порта Дальний, далее снова по железной дороге до Харбина. Затем по КВЖД и через всю Сибирь − в европейскую часть России. Сведения о передвижении делегации по маршруту на этот раз давались скупо − были еще живы в памяти воспоминания об убийстве Ито на перроне в Харбине. О передвижениях делегации публиковали только после того, как поезд миновал очередную станцию − Мукден, Чанчунь и Телин. Из Харбина сообщали, что запрещено информировать о пребывании делегации и ее передвижении.
Меры предосторожности не были напрасными. 9 июля в газетах появилась заметка японского корреспондента из Владивостока о готовящемся покушении на жизнь Кацура в том же Харбине [Асахи]. И позднее из другого источника − о чрезвычайных мерах безопасности на станциях, и запрете для корейцев, в большом числе проживавших в Приморье, на передвижение на север в сторону железнодорожных путей. [Асахи].
Наученная горьким опытом русская полиция на этот раз была начеку. Весь путь российской части маньчжурской железной дороги от станции Куанченцзы в Чанчуне до Харбина охранялся нарядами русских солдат. Поезд с Кацура и с его свитой из 22 человек прибывал после полудня, но привокзальная площадь в городе и весь район полосы отчуждения уже с утра был очищен от местных жителей. Китайцы и корейцы − служащие станции и дороги, были освобождены на это время от работы. Доступ к перрону был перекрыт жандармами, которых было много и на самом перроне. Из залов ожидания первого класса были удалены все, даже офицеры. Большую работу провела полиция и накануне. Китайские и корейские кварталы подверглись массовым обыскам. Сообщалось о превентивном аресте 85 корейцев. [Русское Слово].
Поездка вообще готовилась втайне и ее цели тщательно скрывались. Перед ее началом даже Гото Симпэй, второе лицо в делегации, любивший общаться с журналистам и охотно рассказывающий им о себе, на тему поездки в Россию был немногословен. Вместо этого он делился впечатлениями о только завершившейся поездке в Корею и Маньчжурию.
− Поверхностны суждения тех, кто считал управление Кореей делом более простым, чем Тайванем. На самом деле справляться с таким «ленивым и праздным народом как корейцы» намного труднее, чем с дикими тайваньскими аборигенами, делился он своими впечатлениями с журналистами в пренебрежительном и типичном для тех лет расистском духе. Но как только речь заходила о поездке в Россию, он отделывался общими фразами, мол, ничего еще не решено и он сам ничего сказать не может, пока не переговорит с Кацура. [Асахи].
Мотивы визита Кацура в Петербург по мере приближения делегации к русской столице обрастали слухами. Версия о двустороннем союзе казалось настолько правдоподобной, что заместитель иностранных дел Курати Тэцукити (倉知鉄吉, известен своей активностью при подготовке материалов по аннексии Кореи) вынужден был выступить с опровержением. Япония и Россия сотрудничают в Маньчжурии и Монголии, и заключенных двух конвенций вполне достаточно для этого. [Асахи].
Версию о союзе в неожиданно резком тоне опровергало «Русское Слово»: «Стоустая молва приписывает посещению бывшего японского премьера тайную цель заключения союза между Россией и Японией. Мы не считаем этот союз возможным в близком будущем. …Россия не может плестись на Дальнем Востоке в хвосте страны Восходящего солнца. У нас есть неизмеримо более важные задачи, чем содействие утверждению Японии на развалинах империй богдыханов». [Русское Слово].
Плавный ход событий был прерван сведениями о неожиданно обострившейся болезни японского императора. Он давно страдал болезнью почек, и для его лечения приглашались мировые светила, но на этот раз было ясно, что ему никто и ничто уже не поможет. Сообщения о том, что император находится без сознания появились 20-го июля за день до прибытия Кацура в русскую столицу [NYT].
Еще не достигнув первого пункта своего европейского турне, Кацура чувствовал, что ему придется возвращаться. Но перед этим нужно было во чтобы то ни стало провести важные встречи в Петербурге. В газетах сообщали, что Кацура останется в Петербурге только до субботы [27-го июля] и затем возвратится в Японию [Новое Время].
Прибыв в российскую столицу, в тревожном ожидании вестей из Токио, 23 июля Кацура отправился на встречу с Коковцовым на Елагин остров.
Построенный Александром I для своей матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны после того, как та, постарев, уже не могла ездить в родной Павловский дворец, Елагин дворец, начиная с Витте какое-то время служил местом отдыха российских премьер-министров. Одно из первых творений Карла Росси, дворец вместе с окружающим парковым пейзажем должен был произвести впечатление на японского гостя. Уютные комнаты с роскошным дворцовым убранством, мирный парковый пейзаж через арочные окна первого этажа − здесь все располагало к откровенной и непринужденной беседе.
Беседа началась в 2 часа пополудни. Оба, бывший и нынешний премьер-министры, не ограничивали себя временем и были настроены на откровенное и неформальное общение. Во время разговора Кацура поделился, в чем была главная его цель визита, были затронуты, впрочем, и другие темы, но Кацура, как и положено, начал со слов благодарности.
− Он искренне признателен за радушный прием и чрезвычайную заботу о его удобствах и безопасности. Рад возможности откровенно обменяться мнениями по вопросам международной политики, хотя находится в России в личном качестве. Тем не менее, все, о чем они будут говорить, несомненно, будет учтено нынешним правительством. Кацура не рисовался. Формально перейдя в оппозицию кабинету Сайондзи, он сохранял свое влияние на его решения. Традиции «теневого лидера», начавшаяся при Ито, продолжалась.
Коковцов отвечал тоже в духе восточной вежливости. − Забота и внимание лишь маленькая часть из того, что россияне должны делать в отношении такого «великого человека» как князь Кацура. К тому же хорошо известно положение, которое князь занимает, несмотря на уход в отставку, о его огромном влиянии на внешнюю политику Японии. Поэтому он весьма рад счастливой возможности обменяться мнениями по вопросам, которые так важны для двух стран.
Но перед тем как перейти к проблемам текущей политики, Коковцов коснулся истории. − Война с Японией оставила горькие и тяжелые воспоминания в памяти россиян. Но она не вызвала чувства ненависти к Японии. Эта была война за чужие земли и не коснулась территории самой России. Поэтому она не ранила патриотические чувства россиян, которые в своем большинстве относились с апатией к войне. Именно этим объясняется то, что поражение не породило враждебных чувств к Японии, а заключенные с ней после войны соглашения встретили поддержку россиян. Тем не менее, когда Извольский и он сам, представляли эти соглашения на рассмотрение царя, некоторые из влиятельных политиков выступали против них, считая, что Япония, без сомнения, готовит новую агрессию. Но Извольский и он были убеждены в противном. Прошло время и после целого ряда событий уже не осталось скептиков, и сейчас нет ни одного, кто возражал бы против дружбы с Японией. [ДВПЯ].
Настал черед Кацура высказаться по поводу минувшей войны. Это было тем более интересно, что именно он возглавлял «кабинет войны» и ушел в отставку после бурных протестов против уступок России по Портсмутскому мирному договору, заслужив навечно ярлык главы «правительства военной победы и дипломатического поражения». Признания Кацура рисуют его образ и мысли, которые отличаются от общеизвестных.
− Он сформировал кабинет министров перед самой войной. Все действия России в Маньчжурии и в Корее свидетельствовали о том, что ее «государственные мужи» всерьез намереваются сохранить здесь свое преобладание, что напрямую угрожало «безопасности» Японии. Он был одним из тех, кто считал благоразумным не воевать, а договориться с Россией. Однако у российской стороны соображения национального престижа, видимо, сделали достижение компромисса невозможным. Безуспешными оказались и усилия покойного князя Ито. Российская сторона продолжала настаивать на таких условиях, которые для Японии были неприемлемы. В результате японская сторона оказались перед выбором, смириться с унижением, связанным с принятием этих условий, или воевать. Было принято решение воевать, хотя он лично тогда считал, что Япония потерпит поражение. Кацура продолжал эмоционально: − Но проиграть войну лучше, чем испытать унижение принятия неприемлемых условий. Тем более что, если бы японцы проиграли, это пошло бы им впрок. Как говорят, «после дождя земля становится еще крепче». «Черные тучи» закрыли небосклон на время, но потом небо снова стало ясным. Трудно смириться с «черными тучами» войны, но после нее мы получили то, на что до этого не могли надеяться − длительный мир с Россией. Хотя он и находится в оппозиции, он будет рекомендовать кабинету Сайондзи идти по пути новых соглашений с Россией − завершил свои слова Кацура [ДВПЯ].
Поблагодарив за откровенность, Коковцов стал делиться своими воспоминаниями.
− Он был назначен министром финансов на седьмой день после начала войны. В этом смысле ему повезло — он персонально не несет ответственности за начало войны. В Харбине во время встречи Ито рассказывал ему, что во время его визита в Петербург был шанс избежать войны. Россия тоже извлекла уроки. Война пробудила национальное самосознание русского народа. С одной стороны − желание жить в мире с соседями, с другой − решимость не дать никому и пальцем коснуться русских территорий. Это стало «компасом» русской дипломатии. На Дальнем Востоке Россия оказалась перед дилеммой − дружить или не дружить с Японией. Не верить в добрые намерения Японии означало неизбежное сближение с Китаем. Но Извольский и он, верили, что Япония искренне стремится к дружбе с Россией. Они оба докладывали царю о необходимости согласия с Японией. В связи с этим, на какое-то время они стали объектом нападок со стороны тех, кто не верил в это. Однако они продолжали считать, у Японии нет честолюбивых замыслов в отношении России. Они готовили соглашения и представляли на санкцию царя. После приезда в Петербург посла Мотоно, эта работа продвигалась с особым успехом. Им удалось разграничить сферы своей деятельности в Маньчжурии, а сейчас подписали соглашение по Монголии…
Со своей стороны, заверив Коковцова в том, что японский народ глубоко верит, что соглашения с Россией являются «непременным условием» не только его безопасности, но и дальнейшего развития, Кацура, наконец, перешел к проблеме, ради обсуждения которой он, собственно, решился на длительное путешествие.
− Ситуация в Китае становится все более нестабильной. Из-за слабости центрального правительства страна погрузилась в анархию и распадается на части. Если это будет продолжаться и дальше, потребуются более тесные и согласованные действия со стороны Японии и России. Какие меры считает российское правительство необходимыми в случае, если при определенных обстоятельствах потребуется вмешательство держав?
Отвечая на этот вопрос, Коковцов старался быть максимально откровенным. − Он согласен, хаос в Китае развивается неожиданно стремительно, и он уверен, что нужны согласованные действия со стороны России и Японии. Нынешние соглашения позволяют им без особого труда поделить между собой Маньчжурию и Монголию. Но, созрело ли для этого время? Он полагает, что еще нет. Международная обстановка пока не разрешает сделать это. Следует ли сотрудничать с другими державами в обеспечении территориальной целостности Китая? В принципе да, но, практически, это не только чрезвычайно трудно, но и невыгодно. Крайне сложно добиться от других держав понимания, что интересы России и Японии в нынешней ситуации не должны пострадать. Согласованные действия всех держав по восстановлению порядка в Китае нереальны, и это наглядно показали переговоры о предоставлении этой стране займа. Поэтому, в случае, если пекинское правительство полностью утратит контроль над страной и анархия будет по-настоящему угрожать жизни и имуществу иностранцев, Россия и Япония должны будут оккупировать свои зоны интересов в Маньчжурии и Монголии и держать там свои войска для поддержания порядка до тех пор, пока китайское правительство не сможет взять эти функции на себя. В это время потребуется полное взаимопонимание и согласование действий между Россией и Японией [ДВПЯ].
Кацура не комментировал эти слова Коковцова. Он поблагодарил русского премьера за «ясное и откровенное» изложение позиции и в 6 часов 15 минут вечера, спустя более четырех часов беседы, покинул Елагин остров и направился к себе в гостиницу «Европа» [ДВПЯ].
Отсюда 26-го в полдень Кацура выехал в сторону здания на Мойке, угол Дворцовой. − Его глубокое удовлетворение вызывала подписанная недавно Сазоновым и Мотоно третья по счету двусторонняя конвенция и он хотел бы, чтобы политика сотрудничества развивалась и далее − предварял Кацура свой разговор с российским министром иностранных дел.
− Поддержание тесных отношений и проведение совместных действий с Японией лежит в основе политики России на Дальнем Востоке, отвечал Сазонов. Помимо прочего, он уважает волю своего Государя, который считает необходимым сделать еще более прочными двусторонние отношения. Кацура поблагодарил за эти слова и попросил после перерыва на неофициальный обед, провести обмен мнениями по ситуации в Китае. Для этого он предложил свои апартаменты в отеле «Европа» [ДВПЯ].
Здесь по просьбе Кацура высказать свою точку зрения на ситуацию в Китае Сазонов говорил, что он опасается воцарения в стране анархии, когда особые интересы России могут оказаться под угрозой. В связи с этим, он считает необходимым консультации с Японией с тем, чтобы меры, предпринимаемые Россией, соответствовали тем, которые предпринимаются Японией в зонах ее особых интересов.
Это заявление, аналогичное тому, что Кацура слышал от Коковцова, не могло не радовать японского политика, но больше всего интересовал вопрос, что собирается Россия предпринять, если Пекин потеряет полностью контроль над страной, и провинции начнут отделяться от центра. По его личному мнению, отвечал Сазонов, необходимо будет занять войсками наиболее важные стратегические пункты в зонах своих особых интересов, но при этом не брать на себя административного управления ими, сохранив это за местными властями. В центральном Китае, за исключением Ханькоу, у России нет никаких интересов, и она вполне могла бы действовать солидарно с остальными державами. А в Ханькоу можно было бы ограничиться увеличением численности отряда, охраняющего российское консульство и русское поселение.
Это − сеттльмент, в котором проживало несколько десятков русских, занимавшихся экспортом знаменитого чая. «Потребление Ханькоуских чаев в России ежегодно в среднем составляет до 5 500 000 пудов…» − свидетельствовала русская газета, сообщая о том, что постепенно конкуренцию им составляют японские чаи, выращиваемые на Формозе (Тайване), «которые ничуть не уступают по качеству Ханькоуским чаям«. («Руль». 1910.05.09).
Духовные потребности немногочисленного русского населения удовлетворяла церковь Св. Александра Невского.
А что собирается предпринимать Япония? − спросил русский министр. В ответ Кацура повторил, почти слово в слово, только что услышанное от него: − В случае полного хаоса и распада Китая необходимо будет занять стратегически ключевые пункты в Маньчжурии. При этом вряд ли целесообразно брать на себя административные функции вместо китайцев. Но, действуя в рамках соглашений с Россией, Японии одновременно приходится приводить их в соответствие с обязательствами по союзу с Англией − подчеркивал Кацура приверженность союзу с Англией и продолжал: − Поэтому было бы крайне желательно по всем вопросам китайской политики постоянно вести обмен мнениями между четырьмя державами, имеющими непосредственные интересы в Китае, − Японией, Россией, Англией и Францией.
Последняя идея показалась Сазонову сомнительной. − Он считает, что достичь компромисса между упомянутыми державами по всем вопросам китайской политики невозможно. Как показали переговоры о предоставлении Китаю займа, у Англии и Франции свои собственные интересы. В связи с этим, по его мнению, Россия и Япония должны в первую очередь договариваться между собой для принятия совместных действий.
Кацура согласился с этим, но только в отношении действий в Маньчжурии и Монголии. − Что же касается Центрального и Южного Китая, если у России здесь нет особых интересов, то у Японии такие интересы есть, и Токио вынужден учитывать политику остальных держав и особенно Англии и Франции.
Сазонов не стал комментировать это замечание японского гостя и, завершая встречу, сообщил, что с позволения российского императора он принял приглашение английского короля провести несколько дней [с 24 по 27 сентября] в его Шотландской резиденции Балморалском замке [Balmoral Castle]. − Он воспользуется этим случаем, чтобы переговорить с английскими политиками относительно ситуации в Китае. Он уверен, что они не станут возражать против политики России и Японии в Маньчжурии и Монголии, если дать гарантии соблюдения принципов «открытых дверей» и «равных возможностей» [ДВПЯ].
Так завершилась беседа, запись которой сохранилась и в российских архивах. Сазонов ознакомил с содержанием разговора с Кацура российского посла в Токио Малевского, и краткое изложение беседы направил царю. Акценты в изложении несколько отличаются. Отметив, что Кацура находился в Петербурге «проездом», Сазонов подчеркивал, что с японской стороны он не услышал «никаких конкретных предложений». − У Кацура не было намерения что-то предлагать до тех пор, пока он не уяснил планы России − и главное, намерена ли она оккупировать Маньчжурию и Монголию в случае полного распада китайской государственности. Ответ на этот вопрос он получил: будут оккупированы стратегические точки в этих провинциях, но административное правление останется за местными властями.
В изложении Сазонова, не он, а Кацура первым заявил, что «предвидит возможность наступления такого момента, когда России и Японии силою вещей придется перейти к более активной политике в Маньчжурии и к военному занятию каждой из них некоторых пунктов в сфере их влияния. Он не ожидает, чтобы такие меры встретили активное сопротивление со стороны держав, но полагает, что дипломатические протесты некоторых из них, например Германии и Соединенных Штатов, вполне возможны. Ввиду этого, России и Японии необходимо быть в этом случае вполне солидарными, опираясь на собственную и дипломатическую поддержку своих союзников, в собственном отношении английского правительства, для которого намерения Японии не составляют тайны, он уверен, по его мнению, и мы [Россия] можем быть уверены в благосклонном отношении нашей союзницы Франции.
Далее Сазонов продолжал: − Не отрицая последнего соображения, я высказал мысль, что оккупация русскими и японскими силами Маньчжурии не встретит сопротивления парижского и лондонского кабинетов только при том условии, если этими мерами не будут нарушены интересы этих держав и, следовательно, права их подданных в Маньчжурии не потерпят умаления. Кн. Кацура вполне согласился со мной. Он видит необходимость действовать в Маньчжурии осмотрительно и постепенно. Принцип ”открытых дверей“ в Маньчжурии должен быть сохранен и при нашей и японской оккупации. Не следует также упразднять теперь же китайскую администрацию − это значило бы взять на себя тяжелую и неблагодарную задачу управлять краем. Достаточно будет обеспечить за собой возможность влиять на выбор китайских властей для Маньчжурии, чтобы не допустить назначения в русскую сферу лиц, враждебных России, а в японскую − чиновников, враждебно настроенных к Японии».
В конце беседы Сазонов обещал во время сентябрьского посещения Англии «узнать как бы отнесся С. Джеймсский кабинет к оккупации Маньчжурии. Кацура, по свидетельству Сазонова, посчитал это «весьма желательным» и просил Сазонова «не скрывать от английских министров, что говоря от имени Российского правительства», он одновременно является «выразителем взглядов, пользующихся полным сочувствием Японии».[АВПРИ].
Неизвестно, удалось ли Сазонову заручиться поддержкой англичан в отношении возможной оккупации Маньчжурии. Шесть дней, проведенных им в шотландской резиденции английского короля Георга II, куда был приглашен и Грей, были посвящены обсуждениям Балканского кризиса и проблем Персии. Острота момента и интенсивность переговоров в Балморалском замке, которые живо описывает в своих воспоминаниях Сазонов, могла и не оставить времени на другие темы. [Сазонов].
Подгоняемый тревожными вестями из Токио, Кацура 28-го июля отбыл из Петербурга в Москву, откуда должен был направиться в обратный путь. Накануне Сазонов устроил в его честь обед. С российской стороны участвовали Коковцов и заместитель Сазонова − Нератов, с японской − Мотоно [Асахи].
Сообщая об этом, японская пресса подводила итоги визита в Петербург. Обе стороны сошлись в том, что следует полностью прекратить всякое соперничество и объединить свои усилия. [Асахи].
…Отменив всю остальную программу путешествия по Европе, Кацура торопился назад в Токио. Смерть монарха застала его в пути. Император Муцухито скончался в ночь на 30 июля около часа ночи, не приходя в сознание. «…Он жил недолго, меньше средней человеческой жизни. Он родился 3 ноября 1852 г. и не достиг еще шестидесятой годовщины своего рождения. Но этот краткий срок был для Японии значительнее многих столетий, ею ранее пережитых» − писала русская газета. [Новое Время].
Некролог в другой ведущей русской газете больше напоминал панегирик. Под заголовком «Памяти великого» подробно оценивалась роль императора в исторической перспективе. Как пример того, как Япония, спустя несколько лет после войны с ней, воспринималась в российском обществе, статья заслуживает того, чтобы привести ее по возможности полно (подчеркивания − мои. К.С.).
«Кончина японского императора повергла в глубокую скорбь не только всю Японию, но и образованное общество во всем мире. Перед безвременной могилой величайшего из монархов последнего столетия, подарившего истории неслыханное чудо возрождения полуварварской нации, объединяются с непокрытой головой в чувствах преклонения и удивления представители всего человечества, без различия рас и религий… В личности Муцухито не знаешь, чему больше удивляться: высокому ли благородству души, или необычайному дару самообладания и трезвой критической оценке положения дел. Всемирная история почти не знает примера, чтобы неограниченный монарх, почитаемый своими подданными за полубога, добровольно призвал к власти представителей народа…».
Со ссылкой на отрицательный исторический опыт российской и других европейских империй автор некролога продолжал: …молодой Муцухито через несколько месяцев после низвержения сёгуна в публичной речи начертал программу своего царствования и поклялся сам дать своему народу конституцию. Свое императорское слово Муцухито сдержал в точности. Великое здание реформ, превративших Японию в цивилизованную страну, было увенчано конституцией 30-го января 1889 года. Император не противился и после провозглашения конституции необходимым реформам, раздвинувшим постепенно рамки участия народа в управлении государством. Ни разу конституция не была приостановлена или нарушена микадо, который был первым исполнителем велений закона. Повсюду в Европе конституция вырывалась народными массами силой или октроировалась [даровалась монархом как его личная добрая воля — К.С.] под давлением тяжких внешних поражений, потрясавших государство и трон. Япония избегла, благодаря Муцухито, этого исторического этапа западных наций, − борьбы за политическую свободу, − и прямо вступила в эпоху социальной борьбы. В двадцать лет страна Восходящего Солнца почти безболезненно прошла ту стадию развития, на которую европейские народы потратили больше ста лет.
И снова гимн роли личности в истории: «Великий император умел одерживать труднейшие победы над самим собой и в критические минуты проявлял величайшую сдержанность и хладнокровие. Железной рукой Муцухито четыре раза обуздал воинственный пыл японской нации и помешал фанатизму самураев вспыхнуть ярким пламенем, которое могла бы испепелить будущее Японии. В 1875, когда возник конфликт с Россией из-за Сахалина и Курильских островов, народные массы требовали защиты притязаний Японии железной рукой. Почти одновременно произошел разрыв с Китаем из-за японской экспедиции на Формозу. Муцухито хорошо знал слабость тогдашней Японии и пошел на компромисс, уступив Сахалин и Формозу. Одним из следствий этой уступки было Сацумское вооруженное восстание, единственное за все время царствования Муцухито. Десять лет спустя, в 1885 году, когда кушкинский бой чуть не повел к войне между Англией и Россией, Японии представился удобный случай реванша. Японский флот, преобразованный по европейскому образцу, тогда был уже значительно сильнее нашей тихоокеанской эскадры, а сухопутная армия микадо была втрое многочисленнее ничтожного гарнизона, занимавшего Амур и Уссурийский край. Но микадо предпочел посвятить свою энергию окончанию великих реформ во внутренней жизни Японии и не вмешивался в нашу политику на Дальнем Востоке. Еще десять лет спустя, в 1895 году, когда был заключен после разгрома Китая, Симоносэкский договор, правительству Муцухито пришлось иметь дело с коалицией трех великих держав, наложивших свое veto на территориальные приобретения Японии на материке Азии. Гордая своими блестящими победами, японская армия и флот, только что сдавшие боевой экзамен пред лицом всего мира, требовали отвержения русско-немецко-французской ноты и готовы были к новому походу − в наши пределы. Осторожный император, прекрасно осведомленный о колоссальном превосходстве материальных сил и денежных средств на стороне союзников, не пожелал ставить на карту судьбу своей страны и подчинился горькой необходимости, приняв на себя на себя тяжесть ответственности и народного ропота. Наконец, в 1905 году Муцухито заключил мир с Россией на условиях не соответствовавших пылким ожиданиям японских патриотов и вызвавших прямо взрыв негодования в Японии, перешедшего в столице и во многих провинциальных центрах в уличный бунт. Микадо лучше своего народа оценил опасность финансового краха Японии в случае дальнейшего продолжения разорительной войны и политическую бесплодность новых побед своей армии. История показала, что Муцухито был глубоко прав. Японии принадлежит теперь решающее слово в судьбах Дальнего Востока…»
И как итог всего сказанного: «… Муцухито застал Японию с деревянным парусным флотом и деревянными луками, а умирая мог бы сказать, что он оставляет страну, закованной в железо и сталь. Но не блеск побед генералов и адмиралов микадо дает Муцухито право на бессмертие в истории человечества. Чингисхан и Тимур, наполнившие мир славой своих кровавых походов, создали более грандиозные империи и пытались подчинить Европу Азии. Но дело этих исполинских завоевателей едва пережило их самих…»
И завершая эту мысль в последнем же абзаце, как, впрочем, и в самом начале статьи, ее автор впадает в апологетику, идеализируя будущее страны. Он не предвидит, что после смерти императора Муцухито и постепенного ослабления влияния его высших советников «гэнро» из-за физического их старения и вымирания возникнет смертельная угроза мэйдзийской политической системе Японии в лице националистической бюрократии и военных кругов, «воинственный пыл и фанатизм» которых уже не сдерживались авторитетом монарха.
«…Японская… империя, вошедшая полноправным членом в семью цивилизованных наций, не может угрожать спокойствию и миру Европы и вступает на мировую арену в качестве новой созидательной, а не разрушительной силы… Первый конституционный император Японии поставил свою страну на мирные рельсы просвещения и свободного экономического развития.». И в начале: «…Со смертью Муцухито подлинно закатилось солнце Японии, согревавшую своими лучами далекую островную империю. К счастью для Японии, сынам ее нечего бояться наступления беспросветной ночи. Почивший микадо создал такую твердую почву для дальнейшего расцвета творческих сил японского народа, что и после Муцухито Япония не сойдет с проложенного им широкого пути свободы и славы».
Показательно и повторение высказанной более ста лет назад (1803) Наполеоном-Бонапартом мысли о Китае как «спящем гиганте», в контексте статьи − «угрозе спокойствию и миру Европы»:
«Идеи панмонголизма потеряли в Японии под собой почву за последние годы правления Муцухито, что лучше всего доказывается политикой токийского кабинета, явно враждебной пробуждению китайского дракона». [Русское Слово].
Со смертью императора Муцухито в Японии наступила новая эпоха. Вскоре состоялась церемония восхождения на престол наследного принца. В присутствии принцев крови, премьер-министра Сайондзи, гэнро Ямагата и Иноуэ, министров, маршалов, генералов и адмиралов перед Ёсихито были возложены два из трех «сокровищ» − священный меч и ожерелье из яшмы. Третье сокровище − священное зеркало, находилось в храме Исэ-дзингу, и его должны были доставить позднее. После того, как ему были переданы императорские печати, молодой император встал и стоя принимал знаки почести.
