И.В. Крайнова
Или в Уэно, если угодно…
Отвлекусь на время от этого знакового для японцев места, чтобы рассказать еще об одном маленьком открытии, дополняющем мою книгу о Японии. Точнее, наполняющим ее ветром истории.
В наш литературно-художественный салон «У Кобзаря» недавно пришла Лариса Бальмонт. Нет, это не случайное совпадение. Обладательница редкой шотландской фамилии, праправнучатая племянница поэта серебряного века Бальмонта, живет в Саратове. Она инженер из Шуи – маленького городка, откуда родом и ее великий родственник. Приехала сюда работать, осела.
Когда-то жил в Саратове другой потомок поэта Борис Бальмонт. Приехал к нам инженером, дорос до директора большого завода, участвовал в разработке космической техники.
Несколько раз побывал в Саратове (сто лет тому) и поэт Константин Бальмонт. Как писали очевидцы в 1904 году, «публика долго и тепло приветствовала поэта, поднесла ему живые цветы из саратовского зимнего сада». Его принимали даже лучше, чем в Москве. «Я видел людей, которые внимательны, умны и полны искреннего интереса к искусству. Те сутки, которые я провел в Саратове, были для меня настоящим праздником», — сообщал поэт в письме другу.
Лариса Бальмонт на вечере в салоне поведала нам, что так тепло ее прапрадедушку принимали разве что в Японии, где он побывал в 1916 году (между двумя другими поездками в Саратов – в 1915 и 1919 годах). И перешла на его японскую поездку, которую он очень долго вынашивал. Полиглот, Гомера Бальмонт читал «по-гречески, Тацита – по-латыни, Шекспира – по-английски, Сервантеса – по-испански, Бальзака – по-французски, Стриндберга – по-шведски». И трудный для европейцев японский вовсе не казался ему сложным. А сколько прекрасных переводов хокку он нам оставил… Того же любимого мною Басё. И называл Страну Восходящего Солнца своим «лучезарным сном».
Закончили мы вечер уже традиционно с оригами: делали красивые конверты из прямоугольного листа бумаги. У всех получилось, кроме праправнучки, а я сама только-только их освоила и толком не могла объяснить ее ошибку. Тут все гости с готовностью протянули продолжательнице фамилии свои конверты.
Встреча с Бальмонт и вывела меня на книжку «Бальмонт и Япония» (авторы Константин Азадовский и Елена Дьяконова), о которой недавно писали на сайте ОРЯ. Прочитав ее, я сделала для себя удивительное открытие: как и знаменитый поэт, я тоже провела в Японии две недели, гуляла по парку Уэно и восхищалась им.
Это один из самых больших и интересных парков Токио. Так случалось в моих одиноких скитаниях по городу, что туда я попадала несколько раз – по своей воле или нет, снова запутавшись в хитроумной схеме токийского метро. Целых три главы посвятила я Уэно в моей книжке о Японии.
Когда-то это просто холм, естественное укрепление, преграждавшее на северо-востоке путь к замку Эдо. Здесь гремели самурайские мечи и шла большая битва. Но быльём поросли места боев, встал вопрос об использовании территории. Хотели открыть больницу, известный врач предложил превратить этот район в парк. И рядом с парками Сиба, Асакуса, Фукугава появился Уэно. В 1924 году, в честь брака Хирохито, он был подарен городу императором Тайшо и получил официальное название: Царский Подарок Парк Уэно.
Дословно Уэно – верхнее поле, возвышенность, что не помешало выстроить здесь множество очень важных храмов, поставить памятники, устроить целый музейный городок – Токийский национальный музей, Национальный музей западного искусства, музей изящных искусств, музей истории Ситамати (о ремеслах и торговле Нижнего города Токио в периоды Мэйдзи и Тайсё), Национальный музей науки и естествознания… Здесь же открылся первый в Японии зоопарк.
Как следует порывшись в опубликованных письмах Бальмонта, нашла описания его впечатлений от парка. Он тоже дивился фантастически старым парковым деревьям. Константин Дмитриевич был большим поклонником слабого пола, писал одновременно жене и – очередной своей «вечной любви», хотя в поездке его сопровождала третья «прекрасная дама». Слал письма обеим, и как же они перекликаются с моим восприятием страны…
«В Токио я видел столько японцев и японок в парке Уэно и на улицах, что мне кажется, будто я жил здесь в Японии уже много месяцев. А при входе в парк стоит гигантский ясень, саженей в 5 в обхват и с совершенно окаменевшим стволом, но живой, с прекрасными развесистыми зелеными ветвями».
В другом месте читаю: «Ана, милая моя, я гулял сегодня в Уэно парке, смотрел на матовые воды огромного пруда, слушал заунывный колокол буддийского храма, звук которого вчера ночью прямо входил в мою комнату, к подушке…»
Где-то я нашла указание на то, что он жил прямо в парке, в гостинице. А потом наглухо «потеряла» сей источник. И сколько ни поднимала разные-всякие, больше упоминание о гостинице не встречала. Да и могла ли она находиться на территории Уэно сто лет назад?
Тут я привлекла английские источники описания парка, более подробные, чем переводные. И обнаружила, что по соседству с ним находились – дословно – «чайные домики для свиданий». Видимо, аналог нынешних японских «отелей любви». Наш любвеобильный, как все избранники Музы, пиит, вполне мог там провести ночь, и не одну.
«Иду сейчас в Токийский музей,– пишет в очередном послании Бальмонт. – Небо туманное. Мне грустно от этого до бесконечности». В какой же из парковых музеев он направился? История умалчивает. Ну а мы, дорогой читатель, отправимся вместе с автором книги «Нэдзуми. Японские страдания» в один из главных музеев Японии. В стране самураев я побывала в разгар лета, так что никакой «туманности» неба там не наблюдала.
Все пути ведут в Уено
Аромат хризантем…
В капищах древней Нары
Темные статуи будд (Басё)
«И снова я поехала в парк Уено. Надо хоть побывать в Токийском Национальном музее — так мало удалось повидать… Еле-еле выбрела из метро и — вверх, по круто поднимавшейся аллее парка Уено. Просто удушающая жара была в тот день: полное затишье, состояние предгрозовое… Нет, не грянуло, ни единой дождинки не пролилось!
Первый раз в жизни увидела японских курильщиков — у щита с разрешающей надписью, в специальном месте. Стоя у всех на виду, те чувствовали себя не слишком комфортно, особенно женщины. Прямо как нашкодившие школьницы. Видно, в Японии это дело не приветствуется.
А я в своем репертуаре — опять искала. На сей раз музей. Уж такой приметный объект все должны знать! Спросила молодых, спросила пожилых, но с гидами мне нынче не везло. Пришлось рядом с бейсбольной площадкой (они здесь повсюду) зайти в дирекцию парка, где мне и выдали схему территории. Так вот же он, музей — через дорогу, а я его за дворец важного сановника принимала! Солидный, импозантный, крыша светло-зеленая, с характерными изогнутостями.
Внутренние размеры музея-дворца просто ошеломили. Гигантский вестибюль, парадная лестница с бесконечными маршами. Мрамор, мрамор везде и всюду. Залы экспозиции достойны сего колоссального здания. Длинные, бескрайние коридоры пространства, уходящие куда-то в космос. И такие же нескончаемые, в три ряда, витрины с экспонатами. Однообразно и утомительно – особенно для тех, кому процесс хождения проблематичен. А я-то думала, все токийские музеи похожи на музей Эдо-Токио. Ролики при входе выдавали бы, велосипеды, что ли… Сгодились бы и рикши Асакуса!
С трудом подавила первую реакцию: нет, так нельзя. Сами экспонаты дивные, смотреть их не пересмотреть. Строгие японские вазы с лаконичным рисунком и изысканные шелковые ширмы, прелестные лаковые росписи по дереву и древние иллюстрированные свитки на тончайшей бумаге, невесомые веера и нарядно расшитые кимоно, блестящие доспехи и легкие рисунки тушью… Искусность японских мастеров не поддается описанию.
И ширмы, и росписи, и шкатулки, конечно, хороши, но это кимоно в нежно-салатных, как распускающаяся весенняя веточка, тонах просто божественно. Оно не сплошь заткано рисунком — только внизу, по подолу, расшито с безошибочным японским вкусом. Настоящее зеленое диво…
Или та ваза — без настойчивого блеска лаковой китайской керамики. Слегка асимметрична, узор лишь с одной стороны. Как будто древний мастер провидел поиски гончаров XXI века: никакой «зеркальности» в форме и в украшении, ни грана лакировки и искусственности. Тогда проступает истинная фактура вещи. Если японец заходит в комнату и видит стоящую посередине стола (комода) вазу, он обязательно сдвинет ее немного в сторону. Природа несимметрична, японцы же — самые любящие ее дети.
Вниз из парящих в поднебесье залов, к счастью, уже на лифте ехала — нашелся-таки. Вшивый баню везде отыщет.
Охватить весь могучий музейный комплекс за день нереально. Не попала я в Цветочный павильон, лишь издали полюбовалась Домом сёгуна «в оригинале». Зато нагулялась в музейном парке, хорошенько рассмотрела настоящий сад камней — этакую мини-модель Вселенной. Фигурно подстриженные деревья и кусты принимают в Японии самые фантастические формы. Похожи на сказочные зеленые облака, вольно присевшие на древесный ствол, низкий куст или газон. У одного такого «облачка» на невысоком столбике укреплен часовой циферблат размером с маленькую луну. Симпатичный музейный бренд.
Ушла снова в парк, не все я там еще осмотрела. Мальчишки втроем бились на палках, как на мечах. Спросила разрешения сфотографировать — они тут же замерли с готовностью, палки вверх. Я похвалила их, что сражаются, как настоящие самураи. Из всей моей длинной фразы ребята поняли только слово самураи — приняли еще более торжественный вид.
Лишь со второй попытки обнаружила пагоду, которую гордо именуют «Great», как и здешний фонтан. Ничего особенного, в Асакуса она куда величественней. Что-то стала я привыкать к пагодам и буддийским храмам. Не пора ли мне… пора? Ладно-ладно, всего три дня осталось! Зато анфилада чисто японских ворот просто великолепна. И философична. Путь в бесконечность? Самая яркая деталь традиционной архитектуры — красные тории.
Еще на парковой карте озеро обозначено, причем немалое, а я так его и не встретила! Сколько ж раз надо мне еще приезжать в Уено, чтобы найти все его достопримечательности?..
Озеро нашлось уже дома, в Интернете — большое, с мостом, где устроены сувенирные лавочки и жаровни с традиционной японской едой. С храмами, святилищами. Надо было никуда не сворачивать с аллейки, по которой я все время брела. Но меня как лукавый водил в те дни, не отпуская от себя.
Смеркается в Японии быстро, призрак комара с кинжалом вместо носа гнал поскорее прочь…»
Прав, тыщу раз прав поэт: «Что вышло из руки японца,/То в каждой черточке хранит/Любовь к труду, изящный вид…». Токийский национальный музей просто великолепен, настоящая жемчужина страны.
Уже позже нашла я описания всех храмов Уэно. Они уникальны, как Канъэйдзи – семейный храм клана Токугава, теперь усыпальница шести сёгунов. Или храм Бэндзайтэн, богини удачи, что стоит на озере. И храм Канъэйдзи Киёмидзудо – богини милосердия Каннон. Видела куколок у алтаря и за стеклом. Оказывается, так просят послать здоровье детям и наследника – бездетным. 25 сентября все принесенные куклы торжественно сжигаются. Вот о чем поведал нашему поэту «заунывный колокол буддийского храма».
О, сколько нам открытий чудных… Это не все мои изыскания «по следам Бальмонта в Японии», о других как-нибудь в другой раз.
Автор: Крайнова Ирина Викторовна
Саратовское отделение Общества «Россия-Япония»
