Продолжаем публикацию книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений». Глава IV. ПУТЬ К СОЮЗУ.
Глава IV. ПУТЬ К СОЮЗУ
1. Портсмут и новые отношения
После первых успехов в войне и начала блокады Порт-Артура в июле 1904 года Япония стала зондировать почву о возможности ее окончания. Из письма финансового агента России в Лондоне Рутковского стало известно о желании Хаяси встретиться с Витте во время его командировки в Берлин. Но в германской столице Витте не получил никаких инструкций по этому поводу, и встреча не состоялась. [КА]
«Если бы тогда мне было поручено вести переговоры, то вероятно, дело ограничилось бы тем, что мы потеряли бы Квантунскую область с Порт-Артуром и влияние наше в Корее, но за нами осталась бы вся южная ветвь восточно-китайской ж. д. и весь Сахалин, а главное, в нашей истории не было бы позорных Ляоянов, Мукденов и Цусим», − откровенничал склонный к высокой самооценке Витте. [Витте]. В японских архивах не удалось найти следы инициативы Хаяси, но есть письмо Комура премьер-министру Кацура об условиях заключения мира с Россией, датированное июлем 1904 года. Это был многостраничный документ с многочисленными подробностями. [ДВПЯ].
Попытки остановить войну предпринимались и со стороны Франции, особенно после Мукденского сражения (февраль — март 1905 г.). Но царь был непреклонен. Склонить его к миру удалось только после Цусимы (конец мая 1905 г.) и только Рузвельту.
Симпатии США поначалу были на стороне Японии. 8 февраля 1904 года после первой торпедной атаки на русские корабли на внешнем рейде Порт-Артура Рузвельт, узнавший об этом, писал своему старшему сыну: «Война началась весьма катастрофично для русских, и их ленивая самонадеянность почти что невероятна. В течение нескольких лет Россия вела себя плохо на Дальнем Востоке, а ее политика в отношении всех, включая нас, но особенно в отношении Японии, была грубой и заносчивой. У нас не было достаточно повода для войны с ней. При этом я опасался, что в случае если с самого начала она побьет Японию на море, ее отношение к нам станет почти невыносимым. Я предполагал, что, скорее всего, японцы возьмут верх, но не был в этом уверен. И строго между нами − смотри, не проговорись никому, − японский успех доставляет мне огромное удовольствие, так как Япония играет нашу игру» [Pringle].: 375, 376).
В последних словах этого письма уверенность, что в случае поражения России двери в Маньчжурию и Корею для многих, и в первую очередь для США, будут открыты и восторжествует политика «открытых дверей», приверженность к которой Токио много раз красноречиво провозглашал.
Отношение американского президента к русско-японской войне в ходе ее заметно менялось. В середине 1904 года, когда исход войны был неопределенным, Рузвельта соблазняла даже мысль включиться в войну против России. 29 июля 1904 года в секретной записке госсекретарю Джону Хэю он писал, что в случае захвата русскими кораблями американского судна «я намерен направить нашу Азиатскую флотилию на север…с тем, чтобы наша флотилия блокировала бы Владивосток». И отдал приказ Управлению Навигации (Bureau of Navigation) разработать план такой операции. [Pringle].
В конечном счете, восторжествовал традиционный мотив классической геополитики − заинтересованность в ослаблении обеих стран, ставка на их взаимное истощение − типичная для интересов «нейтральной» стороны в любом конфликте. В 1904 году Теодор Рузвельт говорил послу Германии в Вашингтоне: «В наших интересах, если война затянется, чтобы обе страны максимально истощили друг друга и чтобы географические пределы их трений были бы сохранены и после подписания мирного договора… Это будет держать их все время на грани войны и умерит их территориальные аппетиты. Тогда японцы не будут угрожать Германии в Циньдао, а нам на Филиппинах. Внимание России будет отвлечено от ее западных границ и будет приковано к восточным». [Zabriskie: 131].
К середине 1905 года Рузвельт почувствовал, что цель достигнута и нужно начинать действовать в качестве «посредника», чтобы не дать «победоносной» Японии слишком усилиться в регионе. В июле 1905 года Россия дала согласие на ведение мирных переговоров. 13 июля американский президент принимал нового русского посла (миссии обеих стран были преобразованы в посольства в конце января 1898 г.) в своей резиденции в Ойстер-Бэй (Oyster Bay) на Лонг-Айленд в пригороде Нью-Йорка.
Хорошо узнаваемый в российско-японских отношениях Роман Романович Розен был новым лицом в США. Он вспоминал, что прием проходил в семейной обстановке в присутствии членов семьи американского президента и был исключительно сердечным. В тот день не было серьезных деловых переговоров. Но уже спустя несколько дней Розен попросился на прием в Белый Дом, чтобы передать содержание телеграммы, которую накануне получили от Ламсдорфа.
Российский министр обращался с просьбой оказать давление на Японию, которая накануне, как только стало известно о готовности России к мирным переговорам, начала операцию по захвату Сахалина. Рузвельт ответил, что уже связывался с Японией и получил откровенный ответ − Япония стремится захватить как можно больше территории, чтобы использовать этот фактор во время переговоров. Логика была вполне понятной, замечает Розен и пеняет на непредусмотрительность Ламсдорфа, мол, перед тем, как объявлять о готовности вести переговоры о мире, следовало договориться о прекращении военных действий. Американский президент, видимо, считал точно так же, и высказался в том духе, что России следует как можно скорее соглашаться на мир, даже если он будет связан с какими-то «жертвами», в противном случае можно потерять и Владивосток, и вообще, всю Восточную Сибирь до Байкала. [Rosen].
…Считается, что Портсмутский мирный договор называется по имени маленького городка в штате Нью-Гэмпшир, где проходили переговоры, и он был заключен. На самом деле, переговоры велись, и мирный договор был подписан на военно-морской верфи «Портсмут» на южной границе штата Мэн, соседнего штату Нью-Гэмпшир, в котором в городке Ньюкасл округа Рокингем, в 4 км от Портсмута в отеле «Вентворт» (Wentworth) остановились обе делегации. Из здания гостиницы, построенной в стиле, характерном для «Позолоченного века» американской истории(1877-1895), на пароме через реку Пискатака, естественной границы между двумя штатами, члены делегаций попадали на территорию судоверфи на острове г. Киттери штата Мэн.
Заключение мирного договора, если и не вызвало особого энтузиазма в России, то встречено было с облегчением, как конец «мучительного кошмара», писало «Русское Слово». «В 3 ч. 47 м. Витте, Комура, Такахира и Розен среди мертвого безмолвия присутствующих, подписали мирный трактат. С.Ю. Витте, подписавши, встал, направился к Комура и пожал ему руку. Момент был трогательный. На всех лицах отражалось глубокое волнение. С.Ю. Витте и Комура, взволнованные, долго жали друг другу руки. Присутствующие встали, и в этот момент раздался пушечный залп. Залп пушек смешался с перезвоном колоколов всех церквей. Под эти звуки уполномоченные обмениваются короткими приветствиями и удаляются в особую комнату. Через несколько минут С.Ю. Витте, Комура, Розен и Такахира направляются в буфет. Хлопанье пробок шампанского является последним залпом этой долгой ожесточенной войны. Конец долгому, мучительному кошмару». [РС]. В статье воздается должное автору Портсмутского мира − графу Витте.
Витте, перед тем как отправиться в США на переговоры с Комура, чтобы выяснить настроения японской стороны, для встречи с Хаяси направил в Лондон свое доверенное лицо − некоего Эмиля Диллона (Emile Joseph Dillon). [РС].
Сын ирландца и англичанки появился на свет в Дублине весной 1854 г., когда в январе этого года на его родине в самой южной части графства Корк на одинокой скале в Атлантическом океане зажег свой свет самый высокий в стране почти 30-метровый маяк − «Fastnet Rock». Годами ранее из-за неисправности старого маяка вблизи потерпел крушение американской почтовый корабль − погибли почти все пассажиры и команда. В наши дни скала с маяком − промежуточный этап почти столетней престижной международной парусной регаты (Fastnet Race), начинающей в порту Каус на севере острова Уайт, далее − мимо архипелага Силли, самую южную точку Великобритании, потом − через Кельтское море и, огибая его, в обратный путь к порту Плимут. В 19 веке Фаснет прозвали «Скалой ирландских слез» («Ireland’s Teardrop») − последний кусочек родной земли, которая растворялась на горизонте в дымке на глазах, полных слез, многих тысяч ирландцев в годы их массовой эмиграции в Северную Америку.
Молодой Диллон тоже покинул родину, но в направлении Европы. Дома ему прочили карьеру священника, но он выбрал восточные языки − вначале в парижском Коллеж де Франс, затем в Лейпцигском университете, где он защитил свою первую диссертацию (PhD). Следом еще две диссертации − по восточным языкам и филологии в Лёвенском католическом университете (Фламандский Брабант, Бельгия) и по сравнительной филологии в Харьковском университете. Овладению русским языком ему, вероятно, помогла женитьба на русской. С Еленой Максимовной Богачовой они прожили 32 года (с 1881 по 1913 г.).
У ирландско-русской пары было четверо сыновей, но семейный быт его не засосал − с 1887 г. корреспондентом лондонской «Дейли Телеграф» он колесил по Европе и Ближнему Востоку. В 1894-95 гг. под видом русского офицера он был в Армении во время турецкой резни. Для получения информации с мест он переодевался то в вождя курдского племени, то в армянскую женщину. Резкая критика Оттоманской Турции в конце 19 века в Англии (лорд Гладстон на закате своих лет) в основном строилась на данных Диллона. Его перу принадлежали репортажи из Испании во время испано-американской войны 1898 г., после которой в облачении католического монаха он действует на острове Крит, где только закончилось многовековое правление Оттоманской Турции и начались проблемы с обустройством новой власти. Здесь «католический монах» умудрился дать свое благословение итальянскому адмиралу из многонациональных сил, к которым принадлежала и Россия. Его смог разоблачить только еще молодой Элефтериос Венизелос − тогда министр внутренних дел нового Критского государства во главе с принцем Георгием Греческим, а в 10 — 30 е годы следующего столетия неоднократно занимавший пост премьер-министра Греции. Сразу после Крита Диллон корреспондентом участвует на втором слушании кассационного суда по делу об измене бывшего капитана французской армии Альфреда Дрейфуса. Едва закончилось очередное слушание громкого дела, как он уже в Китае − репортер событий времен Восстания ихэтуаней. [Times].
Витте в своих воспоминаниях упоминал о нем: «…доктор русского университета, англичанин, весьма порядочный и верный человек, очень талантливый, пользующейся большою известностью в Англии и Америке, публицист… Он, как бывший профессор сравнительного языковедения в Харьковском университете, хорошо говорит и пишет по-русски, отлично знает Россию и в особенности современное состояние, имея связи со всеми партиями и слоями общества». [Витте]. Последние слова подтверждает содержание книг Диллона о России. Одна из них («Россия в упадке», 1918 г.) по свидетельству Извольского «сообщала те факты, которые были лично переданы графом Витте автору, пользовавшемуся, как известно, его полным доверием». [Извольский].
Нередко свои статьи и работы он подписывал русским именем − Е.В. Ланин. Под этим именем он опубликовал одну из своих книг «Russian Characteristics», изданную в 1892 г. Его перу принадлежат несколько работ на тему исторических судеб России. Книги Диллона о России издаются в Японии и сегодня: ロシア 昨今 ソヴィエト・ロシアへの偏らざる見解、1928年再訪の記録 著： E・J・ディロン 成文社出版社 : 成文社 (2020/3/14).
На одно из замечаний в книге по поводу Русской революции и заката царизма обращал внимание Извольский: «В своей книге «Россия в упадке» д-р Диллон говорит, что граф Витте видел слабость и отсутствие связи между различными элементами, составляющими Российскую империю, и рассчитывал, что эти элементы могли бы быть консолидированы и приведены в связь друг с другом путем громадного экономического преобразования, которое создало бы властные национальные интересы и послужило бы основанием для действительного перевоспитания нации». [Извольский].
Извольский упоминает и о заслугах Диллона на мирной конференции в Портсмуте, куда Витте взял его с собой. Но прежде он хвалит самого Витте, несмотря на свои сложные личные отношения с министром финансов: «Никто из профессиональных дипломатов не мог бы сделать того, что было сделано им [Витте]. Дело требовало всей силы личного престижа этого «самоучки», влияния его личного авторитета на широкое общественное мнение американской демократии, чтобы получить для России, несмотря на ее неудачи, моральное преимущество над представителями противной стороны». И добавляет: «Одной из причин этого преимущества являлась та способность, с которой Витте сумел использовать прессу Америки и Англии благодаря благожелательному и искусному содействию корреспондента «Daily Thelegraph» д-ра Э. Ж. Диллона. [Извольский].
Как и Витте, характеризуя Диллона как замечательно талантливого публициста, Извольский отмечает, что в течение долгого времени тот находился в близких дружеских отношениях с Витте и пользовался его полным доверием. «Он сопровождал его в Америку, и без всякого колебания я могу сказать, что значительная доля успеха русской делегации должна быть приписана усилиям доктора Диллона.(мое подчеркивание − К.С.)». [Извольский].
В знак признания заслуг в заключении Портсмутского мирного договора Диллон получил в подарок на память авторучку с золотым пером, которой Витте ставил свою подпись под договором. По уверениям английской газеты, этой же ручкой были подписаны Лондонский и Бухарестский договоры 1913 г., решавшие споры по поводу границ на Балканах после Первой Балканской войны. [Times]
О встрече с Диллоном в тот момент, когда Витте направлялся в Портсмут, Хаяси упоминал в своих секретных мемуарах. Он признавался, что имел с ним продолжительную беседу «на разные темы» в японском посольстве в Лондоне, Основная задача Диллона, как утверждает Хаяси, была уговорить его оказать давление на Токио, чтобы главой японской делегации на мирные переговоры в Портсмут был направлен Ито. [Hayashi].
К счастью для Ито, этого не случилось. Во главе японской делегации в Портсмуте ему все равно не удалось бы добиться более выгодного для Японии договора, в частности, обязательства России выплатить контрибуцию, что для нее было вопросом не столько денег, сколько принципа − войну начала Япония и, как считали, русские проиграли отдельные сражения, но не войну в целом, которую они могли бы продолжить, если бы не внутренние беспорядки (революция).
Мирный договор был встречен в Японии невиданными по масштабам протестами и массовыми беспорядками. Описывая митинг протеста в парке Хибия в центре японской столицы, российская пресса писала: «Участники состоявшегося сегодня митинга протестовали против условий мирного договора, напали на редакцию правительственного органа „Кокумин“ и произвели буйство в других местах. Несколько человек ранено, несколько убито».[РС]. И через несколько дней: «Беспорядки и пожары продолжаются. Патрули из солдат объезжают улицы. Вся печать за исключением правительственного органа „Кокумин“ симпатизирует бунтовщикам. Объявлено военное положение. Большая часть полицейских участков сожжена. Чернь разрушила 10 христианских церквей и одну школу». [РС].
Вскоре появились тревожные слухи о том, что беспорядки в Токио могут заставить японского императора отказаться ратифицировать договор. Но официальные представители категорически опровергли эти слухи. Решение о подписании мирного договора с Россией было принято на самом высоком уровне и пересмотру не подлежало. Те, кто был в курсе «реальных обстоятельств» знали, что другого выхода не было − на момент проведения переговоров Япония «абсолютно» нуждалась в мире, признается Хаяси. [Hayashi: 230].
Для России условия договора были более или менее удовлетворительными. Из всех уступок − отказ от Кореи, передача Японии аренды Порт-Артура и Ляодунского полуострова, только передача южного Сахалина могла рассматриваться как потеря собственной территории. Но и она не воспринималась как серьезная потеря или национальное унижение. В своей телеграмме Витте от 25 сентября 1905 года царь нашел приемлемую форму оправдания этой уступке как «возвращение Японии» принадлежавшей ей в прошлом территории: «…Вы блистательно исполнили предстоявшую вам задачу. Действуя твердо и с подобающим представителю России достоинством, вы достигли справедливых уступок, доказав неприемлемость тех условий, которые могли бы оскорбить патриотическое сознание русского народа или нанести ущерб жизненным интересам родины. Признав в должной мере последствия успехов, достигнутых противником, вы отклонили, однако, следуя моим указаниям, уплату в какой бы то ни было форме расходов на ведение войны, не Россией начатой, и согласились лишь на возвращение Японии принадлежавшей ей до 1875 года южной части Сахалина…». К формальному «Пребываю к вам неизменно благосклонный» царь дописал собственной рукой «и искренне благодарный». [РГИА].
Годы спустя, в 1911 году в одной из многочисленных бесед с японским послом Мотоно премьер-министр России Владимир Николаевич Коковцов скажет, что в России всем хорошо было известно, что война с Японией − результат крупной ошибки, допущенной самой же Россией, и поэтому русские не испытывают в отношении Японии чувства вражды. Японии досталась южная половина Сахалина, но это не была исконно русская территория. Если бы Япония захватила часть русской территории, то двусторонние отношения вряд ли бы были восстановлены. Но, к счастью, этого не произошло, и у России нет намерения мстить Японии [ДВПЯ].
Неординарная оценка значения Портсмутского мирного договора принадлежала Извольскому. «[Договор] может быть рассматриваем как весьма благоприятный сам по себе, но что давало ему особую ценность, это то, что он открывал путь к установлению нормальных отношений с Японией и, даже более того, к действительному сближению и даже к союзу между обеими странами». [Извольский: 91). Через годы «Новое Время» назовет эту войну «одним из крупнейших недоразумений» российской истории [НВ].
Но это «недоразумение» изменило геополитический расклад сил на Дальнем Востоке и рикошетом отозвалась на ситуации в Европе. «Несчастная война с Японией не только вызвала ослабление России, но пошатнула все здание европейской политики», отмечал тот же Извольский [Извольский]. Новый геополитический расклад в Европе в конечном счете привел к Первой мировой войне. Новые противоречия были вызваны нарушением равновесия, которое поддерживалось до того русско-французским союзом, сформированным сразу после смерти Александра II, и союзом Германии, Австро-Венгрии и Италии.
Ослабление России в результате войны с Японией и революционными событиями внутри страны, заставило Париж искать еще одного партнера, который мог бы усилить потенциал сдерживания упомянутой тройки. Такой страной могла быть только Англия, тем более что и она уже давно рассматривала Германию как источник зловещей угрозы своим интересам. Результатом стало заключение франко-английского союза.
Помимо прочего, после неудачной войны с Японией и начала заката российской империи республиканская Франция, до этого смотревшая сквозь пальцы на самодержавие как на чуждую политическую идеологию и институт, начиная с 1907 года, когда ограниченные реформы русского царя стали сворачиваться, стала относиться к его режиму более критично, что тоже сказалось на ослаблении ее интереса к России.
С другой стороны Англии для противостоянии Германии, одного союза с Францией было недостаточно, и, добившись с помощью Японии ослабления России, поменяла вектор своей политики в сторону сотрудничества с ней. К тому же опасно было оставлять Россию «за бортом» Антанты − ее мог бы прибрать к своим рукам кайзер.
Но логика нового геополитического сдвига поначалу не была понятной для Николая II. Когда 24 июля 1905 года царь у острова Бьёрке вблизи Выборга подписал с кайзером Вильгельмом злополучное секретное соглашение, маятник российский политики качнулся, было, в сторону Германии.
Но союз с Германией оказался мертворожденным ребенком − очень быстро наметились контуры другого стратегического курса России. Его выразителем стал новый министр иностранных дел, бывший посланник в Японии Александр Петрович Извольский. После Токио он несколько лет служил послом в Копенгагене, столице страны, где европейская политика была как на ладони. Здесь он глубоко проникся убеждением, что главную опасность для России представляют амбиции и интриги Германии.
О Вильгельме II, который и раньше натравливал Россию на Японию, а теперь хотел использовать стойкую предубежденность царя против Англии в надежде сколотить антибританский союз, Извольский писал: «…Кайзер с величайшей заботой собирал и сообщал императору Николаю всякого рода слухи и сплетни, рассчитанные на то, чтобы увеличить нерасположение его к Англии; Вильгельм не стеснялся даже фабриковать ложные известия, когда это казалось ему выгодным». [Извольский].
В мемуарах самого кайзера есть примечательное признание. Отвечая на вопрос только назначенного канцлером (1900-1909) графа фон Бюлова о том, как следует вести себя с англичанами, он рекомендовал, по его словам «полную откровенность». «…Лукавить и хитрить с англичанами не следует, это возможно лишь с романскими и славянскими народностями». [Вильгельм]. В то же время, если верить оценкам его политики в Англии, сам он не придерживался этого правила и обманывал англичан так же, как и всех остальных.
Изменилась ситуация и на Дальнем Востоке. Усиление Японии привело к напряжению в ее отношениях со странами, которые в ней теперь видели реальную угрозу своим интересам. Это был не только Китай, но и США, а также Германия.
Для России новый взгляд на Японию как на возможного союзника тоже требовал серьезной психологической перестройки и нового стратегического мышления. Нужно было преодолеть прежние комплексы подозрительности и недоверия, а также новые, связанные с поражением и слухами о возможности «второй войны» с соседом.
В типичной для любых двусторонних отношений комбинации разнонаправленных сил для России после войны с Японией стали преобладать центростремительные. Тяга к сотрудничеству после тяжелой войны можно объяснить необходимостью в концентрации сил, ресурсов и внимания в Европе, где складывалась новая геополитическая ситуация. В новом противостоянии между Антантой и Тройственным Союзом Япония вошла в орбиту первого блока. Англо-японский союз, обновленный 12 августа 1905 года, делал союзнические отношения еще более прочными и уже вместо антироссийского имел антигерманский вектор. Кроме того, Лондон был заинтересован в союзе, который мог бы сдерживать японские амбиции после того, как Япония, закрепившись в Маньчжурии и поглотив Корею, могла теперь обратить свои взоры на Юг и Юго-запад, где в индийских колониях для Англии кончилась «сладкая жизнь» и усилилось национально-освободительное движение на другой идейной основе, чем та «непротивленческая», которую проповедовали Ганди и, отчасти, Неру.
Это движение получило активную поддержку в японских националистических кругах, действовавших под лозунгом «возрождения Азии». Часть лидеров Индийского национального конгресса победу Японии в войне с Россией воспринимала как сигнал к развертыванию национально-освободительной борьбы. Сурендранат Бенерджи (1846-1925), президент ИНК в тот период, в речи на съезде партии в Бомбее восклицал: «Разве азиаты по своему развитию ниже европейцев? Японцы дают ответ на это!» [Kumar]. Джавахарлал Неру в письме от 22 ноября 1932 года к дочери Индире писал: «В самом начале 20 века произошло событие, которое оказало огромное влияние на умонастроения в Азии. Это была победа Японии над царистской Россией… Живо помню, с каким возбуждением я слушал известия о победах Японии. Я был тогда твоего возраста» [Moraes].
В Национальном Конгрессе началось брожение умов и усилилось противостояние между теми, кто по-прежнему выступал за мирное развитие освободительного движения и теми, кто призывал на вооруженную борьбу против англичан.
30 апреля 1908 года в карету мирового судьи Кингсфорда, накануне вынесшего суровый приговор группе бенгальских националистов, была брошена бомба. По ошибке она угодила в карету адвоката Прингла Кеннеди. Были убиты жена адвоката и дочь. Один из замешанных в этом деле − Раш Бехари Бос (1886-1945), активный деятель революционного индийского подполья «Движения за независимость Индии». Позднее в 1912 году он возглавил заговор с целью убийства вице-короля Индии лорда Хардинга. Вице-король и его жена были ранены, бомбой был убит погонщик слона. После неудачного покушения Раш Бихари Бос перешел на нелегальное положение, а в 1915 году, когда его уже настигала британская полиция, перебрался в Японию [O’Brien].
О нем, не называя по имени, сообщало в Петербург российское посольство в Токио: В октябре 1915 года… в Японию приехали два индийских революционера… Английское правительство потребовало их выдачи, говоря, что они − германские шпионы (здесь это упорно отрицается). До конца марта японское правительство не высказалось еще окончательно за их судьбу…После отрицательного ответа английскому послу один из этих индусов (не знавший японского) уехал (в мае) в Америку; другой брамин − отлично говоривший по-японски, благодаря его исключительному таланту к языкам, остался в Японии (о хождении его не говорят). [РГАМВФ]. В конце этого документа, датированного 9 сентября 1916 года, стоит подпись известного русского японоведа Евгения Дмитриевича Поливанова (1891–1938), который в тот период, по некоторым данным, работал на русскую военную разведку. [Алпатов].
Противоречия между Японией и Англией были не только, и даже не столько на почве «азиатского национализма». После аннексии Кореи с молчаливого одобрения Лондоном и Вашингтоном, внимание Токио было сосредоточено на Китае. Но на уступчивость по Маньчжурии, не говоря о Китае в целом, со стороны Лондона, который все больше учитывал позицию Вашингтона, рассчитывать не приходилось. Обе страны имели здесь огромные экономические интересы. Китай за весь период войн, начиная с опиумных войн, японо-китайской войны 1895 года, интервенции коалиции иностранных держав для подавления восстания ихэтуаней 1900 года, русско-японской войны, к началу Первой мировой войны после краха Цинской империи в 1911 году оказался в глубокой финансовой зависимости от западных держав. Только для выплаты репараций и возмещения за «ущерб», нанесенный западным державам во время упомянутого восстания ихэтуаней, Китай вынужден был взять кредит в 67,5 миллионов английских фунтов стерлингов золотом под четыре процента годовых с выплатой до 1940 года.
Важным было и то, что после русско-японской войны впервые в Маньчжурии возникла общая сухопутная граница между Россией и Японией и образовалась большое геополитическое пространство, где две страны взаимодействовали друг с другом. И по наблюдению ряда авторов, до 1917 года это был период плодотворного взаимовыгодного взаимодействия. Союз с Японией обеспечивал экономические интересы России, безопасность Восточно-Китайской дороги и блокировал проникновение сюда США и Англии. [Tang].
Но сразу после войны 1904 — 1905 гг. двусторонние отношения преодолевали синдром прошедшей войны и развивались непросто. В течение первых послевоенных лет в России было достаточно сильным убеждение, что Япония может снова напасть на нее. В пользу этого было несколько серьезных доводов.
Подписанный в острой дипломатической борьбе Портсмутский мирный договор был лишь «рамочным соглашением». Многие конкретные вопросы приходилось решать уже после его заключения. «В настоящее время у нас ведутся переговоры с Японским правительством о разработке и урегулировании намеченных, но не выработанных пунктов Портсмутского договора, причем естественно происходит торг, где уступая на менее существенном, добиваются выгод на более важном» − писал в одном из своих донесений в Морской Штаб военно-морской агент России в Японии лейтенант Аполлинарий Николаевич Воскресенский. Это касалось в первую очередь Китая и Кореи. Потеря Кореи не всеми в Петербурге воспринималась как свершившийся факт. «…Такой больной вопрос как Корея у нас, по-видимому, не оставлен вполне, а делаются попытки противодействия Японии», замечал в том же письме Воскресенский. Оставались острыми вопросы рыболовства вдоль российского побережья. [РГАВМФ].
Витте в Портсмуте удалось снять пункт об ограничении военно-морского присутствия России на Дальнем Востоке, словами российская делегация убедила японскую сторону в том, что у России просто не будет физической возможности угрожать Японии в ближайшей перспективе. Однако уже в 1906 году был задуман поход отряда российских кораблей во Владивосток для «демонстрации флага». Но военно-морской агент и российское посольство из Токио советовали не делать шагов, которые, по сути, не меняли соотношение сил, сложившееся к этому моменту, а только вызывали ненужную напряженность в отношениях с Японией.
Последствия поражения в войне на психологическом уровне преодолевались с трудом. В русских газетах того периода можно найти стереотипный образ японцев как потенциально враждебного народа наряду с традиционными образами татар и турок. Описывая драку молодежи в Углическом уезде, газета «Московские ведомости» писала: «Револьверы, кастеты, оловянные груши, железные палки − обычное оружие у нашей молодежи… На кого же вооружаются наши молодцы? До татар, турок и японцев от нас хоть три года на телеге скачи, − право не доскачешь». [МВ].
Сухомлинов, назначенный после войны военным министром (1909-1915), признавался, что считал Японию потенциальным врагом. «После японской войны у нас было три крупных фронта: западный, юго-восточный и южноазиатский, − с тремя главными политическими противниками: Габсбургом, Альбионом и Японией. В любое время кто-нибудь из этих недругов мог самостоятельно или рука об руку с каким-нибудь другим союзником (а то так и все они вместе) выступить против России. Теоретически это было вполне возможно. Считаться надо было с худшим случаем, а не с наиболее для нас благоприятным». [Сухомлинов].
К этому вполне мог вынуждать и курс японского правительства на увеличение военных расходов, несмотря на окончание войны с Россией. Если в 1904-1905 военных годах расходы на армию в Японии составили 4,2 млн. фунтов, то в 1907-1908 гг. они выросли почти в три раза до 11,4 млн. В 1908-1909 гг. при «строжайшей экономии» бюджетных ассигнований они были чуть ниже 11 млн. фунтов. [Times].
Многие, если не большинство аналитиков, особенно из сухопутного и военно-морского ведомств были настроены крайне подозрительно в отношении Японии. В ряде аналитических материалов можно найти откровенные рассуждения о том, что Япония сразу после войны стала усиленно готовиться к новой войне против России. Из секретного анализа Отдела Иностранной Статистики Морского Генерального Штаба (отдел разведки) от 11 сентября 1906 года: «Закончив победоносно войну с Россией, Япония не теряя минуты, начала увеличивать свои вооруженные силы. Флот увеличивается более чем вдвое, армия уже увеличенная на восемь дивизий, вскоре будет еще усилена на двенадцать дивизий… Япония открыто заявила о своем намерении изгнать европейское и американское пароходства к востоку от Суэцкого канала и число ее пароходов растет с неимоверной быстротой, японские советники участвуют во всех предприятиях Китая, японские инструкторы обучают Китайскую армию. Сиамский флот обучается японскими офицерами, Сиамский принц приехал в Китай, эскортируемый японскими офицерами, Индия посылает молодых людей учиться в Японию, Австралия уже ее опасается. Для нас чрезвычайно важно выяснить, с кем собирается воевать Япония». И, подчеркивая намерение Японии изгнать к востоку от Суэца американское и европейское присутствие, авторы аналитической записки все равно утверждают: «Все признаки указывают, что Япония намеревается воевать с Россией в 1915 году». [РГАВМФ].
Выводы Морского Генерального Штаба, как это ни странно, отличались от анализа его же собственного морского агента в Японии Воскресенского. «Я твердо уверен, что Япония не хочет с нами войны из-за дальнейших завоеваний, но не отступится ни перед чем для поддержания в силе Портсмутского договора с самым широким толкованием его в свою пользу…» В секретном донесении, он отмечает, что в результате «освобождения очень большой силы», которая противодействовала России, все стратегические умы заняты вопросом, куда теперь будет направлена эта сила. Именно поэтому и появились версии о захвате японцами Филиппин и Гавайев, Сиама (Таиланда) и Индокитая, Зондских островов (Индонезии) и «даже освобождения Индии». «По-моему, ни одна из таких комбинаций в настоящее время не имеет за собою никакой серьезной государственной почвы. Если подобные предположения и входят в планы самых мечтательных лиц, стоящих у власти, то и они должны сознавать такую возможность лишь в отдаленном будущем при дальнейшем развитии Японии, особенно в экономическом отношении». Отмечая, что Китай «накануне великих событий», он предрекал, что именно Поднебесная является главным объектом японской стратегии: «Уже нет никакого сомнения, что Япония желает господства в Китае и готова идти из-за этого на все, − вот где источник столкновения с прочими державами». [РГАВМФ]. Но разговоры о новой «японской угрозе» России продолжались, хотя аргументы в пользу этого вряд ли можно было считать серьезными. К ним относились высказывания антироссийского характера отдельных политических деятелей Японии, поездки японских школьников в Маньчжурию по местам «боевой славы» и пр.
Для отражения потенциальной угрозы рекомендовалось создать систему «тайной агентуры» в посольствах и консульствах, а также «всем русским подданным, живущим в Японии, заниматься „исследованиями“ ее, обещав денежные и орденские награды за хорошие исследования». Наподобие японского Общества изучения Амурского края предлагалось организовать русское Общество Изучения Дальнего Востока, которое бы «по указанию Правительства занялось широкой подготовкой народных масс к мысли о неизбежности и необходимости в ближайшем будущем новой войны на Дальнем Востоке, чтобы будущая война не была так непопулярна в глазах народа, как прошлая». [РГАВМФ].
Слухи о неизбежности нового столкновения с Японией активно распространялись в зоне КВЖД и в Приморье. В октябре 1906 года источники жандармского полицейского управления дороги доносили в Штаб Особого корпуса жандармов (имперская политическая полиция) в Петербурге о непрекращающихся слухах о подготовке Японии к новой войне. По этим же слухам, японские купцы, «наводнившие» Владивосток своими магазинами, специально стараются вызвать погромы, чтобы спровоцировать вмешательство своего правительства на их защиту и «занятие японским флотом» этого российского порта, а русские революционеры, скрывавшиеся в Японии, стараются вызвать военное столкновение двух стран и тем самым подготовить взрыв революции. [РГАВМФ].
Поступавшая из Японии информация часто противоречила слухам о развязывании в стране антирусской кампании для подготовки к новой войне против России. В одном из сообщений из источников в Порт-Артуре говорилось о приведении японскими властями в порядок и захоронении останков русских солдат, погибших при защите крепости.
Приводились данные о количестве памятников, поставленных русским воинам, после войны: «4. На кладбище № 20 существуют 212 памятников, они все относятся к павшим в минувшей войне. Говорят, под этим каждым памятником покоятся совместно от 5 до 20 воинов. 5. На кладбище № 21 существуют 1493 памятника, которые также относятся к павшим в последней войне, а способ захоронения, говорят, такой же самый, как на кладбище № 20».
Поражала надпись по-русски на памятнике, поставленная японскими властями:
«ЗДЪСЬ ПОКОЯТСЯ БРЕННЫЕ останки ДОБЛЕСТНЫХ РУССКИХ ВОИНОВ, ПАВШих ПРИ ЗАЩИТЕ КР. ПОРТ-АРТУР. СЕЙ ПАМЯТНИК ПОСТАВЛЕНЪ ЯПОНСКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ в 1907 г.». [РГАВМФ].
Несмотря на тяжелый след в памяти их народов, пролитая кровь, парадоксальным образом, сблизила две страны. Героизм воинов на полях сражений и на море, их отвага и патриотизм оценивались по достоинству и вызывали чувства уважения. Некролог по поводу смерти командующего русской армией в Маньчжурии Николая Петровича Линевича с портретом русского генерала в центральной японской газете был написан его противником на поле боя генерал-майором японской кавалерии Акияма Ёсифуру и начинался так: «До меня дошла печальная новость. …Очень жаль, это был настоящий воин. Он прошел путь от простого солдата до генерала. В отличие от Куропаткина он не был ни политиком, и возможно, не был изысканным в тактике, но его военное искусство складывалось не из учебников по тактике боя, а из реальных сражений. Сам в прошлом солдат, став генералом, он не отрывался от солдат, делил с ними будни армейской жизни. Я был свидетелем бережного и ласкового отношения Линевича к простому солдату, что делало его похожим на настоящего японского самурая» [Асахи].
А российские газеты сообщали о поручении Тэраути военному атташе Японии в Петербурге полковнику Хатино «лично посетить семью покойного» и выразить ей его искреннее соболезнование, а также присутствовать на похоронах в качестве представителя всей японской армии и возложить от имени армии венок на гроб генерала. Венок был возложен и от начальника главного штаба японской армии генерал-лейтенанта Фукусима, воевавшего в 1900 году под началом генерала Линевича при взятии Пекина. [РС].
Новая война с прежним соперником Японии была не нужна. Прошедшая война принесла результаты, которых она добивалась. Теперь нужно было закрепиться на новых владениях − поставить окончательно под полный контроль Корею и затвердить свои позиции в Маньчжурии. Но убедить мирным путем Китай согласиться с ее требованиями Японии было еще сложнее, чем Россию. Неприятие японского присутствия в Китае было эмоционально существенно сильнее. А поддержка ее амбиций в Китае со стороны Запада значительно слабее чем в Корее.
После победы в русско-японской войне Япония была признана одной из великих держав. Но, став в один ряд с ними, она оставалась региональной державой с точки зрения ее целей на перспективу. Здесь в Восточной Азии были сосредоточены ее политические и экономические интересы. В дальнейшем движении в сторону Китая в глазах японской элиты единственным союзником была только царская Россия, курс на сближение с которой быстро завоевал себе сторонников и стал национальной «повесткой дня».
