«Россия и Япония. Сто лет отношений». Публикация книги Константина Оганесовича Саркисова

Продолжаем публикацию книги К. Саркисова «Россия и Япония. Сто лет отношений».

4. Визит Ито в Петербург (ноябрь–декабрь 1901 года)

На волне обвинений правительства в неспособности противодействовать фактической оккупации Маньчжурии русскими войсками вместе со своим кабинетом 10 мая 1901 года Ито подал в отставку. Но он не потерял своего влияния. Он ушел в тень, чтобы действовать из-за кулис и при необходимости выйти снова на авансцену японской политики.

В новом правительстве, сформированном Кацура Таро (桂太郎), близкого к Ямагата, второму человеку в неписаной политической иерархии страны, пост министра иностранных дел занял Комура Дзютаро (小村寿太郎) − как и сам премьер-министр, приверженец пессимистического взгляда на возможность мирного решения противоречий с Россией. Если Ито на это надеялся и войну с Россией считал крайне нежелательной, то в пришедшем к власти кабинете министров большинство считало перспективу достижения компромисса с Петербургом больше иллюзией, чем реальностью, и, следовательно, войну неизбежной.

Столкновение этих двух взглядов на мир и войну были представлены разными политическими силами, но в контексте японской политической культуры не было антагонистическим или просто классическим противостоянием «голубей» и «ястребов». Это была скорее борьба разных точек зрения в поиске оптимального решения назревшей проблемы.

В ней у Ито было некоторое преимущество. Проигрывая порой в аргументации, он сохранял личную поддержку императора и свое влияние на принятие окончательных решений. Поэтому внутренние предпосылки договориться с Россией сохранялись до последнего момента. Но сложность достижения компромисса с ней определялась не только различием в интересах, как они воспринимались элитами и обществом в двух странах, но и тем, что стороны действовали в разных темпах. Токио торопился, а Петербург затягивал решение, считая его не слишком актуальным. В Лондоне с согласия правительства японский посол Хаяси Тадаси вел переговоры о заключении союза на случай войны с Россией, которая без должной опаски следила за ними. Была и другая дихотомия − в Японии готовились к войне, но в целом не были уверены в ее успешном для себя исходе, в Петербурге не хотели войны, но были более или менее уверены в своей победе, как и в том, что именно поэтому японцы на нее не решатся.

Поворотный момент наступил ближе к концу 1901 года, когда Япония должна была решиться на войну или мир с неизвестным исходом в обоих случаях. Идейные и политические противники Ито вынуждены были согласиться, что прежде чем сделать выбор в пользу войны нужно исчерпать шансы к мирному решению противоречий по Корее и Маньчжурии. Чтобы окончательно определиться, Ито отправился в долгий путь, утомительный для его возраста (16 октября 1901 года ему исполнилось 60 лет; в ту пору японцы не были еще такими долгожителями как сейчас: средняя продолжительность жизни у мужчин была чуть выше 40 лет[1]).

Нужно было оценить ситуацию в Европе и отношение там к перспективе полного завладения Россией Маньчжурии. И если это получится, то попытаться в Петербурге условиться, что японское признание российского господства в Маньчжурии может быть только в обмен на согласие признать японский контроль над Кореей. В плане был предусмотрен и наихудший вариант: если не удастся договориться начать активную фазу подготовки к войне. Для этого разместить в Европе кредитные обязательства в 100 или даже 150 млн иен и самое важное − заключить союзный договор с Англией.

Многомесячный кругосветный маршрут поездки Ито включал посещение американских городов, в Европе − Париж, Берлин, Петербург, снова Берлин, Париж и, наконец, Лондон. В Токио Ито должен был вернуться из Рима.

Подготовка к столь ответственному путешествию велась втайне. Японская пресса терялась в догадках − только подавший в отставку с поста премьер-министра Ито вдруг снова подключился к работе правительства. 1 августа 1901 премьер-министр Кацура года нанес неожиданный визит в загородную резиденцию Ито в Оисо. Через день, 3 августа Ито нанес ответный визит премьер-министру в его загородной резиденции в Хаяма. Необычная активность взаимных посещений дачных резиденций Кацура и Ито, их секретарями и помощниками была отмечена и 12 августа [Иомиури].

13 августа 1901 года в наэлектризованную слухами атмосферу Токио внезапно проникает еще один − утомленному от острой политической борьбы премьеру в отставке врачи в лечебных целях рекомендовали длительную морскую прогулку, и для этого выбрано путешествие в Америку. Обычно ссылки на здоровье традиционно маскировали более серьезные политические «болячки», и бдительная токийская пресса стала допытываться об истинных причинах неожиданного отъезда из страны одного из первых лиц государства. Но ничего существенного обнаружить не удалось, разве что из интервью людей, близких к Ито, возникла версия, что он едет в Америку, чтобы получить звание почетного доктора права в торжественно отмечавшем свое 200-летие Йельском университете. Вместе с ним с той же целью собирались туда еще двое.

Это барон Тадзири Инадзиро (田尻稲次郎), профессор Токийского государственного университета − потомок даймё Сацума он 5 лет учился в Йеле, на факультете и в аспирантуре, по специальности «экономика» и «финансы». Вернувшись в Японию занимал высшие посты в министерстве финансов. Еще один − Хатояма Кадзуо (鳩山和夫), тоже «сын Йеля» как звали выпускников университета в Нью-Хейвен. [Иомиури]. Он выбрал стезю политика и первое время был близок к Окума Сигэнобу, вошел в его партию Риккэн Кайсинто (立憲改進党), но позже с ним разошелся и вступил в Сэйюкай − конкурирующую партию, созданную Ито. Он глава семейного политического клана, его сын и правнук были премьер-министрами Японии, а праправнук − сейчас депутат парламента. Хатояма Кадзуо известен и как просветитель − первый ректор университета Васэда, созданного Окума.

Время шло, а Ито никуда не уезжал. Его консультации со всеми ответственными лицами затягивались. В прессе любопытство сменилось на раздражение. В редакционной статье 9 сентября «Иомиури» остро критиковала его, председателя одной из главных политических партий, за «безответственный поступок» − «бегство» за границу в период обострившейся парламентской борьбы [Иомиури]. Но уже 16 сентября некоторые газеты вышли с экстренным выпуском. Сообщалось, что Ито едет с «ознакомительной» поездкой в США и Европу, а также для обмена мнениями с Россией о заключении нового двустороннего соглашения.

Теперь в японском общественном мнении поездка Ито приобретала особое значение, и это можно было легко почувствовать в том, что происходило в столичных верхах. Накануне вечером, 14 сентября Кацура в своей официальной резиденции премьер-министра устроил банкет в честь Ито. На нем можно было встретить всю политическую элиту Токио. Из «гэнро» помимо самого Ито, ставшего старшим из них после смерти в конце августа Курода Киётака, присутствовали Мацуката Масаёси и Ямагата Аритомо. В сборе были все члены кабинета министров и знать. С бокалом шампанского в руке Кацура провозгласил тост за здоровье Ито, шумно поддержанный всеми. В ответной речи, помимо общих слов благодарности в адрес премьера и всех присутствовавших, Ито говорил о счастье служить Японии во имя ее благополучия и мира, а также о большой чести внести свой посильный вклад в работу правительства.

О важности происходящего говорили последовавшие визиты самого Ито, а также важных персон к нему. 15-го сентября в 11 часов утра одним из первых посетителей резиденции Ито в Сиба был российский посланник Извольский. Во второй половине дня после короткого прощания в штабе своей партии (Сэйюкай) Ито отправился с визитом во дворец Тогу госё (東宮御所), резиденцию наследника «хризантемного» трона в район Акасака, что само по себе подчеркивало значение предстоявшего путешествия. После этого Ито посетил американскую миссию.

Отправляясь в Америку, он в любом случае сделал бы это, а тут еще и повод — неожиданная смерть американского президента. Мак-Кинли (William McKinley) скончался от ран, полученных при покушении на него анархиста Леона Чолгоша (Leon Czolgosz). Мак-Кинли только начинал второй четырехлетний срок президентства, и внезапно ставшее вакантным место занял Теодор Рузвельт (Theodore Roosevelt) − знаковая фигура в дальнейшей истории отношений России и Японии.

В посещении американского посольства Ито сопровождал его помощник и «правая рука» в длительной зарубежной поездке Цудзуки Кэйроку (都筑馨六).

Приемный сын Иноуэ Каору. После окончания Токийского университета продолжил учебу в Берлинском университете. По возвращении в Токио в 1886 г. стал советником министерства иностранных дел и секретарем министра иностранных дел. В 90-е годы XIX века он последовательно занимал посты секретаря премьер-министра Ямагата, затем замминистра в министерствах внутренних дел, образования и внешней политики. Он помогал Ито в создании партии Сэйюкай. В 1903 г. стал ответственным секретарем Тайного Совета, входил в состав японской делегации на Гаагской мирной конференции 1907 г.

Самое любопытное случилось сразу после визита в миссию США. Ито неожиданно направился в Русскую миссию, чтобы «поблагодарить» Извольского за его визит к нему утром. Это была вторая их встреча за один день. Несмотря на всю вежливость, присущую японцам, в этом жесте трудно было не усмотреть особый смысл.

В эмиграции Извольский вспоминал, что он всячески уговаривал Ито попытаться договориться по поводу Маньчжурии и Кореи и ради этого посетить Петербург. «Не исчерпывая до конца объяснений тех событий, которые вызвали русско-японскую войну, достаточно сказать, что в качестве представителя России в Токио я настойчиво рекомендовал принять примирительную позицию по отношению к Японии и заключить соглашение с этой страной по вопросам, касающимся Маньчжурии и Кореи. Мои усилия в этом направлении имели своим последствием посылку в Европу такого достойного государственного деятеля, как маркиз Ито, в целях создать возможность сближения между Россией и Японией. // Эта миссия, если бы она увенчалась успехом, была бы способна изменить весь ход событий и исключила бы возможность войны, но холодный прием, оказанный японским представителям в Петербурге, и медлительные ответы, которые давались ему русским правительством, к несчастью, определили полный неуспех этого предприятия» (Извольский).

Но до войны еще далеко, а пока полный визитов день Ито завершился на железнодорожной станции Симбаси, тогда конечной станции железнодорожной линии Токайдо. Сюда сотни людей, официальные лица и простой люд, пришли проводить его, возвращавшегося в свою загородную резиденцию в Оисо. (Майнити).

С того момента в Японии все было проникнуто ожиданием каких-то серьезных перемен и надеждами на визит самого опытного и уважаемого политика Японии. За рубежом же никто, в том числе и в России, толком не понимал, какое решающее значение для судеб двух стран и мира в целом имеет визит Ито. Всяческое подчеркивание «частного характера» визита сбивало с толку, но статус Ито, несмотря на отсутствие официального ранга, был настолько высок, что вряд ли приходилось сомневаться в значении зарубежной поездки политика и в его полномочиях.

Поступавшие из Токио в Петербург донесения, в том числе, и сверхсекретные, подтверждали это. Военно-морской агент России в Токио лейтенант Русин, тот, кто и позднее снабжал центр ценнейшей информацией из своих конспиративных источников, сообщал, что, несмотря на официальную версию о «поправлении здоровья Маркиза морским путешествием», по «негласным» данным Ито «снабжен очень широкими полномочиями от Императора Японии» [АВПРИ].

В США в первом пункте путешествия Ито ждала пышная церемония вручения ему в числе других звания почетного доктора Йельского университета. Происходило это 23 октября 1901 года в присутствии многочисленных гостей, включая ректоров всех ведущих американских университетов − Гарварда, Колумбийского университета, Принстона и др. Гвоздем программы стало участие в ней только что избранного президентом Теодора Рузвельта, прибывшего в сопровождении дочери и племянницы.

Особую торжественность событию придавало то, что оно было приурочено к 200-летию старейшего университета, созданного еще до гражданской войны, когда страна была английской колонией. Весь Нью-Хейвен отмечал юбилей. Праздничные мероприятия получили благословение протестантской и католической церквами. Все предприятия и магазины закрылись по этому поводу, и на улицах было множество народа. В громадном зале театра «Гиперион» звучал Бостонский симфонический оркестр, речитатив оды «Mater Coronata» в исполнении её автора поэта, эссеиста Эдмонда Стедмана (Edmund Clarence Stedman) и греческий гимн, сочиненный специально по этому случаю.

Здесь на Ито надели мантию и головной убор почетного профессора. В списке награжденных его имя значилось после упоминавшегося Хатояма Кадзуо и перед именем профессора Федора Федоровича Мартенса (Friedrich Fromhold Martens, урожденный Лифляндской губернии − ныне большая часть в Латвии, остальная − в Эстонии), почетного профессора международного права Санкт-Петербургского университета, автора труда «Современное международное право цивилизованных народов» (Спб. 1882-1883), переведенного на многие языки мира, в том числе и на японский, одного из организаторов инициированных Россией Гаагских мирных конференций 1899 года и 1907 года

Среди удостоенных почетных званий был сам президент Рузвельт, его преемник через 10 лет в Белом Доме − Вудро Вильсон, тогда профессор Принстонского университета, и писатель Марк Твен, в списке числившийся под своим настоящим именем Сэмюэля Лэнгхорна Клеменса.

Ито должна была поразить царившая на церемонии атмосфера упоенности успехами страны в только закончившейся войне с Испанией, победами американского флота при блокаде Кубы, Манилы, захвате Пуэрто-Рико и Гуама. Герой осады столицы Кубы контр-адмирал Уильям Сэмпсон был среди почетных гостей на сцене огромного театра. Президент Йельского университета Артур Хадли вручил ему мантию доктора права сразу после президента Рузвельта (NYT).

После Америки в середине ноября Ито уже в Париже. Мекка европейской политики, французская столица была удобным местом, чтобы услышать европейские сплетни, которые могли бы помочь определить, насколько в действительности был необходим союз с Англией, который ждал его одобрения. 13 ноября состоялась его встреча с министром иностранных дел Франции Делькассе. Содержательная сторона разговора была не столь богатой, но Ито услышал то, что было важно для него.

Французский министр, напомнив собеседнику, что во время восстания в Китае солдаты армий двух стран воевали плечом к плечу, дал понять, что Франция готова оказать Японии помощь в ее делах на Дальнем Востоке, выступая здесь ее истинным другом. Подчеркнув, что между Францией и Японией ни в прошлом, ни в настоящем не было проблем, которые могли бы омрачать отношения, Делькассе перешел затем к отношениям Японии с союзницей Франции Россией. Он предложил свои услуги для урегулирования трений между двумя странами. Ито на это заметил, что единственным камнем преткновения в отношениях двух стран является Корея, и он был бы рад, если Франция могла бы помочь двум странам найти взаимопонимание по этой проблеме. Делькассе заметил, что, насколько он знает, «российские политики настроены конструктивно» и готовы признать особые интересы Японии в промышленной и коммерческой сферах в Корее. «Если Япония, Франция и Россия объединятся, то никто не сможет им бросить вызов», пафосно заявил он в завершении. [ДВПЯ].

С Парижем было более или менее ясно. Ито больше заботила позиция Берлина, куда он собирался сразу после визита во французскую столицу. Он знал, что в Германии рассматривалась поначалу идея трехстороннего англо-германо-японского соглашения. Теперь же отсутствие Германии в предложенном англичанами варианте союза настораживало. Как и некоторые другие, он опасался, что в союзе один на один с Лондоном Токио потеряет свою самостоятельность и станет инструментом в «Большой игре» Великобритании против России. У Японии свои интересы, и это, прежде всего, Корея, судьбу которой можно было решить только через соглашение с Петербургом − было и оставалось его кредо. Размышляя над всем этим еще в Париже, Ито 12-го ноября получил из Токио телеграмму. Премьер-министр Кацура сообщал: «Переговоры между правительствами Японии и Англии продвинулись вперед и находятся на стадии, когда от Императорского (японского) правительства требуется принятие срочного решения. Исходя из этого, прошу задержаться в Париже на случай, если мне нужно будет посоветоваться с Вашим Превосходительством». [ДВПЯ].

А 13-го ноября Комура инструктировал японского посланника в Лондоне Хаяси Тадасу дождаться утверждения японским правительством уже готового проекта договора, а тем временем в Париже или в любом другом месте встретиться с Ито и ознакомить его «со всеми телеграммами за последнее время». Комура предписывал Хаяси «приложить усилия к тому, чтобы получить одобрение Маркиза Ито основного содержания английского проекта договора» [ДВПЯ].

Ставшая неформальной нормой процедура принятия решений требовала после принятия правительством проекта любого очень важного документа, одобрения его со стороны гэнро. Только после этого документ поступал на утверждение императором.

Хаяси в Париже ознакомил Ито с проектом. Он же 15-го ноября из французской столицы сообщал, что Ито просил «задержать» ответ на английский проект договора до его переговоров в «российской столице», о результатах которых он сообщит прямо из Петербурга [ДВПЯ].

Комура требовал от Хаяси держать его в курсе всего того, что ему будет говорить Ито. Добросовестно выполняя это, Хаяси сообщал: Ито узнал, что за время его отсутствия в Токио, судя по всему, произошли серьезные изменения. По словам Ито, когда он покидал Токио, «японское правительство было склонно рассматривать вопрос о союзе не слишком серьезно, но теперь вопрос продвинулся настолько далеко, что отступать нельзя без ущерба национальному достоинству». [ДВПЯ].

Как передавал свои впечатления Хаяси, Ито был в шоке. Он не ожидал такого развития событий: «неожиданно быстрый прогресс в вопросе о союзе с Англией, видимо, расстроил его прежние намерения, и у него пока еще нет четкого плана действий». Ясно одно − нужно ехать в Россию, тем более что он уже сообщил о своем визите. «Его замысел, писал Хаяси, как кажется, в том, чтобы попытаться достичь дружественного соглашения с Россией относительно Кореи, в случае же неудачи − пойти на союз с Англией» [ДВПЯ].

Из телеграммы можно было узнать, что Цудзуки, ближайший помощник и секретарь Ито в его поездке, делился информацией с Хаяси, крайне важной для него, убежденного сторонника и творца союза с Англией. От того, в частности, стало известно о позиции японского посланника в России Курино Синъитиро: «Курино принял нынешний пост при условии, что японское правительство даст ему полномочия привести отношения Японии к „сердечному соглашению“ с Россией и Францией».

Курино Синъитиро − японский посланник в Петербурге. Он прибыл в российскую столицу 3 февраля 1902 года и покинул ее через два года − 8 февраля 1904 года после разрыва дипломатических отношений. Слух о том, что в ту пору посланник в Париже займет кресло в особняке на Французской набережной Невы, в газетах появился в конце сентября 1901 года. Но уже через месяц было официальное подтверждение, и 15, 16 ноября, два дня подряд на рекламной полосе «Асахи» было напечатано частное извещение Курино и его жены об их отъезде 17 ноября 1901 года с вокзала Симбаси в российскую столицу [Асахи]. Посланник в России − одна из самых значительных фигур японской дипломатии периода Мэйдзи с судьбой, типичной для большинства выдающихся политиков, дипломатов и военных того периода. Рожденный еще в феодальной Японии, способный юноша на деньги самурайского клана, к коему принадлежала его семья (княжество Фукуока), был отправлен на учебу. Это была известная школа английского языка в Нагасаки − Ганориюки (何 礼之). В той же школе вместе с ним учился Муцу Мунэмицу, будущий министр иностранных дел. Было это за два года до революции Мэйдзи в конце феодального правления, когда Японию захлестнула волна ксенофобии и политических убийств. Не обошла она и Курино. Июльским вечером 1867 года, прогуливаясь по оживленному кварталу Маруяма, известном в Нагасаки своими питейными заведениями и женщинами легкого поведения, он и его приятели натолкнулись на двух валявшихся на улице пьяных моряков с английского шлюпа «Икарус». Один из спутников Курино, самурай его же клана Фукуока некто Канэко Сайкити, оскорбленный «свинским» состоянием иностранцев, заколол насмерть беспробудно спавших англичан. Убийца скрылся у себя дома в Фукуока и на следующий день покончил с собой. Клан скрыл этот факт, и поиски преступника затянулись. Реакция англичан была жесткой. Началось следствие, и Курино угодил в знаменитую киотосскую тюрьму − «шестиугольник (六角の獄)», где в ту пору как раз было много узников из ксенофобского движения. Он вышел из заключения только в 1869 году и это происшествие обошлось ему дорого − его исключили из списка студентов, которых в 1871 году вместе с миссией Ивакура отправили на учебу в Соединенные Штаты. Но уже через несколько лет на деньги своего клана он все же добрался до Америки, где поступил в Гарвардский университет. Здесь « за одной партой» с ним его будущий шеф − Комура Дзютаро. В 1881 году после окончания одного из самых престижных американских университетов Курино поступил на службу в МИД под началом тогдашнего министра Иноуэ Каору. В декабре 1884 года по время попытки переворота в Сеуле и разгрома японской миссии он − главный в группе японских дипломатов, которые срочно направлялись из Кобэ в Инчхон (Асахи. Экстр. выпуск). Позднее он служил в комиссии МИД по пересмотру неравноправных договоров. Здесь у него не сложились отношения с Аоки Сюдзо, тогда заместителем министра, и он покинул дипломатическое ведомство, чтобы поступить в другое ведомство − министерство связи, куда его в качестве своего секретаря пригласил Эномото Такааки [Асахи]. Когда же последний возглавил министерство иностранных дел (1891 г.), он предложил Курино стать начальником только что учрежденного Политического отдела, который он какое-то время совмещал с руководством Исследовательским отделом [Асахи]. В 1894 году новый министр иностранных дел, его однокашник Муцу, отправил его посланником в Вашингтон. Здесь он вел переговоры и подписал новый договор о дружбе и торговле с США вместо явно дискриминационного договора 1858 года. Потом работа в Риме и Мадриде, и наконец, − Париж, откуда его перевели в Петербург. Во французской столице в интервью «Ле-Галуа» он говорил, что у Японии, как и у России, нет никакого намерения ущемлять независимость Кореи, а ее интересы лежат лишь в плоскости торговли и промышленности [Асахи]. Это было почти за два месяца до подписания в Токио японским министром иностранных дел Ниси и российским посланником Розеном протокола, в котором обе страны гарантировали независимость Кореи и обязались не вмешиваться в ее внутренние дела.

Узнав, что у его коллеги в Петербурге «примиренческая миссия», что противоречило идее союзного соглашения с Англией, Хаяси стал «шантажировать» Комура: «Если сказанное правда, то это не только противоречит всем сигналам, которые я получал от Вашего предшественника и от Вас, поощрявшим меня в деле продвижения союза с Англией, но и нанесет серьезный ущерб чести и достоинству Японии… Я думаю, наверняка слишком поздно, отступать от союза без каких-то ощутимых причин. Если даже я возьму на себя всю ответственность, это не избавит японское правительство от обвинений в нарушении слова, данного дружественной стране, с которой мы действовали и действуем рука об руку, не говоря уже о том, что страны, о присоединении к которым идет речь, считались нашими общими противниками» [ДВПЯ].

Несмотря на угрозы Хаяси, Кацура под давлением Ито вынужден был тянуть с ответом на английский проект договора. В Лондоне это почувствовали и стали давить на партнера. 20 ноября на встрече с японским посланником Лансдаун настойчиво допытывался, когда же Токио пришлет свой ответ. Хаяси выкручивался, как мог, мол, такой договор это нечто новое в японской политике, такого в прошлом не было, и поэтому требуется время для его обсуждения. Лансдаун торопил − ответ нужен как можно скорее, так как японские предложения по тексту договора следует обсудить здесь в Лондоне, чтобы прийти к окончательному варианту. А для этого тоже требуется время. Кроме того, предупреждает он, затяжка грозит утечкой информации о договоре, что может привести к «крайне неприятным последствиям».

Как сообщал Хаяси, на встречах с ним министр иностранных дел лорд Лансдаун и его заместитель Френсис Берти, хорошо знакомый японским дипломатам по переговорам в период японо-китайской войны, «вскользь» давали понять, «насколько сильно они будут уязвлены», если на данном этапе обсуждения союзного договора в Петербурге будет заключено «сепаратное соглашение».

«Мое заверение, что визит Ито носит случайный характер, их не удовлетворило. Они бдительно следят за всеми его передвижениями», сообщал Хаяси. Пытаясь перевести разговор на другую тему, он внушал собеседникам, что Токио волнует реакция Германии, а именно то, что ее не поставили в известность о содержании договора, хотя с самого начала именно Берлин был инициатором подобного соглашения. Лансдаун успокоил собеседника: «Германия давала нам всегда понять, что интересы Японии и Англии имеют приоритет, а ее интересы вторичны». Но если наши переговоры о союзе окажутся безрезультативными, добавил он, это может спровоцировать Германию на продвижение своих интересов где-то в другом месте» [ДВПЯ].

Обо всем этом не знали в Петербурге, куда 24 ноября из Берлина выехал Ито. Не догадывались, почему он задержался в Париже, не знали о его попытках повлиять на ход событий и не допустить подписания союза с Англией до тех пор, пока он не выяснит, насколько реальны шансы договориться с Россией по Корее. Ламсдорф не располагал и информацией из Лондона, где Лансдаун развил необычайную активность, торопя через Хаяси кабинет Кацура к заключению союза. В Петербурге не только не ощущали остроты момента, но были по-прежнему озабочены лишь тем, чтобы еще раз заявить о своих правах в Корее. Ламсдорф с санкции Николая II связывался с князем Урусовым, российским послом в Париже, которого просил через французского министра иностранных дел Делькассе «обратить внимание» Ито на недопустимость начавшегося в эти дни демонстративного курсирования японских военных судов вдоль корейских берегов в районе Пусана и Мозампо (ныне Масан 馬山) [АВПРИ]. В свою очередь активные поиски России в этих районах подходящей стоянки для своего флота не могла не беспокоить Токио.

Несмотря на возникшие трения, полный стремления их разрешить Ламсдорф начал подготовку визита в Петербург Ито. Первым и наиболее простым было продемонстрировать максимум внимания и заботы, приняв японского сановника на самом высоком уровне,. 22 ноября Ламсдорф просил Витте дать специальное распоряжение Вержболовской таможне, куда 25 ноября в 3 часа дня на «Северном Экспрессе» из Берлина прибывал Ито.

Вержболово (ныне Вирбалис, Литва − маленькое «местечко» на границе с Пруссией с 4-тысячным населением, половина которого принадлежало к римско-католической церкви, и большим еврейским населением и всего 14 православными. Это был первоклассный таможенный пункт, через который проходил интенсивный поток товаров в тот период. Здесь были все условия для того, чтобы выполнить просьбу Ламсдорфа. Витте подключает к этому делу министра путей сообщений России М.И. Хилкова [АВПРИ].

Ито позднее не раз благодарил за внимание, оказанное ему, но сейчас его мысли были заняты другим. Прибыв в Петербург, он не был готов к переговорам. Вести переговоры в Петербурге параллельно с Лондоном, где они зашли уже далеко, было немыслимо. Ему нужно было добиться взаимопонимания в Петербурге, чтобы сославшись на них затормозить процесс в английской столице. Он с нетерпением ожидал телеграмм из Токио о том, что токийский кабинет министров согласен ждать их результатов. 28 ноября, когда он был приглашен Ламсдорфом на неформальный ужин в узком кругу лиц и «без дам», он получил важную для себя телеграмму от Иноуэ Каору. Это его близкий друг, как и он гэнро с большим влиянием в политических кругах. Во время своей заграничной поездки Ито часто обращался к нему напрямую, просил передать ту или иную информацию напрямую самому императору. Иноуэ писал Ито, что лично он согласен, − прежде всего, следует попытаться договориться с Петербургом, а потом уже «бросаться в объятья» Лондона. По его мнению, прежде чем Токио подпишет «оборонительно-наступательный» договор с Англией, нужно прояснить несколько моментов. Во-первых, убедиться, что торопливость Лондона с заключением договора не связана с его стремлением использовать этот договор в своих корыстных целях. Вторая проблема − неучастие в этом договоре Германии, которая инициировала разговоры о союзе против России и выступала за трехстороннее соглашение (Англия-Германия-Япония), но потом почему-то отошла в сторону. И в связи с этим следующий вопрос. Не спровоцирует ли заключение англо-японского союза на заключение аналогичного «оборонительно-наступательного» договора между Россией, Францией и Германией в отношении Китая, что крайне тяжело отразится на интересах Японии. Поэтому, заключал Иноуэ, он убежден, что перед тем как двигаться вперед в переговорах с Англией, желательно, чтобы Ито в Петербурге выяснил, «до какой степени Россия готова уступить в вопросе о наведении порядка в Корее и в области коммерческих и промышленных интересов в этой стране» [ДВПЯ].

Ито, который искал ответы на те же вопросы, начал интенсивные встречи в российской столице. 28 ноября был первым по-настоящему насыщенным днем. Несмотря на частный характер визита, все было обставлено по церемониальным правилам приема на самом высоком уровне. Он начался с аудиенции у Николая II.

В час дня Ито со своими спутниками в полной парадной форме вышел из «Европейской» гостиницы и в экипаже доехал до Царскосельского вокзала (ныне Витебский), где делегацию из шести человек разместили в специальном зале ожиданий, предназначенном для царской семьи. После короткого отдыха они на императорском поезде отправились к месту назначения.

Со станции в Царском Селе в царской карете Ито со спутниками проследовал ко Дворцу, где в приемной их приветствовал камергер Его Величества Бранс Путятин. Десять лет назад во время путешествия в Японию Ито пригласил его к себе в гости. Теперь за чаем и воспоминаниями о прошлом быстро пролетели минуты ожидания и наступило время приема.

В Тронный зал были приглашены Ито и Цудзуки. Представ перед царем, Ито, прежде всего, поблагодарил «за предоставленную ему возможность выразить свое уважение российскому монарху». Николай II отвечал не менее любезно, и при этом особо подчеркнул, что Ито хорошо известен ему как политик, который «испытывает неизменно дружественные чувства к России» [ДВПЯ].

До этого момента разговор велся на немецком языке через Цудзуки. Но внезапно, обратившись прямо к Ито, царь стал с ним говорить по-английски, заметив, что Ито, насколько ему известно, владеет английским. При этом царь признался, что ему общаться по-английски куда удобнее. После того, как Ито подтвердил, что он говорит «немного» на английском, беседа без переводчика приняла непринужденный характер.

Николай вспомнил свое путешествие в Японию десятилетней давности, отметив, что они, скорее всего, встречались в то время. Ито подтвердил, что имел честь быть представленным Николаю в Киото, откуда он сопровождал цесаревича в Кобэ. Это был момент, после покушения в Оцу, когда наследник российского престола для небольшого отдыха и лечения находился некоторое время в гостинице в Киото, после чего перебрался на русский крейсер.

За несколько лет до этого ставший первым в истории Японии премьер-министром Ито был одним из наиболее доверенных лиц японского императора. На момент инцидента Ито не занимал официального поста, но не случайно император поручил ему сопровождать цесаревича.

«О моем путешествии в Японию у меня остались только самые приятные воспоминания», заметил царь, еще раз дав понять, что покушение на него в Оцу не оставило в его сердце никакого осадка. «Меня радует», продолжал Николай, что «с тех пор между двумя странами дружеские отношения стали еще более теплыми».

Дальнейшие слова российского монарха особенно вдохновили Ито, и в своей переписке с Токио он не раз ссылался на них. Царь сказал: «Я хотел бы, чтобы эти дружественные отношения развивались в будущем. Я уверен, что дружественное соглашение (entente cordiale) между нашими двумя странами вполне возможно, и оно выгодно не только двум нашим странам и делу мира на Дальнем Востоке, но с его помощью мы сможем достичь еще больших результатов».

Особенно «запало в душу» следующее замечание царя: «Все, что я сказал, это не просто слова, это мое глубокое убеждение, и более того, это чувства всего российского народа. Непременно передайте это Его Величеству Императору Японии» [ДВПЯ].

В конце аудиенции Николай направился к одному из стенных шкафов. Достал оттуда две коробки с орденами. Орден Святого Александра Невского с бриллиантами он вручил Ито, Орден Святой Анны первой степени − Цудзуки.

Когда Ито покидал Царскосельский дворец, чтобы вернуться в Петербург, было 3 часа 30 минут. Впечатлений было много, и Ито хотел сразу же сесть за написание телеграммы, но в 8 часов вечера ему предстоял ужин «в узком кругу без дам» в резиденции у Ламсдорфа. Только после него ближе к ночи он начал писать телеграмму в Токио. Она ушла за несколько минут до полуночи.

Телеграмма была адресована Иноуэ. В ней Ито соглашался со всеми замечаниями Иноуэ по проекту договора с Англией, особенно в отношении того, что относилось к участию в договоре Германии. «Я неоднократно обращал внимание премьер-министра, не получая ничего в ответ», − жаловался Ито. «Вместо этого в телеграмме, адресованной мне в Берлин, он сообщал, что японское правительство приняло решение в пользу союза с Англией, а в письме ко мне в Берлин он просил самым серьезным образом воздержаться от попыток договориться с Россией, так как даже одни попытки могут поставить под угрозу проходящие переговоры», − продолжал Ито. «Тогда он [Ито] запросил инструкции, другие по сравнению с теми, которые он получил при отбытии из Токио. Однако присланные ему новые инструкции были составлены в духе того, что писал ему в Берлин Кацура». «При этих обстоятельствах, − признается Ито, мне не остается ничего другого, как следовать желаниям правительства, хотя они полностью противоречат целям, ради которых я приехал сюда». Тем более, пишет Ито, после встречи с царем и его слов о дружбе с Японией, он чувствует, что Россия настроена на достижение взаимопонимания с Японией. В конце Ито просил Иноуэ показать телеграмму премьер-министру Кацура, снова переговорить с ним и дать как можно скорее ответ, без которого невозможны переговоры в российской столице. [ДВПЯ].

Но Кацура и Комура не хотели давать этот шанс и действовали на опережение. В тот же день 28-го ноября (с учетом разницы во времени это было раньше, чем все то, что случилось в Петербурге) в официальной резиденции министра иностранных дел они созвали экстренное заседание кабинета министров. В отсутствие нескольких министров было принято решение одобрить в целом английский проект договора. Что же касается отдельных его формулировок, то их корректировку кабинет поручал министру иностранных дел Комура. Узнав о заседании кабинета министров, Ито из Петербурга 30 ноября за день до встречи с Ламсдорфом просил прислать ему «незамедлительно» текст постановления.

В сложной ситуации, когда приходилось действовать вопреки воле кабинета министров, Ито 2 декабря в здании российского МИД на Мойке встречался с Ламсдорфом. Он искренне благодарил за теплое внимание к нему и высоко оценил слова Николая II о дружбе между Японией и Россией. Зная об отрицательном отношении правительства даже к «попытке договориться» с Россией и не имея ответа от Иноуэ, которого он просил переговорить с Кацура, Ито вел себя осторожно.

Прежде всего, он застраховался, подчеркнув, что «не имеет никакого официального поручения, но считает возможным обмен мыслями». На что Ламсдорф ответил, что и у него тоже нет официальных полномочий, но он согласен обменяться мнениями. После этого Ито сразу же приступил к самому главному вопросу своего визита − Корее.

«Ито высказал, что единственным предметом раздора между этими двумя Державами [Россией и Японией] может быть только Корея. В Японии сложилось убеждение, что Россия рано или поздно хочет овладеть соседним полуостровом. Но, коль скоро Корея лишится своей независимости, то и независимости Японии наступит конец» − так передавал слова собеседника Ламсдорф в собственноручной записи беседы, представленной на «благовоззрение» царя. От себя он добавлял, что опасение потерять Корею было главной причиной японо-китайской войны 1894–95 гг. и «если Русское Правительство согласится в этом отношении успокоить совершенно Японию, то тесной дружбе и союзу между последней и Россией ничто не будет больше препятствовать».[АВПРИ].

Корея − «идея фикс» Ито и японской дипломатии в целом. Один американский журналист и писатель (Edwin Wildman) вспоминал: «Задолго до корейской агрессии Японии.. я беседовал с Маркизом Ито в его доме в Токио.. «Великий Старик“ − несомненно самый проницательный и самый откровенный человек, который был рожден в Японии. Внешне он выглядел как англичанин, одет был по-европейски, сидел в европейском кресле, но в своем сердце и душе − до мозга костей японец. Мне никогда не забыть этого интервью, так как оно было знаменательным с точки зрения будущих событий и более пророческим, чем я мог себе тогда представить. На листке бумаги старый политик карандашом торопливо набросал карту Японии, после чего и контуры Кореи, отметив ее близость к западным берегам Японии. Корея удивительно напоминала древний японский клинок.. Ито обратил мое внимание на эту схожесть. Обозревая рисунок, он отложил карандаш, и поднял на меня свои восточные глаза, маленькие и узкие. „Это кинжал, приставленный к сердцу Японии“, произнес он несколько воинственно с особой интонацией восточного человека» (NYT).

Поведав Ламсдорфу о своем «кредо», Ито, связанный позицией кабинета министров, как бы невзначай спрашивал, не готов ли тот «предложить какое-нибудь дополнение к существующему ныне соглашению» (протокол 9 июня 1896 г. и его продолжение протокол 25 апреля 1898 г.). Оба документа устанавливали баланс российского и японского присутствия в Корее, тот самый баланс, который постепенно стал расшатываться. Особенно после того, как в Маньчжурии после подавления «боксерского восстания» оставалась солидная группировка российских войск, и не было ясно, уйдет она или, как многие были уверены, останется.

Этот вопрос Ито неоднократно обсуждал до этого в Токио с Извольским, и Ламсдорф, наверняка, читал все донесения российского посланника об этих беседах.

Соглашение 1898 года основано на принципе территориальной целостности Кореи и отказа обеих стран от захвата ее территории и поэтому все опасения Ито, что Россия когда-либо захватит Корею, лишены оснований, уверял Ламсдорф. Но, произнеся это как нечто очевидное, он добавил, что во время «китайского восстания» (ихэтуаней) Россия предлагала начать переговоры по Корее, но Токио эти предложения отклонил. Ито объяснил, что на момент «китайского восстания», когда не была ясна ситуация, Япония считала обсуждение этого вопроса преждевременным.

Настала очередь российского министра спросить, что хотела бы предложить японская сторона. Несмотря на запрет касаться этой темы, Ито не заставил себя ждать: «Независимость Кореи… необходима для Японии; но Корея ныне слишком слаба и мало цивилизована, чтобы быть в состоянии существовать совершенно самостоятельно». Поэтому ей «необходимы советы и помощь». Желание Японии: «устранить в Корейских делах влияние всякой другой иностранной Державы, а с Русским Правительством договориться таким образом, чтобы Японии было предоставлено право давать советы Корейскому Правительству и помогать ему в случае неудобств». На закономерный вопрос русского министра, как понимать «давать советы и оказывать помощь», Ито пояснил, что «он имеет в виду советы, направленные на повышение благоустройства страны; помощь даже военную в случае беспорядков в стране или столкновения с другими Державами» [АВПРИ].

С иронией заметив, что он не совсем понимает, как можно при этом сохранить полную независимость Кореи, Ламсдорф спросил, не было бы правильнее, если Россия и Япония могли бы «обмениваться взглядами на возникающие на Корейском полуострове вопросы». Реакция Ито была предсказуемой. «Пока Корея может обращаться то к одной, то к другой державе, столкновение между Россией и Японией будет всегда возможно».

С этого момента переговоры перешли к выяснению, каким в принципе мог бы быть компромисс по Корее. Не отрицая «крупные интересы» Японии в Корее, Ламсдорф заметил, что и Россия не может отказаться от своих интересов в соседней стране. Стремление Японии получить исключительное право на использование вооруженной силы в случае внутренних беспорядков для России чревато опасностью создания там японских «стратегических пунктов», способных угрожать свободе плавания российских судов из Владивостока в южном направлении.

На вопрос, какие гарантии Япония готова предоставить в этом случае, Ито торжественно заверил: «Мы можем Вам дать священное обещание, что никогда порты Южной Кореи не будут укреплены и что мы никогда не станем угрожать Вашим сообщениям, гарантии полной свободы которых вы, разумеется, имеете право требовать». Заверив собеседника в этих гарантиях, Ито перешел в контрнаступление. Пока, на данный момент у России, а не у Японии, просматриваются намерения завладения портом в Южной Корее и устройства там постоянной стоянки для кораблей Тихоокеанского флота. Он имел в виду приобретение Россией в 1900 году участка в корейском порту Мозампо (ныне Масан) для заправки углем, а также старые идеи о владении островом Каргодо (Коджедо).

Подобное, заметил Ито, «привело бы к господству Вашему над Кореей подобно тому, как англичане, владея Гибралтаром, властвуют над Средиземным морем; а на это мы не могли бы согласиться, потому что тем самым опять же уничтожалась бы необходимая для Японии независимость Кореи».

Чувствуя, что обещания не блокировать путь российским кораблям в Корейском проливе и не строить здесь военных укреплений недостаточно, чтобы «уговорить» Россию отказаться от Кореи, Ито, выкладывает свой главный «козырь» − готовность в обмен признать за Россией «свободу рук» в Маньчжурии:

«Успокоив раз и навсегда японский народ в этом отношении, вы могли бы впредь действовать как вам угодно в Китае. − Ныне, к счастью, кризис кончен, но весьма возможно, что события прошлого года повторятся в недалеком будущем; со стороны Китая можно ожидать всяких сюрпризов, и тогда вы свободны делать все что угодно, не опасаясь… никогда противодействия со стороны Японии» [АВПРИ].

В записи этой беседы, хранящейся в японских архивах, часть, касающаяся «свободы рук» России в Маньчжурии изложена по-другому: «Вряд ли для вашей страны невыгодно, поручив нам Корею, в ответ получить спокойствие японского народа. К счастью, недавние волнения в Северном Китае благополучно завершились. Однако, если подобно тому как это случилось в позапрошлом году, события в Китае вновь вспыхнут, то для Вашей страны, наверное, не безразлично, как будут реагировать на это в Японии» [ДВПЯ].

Стремлением избежать впечатления, что Ито готов был отдать за Корею часть Китая можно, вероятно, объяснить в японском варианте записи беседы обтекаемую форму предложенного Ито компромисса по схеме «Корея за Маньчжурию». Тем более что разговор в Петербурге проходил в самый разгар сверхсекретных переговоров в Лондоне об условиях англо-японского союза, стержнем которого был принцип территориальной целостности Китая, о чем Ито хорошо знал.

Эта осторожность была не излишней. Лондонская «Таймс» еще в августе 1900 года откровенно упоминала, что японская дипломатия «лелеяла» возможность компромисса с Россией за счет перекрестного признания преобладания России в Маньчжурии, а Японии в Корее. Поначалу, свидетельствовала газета, общественное мнение Японии было настроено против этого «из-за старой обиды», когда под российским давлением Япония очистила Порт-Артур и Дальний, и туда сразу же внедрилась Россия. Но постепенно, особенно после «боевого сотрудничества» двух армий − японской и русской в подавлении восстания ихэтуаней, оно все больше склонялось к поддержке позиции своего правительства. [Times].

В завершении беседы Ито напомнил Ламсдорфу, что из войны Японии с Китаем больше всех выиграла Россия, намекая на захват Порт-Артура и порта Дальний, т.е. «аренду» части Ляодунского полуострова.

«Войну с Китаем вел я; когда следуя совету [на самом деле прямому давлению] России, Франции и Германии, я отказался от достигнутых результатов, японский народ сильно против меня вознегодовал. Вы извлекли пользу из нашей войны. До нее Китай никогда бы не согласился на постройку Маньчжурской ж. д.». Впрочем, с замечанием Ламсдорфа, что эта дорога «отвечает японским интересам не менее чем русским», Ито согласился и признал, что она открывает Японии обширный рынок [АВПРИ].

В течение всей беседы чувствовалось, что Ито вел ее без присущей ему уверенности. Решение кабинета Кацура во что бы то ни стало подписать союз с Англией снижало шансы на достижение согласия с Россией. Компромисс по Корее был сам по себе очень трудной задачей, а теперь ее решение наталкивалось на новую преграду.

Союз Японии с Англией делал возможность договориться еще более призрачной. Это легко читалось в его фразе ближе к концу беседы. «Я собираюсь уехать отсюда, быть может, уже послезавтра, и мне приятно видеть, что при искренних и откровенных объяснениях мы можем прийти к целесообразному соглашению. Но я не имею никаких полномочий» [АВПРИ].

Создавалось впечатление, что Ито разговаривал без особой надежды на успех, так как вопрос о союзе с Англией был уже решен в Токио. Поэтому в конце беседы не Ито, а Ламсдорф предложил сделать набросок нового соглашения по Корее как первоначального плана будущего соглашения. Сославшись на свое «неудовлетворительное знание [разговорного] немецкого языка», чтобы не было каких-то «недоразумений», Ламсдорф попросил дать ему в письменной форме «программу дополнений», которые тот считал бы «нужными и целесообразными для развития существующих соглашений между Россией и Японией относительно Кореи». [АВПРИ].

Между тем неожиданно ситуация изменилась. На следующий день, 3 декабря Ито получил от Кацура телеграмму. Из нее следовало, что император после ознакомления с исправленным текстом проекта японо-английского союзного договора перед тем как дать санкцию на передачу его Англии «изволил приказать» ознакомить с ним Ито. В связи с этим Кацура просил Ито поторопиться с его заключением. [ДВПЯ].

Теперь более уверенный в своих возможностях что-то изменить Ито 4 декабря перед самым отъездом в Берлин пишет от руки по-английски проект японо-российского соглашения по Корее и на личной встрече передает его Ламсдорфу. Теперь совсем другие слова и выражения в разговоре с российским министром иностранных дел: «хотя он и не занимает в настоящую минуту официального положения, но находится в переписке с императором, и в Токио с крайним нетерпением ожидают сведений о результатах его путешествия» [АВПРИ].

Более подробно о вмешательстве японского императора в ход событий писал Комура из Токио Хаяси 29 ноября в Лондон. Он извещал японского посланника, что проект договора, накануне одобренный кабинетом министров, был представлен на одобрение императору, который «изволил указать на необходимость ознакомления с текстом всех гэнро, находящихся в Японии, а также удостовериться в точке зрения насчет него Маркиза Ито». Чтобы избежать утечки сверхсекретной информации, для встречи с Ито в Петербург по указанию Комура выехал первый секретарь японского посольства в Лондоне Мацуи Кэйсиро. Чтобы успеть к отъезду Ито в Берлин, Мацуи покинул Лондон 1 декабря с расчетом прибыть в Петербург 3-го вечером [ДВПЯ; Dickinson].

Ламсдорф прочитал проект Ито в его присутствии. Это было сделать легко. В нем было всего четыре статьи. Три из них декларировали взаимные обязательства:

• гарантировать независимость Кореи;
• не использовать ее в стратегических целях друг против друга;
• не подвергать опасности свободный проход через Корейский пролив.

Их можно было бы сразу же подписать, если бы не четвертый:

• «признание Россией свободы действий Японии в Корее в промышленной, коммерческой и политических сферах, а также ее исключительное право помогать Корее советами и содействовать при выполнении лежащих на каждом правительстве обязанностей, включая и военную помощь, поскольку таковая может оказаться необходимой для подавления восстаний и всякого другого беспорядка, могущего нарушить мир между Японией и Кореей» [АВПРИ].

Ламсдорф сразу же заметил разочарованно, что проект − это скорее «пересчет весьма широких льгот, которые Япония желает выговорить в свою пользу», и поэтому не представляет «канвы для соглашения». Критическая оценка Ламсдорфа, по его же признанию, была настолько неожиданно резкой, что после некоторых попыток убедить Ламсдорфа в разумности своих предложений, Ито попросил вернуть ему его бумагу.

Но Ламсдорф отказался сделать это. «Полагая, однако, неосторожным совершенно обезнадеживать японского сановника и тем преградить путь к дальнейшему обмену мыслями, я отказался возвратить ему записку, заметив, что она, несомненно, может послужить материалом для составления проекта договора, хотя требует предварительно некоторых изменений» [АВПРИ].

Перейдя к необходимым изменениям в тексте, Ламсдорф пояснял, что если в первых трех пунктах говорится о взаимных обязательствах, то в четвертом речь идет исключительно о правах Японии. Ито, согласившись с этим замечанием, говорил запальчиво, что тогда можно все три пункта переписать как обязательства одной Японии: «Япония обязуется…». Ламсдорфа это устраивало больше, но и он крайне осторожен в своих словах. Заметив, что все, что он говорил − его личное мнение, добавил: «Я обязан донести обо всем …Императорскому Величеству и, испросив Всемилостивейших указаний, приступить затем к обмену мнениями с другими заинтересованными ведомствами» [АВПРИ]. Ито также просил «сообщить, по возможности, скорее ответ по поводу его записки через японского посланника в Германии», где он собирался пробыть некоторое время.

Докладывая царю о своем разговоре с Ито, Ламсдорф пишет, что он «осмеливается полагать, что записка Маркиза Ито с некоторыми изменениями и дополнениями требований России, действительно могла бы послужить материалом для составления проекта соглашения с Японией». [АВПРИ].

К своей записке к царю Ламсдорф приложил собственный проект изменений и дополнений в проекту Ито. «Взаимные обязательства» по пунктам 2 и 3 (не пользоваться территорией Кореи для стратегических целей; не прибегать на Корейском побережье к военным мероприятиям, которые могли бы подвергнуть опасности свободу прохода через Корейский пролив) были переписаны как обязательства одной Японии.

Главных усилий требовал четвертый пункт. Ламсдорф хотел его сформулировать так, чтобы обязать Японию свои действия в Корее согласовывать с Россией. Теперь этот пункт звучал следующим образом:

п. 5 «Признание Россией свободы действий Японии в Корее в отношении промышленном и коммерческом, а также преимущественные ее права, по предварительному соглашению с Россией, помогать Корее советами и содействовать при выполнении ее лежащих на каждом правительстве обязанностей, включая и помощь военную, поскольку таковая может оказаться необходимой для подавления восстаний и всякого рода беспорядка, могущего нарушить мирные отношения между Японией и Кореей». [АВПРИ].

Чтобы усилить ограничения на возможное использование Японией вооруженных сил в Корее, Ламсдорф добавил пятый пункт, в котором говорилось:

п.5 «Япония обязуется…посылать в Корею лишь самое ограниченное количество войск и отозвать таковые тотчас при миновании их надобности. При этом Японские войска никоим образом не должны переступать за пределы известных заранее областей зоны вблизи русско-корейской границы». [АВПРИ].

И наконец, шестой пункт, ради которого Россия готова была с разными ограничениями признать за Японией преимущество в Корее, − о правах России в Маньчжурии:

п.6 «Япония признает преимущественные права России во всех прилегающих к русской границе областях Китайской Империи и обязуется не препятствовать соответствующей свободе действий России в означенных областях».

Создавалось впечатление, что Ламсдорф писал проект не столько для Ито, сколько своего монарха, подстраиваясь под его настроение и настроение его советников, особенно военных. Чтобы получить их одобрение, условие, при котором Япония могла посылать войска в Корею только с согласия России, могло оказаться недостаточным. [АВПРИ].

Царь, тем не менее, ставит оранжевым карандашом резолюцию: «Съ», означавшую его согласие, хотя и добавляет от руки: «России никак нельзя отказаться от прежнего ее права содержать в Корее столько войск, сколько там находится японских» [АВПРИ].

Получив одобрение своего монарха, Ламсдорф направил проект нового соглашения с объяснениями всех переговоров с Ито в три адреса: министру финансов, военному министру и управляющему морским министерством.

Витте ответил только 11 декабря. Он горячо поддержал идею компромисса с Японией по Корее. «При настоящем положении Дальнего Востока соглашению с Японией я придаю первостепенное значение и считаю такое соглашение не только желательным, но на ближайшие годы, до полного окончания застройки дороги, большого заселения восточных окраин, устройства Заамурского Округа и полного оборудования Квантуна, даже существенно необходимым». [АВПРИ].

Он убежден, что единственно разумным является решение противоречий с Японией по Корее «путем взаимных уступок». В противном случае сохранится угроза войны, которая по его убеждению «в ближайшие годы была бы для нас большим бедствием». Нет, он не сомневается, что Россия выйдет из нее победительницей, но «победа досталась бы ценой больших жертв и тяжело отразилась бы на экономическом положении страны». Последствия могут быть роковыми и для внутренней стабильности в России: «Кроме того, и это главное, в глазах Русского общества война с Японией из-за обладания далекой Кореей вызовет лишь отрицательные к себе отношение, и на почве скрытого недовольства могут сильно обостриться те нежелательные, тревожные явления нашей внутренней жизни, которые и ныне в мирное время дают себя чувствовать». [АВПРИ].

Война с Японией опасна и с точки зрения внешнеполитических интересов России. Без прочного мира с Японией нельзя будет, пишет он, «установить на прочную основу наши отношения с Китаем, который в случае осложнения с нами неизбежно станет искать поддержку против нас в Японии, подобно тому как искал у нас помощи и содействия против последней во время войны своей с ней». И не следует упускать из виду, что «в случае войны с Японией, все Китайское население, окружающее Маньчжурскую дорогу, и даже Китайское правительство не останутся лишь зрителями происходящего, а наверное причинят нам много беспокойств». [АВПРИ].

К тому же, продолжает Витте, очевидно, что могут резко пошатнуться позиции России в Европе, в Малой и Средней Азии, на Балканах и в других регионах острого геополитического противостояния. «Нельзя забывать, предостерегает он, что война с Японией будет не только тяжела сама по себе, но и поставит нас в трудное положение в отношении других держав. Последние, прекрасно понимая всю опасность войны на два фронта, станут смелее и смелее ставить свои требования, заявлять те притязания, о которых не осмеливались бы думать, если бы у России не были связаны руки вооруженной борьбой на Дальнем Востоке». [АВПРИ].

В осторожной форме, чтобы не вызвать обвинений в «пораженчестве» опытный политик после всяких оговорок в конечном счете крайне витиевато, но все же высказывается в пользу обмена Кореи на Маньчжурию: «Я далек от мысли, что проектируемое соглашение может быть куплено нами лишь ценой уступки Кореи; в данное время об этом нет и не может быть речи, но дабы характеризовать то значение, которое я придаю в настоящих обстоятельствах нашим мирным отношениям к Японии и возможности благодаря им, твердо встать в Северном Китае, − я долгом считаю высказать, что, по моему мнению, в крайнем случае можно было бы даже и совершенно поступиться Кореей, если, конечно, Япония со своей стороны признает преимущественные права России во всех прилегающих к российской границе областях Китайской Империи и обяжется не препятствовать соответствующей свободе действий ее в означенных областях. Лично для меня нет сомнений, что из двух зол − вооруженное столкновение с Японией и полной уступкой ей Кореи − последнее наименьшее». Чтобы подкрепить свою позицию, Витте приводит целый ряд аргументов в ее пользу. «…Поступаясь Кореей, мы устраним предмет постоянных недоразумений с Японией и из врага, вечно грозящего нападением, превратим ее, если не в союзника, то в соседа, стремящегося сохранить добрые с нами отношения из опасения вновь лишиться с таким трудом приобретенной территории». [АВПРИ].

Зная психологию самого царя и его окружения, а также геополитические аппетиты того времени, он соблазняет также перспективой «финансового истощения» Японии, которой придется потратить огромные средства на «обустройство» Кореи в условиях, когда ее финансовое положение и без того не блестяще. Помимо этого, в результате занятия Японией Кореи, между двумя странами возникнет сухопутная граница, и Япония лишится своего преимущества островной державы, доступ к которой затруднен морскими пространствами. «С этой границы мы будем постоянно угрожать Японии — и для пущей убедительности добавляет, что уступка Кореи может быть лишь временной: а в будущем, когда вполне закончится постройка дороги [Сибирской железной дороги] и утвердится наше влияние на севере Китая, мы можем даже и вновь обладать Кореей, если обстоятельства того потребуют. В этом отношении не следует забывать, что не раз уже Япония владела Кореей, и не раз вынуждена была уходить оттуда» − так, уговаривал Витте тех в России, кто не склонен был делать какие-либо уступки, и хотел бы к Маньчжурии присоединить еще и Корею. [АВПРИ].

Поразительной с точки зрения точности анализа, полностью оправдавшегося в последовавших событиях, является та часть отзыва Витте, где он, предчувствуя подписание союза Японии с Англией, призывает Ламсдорфа действовать быстро. Не исключено, что державший в строгом секрете информацию о проходивших в Лондоне переговорах, Ито мог намекнуть или невзначай передать об этом Витте, с которым во время краткого пребывания в Петербурге он встречался.

«Для нас в высшей степени важно ныне же склонить Японию к заключению с нами соглашению по Корейским делам, а для этого необходимо изложить пункты сего соглашения возможно объективно, сделав его отвечающим обоюдным интересам. Мне кажется, что в данное время это особенно важно в тех видах, дабы Маркиз Ито в настоящей поездке своей по Западной Европе не стремился к заключению неблагоприятных для нас договоров с другими державами и не поддавался каким-либо направленным против нас обещаниям с их стороны». [АВПРИ].

Но Ламсдорф, как и царь, который читал все эти документы, на это предостережение не обратили должного внимания. К тому же отзывы генерала Куропаткина и особенно адмирала Тыртова не настраивали на какие-либо компромиссы. Впрочем, Куропаткин в целом с оговорками согласился с проектом Ламсдорфа нового соглашения, но не считал, что без уступки Кореи нельзя избежать войны с Японией. Условием для этого был бы уход России из Маньчжурии: «При нашей решимости очистить Маньчжурию от наших войск, полагаю, что Японии трудно будет найти повод для войны с нами и, главное, таковая война, создавая Японии больше опасности, не принесет особо полезного результата». Что же касается удержания Россией тех территорий на севере Китая, которыми она располагала до восстания ихэтуаней, это не повод для обострения отношений с Японией. Его главный вывод в том, что «новое соглашение с Японией не должно быть куплено слишком дорогой ценой (подчеркнуто в оригинале). Полный отказ от Кореи и уступка ее Японии и составит слишком дорогую цену». [АВПРИ].

Уже через год военный министр изменит свою точку зрения и будет убежден, что из-за Кореи воевать не стоит. Но сейчас он считает, что новое соглашение возможно лишь на определенных условиях: главным было бы признание Японией «свободы действий» России в Маньчжурии. Что же касается Кореи он категорически против уступок больше тех, которые были в проекте, составленном Ламсдорфом. «Для меня несомненно, что, если Японские войска войдут в Корею, то это ускорит разрыв России с Японией. В этих видах надлежит всеми средствами препятствовать расположению японских войск на постоянное квартирование в Корее. В особенности, северная половина Кореи должна быть свободной от Японских войск». [АВПРИ].

В отличие от Куропаткина, Тыртов раскритиковал все статьи проекта и полностью отверг саму идею заключения нового соглашения как ненужную и противоречащую интересам России. Помимо общих рассуждений о том, что новое соглашение приведет к завладению Японией Кореи, он приводил аргументы, которые относятся к интересам российского флота на Дальнем Востоке. В этом отношении он уделил особое внимание п.3 планируемого соглашения.

«Обязательство не прибегать на Корейском побережье к каким-либо военным мероприятиям, подвергающим опасности свободный проход через Корейский пролив, сводится к запрещению устроить военные порты в Корее. Но Япония в этом не нуждается, имея в Корейском проливе великолепный порт на острове Цусима и свой главный порт в Курэ и Сасэбо в такой непосредственной близости от нее, что она во всякий данный момент может закрыть пролив для наших судов» [АВПРИ].

Что же касается России, Тыртов убежден, что российскому флоту на Дальнем Востоке жизненно необходим укрепленный военный порт на юге Кореи. «Пока наши морские силы были сосредоточены к северу от этого пролива [Корейского пролива], во Владивостоке, мы могли относиться сравнительно покойно к свободе плавания по нему, теперь же, когда Государственные интересы России потребовали занятия Талиенвана и Порт-Артура и создания здесь первоклассного военного порта, гарантия в свободе морского пути между нашими важнейшими портами приобретает для нас первенствующее значение, а такой гарантией мог быть только порт в этом же проливе или в ближайшем соседстве к нему на юге Кореи. Только имея такой порт, укрепленный как с моря, так и с сухого пути, мы можем быть поставлены в одинаковое с Японией положение… Поэтому устройство нами порта на юге Кореи должно быть одним из главных условий этого соглашения». [АВПРИ].

Но видимо, понимая, что включить этот пункт в соглашение нереально, Тыртов считает, что соглашение именно поэтому не нужно и даже вредно. «При существующем между Россией и Японией договоре есть надежда когда-нибудь добиться этого необходимого для флота порта мирным путем, заключая же это новое в проектируемый договор, мы добровольно, так сказать, отказываемся от этого навсегда» [АВПРИ].

Ответ Тыртова пришел 13 декабря, когда проект нового соглашения уже получил «всемилостивейшее одобрение». Тем не менее, Ламсдорф считает необходимым ознакомить царя с отзывом управляющего морским министерством. В прилагаемой к нему записке, не скрывая своего раздражения, Ламсдорф пишет: «Не говоря о том, что в подобном предвзятом мнении ни одно соглашение с какой-то бы ни было Державой не представлялось бы возможным, — смею думать, что если бы действительно Япония возымела мысль нарушить любое из составленных условий, то за Россией, на основании международных обычаев, всегда остается право объявить соглашение не существующим и считать себя впредь совершенно свободной от обязательств по отношению к Корейским делам». Царь принимает сторону министра иностранных дел и ставит свою резолюцию «Послать в одобренном мною виде» [АВПРИ].

14-го декабря письмо Ламсдорфа с российским проектом соглашения, составленным на французском, ушло в германскую столицу. Ламсдорф хотел отправить его с оказией, но по настоянию царя был снаряжен специальный курьер.

Ожидая с нетерпением из Петербурга ответ, Ито из японской миссии в Берлине строчит одну за другой телеграммы в Токио и Лондон. 6 декабря он направляет телеграмму Иноуэ (в копии Комура). В ней он сообщает, что Петербург «искренне хочет прийти к взаимопониманию с Японией». Он излагает суть своих предложений России: признать за Японией «исключительное право на свободу действий в промышленных, коммерческих, политических и даже военных делах», при условии взаимной гарантии независимости Кореи и обещания не использовать какую-либо часть ее территории в стратегических целях, а также отказа от сооружения на берегах Корейского пролива военных и прочих фортификационных сооружений и обеспечении свободы прохода через Корейский пролив.

Конечно, добавляет Ито, при начале конкретных переговоров по предложенным условиям, российская сторона потребует «уступок» со стороны Японии. Он осторожно намекает, что, по его мнению, российские требования сведутся к тому, чтобы Токио со своей стороны признал за Россией «в той или иной степени свободу действий в Маньчжурии».

Чтобы подчеркнуть, что такое признание не будет слишком большой уступкой, Ито замечает, что Россия уже фактически «обосновалась» в Маньчжурии и действует свободно. Он подчеркивает, что сейчас «самый удобный момент достичь соглашения с единственной страной, у которой есть интересы в Корее» и «настойчиво рекомендует японскому правительству предпринять попытку достичь с Россией „полюбовного соглашения» (entente cordiale) ».

Одновременно он предостерегает: «Этого соглашения, наверняка, нельзя будет достичь после заключения англо-японского союза». А если достичь компромисса с Россией по Корее и Маньчжурии и подписать с ней соглашение до заключения договора с Англией, то можно, не отказываясь от союза с Англией, откорректировать его таким образом, чтобы оба документа не противоречили, а дополняли друг друга. Кроме того, он продолжает считать, что к союзу с Англией нужно привлечь Германию, добавляя, что для Японии невыгодно и опасно, что привлечение Германии к переговорам поручено Англии. Он заключает: «можно было бы посоветовать отложить подписание англо-японского договора до тех пор, пока не прояснится возможность достижения согласия с Россией, а также пока не станет ясно, что мы не наносим вреда нашим отношениям с Германией». Кроме того, у него есть много замечаний по проекту договора. «Весь текст» этой телеграммы Ито просил Иноуэ показать императору. [ДВПЯ].

Но все эти усилия Ито не поспевают за реальным ходом событий. 7 декабря в Хаяма в резиденции премьер-министра Кацура собралось совещание с участием гэнро, которое должно было вынести решение в отношении союза с Англией. В подготовленном Комура для этого собрания документе говорилось, что оккупация Маньчжурии российскими войсками, скорее всего, затянется и эта провинция Китая будет присоединена к России. Это сразу же поставит под вопрос независимость Кореи. Чтобы предотвратить порочный круг событий, Японии необходимо решительно заявить, что она будет защищать свои интересы всеми средствами, включая военные. А для этого наилучшее средство − союз с Англией, а не соглашение с Россией, на чем настаивает Ито. Не называя его имени, авторы документа парировали его аргумент, подчеркивая, что соглашение с Россией обеспечит мир лишь на какое-то время. Аппетиты же «российской агрессии» не ограничатся Маньчжурией и будут простираться и дальше. Что же касается привлекательности соглашения с Россией в экономическом плане, то это дело весьма отдаленного будущего.

В документе приводились и другие аргументы, в частности, касающиеся отношений с Китаем, которые только выиграют от заключения союза с Англией [ДВПЯ]. В тот же день Иноуэ сообщал Ито в Берлин, что он после изучения всех документов «несколько» изменил свою точку зрения, а после переговоров с остальными гэнро пришел к выводу, что должен следовать общему мнению. Собрание, таким образом, проголосовало за скорейшее заключение договора с Англией. [ДВПЯ].

Через десять лет, 2 августа 1912 года, спустя три дня после смерти императора Мэйдзи, в «Асахи» появилась статья о том, какую роль в принятии политических решений играл покойный монарх. Важнейшие вопросы, связанные со вступлением в войну или заключением мира, в случаях, когда возникали противоречия между гэнро и кабинетом министров, передавались на усмотрение монарха. Одним из ярких примеров было решение императора о заключении англо-японского союза. Согласно версии газеты, Ито и посланник Курино в Петербурге делал все, чтобы договориться с Витте о заключении русско-японского союза.

Узнав о том, что по настоянию Кацура и Комура, японский посланник в Лондоне Хаяси форсировал договор с Англией, Ито посылал одну за другой телеграммы, возражая против этого. Но, прекрасно зная, что Ито пользуется неограниченным доверием императора, на докладах у него Кацура и Комура говорили только о ходе переговоров, не показывая ему телеграммы Ито.

Узнав об этом, в дело вмешался Иноуэ Каору. Он обращал внимание министров на недопустимость такого поведения и предлагал им представить на воззрение императора свои аргументы вместе с телеграммами Ито и просить о «монаршем решении».

В сопровождении Иноуэ Кацура и Комура поехали во дворец. На всякий случай они запаслись заявлениями об отставке, если решение будет не в их пользу. Но, выслушав министров и прочитав телеграммы Ито, император заявил, что мнение Ито на этот раз ошибочно и приказал заключить договор с Англией, а Ито всячески помогать этому. [Асахи].

Решение совещания гэнро фактически ставило точку над всеми усилиями Ито договориться с Петербургом. Но он, тем не менее, ждал письма от Ламсдорфа, надеясь в случае, если содержащийся в нем вариант соглашения даст надежду на компромисс, можно будет изменить текст договора с Англией таким образом, чтобы он не исключал возможность договориться «отдельно» и с Россией.

Он пишет об этом Кацура дважды, 12 и 14 декабря. В последней телеграмме, он отмечал, что между ним и Кацура возникло «серьезные недопонимание». У него не было намерения вместо союза с Англией обсуждать союз с Россией. Он лишь считал, что англо-японский договор значительно осложнит компромисс с Россией по Корее. Кроме того, «жаль», что, несмотря на обещание держать переговоры в Лондоне в строгой тайне, правительство допустило утечку информации в английских газетах. Он требовал признать за ним право вести отдельные от лондонских переговоры с Россией по Корее и попытаться достичь с ней согласия. Он напоминал, что находится в переписке с российским министром иностранных дел, и не позднее 16-го декабря сообщит, какое соглашение с Россией в отношении Кореи можно будет заключить. [ДВПЯ].

Ито получил письмо Ламсдорфа лишь 17 декабря и вынужден был читать его по пути в бельгийскую столицу. А ответ он отправил только 23-го из Брюсселя. «Я с искренним сожалением должен уведомить Ваше Сиятельство, что изменения, которые Вы внесли в представленный мною набросок, таковы, что требуют тщательного изучения для полного уяснения их последствий. А пока, я надеюсь, что Ваше Сиятельство позволит мне сообщить Вам первые впечатления, полученные мною от прочтения Вашего документа…», так вполне дипломатично начинал свое письмо Ито. Но уже скоро он стал высказываться с присущей ему откровенностью. Он прямо начал с того, что «самый текст… далеко не подкрепляет во мне надежду на то, что нам легко будет прийти к практическому и прочному соглашению». Он с горечью и плохо скрытым упреком отмечает, что в своем проекте Ламсдорф вновь ставит действия Японии в Корее под российский контроль. «Самый принцип предварительного соглашения или совместных действий, которые Ваше Сиятельство желает ввести в статью 4, есть именно то, против чего я постоянно возражал, считая это крайне опасным для прочного равновесия в Дальнем Востоке. Ваше Сиятельство, я надеюсь, помнит, что я выставлял исключительную свободу действий Японии (the exclusive free hand of Japan) в Корее, единственно возможным основанием дружеского соглашения, и я искренне сожалею, что, судя по первому впечатлению, проект Вашего Сиятельства низводит положение нашей страны на степень исполнителя (mandataire or executor) предварительно установленной воли обоих государств» [АВПРИ].

Что же касается прав России в Маньчжурии, обращает Ито внимание Ламсдорфа, здесь применен другой принцип − полная свобода без какого-либо контроля с чьей-либо стороны. «…В проекте Россия признает нашу свободу действий только по отношению к известным, ограничительно указанным действиям…тогда как от Японии требуется, чтобы она признала безусловную свободу действий России во всем объеме ее политических функций. − В дополнение к этому, и территориальные границы сферы действий Японии точно определены и притом поставлены под ограничительные условия…тогда как по отношению России сфера действий очерчена в таких выражениях, которые дают простор какой угодно растяжимости в будущем» [АВПРИ].

Не желая тем не менее «забивать гвоздь под шляпку» и на этом поставить крест на поисках взаимоприемлемого согласия по Корее, Ито в конце письма пишет: «Я надеюсь Ваше Сиятельство позволит мне изучить проект более тщательно во всей подробности, прежде чем высказать свое окончательное мнение. Вы также, я надеюсь, поймете, что так как мой отъезд в Лондон близок, то я, быть может, не буду иметь времени писать Вам еще, до возвращения в Токио». [АВПРИ]. Замечание, что он, скорее всего, напишет теперь из Токио, так как уезжает в Лондон, означало отказ от попытки добиться соглашения с Россией до подписания союза с Англией.

Письмо Ито было переслано Ламсдорфу российским послом в Берлине Николаем Дмитриевичем Остен-Сакеном. К этому моменту 70-летний ветеран российской дипломатии, осевший в Берлине в 1895 году и не покидавший этот пост до самой своей смерти в 1912 году, писал Ламсдорфу, что получил это письмо 24 декабря от японского посланника в Берлине. Ссылаясь на то, что Ито не мог, «как обещал», прислать это письмо к отъезду последнего российского курьера из Берлина, ввиду чего для передачи письма он воспользовался проездом через Берлин действительного статского советника Жадовского.

Из остзейских немцев. Сын военачальника, генерала от кавалерии из старого дворянского рода и русской дворянки. Служба российским послом в Берлине, где отмечали его безукоризненный французский и манеры, а также красоту его жены княгини Голицыной, началась в год подписания Симоносекского мирного договора после первой японо-китайской войны, и он принял активное участие по привлечению Германии в совместной акции по лишению Японии аренды Порт-Артура.

Валерий Всеволодович Жадовский, родился в 1836 г. в семье Гродненского губернского прокурора. Двоюродный брат русской писательницы Юлии Жадовской. После окончания Александровского лицея поступил в Азиатский департамент. Начинал с младшего помощника секретаря Русской миссии в Константинополе. Карьерный рост позволил ему занять место управляющего генконсульства на Корфу, посланником в Сербии, Португалии и Швейцарии.

Письмо Ито в архиве хранится в конверте, на котором царь написал карандашом: «Другими словами Ито нахально требует полной свободы действий Японии в Корее». [АВПРИ].

Эта резолюция не оставляла надежды на то, что Россия пойдет на условия, предложенные Ито. Здесь психологически не воспринимали привлекательность того, что в обмен на Корею Россия получит «свободу рук» в Маньчжурии. Тогда эта уступка не выглядела как существенная, прежде всего потому, что в Петербурге еще не было принято роковое, по выражению Витте, решение оставить за собой всю Маньчжурию.

Роковым оно было потому, что строилось на иллюзии легкости присоединения к России огромного края Китая, к тому еще и колыбели господствовавшей в этой стране династии, что спустя три десятилетия стало очевидным и для Японии. После жестокого подавления в Маньчжурии сопротивления не только «бунтовщиков», местного населения, но и регулярных китайских войск, было ясно, что России вряд ли под силу легкий вариант аннексии. Было очевидно и то, что кроме местного населения, китайских властей ни Англия, ни Германия или США, и даже союзная Франции, а не только Япония не будут в восторге от этого.

Войну можно было избежать только за счет крупных уступок японским позициям в Корее, но и не предоставляя ей полный «карт-бланш», как это фактически случилось потом после войны в Портсмуте.

За счет «полюбовного» раздела «сфер влияния» в регионе можно было обеспечить стратегический баланс между Россией и Японией, интересы которых в силу географической близости были преобладающими. Этот баланс позволил бы вместе защищать свои интересы от других держав, что было особенно ценно для Японии, у которой через какое-то время стали расти противоречия с США. Эта логика сработала лишь после русско-японской войны, подорвавшей внутренние силы самодержавия, усугубившей ее системные противоречия и ставшей прелюдией к революции. Но подобным даром стратегического предвидения в России обладали немногие. Только позднее в России смогли оценить суть значения визита Ито в Петербург в ноябре-декабре 1901 года.

В некрологе, посвященном памяти Ито, убитом на перроне харбинского вокзала в октябре 1909 года, «Русское Слово» в эмоционально окрашенной форме давало уже ставшую после русско-японской войны достаточно распространенной в российских кругах оценку визита Ито как упущенного шанса предотвратить порочный ход событий: «В 1901 году, за три года до злополучной войны, маркиз Ито приезжал в Петербург со специальной миссией заключения союзного договора между Россией и Японией. Не его вина в крушении идеи этого союза, встреченной враждебно всемогущими тогда бюрократами. Гг. Абаза, Безобразов и tutti quanti (все), погрязшие по уши в маньчжурской авантюре и в корейских концессиях, ничего не хотели слышать о сближении с Японией, высокомерно третируя японского пигмея [Ито]. Протянутая рука осталась висеть в воздухе..» [РС].

В очерке, опубликованном в той же газете на следующий день, можно найти редкие по самокритичности строчки. Предложения Ито были «весьма умеренными», признавался автор. Японский политик предлагал признать Корею, входящей в сферу японского влияния, в ответ на признание Маньчжурии сферой русских интересов. Но «в Петербурге тогда мечтали о покорении не только Маньчжурии, но и Кореи, и миссия Ито окончилась неудачей». [РС].

О визите Ито как о шансе избежать войны писал в эмиграции в Париже один самых близких царю людей, великий князь Александр Михайлович («Сандро» в царских дневниках), правнук Николая I и муж младшей сестры царя Ксении, с которыми императорская чета была особенна дружна: «Граф Ито прибыл в С. Петербург и предложил уладить конфликт мирным путем. Это ему не удалось, и ему оставалось только заключить союз с Великобританией, направленный против России» [Александр Михайлович].

Даже в советское время, когда официальной была популярная и сегодня точка зрения о войне как следствии алчности Японии в отношении Кореи и ее желании выдавить Россию из Маньчжурии, цензура по невнимательности пропускала такие признания: «В Европу была направлена миссия маркиза Ито, которой было поручено или договориться с Россией о сотрудничестве и разграничении сфер влияния, чтобы предупредить опасность войны, или заключить договор с Англией о военном союзе. Русская дипломатия не поняла целей японской миссии и не разгадала, что Япония еще колеблется в выборе ориентации между Россией и Англией. Все демарши маркиза Ито в Петербурге были встречены очень холодно, а переговоры о спорных вопросах отклонены» [Костенко].

Судя по всему, и в Лондоне склонны были считать в этот момент, что Япония колеблется в выборе союзника. Джордж Бьюкенен, посол Англии в России в годы Первой мировой войны в своих мемуарах писал: «В декабре 1901 г. в Берлин прибыл по пути в Лондон маркиз Ито. Япония все еще колебалась между союзом с Россией и союзом с Великобританией. Естественно, что я был озабочен выяснением результатов его переговоров с графом Витте во время пребывания в С.-Петербурге… Маркиз, сохранявший во все время нашей беседы положение человека, вынужденного поддерживать разговор, оборвал меня таким сокрушительным замечанием: «Я совершил крайне интересное путешествие, но нигде не позволял себе давать интервью» [Бьюкенен].

Английский дипломат преувеличивает − речь не шла о «союзе» с Россией. «Новое Время», оценивая в те дни ситуацию, подчеркивало, что Россия далека от желания идти к союзным отношениям с Японией, так как это предполагало общность целей и интересов, которых в тот момент еще не просматривались Times]:

«Можно было бы утверждать, что дело было не только в «близорукости» царской дипломатии того периода, но и в позиции тогдашнего японского правительства, не верившего в уступки со стороны России. У Ито отсутствовал четкий мандат на переговоры для поиска компромисса. Вместо настойчивых переговоров по сути компромисса, когда теоретически еще можно было договориться, он спешно уехал в Берлин, куда ему вслед пришли российские предложения. Они не годились для компромисса, так как не отвечали главному условию − перекрестному признанию свободы рук в Корее и Маньчжурии. Но разве можно было рассчитывать на успех в результате одной-двух встреч и без четкого мандата? Но проблема в том, что то же самое − нежелание уступать Корею, по крайней мере целиком − повторилось через год с лишним, когда начались официальные переговоры». [НВ].

Плотная завеса секретности вокруг переговоров в Лондоне, не позволяла российским дипломатам почувствовать остроту момента. Настойчивость Ито в отношении Кореи в Петербурге воспринимали как «нахальное» упрямство, а главную свою задачу видели в том, чтобы воспрепятствовать Японии получить в Европе кредиты, которые могли бы быть использованы для усиления ее военной мощи. В связи с этим Ламсдорф писал князю Урусову в Париж и просил его воздействовать на Делькассе, чтобы «союзная Франция» предприняла все, чтобы на парижском рынке денег Ито не дали бы ни копейки. В отношении же Лондона Ламсдорф был уверен, что Ито «вряд ли удастся заключить какую-нибудь финансовую сделку». [АВПРИ].

Он не догадывался, что там готовилась значительно более крупная «сделка» − двусторонний союз, под который уже несложно будет найти и финансирование.

---

[1] 高橋眞一, 「本籍人口を利用した明治期人口推計の試み」 『国民経済雑誌』 163巻 (5号), pp. 39–58 (1991)