16-18 сентября 2020 года в Токио прошла заочная VI Международная научно-практическая конференция «Научные перспективы в контексте общественного кризиса». В ней приняли участие Юлиана Данилова, кандидат философских наук, руководитель Курганского областного отделения ОРЯ и Лидия Шамсутдинова, магистр философии, ответственный секретарь отделения. Тема статьи: Философия звука и тишины в японской традиционной музыке.
За долгие годы
Привык к шуму ветра в соснах
Слух жителя гор.
И, пение струн услышав,
Он кото узнать не сумел…
«Гэндзи-моногатари»
Если попытаться установить некое базисное понятие в японской культуре, которое можно равнозначно «применить» и к области изобразительного искусства, и к ландшафтному дизайну, а также поэзии и к большинству видов духовно-интеллектуального творчества, то это – ма, «пустота». В отличие от европейской традиции, в которой пустота носит исключительно отрицательную коннотацию («ничто», «отсутствие чего-либо»), в японской культурной традиции пустота положительна. И этой положительностью ее наделил буддизм, несмотря на то, что предпосылки этому мы можем обнаружить уже в способах организации пространства в синтоизме.
Из множества значений концепта ма («единица меры», «пауза», «молчание», «промежуток») можно выделить два основных: это промежуток, существующий между вещами и связующее звено между элементами. Имея в виду положительные «качества», благодаря ма устанавливаются связи между различными элементами: чертами иероглифов, линиями рисунка, объектами ландшафта, предметами интерьера, звуками музыкального произведения.
Именно благодаря ма предметы, изображения, звуки взаимодействуют, «живут», оказывают влияние на человека: «Если западную культуру в пространстве интересуют составляющие элементы и их субстанциональные характеристики, то японская культура сосредоточена на отношениях, связях (пустотах) между ними… Согласно этимологическим исследованиям, пространство в индоевропейских и японском языках понимается как пустота. Но само понимание пустоты в западной и японской культурах различны. В западной культуре пустота должна быть заполнена… В русском языке понятие пустоты имеет преимущественно негативный характер: пустой – тщетный, бесполезный, пустота дел – суетность, суета, пустой человек, пустая книга, пустые щи и т.п. Для японской культуры характерен взгляд на мир с точки зрения его неявленности. Пустота в японской культуре является зоной смыслообразования, она предшествует всякому творческому акту. Она необходима и самодостаточна. Пустота – одновременно и бесформенность, и источник всех возможностей» [1].
В изобразительных (особенно пространственных искусствах) эту положительную пустотность легко уловить и понять. Гораздо сложнее это сделать в области музыки.
В японском миросозерцании «состояние покоя первично, а движения – вторично». В музыке тишина обозначается понятием ikita ma, что в переводе – «живая пауза». В исследованиях музыковедов ma называют метрически неопределенным временным интервалом. Для того чтобы услышать, как исчезает отдельно взятый звук и его резонанс, необходима пауза, тишина. Эта тишина имеет смысл не только физический, но и психологический – погрузиться в звук, осознать его [2].
Тишине придается особое значение и по причине распространенности идеи о звуке, явленном и неявленном. Как считали на Востоке, звук явленный приносит удовольствие слуху и помогает прервать круговорот существования. Неявленный звук – предназначен для освобождения.
В Китае верили, что с помощью музыки можно прикоснуться к трансцендентному. Так, семиструнная цитра может издавать звук, который едва слышен исполнителю. Этот инструмент «тяготеет к воображаемым звучаниям». В прошлом он использовался скорее для внушения звучаний, а не для их воспроизводства. При этом, восточный музыкант даже не воспроизводит музыку – он пробуждает звуки, которые уже обитают в инструменте «в дремлющем неслышном состоянии. Неслышное и слышимое разделены призрачной границей, и момент её пересечения почти неуловим» [3].
Немаловажно и отношение восточных музыкантов к слушанию и созданию музыки. Зачастую западный человек не заботится о подготовке к слушанию, а на Востоке в «рождении звука» видится некое таинство, для приобщения к которому нужен особый душевный настрой и подготовка. Так в Китае, перед игрой на цитре, было принято мыть руки и сжигать благовонные свечи [3].
В японской культуре и, в частности, традиционной музыке заметно влияние дзен-буддизма. Дзен обращается непосредственно к духу человека, и в музыке это выражается через ее медитативный характер, вслушиванием в каждый звук и в тишину, из которой звук возникает, и где он гаснет. В такой музыке нет «проходящих» нот, находящихся в иерархии, взаимозависимости, как в европейской тональной системе – важен сам звук, а не звуковые взаимосвязи. Звук, постоянно изменяющийся во время своего дления, с колебанием высоты, обертонами, можно воспринимать «как живую органическую целостность». Этот звук «живёт», и слушатель может прожить его жизнь от зарождения до исчезновения [3].
Для дзен характерна простота. Вычурные формы выражения идей отбрасываются в японском искусстве, и в традиционной японской музыке мы не найдем сложных, рационально построенных форм, какие присутствуют в западной музыке.
Игра музыкантов может не отличаться большой виртуозностью, исполняемая ими музыка не предназначена для восхищения слушателей блестящим исполнением. «Это собственно не музыка в общепринятом понимании западных слушателей, а прежде всего, средство медитации, средство общения с Небом» [4].
Мироощущение дзен-буддизма пронизывает чувство вечного одиночества, связанное с погружением в переживание Абсолюта и отрешенностью от земной жизни. Слушая соло флейты сякухати, в котором каждый звук окружается тишиной, возникает ощущение нахождения звуков в некой «невесомости», оторванности от «мира конкретного, обусловленного пространством, временем и причинностью» [5]. Если это ансамбль, например, с вокалом или струнным инструментом, то музыкальные партии могут быть совершенно самостоятельными, не зависящими друг от друга (со своей ритмической и звуковой организацией); они одиноко «странствуют», но зачастую сходятся в унисоне, выражая этим стремление к слиянию с Абсолютом.
Длящиеся в тишине звуки создают образ бесконечного горизонта: морской глади или равнины. Если принять мнение некоторых исследователей о существовании вертикального и горизонтального видения мира, то японскому восприятию пространства присуща горизонтальность. Это отражается в мифах, архитектуре, живописи. Так по «Кодзики», мир живых и мир мёртвых соединен Плоским Склоном (также принадлежащим к концепту Пустоты); жилая застройка характеризуется низкоэтажными зданиями, а в изобразительном искусстве применяется параллельная перспектива [1].
Отличительной чертой японского звуковосприятия является «шумовой звук» в традиционной музыке. Он рисует звукообразы падения осенних листьев, бамбуковый шелест, «создает ощущение пребывания в естественной природной среде» [2]. Музыкальный инструмент в руках исполнителя выступает всегда носителем вполне конкретного образа, характерного для культуры Японии в целом: их аналоги можно найти и в суми-э, и в каллиграфии, практически любом пространственном искусстве прошлого и настоящего.
Музыкальные инструменты создают различные художественные образы, могут принадлежать к разной эстетике. Вполне уместно говорить о гендерном разделении как самих инструментов, так и музыкальных тем, исполняемых музыкантами: струнные инструменты выражают женское начало, хрупкую красоту, некую пассивность. Звуки словно рисуют картины, на которых тростники, качающиеся на ветру, травы в поле, цветы в саду. Ударные инструменты (особенно в составе ансамблей) воплощают волевое, мужское начало, воинственное и активное.
Особой медитативностью звучания отличаются духовые японские инструменты. Минуя гендерные различия, не принадлежа ни к «мужским», ни к «женским» инструментам, они как бы принадлежат среднему роду. У слушающих их создается ощущение, что они слышат голос Природы, многочисленных божеств-ками, населяющих ее.
Японскую музыку вполне можно назвать средством взаимодействия между реальным и трансцендентным, объектами природного и нематериального мира: их со-звучание свидетельствует о многообразии форм жизни, о разнообразии форм взаимоотношений между ними: отдельно взятый тон уже представляет собою «самостоятельную величину, он символически воплощает в себе всю Вселенную» [4]. Но, подобно линии, цветовому пятну в восточной – китайской, японской живописи, каллиграфии, звук в музыке лишь отражает видимое, доступное пониманию. Все остальное – самое главное с точки зрения восточной философии и культуры, лежит за его пределами: главные идеи, образы, мысли, «возможности» воплощает в японском искусстве пустота, тишина [6].
Историю японской музыки невозможно представить себя отдельно от истории национальной мировоззренческой системы – синто и религиозной системы – буддизма. В каждом звуке, тембре инструментов – а еще больше в тишине, разделяющей их мелодии, мы слышим отголоски древних японских верований и религиозных представлений: «Согласно доктрине дзэн, реальность – это отсутствие действия, пустота – это истина, а высший смысл всего – это нечто грандиозное и неподвижное» [7]. Музыкой говорят с японцами их божества – кажется, что паузы между звуками для того и созданы, чтобы мы услышали голоса бесчисленных ками, населяющих Японские острова, голоса будд.
Звук учит слышать и понимать тишину, ценить ее. А тишина – слышать многоголосье мира. И тот и другой «элемент» традиционной японской музыки и самодостаточен сам по себе, и не может полноценно раскрыться без другого. В этом и состоит главная особенность японской музыки.
Вечер. Вишни в цвету.
В том домишке и в этом
Тоже играют на кото…
Накамура Кусадао
Источники:
- Решетникова П. А., Топологические основания японской культуры: концепты и модели.
- Гвоздевская Г. А., Особенности постижения традиционной музыки Японии сквозь призму концептосферы японского языка.
- Орлов Г., Древо музыки.
- У Ген-Ир. Феномен звука в музыке стран Дальнего Востока.
- Судзуки Д., Кацуки С. Дзэн-Буддизм: Основы Дзэн-Буддизма. Практика Дзэн.
- Коковкина А.А., Аксиология пустоты в европейских и восточных традициях.
- Сытник В.М., Философия пустоты в японской и европейской архитектуре.
Авторы текста: Юлиана Данилова, Лидия Шамсутдинова
Иллюстрации: сеть интернет (свободный доступ)
Курганское областное отделение Общество Россия – Япония
Юлиана Данилова, кандидат филос. наук, руководитель курганского областного отделения ОРЯ; Лидия Шамсутдинова, магистр философии, ответственный секретарь отделения — участники заочной VI Международной научно-практической конференции «Научные перспективы в контексте общественного кризиса», 16-18 сентября 2020 года, Токио, Япония.
