А. Морковина
Среди множества поэтов Серебряного века был один, кого с Японией – Страной Восходящего Солнца – связывали глубокая взаимная заинтересованность и плодотворное сотрудничество. Это Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1943), 150-летие со дня рождения которого отмечалось в 2017 г.
Девизом поэта-символиста Бальмонта являлось: «Будем как Солнце!» Родившись в самом начале лета, 15 июня, поэт всю жизнь любил ясную, солнечную погоду, воспевал светило как символ жизненной энергии, тепла, добра. Поэтому не удивительно, что японцы с их почитанием солнца (оно изображено на государственном флаге страны) были ему близки и интересны. Но это лишь одна из небольших деталей, и она поверхностна; глубинные причины кроются в глубоком проникновении Бальмонта в суть уникальной культуры и поэзии далёкой страны, восприятие её эстетики и философии.
Желание увидеть красоту Японии у поэта возникло давно, но замысел осуществился не сразу. У него был шанс отправиться туда в 1898 г., когда Михаил Андреев, брат жены поэта, работал секретарем в русской миссии. Но обстоятельства сложились иначе. С 1906 г. (Бальмонт тогда жил и работал в Европе и не мог не увидеть, как быстро распространяется мода на всё японское. В 1913–1915 гг. он сделал свои первые переводы с японского.
В 1916 г. К. Бальмонт совершал путешествие в Сибирь и на Дальний Восток с лекциями по русской и мировой литературе. И во Владивостоке было принято решение посетить вожделенную Страну Восходящего Солнца. Мечта поэта осуществилась! Вместе с поэтом на пароходе «Ходзан-мару» отправилась его муза Елена Цветковская и корреспондент владивостокской газеты «Далёкая окраина» Вера Дмитренко.
11 мая читатели газеты уже познакомились с очерком В. Дмитренко о пребывании Бальмонта в Японии. Но самые достоверные впечатления оставил, конечно, он сам – в письмах родным и друзьями в Россию. Например, семье он написал: «В ярком солнце я увидел цветущий Ниппон, который ускользнул от твоих и от моих взоров 15 лет тому назад». Далее поэт описал впечатления первого дня — поездку на поезде от Цуруги в Иокогаму: «Поразительные пространства, где поля как сады, а сады как видения. За несколько часов я полюбил Японию навсегда. И прекрасный лик Фудзиямы».
Конечно, Бальмонт, всегда ценивший тонкость и очарование женщин, был покорён жительницами Японии. Его очаровал национальный характер японской женщины, ее «кроткое поведение, непосредственная веселость и приветливость». Впоследствии поэт напишет, что «японская женщина взяла на себя всю нежность расы». Он представлял хрупких японок «маленькими жительницами другой планеты, где все иное, очертания, краски, движения, закон соразмерностей»; они — «воплощение изящной внимательности».
Японка, кто видал японок,
Тот увидал мою мечту.
Он ирис повстречал в цвету,
Чей дух душист и стебель тонок.
Японка, ты полуребёнок,
Ты мотылёчек на лету,
Ты ласточка и ты котёнок.
Пять лёгких звуков, Инамэ,
Во мне поют светло и звонко.
Махровой вишни, в полутьме,
Мне лепесток дала японка,
И расцвела весна в зиме.
(«Японке»)
В Камакуре Бальмонт осмотрел множество старинных храмов и монастырей и гигантскую статую Будды, воздвигнутую в 1252 г. Он отправил родным в Россию открытку: «Не ожидал, что так прекрасна Япония».
Впечатлениями о поездке Константин Дмитриевич делился со своей женой Е. Андреевой: «Не прекращается, а усиливается моя влюбленность в Японию. Изящные люди среди прекрасной природы».
Через неделю в Токио Бальмонт признался: «Я всегда испытывал по отношению к японцам предубеждение. Оно было совершенно ошибочным. Это не только ошибка, это ошибка чудовищная. Японцы — именно один из немногих народов на земле, которые обладают особой притягательной для меня силой. Воплощение трудолюбия, любви к земле, любви благоговейной к своей работе и к своей родине, внимательности изящной, деликатности безукоризненной и первобытности, не утраченной при цивилизованности в лучшем смысле».
Поэт побывал и в Киото, увидел древнюю столицу Нару. И вскоре с сожалением покинул Японию. В тот день он записал: «Как скучно и серо в России. И все же я ее люблю. Но она – убогая, а Япония – лучезарный сон».
Ещё до отъезда Бальмонт пообещал нескольким газетам прислать свои впечатления от встречи с Японией. Первый его очерк «Страна – поэма». появился в июне в газете «Биржевые ведомости». Через месяц появился ещё один под названием «Игранья раковины». В нём поэт сравнил Киото с Москвой, подчеркивая не только их древность, но и большое духовное значение этих городов в становлении цивилизации. Здесь же Бальмонт рассказал о своих впечатлениях от посещения токийского парка Уэно, о встречах с гейшами.
Появление известного русского поэта в Японии тоже не прошло незамеченным. В газетных статьях Бальмонта называли «поэт мгновения из России», «комета, или Летучая звезда русской поэзии». Айка Осэ писал: «Бальмонт – поэт мимолётности, певец мгновения. Вне мгновения нет для него ни вчера, ни завтра, ни луны, ни солнца, ни времени… И само существование человека на земле есть поток драгоценных мгновений». Судя по этому, японцы ощутили в русском поэте ценнейшее качество, сближающее его с японской культурной средой.
Летом 1916 г., переполненный впечатлениями от поездки, Бальмонт закончил статью о японской поэзии «Фейное творчество», посвятив ее разбору жанров танка и хайку. Он писал: «Я русский, и я европеец, потому, конечно, я люблю больше свою поэзию, и она мне кажется более совершенной по глубине и силе. Но в то же время… ни один европейский народ не умеет в трех, в четырех, в пяти строках дать целый законченный мир, всю музыку настроения, полное прикосновение душ, как это умеет сделать японец». Вскоре появился бальмонтовский перевод нескольких танка под заглавием «Японские песни».
В творчество Константина Бальмонта вошла новая, японская стихия. В «Русском слове» был опубликован цикл «Из японских впечатлений», куда вошли стихи «Самурай», «Спор духов», «Буддийский храм» и другие.
Япония, Ниппон, Нихон,
Основа Солнца, корень Света,
Прими от русского поэта
Его струны певучий звон.
Мне люб твой синий небосклон,
И древо вишни в час расцвета,
Твоя весна светла, как лето,
Резьба всего — узорный сон.
Что вышло из руки японца,
То в каждой черточке хранит
Любовь к труду, изящный вид.
Тебя благословило Солнце.
Для женщин сказочных твоих
Всю жизнь готов я петь мой стих.
(«К Японии»)
Вторая половина 1916 и начало 1917 г. всецело проходят для Бальмонта под знаком его новой увлеченности. Осенью 1916 г. он выступает с публичными лекциями о Японии – «Корень Солнца», продолжает переводить японских поэтов и писать о них. К несомненной удаче Бальмонта-переводчика можно отнести произведения наиболее значительных поэтов и поэтесс средневековья, начиная с IX–X столетий (Осикоти-но Мицунэ, Фудзивара-но Кинто, Рёдзэн-хоси, мать Митицуна, Кудзё садайдзин); гораздо меньше внимания он уделял современности (Ёсано Тэккан, Ои). Исследователи (прежде всего, М.К. Азадовский) считают, что по своему духу и настроению японская традиционная поэзия была созвучна бальмонтовской лире с ее неизменной импрессионистической окраской.
Интуиция и художественное мастерство Бальмонта делают его перевод одного из шедевров Мацуо Басё практически адекватным подлиннику:
На мертвой ветке
Чернеет ворон.
Осенний вечер.
Позже, в 1917 г. многие стихи 1916 г. будут объединены в новую книгу поэта «Сонеты солнца, меда и луны. Песни миров». Это лирический цикл, посвященный Японии. Стал ли Бальмонт в конечном итоге японистом? Его переводы танка и хайку были высоко оценены не только в России, но и в Японии. Однако посвятить всего себя японской культуре поэт не смог. Уже в 1916 г. он начал обдумывать свое дальнейшее пребывание в России, где шла «грязная, вялая, никому не нужная война».
Эмигрировав (К. Бальмонт навсегда покинул Россию в 1922 г.), поэт и за границей много внимания уделял освоению японской лирики. Вот его замечания по поводу танка и хокку: «…собрание японских пятистрочий и троестрочий можно сравнить с деревом цветущей махровой вишни. Каждый цветок – он сам. Все они – одно древо. …В танке пять строк. Но эти пять лепестков говорят всем пяти чувствам человеческой души. И так как от лепестков исходит еще сияние, она говорит также шестому чувству, поэтическому, и, мудро оставляя многое недоговоренным, будит седьмое чувство, духовное».
В начале 20-х годов связь Бальмонта с Японией еще сохраняется, хотя и ослабевает. Близко к сердцу воспринял русский поэт разрушительное землетрясение 1923 г., от которого пострадали многие города страны. Откликом Бальмонта на эту национальную трагедию была его статья «Огненные лепестки». Статья была переведена на японский. В январе 1924 г. Бальмонт увидел японские газеты с переводом «Огненных лепестков», из которых узнал, что его новый друг Осэ не погиб.
Статья «Огненные лепестки» необыкновенно поэтична и доказывает не просто сиюминутное увлечение, – глубокое погружение в культуру и дух далёкой Страны Восходящего Солнца: «Вся Япония для меня, с тех пор, как я ее узнал, один дорогой человек, живущий в красивом саду, где и мне было дано грезить, в изысканном необычном саду, который был создан этим человеком, около трудового поля, им возделанного, близ высокого леса криптомерий, им выхоленного, под гармонической горой, им обожествленной, около Буддийского храма, полного резных чертогов, овеянного тихим гудом колоколов, оживленного молитвенным шорохом и шепотом, и ровным гулом, напоминающим молитвенно-трудолюбивый улей. Много излюбленных Судьбою я видел благословенных уголков Земли. Много раз, в пути, я был счастлив на далеких живописных островах Океании или в горном уюте солнечных стран. Но нигде я не испытал того, что в Японии».
Самураи, гейши, буддийские и синтоистские храмы… Вся экзотика далёкой Японии нашла отражение в творчестве «солнечного» Константина Бальмонта. Но главное, он остался русским поэтом со «всемирно отзывчивой душой», нашедшей в Японии неиссякаемый источник вдохновения.
Анна Морковина, член Союза журналистов России, главный библиотекарь Саратовской областной библиотеки для детей и юношества им. А.С. Пушкина, член правления Саратовское отделения ОРЯ
P.S. При подготовке использована работа К. Азадовского и Е. Дьяконовой «Бальмонт и Япония» (СПб., 2017).
Саратовское отделение Общества «Россия-Япония»
