Жило двенадцать разбойников,
Жил Кудеяр-атаман…
Мое последнее предпандемическое путешествие было в префектуру Сидзуока. Начало марта. Границы между префектурами еще беспечно открыты. Я искала в статистике распространения коронавируса регионы с цифрами в 1-4 случая. В Сидзуоке оказалось всего двое заболевших, и она ближе других «чистых» префектур, в часе с небольшим езды. «Вот туда-то мне и надо, в пандемический рай». Позже переезды между префектурами запретят – во многом из-за думающих, как я: не слинять ли из вирусного мегаполиса в прозрачные природные дали. Здесь растет чай, плещется океан, на солнце сушатся матрацы-футоны архаичных постоялых дворов.
Цель моя была Михо-но-Мацубара – коса, вдающаяся в залив Суруга, с которой открывается один из лучших в Японии видов на гору Фудзи. 7 километров белого песка и 30 000 сосен, «Дорога богов», храм Михо, маяк и ряд монументов, и сам прекрасный океан – это явно на целый день. С противоположного конца косы можно, переплыв на катере залив Оридо, попасть в Симидзу, отдаленный район города Сидзуока. В музее Михо, прежде чем отправиться вдоль по косе, я спросила у гидов, есть ли что интересное в небольшом Симидзу. Две дамы с сомнением переглянулись, но сказали мне: «В Симидзу жил Дзиротё». (Забегая вперед: полтора века назад это передавалось по всему тракту Токайдо: «В Симидзу живёт Дзиротё». Дамы сказали про него теми же словами, только в прошедшем времени.)
Они дали мне буклетик, из которого следовало, что Дзиротё посвящен аж целый фонд. Что в городе есть его музей, дом, где он родился. На вопрос, кто же всё-таки этот Дзиротё, дамы опять запинались: «Такой человек… очень известный в Сидзуоке. Упрощая, якудза – но не совсем так. Это жаль, что сейчас детям про него говорят «якудза», плохой имидж создают. Он… очень выдающийся человек». Заинтригованная, я взяла Дзиротё на заметку и выделила в голове свободные час-полтора на его дом-музей.
Михо-но-Мацубара идеальное место для медитаций. Только не сидячих, а прогулочных. Дорога вдоль побережья не кончается, кажется, нигде, справа – гипнотизирующий блеск океана, слева сосновые кущи испускают в странника целительные фитонциды. Ноги вязнут в песке. Фудзи-сан на горизонте ведет себя по закону обратной перспективы: чем дольше идешь в ее сторону, тем она становится меньше. Кого-нибудь заинтересует странная, короткая и малоухоженная взлетно-посадочная полоса для самолетов малой авиации, в основном – эскадрильи Красного Креста. На картах она гордо называется «Аэропорт Михо».
Эту медитацию нельзя закончить, но можно остановить, сверившись с расписанием последнего водного трамвайчика.
Такие трамвайчики я видела в советские времена на Нижней Волге – корыто с тарахтящим мотором, перевозящее местных на пляжный остров. Теперь у нас таких нет. А в Японии, в глубинке, все почти сплошь такие. Вот же контраст с модными сёрферами, рассекающими в этот ветреный день залив Оридо.
Последний трамвайчик был ранний, в половине пятого, а музей «Суэхиро», бывшая гостиница для моряков, где скончал свои дни ее владелец Дзиротё, работает до шести, и я туда успеваю.
Кое-что из тайн Дзиротё мне открылось уже в Суэхиро, где с порога гостя встречает суровая фигура в плаще из соломы, в лаптях варадзи и с минимальным скарбом за плечами. Это наряд «таби-бито» (с японского, «человек путешествующий», скиталец). Но этот таби-бито эпохи бакумацу, заката токугавского сёгуната, вовсе не был таким, как многими любимый Тора-сан из 1960-х годов – путешественник развязный, ленивый, охочий до местных деликатесов и слабый до красоток. Не те времена были, Дзиротё скорее следует назвать «человеком с большой дороги». Встал он на нее в 23 года после инцидента с кровью. Играли на деньги, и он обыграл партнера. Не желая признать поражение в игре, тот сильно задрал ставку: выхватил меч. А вот Дзиротё не стал замахиваться – сразу ударил. А после ударился в бега, чтобы не подводить своих близких (в милой японской трактовке долга и чести).
Впрочем, что я начинаю с инцидента. Еще шестилеткой пацан был настолько задирист и неуправляем, что выли все соседи в округе. Начав учиться, как тогда было положено, в храмовой школе, он только и делал, что лупил других мальчиков. Учителя вздохнули спокойно, выставив его из школы уже в его 9 лет. Родной отец отказался от него в пользу дяди. Мелкий судовладелец, он не имел времени на непутевого сына, а вот дядя, хозяин рисовой лавки, Дзиротё держал под рукой.
Между девятью и двадцатью тремя было много чего. В 15 кража из дядиной лавки 100 рё и побег в Йокогаму (потом принудительное возвращение в Симидзу). В 20 – прорицание бродячего монаха о скорой смерти Дзиротё, которое побудило его переменить жизнь. В 21 год он впервые обул дорожные варадзи и с новыми товарищами несколько месяцев обивал дороги по трем ближайшим префектурам. Потом изучал «путь меча» и преуспел в нём. Так прорицание и не сбылось.
В свои 26 он уже ходил замирять два криминальных клана в префектуру Гумма – и сделал это практически в одиночку, отменив возможное большое кровопролитие.
В бытность свою оябуном он, кстати, набрал бригаду побольше Кудеяровой – не 12 человек, а двадцать семь.
Всё это было расписано на стенах Суэхиро, иллюстрированное специально созданной неким местным художником серией акварельных картин. Ну что ж, событий немало, но так ли это удивительно для волатильной эпохи бакумацу?
И вдруг, неожиданно, на втором этаже Суэхиро – классная комната для изучения английского языка. В натуральную величину фигуры местных пацанов и рыбаков, одетые в дешевый хлопок, – и сэнсэй-англичанин. В заштатном Симидзу! Который в последней четверти XIX века не был никаким пригородом разросшейся теперь Сидзуоки, а был прилично отдаленной от нее рыбацкой деревней.
Но и тут я не очень могла оценить, в чем же была такая уж роль Дзиротё для Симидзу и для префектуры. Все как-то было разрозненно. Держать гостиницу – нет ничего банальнее для японской сельской местности. Английская школа могла быть неуспешной причудой под старость лет. Многие малые города бедны на историю – вот и вытаскивают из запасников какой-нибудь годный образ, личность местного розлива, чтобы хоть чем-то поддержать собственную идентичность.
Дамы-хранительницы увидели, что я хочу копнуть глубже, и сказали: «Надо бы вам сходить в дом, где он родился. А вот при этом храме он похоронен», — заботливо снабдив меня картой местности и отметив на ней упомянутые места крестиками.
Ранним утром в храмовом музее Дзиротё, там, где находится его могила, служительница рассказывала мне разные любопытные вещи, входящие в круг ее «погребальной» компетенции. Про трёх жен Дзиротё, похороненных одна подле другой. Про то, как случилось, что могила его была создана отдельно. Кстати, памятник Дзиротё – беспрецедентный момумент. Японские могилы всегда отмечены скромным обелиском. Исключения – для отдельных выдающихся личностей: обелиск побольше или бюст героя над могилой. Но вы должны представить себе статую Чайковского перед Московской филармонией или Толстого на Пречистенке, чтобы понять размер и стиль памятника Дзиротё. Второго такого, без преувеличения, невозможно найти в Японии. Памятники выдающимся самураям древности, генералам армии Мэйдзи – но не авторитету же деревенского значения. В чем загадка? – адресовалась я к каменному Дзиротё, как к сфинксу.
Изначально он был похоронен на кладбище по соседству, но возникла проблема. Могучая жизненная сила Дзиротё, его, пусть и специфическая, благословленность были настолько несомненными для современных ему японцев, что его надгробный камень уже за первые несколько лет значительно уменьшился в размерах. Каждый паломник старался отбить себе кусочек, чтобы заполучить талисман на удачу. Люди верили, что могут насытить его энергией свое незначительное бытие, круто развернуть с его помощью и свою судьбу. И вот могила была перемещена под охрану и заботу храма, а памятник над ней воздвигнут на средства благодарных граждан. Сразу за ним – трогательный деревянный указатель на могилы братков, и после смерти не разлучившихся со своим атаманом.
Служительница странно плавала в других вопросах, которые я задавала безо всякого умысла. Например, я удивилась, что памятник изолирован прудом: «Раньше ведь прямо рядом к Дзиротё-сан можно было подойти, он стоял на уровне земли». «Разве? Да нет, он всегда так был!» — изумилась она. А ведь я видела в гостинице-музее старое фото, где школьник стоит, почти прислонившись к плечу Дзиротё. Она же туда, похоже, ни разу и не заходила. Когда я спросила, сколько всего лет Дзиротё путешествовал, получила ответ, что «он все время (безвылазно) жил в Симидзу». Её информационный запас явно ограничивался последними годами жизни Дзиротё и его патетической могилой.
Знаком вам этот род разочарования? Когда имеешь явственные предчувствия, – а находишь гораздо меньше. Знаешь о кладе, но вся добыча 2-3 случайные монеты.
Последняя необходимая дань была посещение дома, где родился Дзиротё. Четверть часа на его родовое гнездо, – и я укачу на знаменитые водопады «Сироито», в параллель катящиеся белыми струями, словно нити на прядильном станке. Прощай, странный Дзиротё-сан, и прощай, Симидзу.
Но всё изменило присутствие Сугиямы-сан – седой и худощавой, и улыбчивой смотрительницы дома Дзиротё. После пары приветственных фраз началась словно новая история Шехерезады, и я слушала, раскрыв рот. Наконец-то суровый Дзиротё ожил рядом с нами, был здесь, словно из плоти и крови.
Японцы не умывают руки – они обмывают ноги, «аси-о-арау». Переводя, «вступить на честный путь». Ему было тогда 49 лет. Колоссальная интуиция подсказала Дзиротё еще в самом первом, 1868 году, эпохи Мэйдзи, что жизнь меняется коренным образом, что и его родные места и вся Япония отныне будут вообще другими. Как-то он смог увидеть это в мутном зеркале зарождающихся перемен, когда и сами-то реформаторы эпохи, инициаторы этих перемен не понимали, что именно они призывают, и чем это все повернется. Дзиротё сумел настолько удачно обмыть свои ноги, что его дальнейшая жизнь производит впечатление жизни радикально другого человека. Метаморфозы, которая, как известно, не является полным отрицанием прежней формы, но отчетливо проявляет то, что было в этой форме скрытого. Из медведя-шатуна тракта Токайдо он превратился в миротворца, просветителя родной префектуры, интернационалиста и увлеченного реформатора экономики региона.
«Чего только не было с ним за годы странствий. Наверняка ведь и резал он кого-нибудь, − доверительно говорила мне лучистая Сугияма-сан вполголоса. – Много накопилось всего, что тяготило его душу. Вот и решил он быть полезным и своему родному городу, и всей провинции». Она разговаривала со мной так, словно историю Дзиротё до сих пор держала в великой тайне, и вот, наконец, решила открыть, найдя подходящего слушателя. Расписывала мне подноготную японского авторитета так, словно принимала меня в их сбитую группу. Проводила инициацию, после которой нет хода назад. Конечно, я махнула рукой на водопады.
Говорят, именно Дзиротё укрыл от сил императорской полиции Тэссю Ямаока, посланника из Эдо. Не поступи он так – и договор с Сайго Такамори о мирной сдаче замка Эдо мог бы не состояться.
В том же 1868 знаменательном году произошел так называемый «Инцидент с «Канрин Мару». Судно, принадлежавшее сёгунату, было захвачено в порту Симидзу правительственными войсками. В ходе артобстрела и абордажной атаки погибло под сотню человек с обеих сторон.
Наутро рыбаки Симидзу не смогли выйти на ловлю – на водах залива колыхалась бурая ряска из пролитой крови и плавало месиво человеческой плоти. На второй день прибавился запах: по летнему времени плавающие останки начали подгнивать. Деревня плакала в один голос, и мужчины тоже: простые рыбаки впервые увидели бесчеловечную мощь современной войны и жестокость наступившей цивилизации.
Тогда Дзиротё вышел в море сам и вывел за собой рыбаков. Сетями и сачками для рыбы они сутки вычерпывали с поверхности залива то, что пару дней назад было моряками «Канрин Мару» и солдатами императорской армии. Собрав, провели над останками буддистскую процедуру отпевания и захоронили их. В одной могиле. Это было строго против правил, – но как бы они могли разобрать в этом месиве, где кто?
Этот инцидент вторично свел Дзиротё с Тэссю Ямаока, который приехал в Симидзу, чтобы вручить Дзиротё особый каллиграфический свиток, гласивший «Сэйсин Мампуку» (приблизительный перевод этой метафоры «Исполненный духа»).
«Знаете такое выражение «Мужчина влюблен в мужчину»? – спрашивает Сугияма-сан. И-и, друзья, не надо пошлостей. Это не то, о чем в наши дни легко подумать, – это высокая степень приязни, дань сильной мужской личности со стороны равного. Выражение важное, и в японской культуре, где 95 процентов социального взаимодействия осуществлялось между мужчинами, дело распространенное.
Русский атаман Кудеяр, раскаявшись и отрешившись от разбоя, как известно, «в монастырь ушел, Богу и людям служить». Но Дзиротё мирское не отринул, скорее наоборот – вырастил в себе гражданина. Путь спасения у каждого свой.
Еще одна большая разница с Кудеяром, который, по песне, «Бросил своих он товарищей, бросил набеги творить»: Дзиротё своих не бросил, а наоборот, всех перековал вместе с собой на общественную пользу.
Осевший в родной деревне, Дзиротё был немедленно призван новым правительством в качестве управляющего здешних мест. Его авторитет получил новую, правительственную окраску; и его энергия, как ни банально звучит, была направлена на мирные цели. Дзиротё стал, по сути, социальным предпринимателем своего времени. Так, он занялся культивацией земель у подножья Фудзи, отдав этому годы с 55 до 64 лет. Это помогло местному населению начать широко выращивать зеленый чай – ныне один из знаменитых по всей Японии. Он развивал медицинскую помощь в регионе, выписывая докторов из самого Токио. Культурным развитием, ремонтом главных храмов и учреждением собственного турнира сумо Сидзуока тоже обязана Дзиротё, организовавшему нешуточный фандрайзинг на эти цели.
Он успел поучаствовать в сооружении железнодорожной линии Токайдо. Именно Дзиротё осуществил полную модернизацию порта Симидзу – превратил рыбацкий порт в международный, где теперь могут бросать якорь даже крупнотоннажные корабли. И тут мы подходим к той части истории, которая связана с коронавирусом. Печально известный лайнер «Бриллиантовая Принцесса», кластер короновируса, сразу из Йокогамы должен был прямиком отправиться в Симидзу и пришвартоваться там. Дело решили несколько часов. То, что «Принцесса» застряла в Йокогаме и не принесла короновирусную заразу в Сидзуоку, жители теперь приписывают охранительной силе Дзиротё, , который после смерти остается небесным покровителем родных мест. Когда он умер в 26-м году эпохи Мэйдзи (1893), свыше 3000 человек пришли на его похороны, живая очередь на прощание с ним растянулась на несколько километров.
Еще при жизни Дзиротё, в 1884 году, к его 65-летию, современники выпустили его биографию – фактически историю рыцаря с тракта Токайдо. Через 80 лет, в 1964 году, она была экранизирована. Помимо этого Дзиротё, как и положено легендарному герою, пополнил коллекцию персонажей манга, воплотился в значках, амулетах и прочей сувенирке – хорошая альтернатива откалыванию камушков с могилы.
Не так уж сильно интересует меня история японской якудза и ее выдающихся представителей. Но там, в маленькой вотчине Дзиротё и на его могиле мне аукнулось что-то гораздо более современное и близкое по судьбе: российские 1990-е годы. Распад всего и вся, исчезновение сверстников, голод, неясное будущее – и много работы и надежды.
Эпоха сменилась, но от неё навсегда остались в моей молитве «За упокой» имена двух знакомых − подмосковного авторитета и его лейтенанта, погибших в конце 90-х.
Автор текста и фото – Юлия Стоногина
