Недавно, на протяжении нескольких месяцев на сайте ОРЯ частями публиковалась книга «Путь к Цусиме. По неопубликованным письмам вице-адмирала З.П. Рожественского. Автор − Саркисов Константин Оганесович, известный японовед, историк. Сегодня мы начинаем публиковать отрывками еще одну книгу К. Саркисова − «Россия и Япония. Сто лет отношений (1817-1917)».
Предлагаемая книга была опубликована в 2015 году. Автор потратил на ее написание около трех лет. Ее особенности даны в Предисловии, но к этому хотелось бы добавить несколько слов. Очередная попытка осветить прошлое российско-японских отношений оправдана тем, что в книге немало нового в отношении того, что уже много раз описано и проанализировано. Это дает основание делать выводы, которые не согласуются с общепринятыми до сих пор. Кроме того, для Общества российско-японской дружбы ценно то, что детализированный, беспристрастный взгляд в прошлое позволяет убедиться в том, что наше движение имеет глубокие исторические корни и ему были привержены выдающиеся деятели, как в нашей стране, так и в Японии.
Предисловие
Предлагаемая книга — сто лет отношений России с Японией. Ее замысел: через свободную очерковую форму обратиться к эпизодам прошлого, по некоторым из которых сотни томов на русском, японском, английском и других языках. Это не первая и не последняя попытка вернуться к событиям прошлого, чтобы лучше понять современность и извлечь уроки на будущее. Кто-то сказал: «Трудно изменить будущее. Еще труднее — настоящее. Проще всего изменить прошлое«. «Единственный наш долг перед историей — это постоянно ее переписывать», говорил Оскар Уайльд. Но не просто переписывать, а воссоздавать ее в первозданном виде на основе вновь добытых первичных данных.
«Цифровой век» предоставил для этого возможности, которые всего несколько десятилетий назад и не снились. Доступность, быстрота поиска материала, охват источников, нахождение нужного материала по ключевому слову в тысячах источников, включая солидные монографии, толстые справочники, старые газеты — все это теперь стало возможным. Компьютер с Интернетом вдохновили автора на дерзкий замысел охватить столетний период, хотя, разумеется, новые возможности — лишь инструмент и не заменяют остроты анализа, логики доводов и обобщений и не только не отменяют, а предполагают хождение по библиотекам, прямые контакты со специалистами.
Одна из таких задач такого объемного по временному охвату труда − проблема периодизации. В одной из русских газет встретилось замечание об «обращении колеса европейского движения раз в столетие» и в российской истории начало XVII, XVIII и XIX вв. было отмечено «бурями и грозами величайшего напряжения» и начало XX показало, что он не является исключением (НВ: 1915.01.14)*.
В нашем случае тоже хотелось бы назвать работу «Россия и Япония. 19 век». Это было бы красиво. Но, жертвуя красотой ради точности, автор в исчислении ста лет решил в полотне истории найти такой отрезок, который был бы органичен по своему качеству и рисунку в полотне исторического процесса. Чтобы вычислить сто лет, нужно было в первую очередь найти точку отсчета.
1917 год, а точнее февраль этого года, как точка обратного отсчета, когда прекратила существовать российская империя и история сделала крутой поворот, он не вызывал сомнения. Но 1817 год уже воспринимался не с такой же уверенностью. Более точным попаданием был бы 1815 год, в конце которого был подписан Парижский мирный договор. Наполеон был сослан на Эльбу, Франция оккупирована союзниками, на нее наложена контрибуция и у нее отторгнута часть земель. Очевидный финал целой эпохи, закат века Франции и начало нового качества истории.
Разница в два года не существенна для истории, а точные попадания − скорее всего случайность. Так утешал себя автор, как вдруг обнаружилось, что именно в 1817 году в Центральной Азии начались противоречия между Англией и Россией, получившее название «Большой Игры». Новое дыхание и амбиции России после победы над Наполеоном вызывали опасения Лондона в отношении намерений России двинуться на юг к границам индийских колоний.
В истории японо-российских отношений 1817 год казался еще более проблематичным. Отношения, собственно, по-настоящему не начинались и сводились к эпизодам редких посещений русскими японских пределов и приходом в русскую землю японцев, терпевших бедствие на море. Но вдруг появилась некоторая зацепка. В 1815 году редкие посещения русскими территорий в пределах южной части Курил, которые считались японскими, были запрещены указом российского кабинета министров и закреплены законом 1821 г. 1817 год попадал в эти пределы.
После отказа Японии в установлении дипломатических отношений (Нагасаки, 1804) и последовали произвольные действия посла Николая Петровича Резанова, который «захотел мстить японцам» (Чехов: Остров Сахалин) и отдал приказ о нападении и разорении японских поселений на Кунашире и юге Сахалина.
Идея некоего отрезка истории, который укладывается с той или иной точностью в определенные даты, связана с представлением о цикличности исторических процессов и существованием законов и закономерностей исторического процесса. Вместе с тем история − это непрерывный процесс или движение, как течение реки. Эжен де Вогюэ в «Русском романе» (1886) сравнивал историю русского народа с течением реки: «Его история предстает перед нами, как течение могучей реки, которую невозможно удержать в ее границах, и которая вдруг внезапно выходит из берегов, меняя направление движения под воздействием внезапных и жестоких потрясений» (Вогюэ:).
Эта метафора применима и к отношениям России с Японией. В них можно найти движение подобное реке, текущей через время и пространство. В них есть источник, заданные динамика и направление, крутые повороты и пороги, обрывы и водопады − снова плавное течение до очередного поворота. При этом русло реки меняется в зависимости от количества воды в ее притоках, от ландшафтов, которые эта река пересекает.
Как любое сравнение, это тоже страдает. В природе властвуют законы естественных наук. Межгосударственные отношения − это, прежде всего, столкновение интересов, которые имеют как материальную, так и нематериальную сущность. В обширной литературе по теории международных отношений немало внимания уделяется психологическому или культурному фактору.
В настоящем исследовании много подробностей и частностей, но все они имеют отношение к главному вопросу − что реально двигало эти отношения, почему «река» истории, выражаясь метафорически, шумела на порогах, и порой не вписываясь в поворот, обрывалось водопадом вниз.
В то же время все подробности и детали не должны мешать, а напротив помочь разобраться в том, что объективно, закономерно, а что случайно или субъективно. Полная всяких подробностей и описаний эта работа не претендует на вклад в теорию международных отношений. Теория, по справедливому утверждению, должна быть свободной от исторической конкретики, чтобы ее можно было применить к международным отношениям в любой точке земного шара и в любую эпоху (Smith, Thomas W.: 93). Но и ее задача − в первую очередь определиться с главным вопросом: что же движет историю. Среди множества теорий и определений автор выбрал самое простое, то, о чем писал признанный авторитет по теории международных отношений Кеннет Уолц: «любое общественное движение является следствием действия времени и силы» (Waltz: 58).
Сама эта мысль вряд ли покажется оригинальной. Чтобы сделать ее совсем банальной, автор добавил бы к двум параметрам и еще третий: пространство. Этот третий параметр особенно важен − международные отношения формируются и развиваются в географическом пространстве, формируя то, что называется геополитикой.
Итак классические: «время», «пространство» и «сила», под которой следует понимать «совокупную мощь государства», реализуемую в форме политики (поведения) государств на мировой арене. А поведение, это не простое производное от силы, а психология конкретной силы и политиков, которые обладают этой силой.
«Сила» − фактор объективный, сам по себе действующий на поведение или политическое мышление, придавая им некую закономерность. В то же время «психология силы» определяет фактор субъективности и даже случайности. Уолтц ссылался на Моргентау, который любил повторять известное выражение Паскаля, «что если бы нос Клеопатры был короче, то весь ход истории был бы иным». Пушкин в заметке о своей поэме «Граф Нулин» писал о «мелких причинах великих последствий». Творение великого поэта − пародия на «Лукрецию» Шекспира из римской легенды об «изгнании царей», одной наиболее популярных в Европе легенд Древнего Рима, ставшей сюжетом полотен Тициана и Рубенса. Если бы Лукреция дала пощечину покушавшемуся на ее честь Тарквинию и заставила его отступить, то не было бы ее самоубийства и не было бы восстания, изгнания «царей» из Рима и установления там республики, и тогда «и мир, и история мира были бы не те».
Логику исторического процесса сложно формализовать и описать в форме законов. Многое, как в лотерейном барабане, зависит от случайного столкновения «шаров». Конечно, можно утверждать, что их инерция и траектория задана тем, кто крутит этот барабан. Но рассчитать это сложно, а факторы порой настолько мизерны, что, казалось бы, не могут или не должны были бы влиять на исторический процесс. И все же, если динамику исторического процесса рассматривать через призму столкновения интересов, от их зарождения, развития и развязки до упадка и исчезновения, то эта логика становится более понятной. Такой ход рассуждений приводит к мысли о цикличности исторического процесса. Зарождение − развитие − разрешение конфликта, возникновение новой ситуации, нового баланса, после которого цикл повторяется, − опять зарождение, развитие и новое разрешение, мирное или военное. В этом случае вся масса фактов более или менее выстраивается в логические цепочки, которые дают мозаику исторического полотна. Это и есть задача, более важная, чем описание фактов (McCullagh: 69).
Работа по описанию такого процесса должна начинаться с определения его параметров − временных и фазовых, то есть периодизации или выделения на этом полотне отрезков, когда менялся не только «узор», но и само качество исторического материала.
Периодизация же − это, прежде всего, выбор критериев. Если исходить из параметра «время-пространство-сила», то в качестве критерия можно выбрать эволюцию «силы», которая круто меняет русло реки. Опыт истории учит, что этот параметр меняется, эволюционирует через противоречия с другими, подобными ему, в ходе общего исторического процесса.
Все приведенные рассуждения по поводу теории международных отношений, конечно же, занимали автора книги, но все же главным инструментом в его попытке привести все в какую-то систему был здравый смысл. Он подсказывал, что проводить границу между периодами нужно там, где, по результату, заканчивается одно качество процесса и начинается другое. В книге такими рубежами выбраны войны и революции, когда происходят самые радикальные и долговременные изменения качества.
Мир после наполеоновских войн (после 1817 года); две опиумные войны в Китае (1849, 1960); Крымская война 1855–1857 годов; революция Мэйдзи 1967 года; японо-китайская война 1894–1895 годов; иностранное вторжение в Китай для подавления восстания ихэтуаней (1900); русско-японская война (1904–1905); Китайская революция (1911–1912); Первая мировая война (1914–1918); Революция в России (1917) были концом империи и концом истории, данного его отрезка.
Но все эти внешние обстоятельства − внешняя среда, в которой шло развитие двусторонних отношений. Что же касается самих отношений, то самым простым и понятным было представить их как процесс из пяти этапов, которые обозначены как «пути»: 1) начало пути, 2) путь навстречу друг к другу, 3) путь к войне, 4) путь к союзу и 5) конец пути.
После периодизации важнейший вопрос − наполнение их конкретным историческим материалом. Источники, использованные для написания работы, можно разделить на три группы. Первоисточники. Документальные свидетельства, договора, приказы, письма, телеграммы непосредственных участников событий. Их историческая ценность наивысшая, так как они и есть сама история. В документах — ее «следы», по которым должен идти историк-«следопыт».
Архивы. В книге непосредственно задействован в первую очередь огромный массив японских архивных документов, ставших доступными российскому исследователю, благодаря их переводу в печатный вид из рукописного. На втором месте, не по важности, а по доступности и по использованному в работе количеству − архивы России. Многие из них использованы либо впервые, либо прочитаны с большей тщательностью. Доступность архивов США за счет их публикации и помещения в Интернете дали возможность чаще к ним прибегать. Большой и не менее ценный массив архивов Англии (British documents), Франции (Documents diplomatiques) и Германии (Die grosse Politik) использован не напрямую, а путем цитирования из других источников.
Архивы разных стран дополняют друг друга, что позволяет представить эпизоды истории более полно. В обширных и хорошо систематизированных японских архивах можно найти документы, свидетельства высказываний и предложений русских дипломатов и государственных деятелей, которые по той или иной причине отсутствуют в русских архивах.
Переписка японских послов с японским МИД представляет особый интерес для русской истории. В них откровения, которые не найти в русских архивах и других публикациях, например о тайных встречах одного из фаворитов Николая II Александра Михайловича Безобразова, главы политической «клики», виновной в войне с Японией, перед самым началом ее с японским послом Курино Синъитиро.
Достоверность первичных документов нельзя воспринимать как абсолютную, но когда речь идет о секретной переписке, сомнений в том, что это так и было становится существенно меньше. Архивные материалы, содержащие подробности встреч и бесед политиков и дипломатов двух стран, большей частью секретные, дают возможность с большей долей точности определить задачи, которые они ставили перед собой на разных этапах двусторонних отношений. С их помощью, в частности, легче понять логику развития отношений после русско-японской войны, подписание четырех конвенций 1907, 1910, 1912 и 1916 годов, а также мотивы визиты князя Кацура в Петербург в июле 1912 года.
Мемуары. Мемуары участников событий − как показания свидетелей на «суде истории». Они имеют несомненную ценность для «следствия». Но в отличие от присяги на суде, эти свидетели не давали клятву говорить «правду, и только правду». Они часто путают свою роль и вместо простых свидетелей выступают обвинителями, судьями, а некоторые чувствуют себя подсудимыми и оправдываются как только могут. Проблема этих источников в том, что они грешат не только субъективными оценками, но и выгодным для себя подбором фактов и цитированием.
Витте так оценивал дневники Куропаткина: «О Куропаткине будут со временем много писать ввиду его выдающейся роковой роли в несчастиях царствования Николая II. Он сам оставит о себе целые томы. Он давно ведь и ведет свои дневники, записывая все свои разговоры. Должен сказать, что дневники эти, выражаясь мягко, крайне субъективны. Несколько раз он имел случаи читать мне из своих дневников разговоры, которые он имел со мною. Я всегда находил, что его изложение неточно, иначе говоря, многое переврано.» (Витте, 1-1:141). Но и мемуары самого Витте, кто так сурово и безжалостно отозвался о своем «товарище» (они были достаточно дружны), вряд ли можно назвать верхом объективности. Скорее даже, свидетельствам и оценкам Куропаткина можно доверять в большей степени. Он давал их читать другим и они не столь язвительны, едки и тенденциозны, как мемуары «великого» Витте.
Несмотря на очевидную субъективность мемуарных данных и оценок, они очень важны. На «суде истории» их следует использовать для «перекрестного допроса» ее свидетелей. Сопоставление мемуаров Извольского, посла в Японии, в будущем министра иностранных дел России, с мемуарами Витте с учетом того, что их личные отношения были далеки от идеальных, в случае совпадения их оценок повышает коэффициент исторической достоверности.
Суждения о субъективности мемуаров справедливо и в отношении иностранных авторов. Но они, в любом случае, крайне ценны, особенно в тех случаях, когда дается картина произошедшего, что дополняет факты первичных источников или дает мотивацию поступков. К числу таких источников относятся, в частности, мемуары Хаяси Тадасу. Он был послом в Пекине после заключения Симоносекского мирного договора, в Петербурге, в Англии в годы заключения первого англо-японского союза, и министром иностранных дел в кабинете Сайондзи. «Секретные мемуары» Хаяси вышли в 1915 году в Нью-Йорке и Лондоне и наделали много шума.
Газеты и журналы. В книге использован огромный массив газет на русском, японском и английском языках. Они в значительной степени восполняли пробелы в первичных источниках, не относясь к таковым. Разумеется, к ним следовало относиться с определенной долей осторожности, особенно к их оценкам. Вместе с тем некоторые из них, особенно написанные «по горячим следам», ценны как документы, отражающие преобладавшую в тот период точку зрения.
Книги и монографии. Не говоря о ценности оценок, осмысления истории, важно, что многие из их авторов тоже свидетели событий, выдающиеся аналитики и умы. Ценность этой категории источников еще и в том, что в них зачастую можно найти ссылки на первоисточники или сами документы. Но эта категория материалов требовала строго подхода к оценке их объективности.
Продолжение следует
* По старому стилю: 1915.01.01; далее все даты по новом стилю
