Мы попросили Ефимова Михаила Борисовича написать для сайта ОРЯ серию коротких эссе о его жизни и творческом пути, а также о Японии. Публикуем очередное эссе автора.
УТРЕННЯЯ СВЕЖЕСТЬ В ЛУЧАХ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА
Что-то опять не спокойно на Корейском полуострове. Оттуда поступают тревожные новости, которые невольно напоминают о событиях, казалось бы давно забытых.
Ровно семьдесят лет назад, 25 июня 1950 на Корейском полуострове вспыхнула война. Одно корейское государство напало на другое.
Как известно, на последнем этапе П мировой войны в ходе разгрома японской императорской армии северную часть Кореи освободили Советские войска, а южную — американские. Тогда и порешили, что на территории севернее 38-й параллели будет создано государство КНДР (Корейская народно-демократическая республика), а южнее − Республика Корея. Одно − социалистическое по советскому шаблону, а другое − капиталистическое по американскому стандарту. Лидером северян стал Ким Ир Сен, у южан − Ли Сын Ман.
Обе половины изначально были антагонистами и враждовали между собой. Ким заявлял, что настоящей столицей КНДР является Сеул, где в Голубом дворце обитал Ли, а Пхеньян − это его временная резиденция. Ли, в свою очередь, обещал объединить под своим контролем обе части полуострова.
Начавшаяся Корейско-корейская война была неизбежна и с самого начала приняла полномасштабный характер. В ней были задействованы все рода войск. Её ход напоминал морские приливы и отливы. Сначала хорошо обученная армия северян на третий день вошла в Сеул и преследовала разгромленные части Ли до южного побережья.
Затем, заручившись поддержкой ООН, США собрали мощную армейскую группировку, в которую вошли войска основных союзников, а также Турции, Австралии, Новой Зеландии и иже с ними. Перевес оказался на стороне объединённых сил.
После их высадки в районе Инчхона армия северян оказалась в мешке и инициатива полностью перешла к противнику. Вскоре Сеул был освобождён, и войска коалиции подошли к государственной границе КНДР. Их не остановило даже грозное предупреждение Мао Цзэдуна, заявившего, что, если граница будет нарушена, Китай даст достойный ответ.
Далее произошло то, что должно было произойти: войска под командованием генерала Макартура перешли границу и заняли Пхеньян, а китайская армия в количестве около трёхсот тысяч солдат двинулась на юг. И снова грянул бой! Здесь стоит отметить, что фактически эта огромная масса живой силы была вооружена только винтовками и пулемётами, а прикрывавшие её авиация и танки управлялись советскими специалистами, коих в Корее было около трёхсот.
Формально в войну вступили «китайские добровольцы», как их назвали в советской и китайской прессе, но командовал ими маршал Пын Дэхуэй. Теперь военная инициатива перешла к северянам, которые вновь вступили в Сеул.
Спустя год, примерно с лета 1951 года война приняла затяжной характер, поскольку было достигнуто равенство сил: примерно по миллиону с каждой стороны. Тем не менее, сражение продолжалось вплоть до 1953 года, а вскоре после смерти Сталина сначала советское руководство приняло решение выйти из военного конфликта, далее Китай, а, в конце концов, ООН по инициативе Индии предложило заключить договор о прекращении огня, который и был подписан 27 июля 1953 года. Характерно, что Южно-корейский представитель отказался поставить свою подпись, поскольку его режим ратовал за войну до победного конца. Кстати Мирный договор не подписан и по сей день.
Такова историческая канва событий семидесятилетней давности. Сегодня, после падения Берлинской стены и объединения Германии, только на Корейском полуострове сохранилось одно разделённое государство, обе половины которого являются членами ООН. Сохранилась и опасная напряжённость между ними.
А тогда, в июне 1950-го года сообщение о начале первой полномасштабной войны после П мировой в нашей прессе было напечатано, если не ошибаюсь, где-то между прогнозом погоды и результатами очередного футбольного тура. Да и вообще поначалу ей уделялось мало внимания. Дескать, какая-то заваруха, мало нас касающаяся. Откуда нам было знать, что подготовка к ней шла на всех парах, и что Ким двинул свои полки только после того, как, специально с этой целью прилетев в Москву, уговорил Сталина, который долго колебался.
Лично для меня кровавые события на Корейском полуострове были вообще страшно далеки. А если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что я не раз ещё столкнусь по жизни с их последствиями, то принял бы такого пророка просто за жулика.
Достаточно того, что через две недели мне предстояло оформить свой долгий роман с любимой девушкой в ЗАГСе Киевского района нашей столицы. Так что моя голова была занята совсем другими мыслями.
Но время незаметно бежало. Давно уже забыта мелодия марша Мендельсона. Учёба в Московском институте Востоковедения (был когда-то и такой, который распустили в 1954 году) вышла на завершающий этап. При распределении тем дипломных работ наша преподавательница истории Эсфирь Яковлевна Файнберг (доктор исторических наук, профессор, специалист по новой истории Японии, серьёзный учёный, а в жизни крупная рыжеволосая женщина с толстыми очками от близорукости, спокойная, немного медлительная, семинары которой очень привлекали студенческую аудиторию) утвердила тему моего диплома: «Участие Японии в американской агрессии в Корее».
Война шла своим чередом, и я стал собирать материалы, разоблачающие коварную политику японских властей. Строго говоря, наша пресса, да и доступная мне англоязычная, не говоря уж об «Акахате» − центральном органе КПЯ − предоставляли много пищи для написания диплома. Даже если отвлечься от чисто пропагандистских клише (что, понятно, никак не отвечало конечным целям моего довольно примитивного исследования), то для Японии эта война, действительно, стала, как «мать родная».
Понятно, что речь шла исключительно об экономическом аспекте. Около 3,5 миллиардов долларов было потрачено американцами на приобретение японских товаров за всё время войны. Дзайбацу, которые сначала не внушали доверия Пентагону, начали активно работать на разворачивающуюся неподалёку войну. Промышленный рост в Японии в период между мартом 1950 года и мартом 1951 года составил 50 %. К 1952 году производство вышло на предвоенный уровень, удвоившись за три года.
Так что, пусть я и не «изобрёл пороха», но со своей научной задачей вполне справился, и в соответствии с предъявлявшимися требованиями, получил заслуженную «пятёрку». Дорога к «красному диплому» была открыта.
С той памятной поры прошло почти двадцать лет, когда корейская тема снова вторглась в мою жизнь. Это произошло совершенно неожиданно.
На дворе стоял 1967-й год.
Спортивный мир жил ожиданием большого события: в Токио должна была открыться V Летняя Универсиада. Согласно устоявшейся традиции, в канун стартов сильнейших спортсменов-студентов должен был пройти форум с участием всех руководителей спортивных обществ, объединявших учащихся разных стран. Поехал в Токио и председатель ДСО «Буревестник» Юрий Парфёнов. Участник Сталинградской битвы, выпускник МГУ, мастер спорта по волейболу, он был бессменным руководителем советского студенческого спорта. Но на этот раз руководство поставило перед ним сверхсложную задачу, далеко выходящую за рамки соревнований.
Суть проблемы состояла в том, что, согласно реестру ФИСУ (Международной федерации университетского спорта) в Универсиаде принимали участие две корейские команды − Северной Кореи и Республики Кореи. Наши друзья в Пхеньяне категорически отказывались участвовать в соревнованиях под таким именем. Они мотивировали свой отказ тем, что, дескать, выходит, будто их страна представляет северную часть Республики Корея, в то время, как она являются независимым государством − КНДР. Естественно, что все страны социалистического лагеря во главе с СССР целиком и полностью (за исключением Румынией, у которой по каждому поводу была собственная позиция) поддерживали своего дальневосточного союзника. Руководство ФИСУ в лице её президента итальянца Примо Небиоло выдвигало следующий аргумент: они используют те названия стран, которые фигурируют в Уставе ООН и ничего менять не могут.
Итак, перед открытием представительного форума ФИСУ складывалась такая ситуация: либо удастся достигнуть консенсуса, и команда КНДР, а с ней и команды всех соцстран (а это несколько сот спортсменов!) выходят на арену токийского Олимпийского стадиона, либо Универсиада проходит в сильно усечённом составе.
Советская делегация, которая получила полномочия вести эти переговоры, состояла из руководителя, он же председатель общества «Буревестник», он же вице-президент ФИСУ, он же симпатичный Юра Парфёнов и двоих (!) переводчиков. Один с английским языком, другой − с японским.
До сих пор, хоть и прошло уже более полувека я с ужасом вспоминаю те несколько августовских дней, в течение которых мы втроём, словно в жерновах, крутились с утра до поздней ночи. Особенно, конечно, доставалось Парфёнову. С утра шли нудные переговоры с руководством ФИСУ в поисках хоть какого-нибудь решения. Небиоло был близок к обмороку, пытаясь найти выход из тупика. Последним вариантом стало предложение вообще отказаться от названия стран (!?!) и объявлять только название спортивных обществ.
Вечером происходила встреча с господином Кимом заведующим международным отделом Чхонрён.
Здесь необходима пауза для пояснения.
В своё время Япония завоевала Корею и фактически её колонизировала. Миллионы корейцев использовались как рабы в угольных шахтах, а корейских женщин запирали в борделях для обслуживания японских солдат. После капитуляции Японии в 1945-м году много корейцев вернулись на свою освобождённую, хоть и разделённую родину. Но многие остались, в основном выходцы из северной части Корейского полуострова. Они и создали (при поддержке КНДР) мощную и многочисленную диаспору − Чхонрён, − которая по существу стала государством в государстве. Во всяком случае, миллионы иен, которые потекли и продолжают течь по её каналам на родину, являются мощным допингом для поддержания северо-корейской экономики.
Соответственно руководство диаспоры авторитетно представляет и отстаивает в Японии интересы Пхеньяна. В ведении Чхонрёна находятся организации самого разного толка от молодежных и женских до ассоциации деятелей культуры и религиозных общин. Не счесть также спортивных обществ и прочих торгово-хозяйственных учреждений, включая сеть игральных автоматов, которые в той или иной степени контролируются всеведующим Чхонрёном. Наконец, он издает десятки видов периодических изданий и главное − выпускает труды Ким Ир Сена и Ким Чен Ира.
Теперь станет понятно, в чьих руках оказалась судьба спортсменов, вовсю тренировавшихся к Универсиаде под Хабаровском. Но позиция наших северокорейских друзей была непреклонной − никаких компромиссов! Либо − либо! Понятно, что все переговоры велись по-японски, так что после их окончания я с трудом ворочал языком и находил дорогу к своей койке.
Уже совсем поздно Парфёнов ездил в советское посольство, чтобы писать депеши в Москву и ждать решения.
Так продолжалось до самого последнего дня. На Небиоло жалко было смотреть, а про нашу делегацию и говорить нечего. Единственно, кто был полностью удовлетворен, так это наш корейский друг, который принял неизбежный провал переговоров, как свою маленькую победу. На прощание нас приняло руководство Чхонрён, которое поблагодарило за стойкость и выдержку.
На следующий день мы втроём по телевизору смотрели торжественное открытие Универсиады. Многочисленные зрители, заполнившие шестидесятитысячные трибуны стадиона, тщетно пытались понять, какие страны представляют спортсмены, выступающие под непонятными названиями своих обществ. А для японцев вся эта коллизия с названием одной из многочисленных стран − участниц была вообще невдомёк, поскольку Южная Корея − по-японски Канкоку, а Северная − Тёсэн или, как она звучала в переводе на русский, «Страна утренней свежести».
Так получилось, что не прошло и полгода, как я получил назначение (несколько неожиданно для себя) на должность заведующего Бюро АПН в Японии в ранге первого секретаря нашего посольства. А вскоре на правах старого знакомого меня пригласил к себе Ким-сан. С той поры я был частым гостем в солидном многоэтажном здании, где размещался Чхонрён. Особенно запомнились роскошные приёмы, которые устраивались там после выхода каждого тома сочинений Ким Ир Сена (а выходили они регулярно и в большом количестве). Очень красочными и многолюдными были разные мероприятия, проходившие в местном университете, принадлежавшим северокорейской диаспоре и где преподавались идеи чучхэ.
Но однажды произошло знаменательное событие.
Отец моей невестки − очень ответственный работник ЦК КПСС (так было принято называть сотрудников партийного аппарата, как будто среди них были не очень ответственные или мало ответственные!) имел хобби собирать автографы у известных персон, используя для этого фото нашей общей внучки Катюни. Как то он переслал мне её портрет, на обороте которого стояла собственноручная подпись самого Ким Чен Ира — Великого Руководителя, сына Великого Вождя и Вечного Президента Ким Ир Сена!
На одном из приёмов, который устраивал лично местный глава диаспоры, стоявший у входа в зал при всех многочисленных орденах и регалиях, я показал ему эту фотографию. Эффект был потрясающий, а я сам ощутил себя, словно сошедшее на землю божество. Пришлось долго объяснять происхождение автографа и моих родственных связей с детским личиком, изображённом на фото.
С той поры я стал узнаваемым лицом на встречах с нашими северокорейскими друзьями. Но несколько неожиданно над моими отношениями нависла страшная угроза.
Не надо говорить, что руководство Чхонрёна очень ревниво и с большим подозрением относилось к любым контактам, которые возникали у кого-либо с его смертельным врагом − «сеульским режимом». Огромные возможности Чхонрёна позволяли ему следить за обстановкой в Японии. Однажды в мою бытность в Японии разразился грандиозный скандал: северокорейской разведке (так, во всяком случае, писала местная пресса) удалось выкрасть одного видного корейского общественного деятеля прямо из токийского отеля «Окура», после чего следы его обнаружили в КНДР. Впрочем, это был далеко не единичный случай. Похищения происходили и до этого и после этого случая. Я вспомнил об этом только для того, чтобы особо отметить возможности Чхонрёна.
А мне было чего опасаться, поскольку у меня как раз завязалось очень интересное знакомство с южнокорейским журналистом, который представлял видное сеульское издание. Не исключаю, что он выполнял и другие задачи, помимо корреспондирования. Мы с ним стали регулярно встречаться, поскольку наши беседы представляли взаимный интерес. Естественно, я не скрывал этот факт от соответствующих сотрудников нашего посольства, но мне было сказано: «Можешь продолжать, но если засветишься, то выручать тебя будет очень трудно».
Слава богу, встречи продолжались, я не засветился, а однажды даже смог извлечь из этого контакта пользу. Это произошло во время визита в Японию моего старого институтского товарища, который к этому моменту стал уже академиком и видным общественным деятелем. Премьер-министром он станет много позже. Да-да, речь идёт о Евгении Максимовиче Примакове.
Во время своего визита в Японию он выразил желание встретиться с одним влиятельным южнокорейским профессором и хотел бы это сделать подальше от всевидящих глаз. Не скрою, мне было очень приятно, что я смог помочь ему, и такая встреча у него состоялась в Киото.
В 1986 году после шестилетней службы в Токио я вернулся домой. Видимо руководство осталось довольно моей работой, потому что я получил повышение по службе и был награждён орденом. Вскоре я целиком погрузился в новые дела и был уверен, что окончательно перевернул не только японскую, но и корейскую «страницы».
Но прошло всего три года, и руководство АПН предложило мне снова собирать чемоданы и ехать в единственную кроме Японии страну, где может пригодиться моё знание языка. Речь шла о Корее, понятно, южной.
От этого предложения, как говорится, я не мог отказаться. Тем более, что оно было подкреплено решением Инстанции. В то время неисполнение его было абсолютно исключено.
Возникла лишь одна существенная «заковыка»: решения ЦК КПСС (а именно это учреждение скрывалось за именем «Инстанция»), увы, не распространялись на сеульские власти. Поэтому, напутствуя меня в дорогу, первый зампред правления Агентства В.Тулинов, говорил: «Чтоб я тебя в ближайшие три года здесь не видел. Едешь один, но если надо будет, разрешаю тебе даже жениться, только сюда не возвращайся! Ты должен добиться открытия Бюро АПН. В помощь тебе, возможно, подошлём ещё одного сотрудника с корейским языком».
Здесь требуются некоторые пояснения. В 1989 году, когда происходил этот разговор, между СССР и Республикой Кореей не были ещё установлены дипломатические отношения, и, соответственно, не существовало посольств. В то же время в Москве «на птичьих правах» обитало несколько южнокорейских журналистов, а в АПН постоянно обращались представители СМИ из Сеула с просьбами об оказании содействия и предложениями о сотрудничестве. Это вытекало из стратегических планов южнокорейских властей, которые были очень заинтересованы в признании Советским Союзом.
Видимо, старцы со Старой площади решили начинать свои отношения с южнокорейским режимом, открыв там представительство общественного новостного агентства.
В Сеул мы отправились вместе с Ответственным секретарём АПН. Я вёз с собой официальное письмо министру культуры Кореи, в компетенции которого было решение нашего вопроса, за подписью председателя правления Агентства А.Власова, а также устное согласие директора департамента информации МИДа официально аккредитовать 2-3 представителей корейских СМИ. А ещё у меня была разная продукция Агентства, рассказывающая о его статусе, истории и масштабах деятельности.
С этим багажом мы полетели в Токио (прямого сообщения, понятно, не было), где должны были получить визы в корейском посольстве и совершить пересадку. Мне ещё предстояли встречи со старыми друзьями и прежде всего с сыном.
Продолжение следует
