Naoko Abe. Cherry Ingram. The Englishman Who Saved Japan’s Blossoms. London: Chatto & Windus, 2019. 380 p. [amazon.com]
Совсем недавно в Англии в список бестселлеров попала довольно необычная книга. Ведь «Вишневый Инграм. Англичанин, который спас японские цветы» Наоко Абэ – одновременно про традиции японские и английские, а также – совершенно неожиданная история жизни. О еще непереведенной на русский язык книге рассказывает Александр Чанцев.
Почему книга о довольно, как сейчас бы сказали, локальном кейсе – англичанин влюбился в сакуру, стал разводить декоративные вишни – стала бестселлером сначала в Японии, а потом, когда автор подготовила английское издание, и в Великобритании, читалась даже на BBC Radio?
Сходу, не будучи Шерлоком Холмсом культурологии и специалистом по японо-британским связям, можно предположить – любовь англичан к садам, воспетая еще поэтами Озерной школы культура сельской идиллии удачно наложилась на японскую эстетику прекрасного, культ сакуры, ее весенних созерцаний («ханами», буквально – «смотреть на цветы») и последующих воспеваний в поэзии. Но не только – частная история ботаника оказывается так плотно срифмованной с историей прошлого века, что впору ту же историю Японии в ХХ веке по ней изучать.
Да и для самой Наоко Абэ история ее персонажа оказывается очень личной. Услышав о Колингвуде Инграме, постепенно начав ее исследовать, она обнаружила пересечения с историей своей семьи – и прапрадед ее одним из первых изучал западную медицину с дочерью того португальца-ботаника, о котором она тоже рассказывает в своей книге, и живой еще отец на уроках патриотического воспитания во время войны пел агитпесни о смерти за императора и камикадзэ, умирающих подобно падающим лепесткам сакуры, и мать ее после капитуляции Японии и отречения императора от своей божественной сути вычеркивала, плача, в школьных учебниках строки о происхождении императорского рода прямиком от богов…
Но об Инграме. Из поколения богатых эдвардианских рантье, он мог сгинуть на полях Первой мировой или же прожить всю жизнь, тратя свое состояние, позволявшее не думать о работе. Но он с детства любил птиц и растения. И, наскучив путешествиями по Италии и Германии, отправился в медовый месяц (семья, надо сказать, всегда стояла у него на втором месте после орнитологии и ботаники) в вояж по Азии и – угораздило же его посетить Японию во время цветения сакуры. Это сейчас японское центральное ТВ передает графики цветения сакуры, туры на апрель раскуплены за год…
Вернувшись в свое поместье в английской провинции, он начал прививать привезенные черенки, выписывать саженцы. В следующий раз в Японию он попал не скоро, но это уже была основательная поездка. С разрешением от самого императора на отлов птиц он находил такие виды, которые считались исчезнувшими в самой Японии, а на предмет редких видов сакуры прошерстил самые отдаленные прихрамовые сады, глубокую провинцию у моря и не только.
И это было началом действительно выдающейся истории. Не только его вишневый сад с десятками сортов декоративной вишни стал самой богатой коллекцией, но Инграм сам выводил сорта цветущих деревьев. И стал, кстати, первым, кто создал гибриды декоративной вишни. Сейчас уже привычно видеть в Берлине или Нью-Йорке цветущую сакуру – половина этих сортов выведена именно нашим англичанином-энтузиастом. Более того, Инграм сохранил и вернул в Японию те сорта, которые там считались уже исчезнувшими! При любви японцев к своей старине, сохранении ее и традиционном подозрительном отношении к иностранцам понятно – рыжебородые дьяволы победили, лицо потеряно, время слагать предсмертное хайку и резать живот. Лучший хронотоп для этого, кстати, традиционно под сакурой, ее опадающим цветом…
История Инграма оказывается спроецированной на историю сакуры, а та почти есть – история самой Японии. Редкие сорта сакуры начали исчезать, ибо сажали более дешевый неприхотливый вариант, после Великого землетрясения Канто 1923 года на изыски не было денег, нужно было отстраивать сгоревшие (из дерева же) города. А вот затем, ближе ко Второй мировой войне, сакуру вознесли как символ императора, как символ Японии, не только «встающей с колен», но и распространяющей свое влияние на ближние страны – так называемая Великая восточноазиатская сфера сопроцветания включала в себя захваченные-присоединенные территории Китая и Таиланда, Монголии и Вьетнама. Японские войска активно высаживали сакуру и там. Те же китайцы ее потом выкорчевали – когда Япония проиграла, а японские солдаты «утратили свои жизни, как лепестки сакуры», по выражению вице-адмирала Матомэ Удаки.
И тут интересно, как живущая в браке не в Японии или же так специально переформатировавшаяся для английского издания своей книги Наоко Абэ расставляет акценты. Она очень и очень осуждает милитаристскую «ориентированную на императора идеологию, ставшую причиной миллионов жертв» — тех же безвинных юношей-камикадзэ, но, гораздо больше, их жертв. Она описывает «зверства японской солдатчины» в Корее, Китае и Гонконге (там оказалась в плену невестка Инграма, работавшая сестрой Красного креста – Гонконг захватили японцы, подруги невестки погибли или стали жертвами изнасилований), пишет, что ей стыдно за японских мужчин, приводит цифры (сотни) погибших американских солдат на судах, атакованных самолетиками-камикадзэ, живописует нечеловеческие условия, в которых содержались английские военнопленные в Японии и крайне сожалеет, извиняется за все эти преступления. Да, японские солдаты действительно зверствовали, вспомним хотя бы фильмы «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс» с Дэвидом Боуи или «Возмездие» с Колином Фертом, а японцы – всегда умели просить прощения. Извиняться, принимать на себя вину и приносить жертвы – и вот о тех же 129.000 (цифра, кстати, не совсем объективная – раковые болезни проявлялись через поколения) жертв ядерной бомбардировки Японии автор пишет скупо, буквально в одном предложении.
Как сказал по радио Хироси Сайто, посол Японии в США и друг Рузвельта, уподобляя Запад розе, а Японию сакуре – «роза держится за жизнь до самого конца, тогда как сакура тянется к свету смерти и опадает на ветру».
Война помешала и Инграму. На том подъеме националистических чувств, что охватил Японию, от него даже отказывались принимать саженцы «Тайхаку» — сорта, исчезнувшего в Японии, но сохраненного им в его далеком английском саду. После же войны сакура, как и остальные символы идеологии императора, бусидо и ямато-дамасий (суть японского духа) оказались дискредитированы.
Но Инграм не сдавался, и конец у его истории хороший. Он издал том «Декоративные вишни» (Ornamental Cherries) с описанием 129 сортов. Выиграл уйму призов на английских конкурсах садоводства. И на восьмом десятке его наконец-то приняли в престижнейший, элитарный клуб английских ботаников (устав не афишируется, штаб-квартиры нет, а куратором – королева Англии, единственная женщина, которой открыт туда вход), куда, несмотря на все его достижения, его не брали, ибо у него не было специального образования – очень по-английски, кстати. Вернулась сакура не только в Японию, но и начала победное шествие по всему миру. Очень активно начали ее сажать и у дорог, в парках и в новых городках Англии. Правда, Инграм не всегда был этому рад – не те сорта выбирали, он и когда вишню решили посадить в колледже его дочери, назначил встречу с директором, чтобы пояснить, что у этого гибрида вульгарные цветы, просто оскорбительно и неприлично сажать ее в школе для девочек… «Родители моего мужа, например, живут в доме на Cherry Tree Avenue, в живописной деревушке Cheshire,что в Лимме», пишет Абэ.
Сам Инграм дожил до ста лет, еще в 90 водил машину (пока полицейский не отнял у него права – «сэр, вы можете прочитать номер на той машине?» — «какой машине?») и, конечно, занимался своим садом. Самые редкие деревья он передал своим друзьям и коллегам, таким же ботаникам-любителям, коллекцию нэцке и редкие фолианты завещал японскому собранию Британского музея. В его усадьбе поселилась семья музыкантов, имевших отношение к студии Beatles, одно время в ее стенах записывался даже Маккартни. Они, отдать должное, сохранили сад, наняли садовника и даже продолжили начатую Инграмом традицию «открытых дверей» — допуска публики в сад в определенные дни. Сейчас в его усадьбе разместился приют для людей с проблемами с речью.
Не осталась и Япония без сакуры. Уже сын автора добровольцем сажал ее в Иваки, городе в 35 милях от Фукусимы, в память о душах тех, кто погиб во время цунами, вызванного землетрясением 2011 года.
«Cherry Ingram» — вообще очень японская история. Не только в конце книги приведен словарь сортов сакуры и список лучших по всему миру мест для любования цветением вишневых садов, но и та пухлая, с чуть муаровым оттенком бумага, на которой печатают сейчас в Англии книги, немного напоминает «васи», традиционную японскую бумагу.
Александр Чанцев
Об авторе статьи:
Александр Чанцев. Советник Председателя Российско-Японского Делового Совета, кандидат филологических наук, автор шести книг, член ПЕН-центра, литературный критик, прозаик. Работы переводились на японский, английский и другие языки. Работает в сфере российско-японской бизнес-дипломатии.
