На сцене московского Театра «Эрмитаж» − чрезвычайно необычный спектакль по мотивам известного рассказа японского писателя Эдогава Рампо «Человек-кресло». Играет театральная команда «KANEVSKIE», выпускники факультета музыкального театра ГИТИС. Жанр – музыкально-пластическая фантазия. О спектакле рассказывают автор перевода «Человек-кресло» культуролог-японовед, литератор Галина Дуткина и корреспондент радиостанции «Спутник» (вещание на Японию) Людмила Саакян.
…Не так давно меня разыскала через ВК очень милая девушка, продюсер спектакля «Человек-кресло». И пригласила на просмотр, поскольку я – автор перевода рассказа на русский язык.
Эдогава Рампо – и вдруг музыкальный спектакль! Что же там осталось от текста… − подумала я. – Видимо, почти ничего… Аналогичный вопрос мне справедливо задали читатели моей странички в ФБ, где я радостно поделилась сногосшибательной новостью. «Не думаю, что от текста осталось много, − отстукала я ответ, − но все равно приятно, что кто-то вдохновился моим творчеством…». Смущало еще одно – когда-то давно, еще в процессе перевода рассказ показался мне довольно незатейливым, во всяком случае, он проигрывал другим рассказам Рампо в сборнике. Интересно, как вообще можно поставить спектакль по такому сюжету? Как выяснилось, я сильно ошибалась, в обоих случаях: авторский текст присутствовал в спектакле почти в полном объеме, а сам спектакль оказался захватывающе интересным. В нем есть своя, неповторимая изюминка – когда жуткие тайны раскрываются не только лишь в тексте, но в танце… Главным образом, в танце и пластике.
Но обо всем по порядку. Сначала немного о самом Эдогава Рампо. Для тех, кто не в курсе.
***
Эдогава Рампо… повторите это имя несколько раз – и слух ваш уловит нечто знакомое. Японский писатель Таро Хираи (1894-1965) выбрал для литературного псевдонима иероглифы, созвучные с именем Эдгар Алан По, и судьбой ему было предначертано сыграть ту же роль в Японии, что Эдгару Алан По на западе – стать родоначальником детективной литературы.
Впрочем, Эдогава Рампо писал не только детективы, вернее, не только чистые детективы (хотя сам всегда ратовал за чистоту жанра). Некоторые его произведения, особенно повести и рассказы раннего периода, следует скорее отнести к разновидности mystery&suspense. Исследователи считают их «кайдан мэйта», то есть «с привкусом, с флером кайдана» – «повествования о необычайном и загадочном» (у нас еще любят добавлять «об ужасном»). В их числе рассказ «Человек-кресло» (Нингэн-ису, 1925) , где собственно детективности − ноль, зато очень много саспенса − тревожного ожидания и мистики.
Ряд ранних повестей и рассказов Рампо я перевела еще в 1989 году, и они впервые вышли в издательстве «Иностранная литература» тиражом 50 000 экземпляров, в сборнике «Психологический тест». Весь тираж был сметен с прилавков буквально за неделю, потом последовал новый, такой же большой…. потом еще… За все это время ранние рассказы и повести Рампо издавались столько раз (и легально, и пиратскими способами), что я уже потеряла переизданиям счет, а многие обложки в Интернете мне незнакомы вовсе. Эдогава Рампо моими стараниями превратился во всенародно любимого «российского» писателя, а переводчика (то есть меня), постигла пресловутая постмодернистская «смерть автора» (смеюсь) … уже никто, кроме издателей, и не помнит, кто запустил Эдогава в российские массы. (Объективности ради замечу, что роман Рампо «Чудовище во мраке» в переводе Т. Редько-Добровольской был опубликован намного раньше в составе сборника «Японский детектив», но такого тотального ажиотажа тогда не вызвал и продолжения не последовало). Так что моя внезапная «реанимация» меня весьма порадовала.
***
Но вернемся к спектаклю. .. 19 ноября сего года я наконец посмотрела его. И должна признать, что это событие явилось для меня поистине потрясением – правда, потрясением в самом приятнейшем смысле.
В театр я приехала немного загодя – было любопытно, что за публика собралась. Зал театра «Эрмитаж», расположенного в очень престижном месте Москвы, на Новом Арбате, точно напротив Дома книги, был полон: исключительно молодежь. Хорошие, одухотворенные лица, но явно не «японская» московская тусовка – нет привычных персонажей и никто показательно-громко не обсуждает нюансы японской культуры.
На сцене – две простенькие ширмы, стилизованные в японском стиле, больше ничего. Других декораций нет. На ширмах ветки цветущей сакуры.
Но вот раздались аккорды знакомой японская мелодии − и действо началось. На сцену выбежали 10 девушек в одинаковых черных штанах и куртках, напоминающих форму для каратэ. И закружились в непривычном, «нелогичном», странном, фантасмагорическом танце, завораживающем своей неправильной красотой… танце со стульями. 10 девушек − 10 стульев. Движения синхронны, и в то же время каждая девушка двигается словно сама по себе. Музыка под стать танцу − тревожная, немелодичная, распадающаяся, вот-вот сорвется в полную какафонию… но тоже завораживающе красивая. Что же это мне напоминает?… что-то от танцев буто… или мне кажется? Потрясающе эффектный трюк: у всех девушек светлые распущенные по плечам волосы, примерно одной длины. И когда они синхронно – или по очереди − делают некое неуловимое движение , волосы эти словно начинают жить своей, отдельной жизнью. Они развеваются, извиваются, взлетают, словно пламя факелов, в алых и синих всполохах от прожекторов. Невероятное зрелище, не оторвать глаз.
Почти одновременно с девушками в черном на сцене появляется главный герой (Илья Шаров). Тоже весь в черном. Лицо прикрыто асимметричной серебристой маской, украшенной иероглифами. Он начинает читать текст. Да это же текст рассказа! Я узнаю его… Но это совсем не скучно, напротив… От тембра голоса актера, от неких ноток в повествовании возникает предчувствие какой-то беды, и по коже пробегают мурашки (вообще я давно заметила в практике перевода, что если при чтении текста «мурашки по коже» и сладко замирает под ложечкой, значит, перевод удался!). Юноша в черном сообщает, что он (герой) чудовищно некрасив. Тут же становится ясно, почему он в маске. И память мгновенно уносит меня совершенно к иному образу, к иной маске – та тоже скрывала уродство, уродство, отделявшее человека от мира, − к роману «Чужое лицо» Абэ Кобо… ах вот оно что! Вообще, в спектакле много таких вот скрытых намеков, аллюзий, отсылок к совершенно другим пластам японской культуры, к другим явлениям и произведениям, − и это стремительно расширяет границы реальности, превращая маленький рассказ (и короткий спектакль) в почти эпическое произведение…
Если изложить очень кратко сюжет, то получится следующее (не побоюсь спойлерить, поскольку просмотру это нисколько не повредит, напротив, поможет более адекватно понять то, что происходит на сцене): главный герой – краснодеревщик, непревзойденный мастер по изготовлению стульев и кресел. Но ему недостаточно того, что он творит шедевры, ему хочется большего. Он грезит о роскошной жизни и красивых женщинах, но… не дано. И тогда он замышляет неслыханное по дерзости преступление. Изготовив по заказу для крупной гостиницы огромное кожаное кресло, он решает схорониться внутри него – и жить в нем в гостиничном холле. По сути, речь идет еще об одном «Чудовище во мраке»− напомню, что так называется знаменитый роман Эдогава Рампо. В своей кожаной вселенной уродливый герой может осязать и втайне наслаждаться прикосновением обольстительных женщин, которые сидят в его кресле – прямо у него на коленях! Однако это – увы − исключительно европейки, он же жаждет любви японки, настоящей духовной близости! И тут в его судьбе случается поворот. Кресло продают в богатый особняк некоего японского чиновника, служащего Министерства иностранных дел. И теперь в кресле сидит не столько хозяин дома, сколько его прелестная молодая жена, − прославленная писательница… японка! Стоит ли говорить, что наш герой воспылал к ней страстью? – заканчивает свой монолог человек в маске.
И тут… тут на сцену выходит та самая японка, писательница (Ульяна Казанцева), в пылкой любви к которой только что признавался омерзительный герой в маске. Не могу не отметить, что Ульяна Казанцева просто идеально вписалась в образ молодой богатой японки 20-х годов, ибо именно в 20-х годах был написан рассказ «Человек-кресло». С высокими, четко очерченными скулами, чуть раскосыми глазами и коротко остриженными (почти по моде 20-х годов!) глянцевыми черными волосами она своей экзотической красотой разительно напоминает эмансипированных японок той далекой уже эпохи. Даже движения ее мягки и вкрадчивы истинно по-японски.
Писательница-Ульяна продолжает читать текст − и авторское повествование органично воспринимается зрителем как ее внутренний монолог! Дойдя до признания в любви «чудовища», она содрогается от омерзения, представив как сидела у него на коленях… как прикасалась к его телу… Он же молит ее о единственной встрече, и… если она согласна, пусть она вынет из своих черных волос красный цветок… в знак согласия… Теперь кажется, что они говорят друг с другом, а не читают по очереди авторский текст.
Не стоит повторять, что во время чтения этих поистине душераздирающих монологов (на самом деле это просто авторский текст!) на сцене ни на секунду не прекращается неутомимый, странный, безумный танец девушек, развеваются волосы, извиваются гибкие тела, стулья складываются в огромное кресло − и снова распадаются…
Героиня неуверенно протягивает руку к цветку… Цветок кроваво-красного цвета, огромный, махровый, и был бы немного вульгарен, если бы не был столь уместен и прекрасен в данной мизансцене. Он словно вобрал, впитал в себя всю силу порочной страсти героя и искушения, которое испытывает героиня.. он тоже живет своей жизнью ( как и развевающиеся волосы девушек), притягивая взгляды всего зрительного зала…точь-в-точь, как пунцовый шелковый платок в руках Джулии Ламберт в романе Моэма «Театр»! (Это находка режиссера, в рассказе все намного проще…).
Но тут героине подносят новую пачку листов – еще одно письмо.
Юноша в маске холодным голосом (и не без скрытого садизма) сообщает героине поистине убийственную новость. Не было никакого кресла. Не было порочной любви. Не было вообще ничего. Его предыдущее письмо – всего лишь проба пера, послание от начинающего литератора. И его опус называется именно так – «Человек-кресло»…
Героиня в ярости. Но это японка, минимум эмоций – все, что она может себе позволить, это швырнуть листы рукописи… и танцевать со сложенными листами, как с веером…но что это? Она срывает цветок – и берет в руки меч вакидзаси… далее следует танец с мечом, символизирующим жажду мести и убийства!
Разумеется, никакого меча тоже не было в тексте рассказа и не могло быть в реальной жизни, все, что происходит на сцене – это символика, новая гениальная находка режиссера Ольги Насыровой. Меч вакидзаси в руках нежной и хрупкой героини – просто материальное воплощение охватившей ее едва сдерживаемой ярости. Великолепен контраст нежного девичьего тела и лица с холодной смертоносной сталью вакидзаси…
***
После окончания спектакля я минут десять пребывала в некотором ошеломлении. То, что я увидела, разительно отличалось от прочих опытов восприятия театрального представления. Спектакль «Человек- кресло» воздействовал на меня крайне странным образом, он взаимодействовал с моим организмом, чувствами и ощущениями совершенно по иным, непонятным и не известным мне досель каналам… Он снова наполнил меня до краев тем великолепным текстом и теми невероятными эмоциями, что я проживала много лет назад, переводя рассказ Эдогава Рампо. Тем сладким ужасом и замиранием сердца…
Затем я немного посидела в зале с артистами, которые общались после спектакля со своими наставниками. Вопросов у меня было много, но не хотелось мучить уставших ребят. К счастью выяснилось, что незадолго до меня у них побывала моя коллега, корреспондент радиостанции «Спутник» (вещание на Японию) – Людмила Саакян, и взяла у режиссера Ольги Насыровой подробное интервью. Так что с радостью передаю «микрофон» Людмиле…
Публикуем интервью Людмилы Саакян (с ее любезного разрешения) с Ольгой Насыровой на русском, а также его слегка сокращенный вариант для радиостанции «Спутник» на японском языке (см. в конце текста по ссылке).
***
Л. Саакян
«Я много чего читала у японцев, но этот рассказ будто выворачивает наизнанку. Не знаю, от чего именно меня больше передёргивает − от жалости к герою или от отвращения к нему…». Так описывает свое впечатление от рассказа Эдогава Рампо (江戸川 乱歩) «Человек-кресло (人間椅子) одна из российских читательниц. Написанная в 1925 году эта история погружает читателя в атмосферу зябкой жути, когда непроизвольно начинаешь с подозрением коситься на свое любимое кресло. Этой осенью в Москве театральная группа выпускников ГИТИСа «KANEVSKIE» дебютировала с музыкально-пластической фантазией по мотивам рассказа «Человек-кресло».
«В спектакле слово переплетается с движением и музыкой, рождая единое пластическое пространство, где режиссер постарался объединить принципы современного театра с пластической культурой Японии», − говорится в афише. Корреспондент «Спутника» встретился с режиссером и хореографом спектакля «Человек-кресло» Ольгой Насыровой, чтобы узнать подробности от первого лица.
«Спутник»: Что побудило вас взяться за этот рассказ, который непосвященному человеку трудно представить в виде музыкально пластического спектакля?
Ольга Насырова: При первом прочтении этот рассказ потряс меня немного жутковатым, но невероятно символичным и чувственным повествованием с неожиданным финалом. Писатель, который на протяжении всей фабулы управляет твоими чувствами, твоим воображением, потом переворачивает всю эту историю и ставит в замешательство… Как это можно реализовать на сцене? – этот вопрос после прочтения прочно поселился в моей голове. В общем, спустя два месяца меня буквально осенило, как эту историю «живого кресла», в котором заключена вся боль, одиночество и желание главного героя быть любимым, можно воплотить на сцене. Поскольку в то время я как хореограф вела в ГИТИСЕ курс будущих артистов мюзикла, то им и было суждено воплощать эту идею на сцене. И конечно мне захотелось использовать их вокальные и пластические возможности. Тогда же и возникло ощущение жанра: музыкально-пластическая фантазия. Но, как это часто бывает, постановщик видит картинку будущего перфоманса крупным планом, сразу с исполнителями, с костюмами, но без движений, без деталей. А потом уже идет проработка реализации идеи. Сначала это был дипломный спектакль курса, который с успехом шел в учебном театре ГИТИСа. А когда они выпустились, то было решено возобновить его на профессиональной сцене той же командой.
«Спутник»: Что в большей степени передает смысл рассказа: танец, музыка, голос?
Ольга Насырова: Да, конечно, слово является важнейшим выразительным средством этого спектакля, наряду с музыкой и движением. Литературный язык Эдогава Рампо − это первое, что вдохновило меня на постановку этой истории и поэтому я никогда не думала всерьез о том, чтобы сделать в чистом виде пластический спектакль. Конечно пришлось вырезать много вкусного текста, чтобы адаптировать рассказ для сцены и поверьте, каждое предложение буквально «сражалось» с режиссером в моем лице за право остаться в сценарии! Ну и самое главное, все действующие лица спектакля – это не танцовщики, а хорошо двигающиеся, профессионально поющие молодые актеры, возможности которых мне очень хотелось проявить на этом материале. Повторюсь , что в рассказе изюминка заключается в самом сюжете, в изящном невероятно образном тексте. И раскрыть эту тему только лишь средствами пластики было бы крайне сложно. Поэтому я решила что текст будет звучать из уст главных героев: незнакомца и писательницы , получившей от него странное письмо, сюжет которого оживает на наших глазах, рождая музыкально пластические образы. Оригинальный текст рассказа пришлось сократить, но та часть, которая двигает сюжетную линию, осталась. Иначе трудно понять, о чем речь.
«Спутник»: Поскольку действие происходит в Японии, использовали ли вы какие-то японские атрибуты?
Ольга Насырова: Безусловно. Но я старалась смешивать стили. Например есть сцена, где главная героиня Ёсико танцует японский танец с веером, но вместо веера у нее в руках рукопись. Мы консультировались по поводу того, как держать веер, как правильно ходить в кимоно, как делать поворот или наклон головы по-японски. В сцене с мечом с нами работал специалист по сценическому бою, а иероглифы на маске героя написали японцы. Что касается музыки для спектакля «Человек-кресло», то здесь я также решила объединить два направления – с одной стороны японская традиционная музыка, с другой − европейская светская, автором которой стал Филипп Чернов, с которым мы работали над спектаклями в театре ФЭСТ.
«Спутник»: Ориентировались ли вы на японские образцы театрального искусства?
Ольга Насырова: Конечно, нам хотелось украсить спектакль элементами японского пластического искусства, но, чем больше я погружалась в изучение японской культуры, тем больше понимала, что она настолько многогранная и утонченная, что для того, чтобы познать все ее направления: Кабуки, Но, и т.д. − нужно быть японцем… либо переехать туда жить. Очень не хотелось проявить неуважение к этой великой культуре, поэтому у нас в спектакле только ее вкрапления, отблеск, намек… В конце концов мы не играем Японию, мы играем в Японию…
«Спутник»: А вы бы хотели показать этот спектакль японскому зрителю?
Ольга Насырова: Я отношусь к этому с осторожностью, опасаясь, что наше восприятие этой истории и ее восприятие японцами может не совпадать. Когда в Россию приезжают японские театры, например Кабуки, то далеко не каждый зритель способен понять эту эстетику. И мы не знаем, что японцам можно показывать, а что нет. Наверно, надо что-то доработать, по каким-то деталям еще раз проконсультироваться, чтобы в «японских» сценах не выглядеть нелепо. Нам это было бы очень интересно, но главное, будет ли это интересно японскому зрителю − вот в чем вопрос…
«Спутник»: Театральная команда «KANEVSKIE» — это Ваша постоянная команда? Или Вы работаете и с другими коллективами?
Ольга Насырова: « KANEVSKIE» − это мои бывшие студенты ГИТИСа , а теперь самостоятельная команда , которая хочет развиваться в разных направлениях. «Человек-кресло» − их первый совместный проект после окончания института. Дальше будут другие спектакли, другие постановщики. Что же касается меня, то я как режиссер и хореограф сотрудничаю с различными театрами. Например театр Моссовета, Театр на Таганке , Фэст. Сейчас делаю пластику к спектаклю во МХАТе им .Горького.
«Спутник»: Когда и где состоялась премьера спектакля?
Ольга Насырова: Премьера первой версии состоялась в рамках дипломного проекта СОтворение 18 января 2018го года на сцене учебного театра ГИТИС. Вторая версия идет на сцене театра Эрмитаж , премьера прошла 23 сентября 2019 г.
«Спутник»: Как его воспринимает публика?
Ольга Насырова: Я не могу сказать в целом, как его воспринимает зритель, потому что я внутри процесса. Из тех многочисленных отзывов, которые уже были, можно объективно сделать вывод, что история будоражит чувства и воображение, и в то же время зрителю в большинстве своем понятен символизм этой истории. Многие называют ее страшной сказкой для взрослых . Что же, именно так мы и хотели ее рассказать…
За плечами Ольги Насыровой − постановки в десятках музыкальных и драматических театров, в мюзиклах и театрализованных представлениях. Не менее впечатлителен и творческий багаж композитора Филиппа Чернова. Он автор музыки ко многим спектаклям и кинофильмам. Перевод рассказа «Человек-кресло» Эдогава Рампо сделан японоведом, культурологом, председателем Правления Общества «Россия-Япония» Галиной Дуткиной. «KANEVSKIE» − дебютанты в российском театральном пространстве. Но они уже показали себя как талантливая и креативная команда единомышленников.
См. также:
- Статья Л. Саакян на японском языке: https://jp.sputniknews.com/opinion/201911196850427/
- Рекламное видео спектакля на Ютьюб: https://www.youtube.com/watch?v=f8rWSfFKeXc
- Сайт спектакля: https://chelovek-kreslo.ru/
- Прочитать текст рассказа можно здесь: http://booksonline.com.ua/view.php?book=139115
Авторы текста: Галина Дуткина и Людмила Саакян
Автор фото: Юрий Быков
